Волчьи законы тайги

Владимир Колычев, 2009

В зимнем небе над сибирской тайгой взрывается вертолет. Неподалеку от места падения винтокрылой машины егерь Данила Качалов, бывший спецназовец, обнаруживает миловидную девушку по имени Лена. Спасаясь от волков, она взобралась на дерево. Оказав пострадавшей первую помощь, Данила отправляет ее домой в Москву… По весне Качалов находит в тайге принадлежащее Лене бриллиантовое колье, которое она потеряла, убегая от лесных хищников. Чтобы вернуть украшение владелице, Данила едет в Москву, но в поезде его обкрадывает юная воровка. Бросившись за ней в погоню, Качалов обнаруживает, что он не единственный, кто участвует в охоте на колье: одних привлекает его стоимость, и они готовы валить всех направо и налево, другие действуют более тонко – им нужна не сама драгоценность, а тайна, которая в ней скрыта…

Глава 2

Бревенчатый домик на лесной поляне обещал тепло и уют, что придало ему сил. А когда он привел девушку в дом и уложил ее на кровать, едва удержался от соблазна лечь рядом — и вожделение здесь ни при чем, просто валился с ног.

— Здесь ты и живешь? — спросила Лена, с интересом, но без всякого восторга осматривая его хижину.

Ее радовало, что здесь относительно тепло и нет изнуряющего ветра. Но внутренне убранство, конечно же, не впечатляло. Темные бревенчатые стены, кирпичная печь в половину комнаты, дощатый стол, скамья, железная кровать с панцирной сеткой, допотопная радиостанция под образами. На фоне этой убогости медвежья шкура на полу могла показаться первобытной дикостью, но никак не элементом экзотического декора, к которому, возможно, привыкла девушка. Телевизор был, dvd-плеер, музыкальный центр, гитара… Но разве ж этим кого-то удивишь…

— Я привык, — пожал плечами Данила.

Да, стол и скамья сколочены грубо, из нетесаных досок, зато как основательно — хоть кувалдой по ним колоти, не размолотишь. И сам дом стоял посреди леса капитально, как надежный форпост на пути к человеческой цивилизации. Печное тепло, суровый и здоровый уют.

— Мне нравится… — совсем не убедительно сказала она. — Только что-то не очень тепло.

— Лучше не очень тепло, чем просто холодно, — пытаясь взбодриться, улыбнулся Данила. — Печь со вчерашнего не топилась. Сейчас исправим…

Он подошел к печной топке, открыл чугунную дверцу с дореволюционным клеймом-штампом демидовского завода.

— Главная заповедь одинокого егеря, — чиркнув спичкой, сказал он. — Уходя, оставляй в печи растопку. А потом уже гаси свет…

Холодно в доме, и каждая лишняя минута, бездарно потраченная в борьбе за тепло домашнего очага — чистой воды преступление. Но у него все готово — поднес к щепе зажженную спичку, и завихрился в печи огонек, облизнул сухие поленья. А в сенях стоял большой дощатый короб с углем, скоро и он в топку пойдет. Тогда такой жар будет, что в одних трусах можно будет по дому ходить. Если, конечно, Лене это понравится. Что вряд ли.

— А ты одинокий?

— Да, как белый парус у Лермонтова.

— И Лермонтова знаешь.

— Да, забегал тут как-то, на медведя поохотиться звал…

— На этого, который у тебя под ногами?

Веселый изгиб ее губ показывал, что шутка принята.

— И на этого, и на другого.

— А стрелял ты?

— Да. В основном сигареты.

— У Лермонтова?

— А это ты спроси…

— У кого?

— У Пушкина!

— С тобой не соскучишься.

— А это вместо морфия.

— Ты что, по этому делу? — нахмурилась девушка.

— Да нет, морфий тебе нужен. Для обезболивания…

Он подсел к Лене, раскутал одну ногу, осмотрел, ощупал. Опухлость сошла, потемнения нет, и температура вроде бы нормальная.

— Зачем обезболивание? — встревоженно спросила она.

— А затем, что сапоги легкие носишь. Ноги себе отморозила…

— Сапоги не легкие, — беспокойно мотнула она головой. — Мех там был…

— Какой, рыбий?.. Что, если ногу придется ампутировать?.. Ножовка у меня есть, смех вместо морфия…

— Ну и шутки у тебя! — нервно улыбнулась она.

— Шутки?! Шутки у того придурка, который тебя в лесу оставил…

Данила вдруг осознал, что начал заводиться.

— А если бы не оставил? Тогда бы я вместе с ним взорвалась…

Трудно было не согласиться с таким аргументом. Гнев схлынул, в голове прояснилось. Но на душе остался саднящий осадок… Давно его не беспокоило это болезненное, граничащее с безумством чувство справедливости. И как хорошо, что Лена смогла его успокоить.

— Ну да, лучше ноги отморозить, чем на воздух взлететь, — кивнул он.

— А что, сильно отморозила?

— Думаю, что ампутация не грозит. Но врача на всякий случай вызвать надо. Здесь недалеко, завтра к обеду будет…

До поселка и больницы всего ничего — шестьдесят верст. Сущий пустяк по таежным меркам. Главное, чтобы радиостанция не подвела.

— Значит, взорвался вертолет, — уточнил он, щелкнув тумблером.

— Взорвался.

— Сам по себе? Или как?

— А разве вертолеты сами по себе взрываются?

— Что-то не припомню, — покачал он головой.

— Значит, или как?.. Герман — большой человек, председатель совета директоров крупной нефтедобывающей компании. Мы как раз на промысел с ним летели…

— Ты к нему какое отношение имеешь?

— Это что, допрос?

— Не знаю. Но мне ответ нужен. Мне сейчас докладывать надо.

Лампочки горели, стрелка питания поднялась до рабочей отметки, частота настроена. Осталось только выйти на связь.

— Куда?

— В центр, Юстасу.

— Не смешно.

— Не знаю, Косте нравится, — пожал плечами Данила.

— Какому Косте?

— Ну, Косте, диспетчеру нашему. Позывной у него — Юстас, ему нравится…

— А ты тогда кто, Плейшнер?

— Нет, я «парабеллум» Бормана.

— Кстати, я видела, как ты стреляешь. Ты же совсем не целился…

— Это интуитивная стрельба.

— Тайга научила?

— Какая ты догадливая…

— А почему ты всех волков не перестрелял? Ты же мог…

— Зачем?

— Ну, как это зачем? Они же голодные, на людей бросаются…

— Замкнутый круг, — скупо улыбнулся Данила. — Голодные, поэтому на людей. А на людей, потому что голодные… Природа у них такая, без пожрать не выживешь. И у людей так же. Люди тоже поесть любят. Свининка, говядинка, баранинка, животных режут. Не убивать же людей за это…

— Так разве волки животных не режут? Я слышала, их за это истребляют.

— Истребляют, — с мрачным видом кивнул он. — И у нас такое было. Столько настреляли, что перебор вышел. Оленей в тайге развелось — уйма. Вроде бы и хорошо, но они все молодые деревья ободрали на прокорм. И больных много развелось. В общем, дохнуть стали, от голода, от болезней… Нет, волков беречь надо. У них свое место в природе. Они знают, на кого охотиться, на больных и слабых. А знаешь, как они определяют, кто есть кто? Если олень побежал в гору, значит, он сильный, если вниз — значит, чувствует в себе слабину, за таким и гонятся… С лосями вообще сложней. Если крупный лось встал как вкопанный, если выставил рога, волки такого седьмой дорогой обойдут. Ну, если выбор будет, чтобы кого-то послабей задрать. А если нет, то и на такого лося напасть могут. Только если сохатый действительно в силе, то плохо им будет. Он же и на рога поднять может, и затоптать…

— А тебе кого больше жаль будет, лося или волка?

— И лося… И волка… Волк — животное уважаемое.

— Да, только его никто не любит!

— Но и равнодушных нет. Потому что есть в нем какая-то мистика…

— Не могу не согласиться, — хмыкнула Лена. — Я эту мистику на всю жизнь запомню. Особенно, когда они выть вчера стали. Думала, разрыв сердца будет…

— Да, натерпелась ты страху… Юстас! Юстас!..

Данила связался с диспетчером, сообщил ему о происшествии с вертолетом, о том, что спас девушку, выдал приблизительные координаты, запросил врача.

— А с врачом проблемы, — сказал он, снимая наушники. — Вьюга у них сильная, все дороги замело. Да и у нас тут не сахар за окнами. За ночь по крышу наметет…

— А как же мои ноги?

— Я, конечно, не врач, но, поверь, кое-что повидал на этом веку. Пока все нормально, но если вдруг что, я тебя сам в поселок отвезу. На санки посажу и повезу…

— Мне страшно.

Лена капризно выпятила нижнюю губу. А на глазах заблестели слезки.

— Я же сказал, не переживай. Нормально все будет. Я бальзам сварю, всю опухлость как рукой снимет…

— Бальзам?

— Да, из трав, кореньев. Опять же барсучий жир… Поверь, никаких сушеных мышей и ящериц… Чистый с экологической точки зрения продукт…

— А у тебя правда травами пахнет, — повела носом Лена.

— Травы лечат. У нас без трав нельзя. Рану залечить, или простуда…

— Только не говори, что ты простудой болеешь, — сквозь слезы улыбнулась девушка. — Ты же как бык здоровый…

— Разве я похож на быка? — спросил он, удивленно приоткрыв рот.

В ранней юности Данила не мог похвастать ни физической силой, ни атлетическим телосложением. Но парень стремился быть сильным, занимался собой. Со временем обрел отличную физическую форму, но в росте выше метра семидесяти шести так и не поднялся. И до косой сажени в плечах, как самодельному ретранслятору до Эйфелевой башни.

— Нет, но силы в тебе, как у тягловой лошади. Я думала, ты сломаешься, нет — дотянул…

— Осталось только обогреть, напоить и спать уложить…

— А бальзам?

— Само собой…

Он не смотрел на Лену, он любовался ею. Как хороша…

— Ты что, влюбился в меня? — смущенно засмеялась она.

— Я?! Нет! — ошарашенно вздрогнул он.

— А почему так смотришь? Как будто влюбился…

— Смотрю?!.. Ну да. Это я в чувство прихожу, — нашелся он.

— В чувство? А я думала, ты забылся…

— Да нет. Просто устал очень. А на тебя смотрю, и силы вдруг появляются. Ты сама как бальзам…

— Да, но я от простуды не лечу… Что-то ты там насчет жира говорил?

— А-а, грудь растереть… — в смятении поспешно кивнул он.

— А рука не дрогнет?

Лена жеманно повела бровью, расстегнулась и развела полы своей шубы. Взгляду открылось бежевое, из нежнейшей шерсти платье, облегающее узкий плоский животик и оголяющее красивые загорелые плечи, грудь и верхние полусферы добротного бюста. Он мог бы натереть ее барсучьим жиром прямо сейчас, даже не снимая с нее платья. Но если в открытом лесу этот его порыв казался естественным, то сейчас он вдруг застеснялся и даже покраснел.

— У меня сухое молоко есть, — сглотнув иссушающий ком в горле, сказал он. — И мед. Молоко с медом очень хорошо от простуды помогает…

— Молоко с медом? Это еще и вкусно… Меня мама в детстве молоком с медом поила…

Лена, казалось, осознала непристойность своего поведения, стыдливо запахнула шубу. И щечки пошли пунцовыми пятнами.

— Молоко у меня сухое, не такое, как у твоей мамы. Зато мед у меня дикий, о-очень полезный…

— Где ты его взял? У медведя украл? — чтобы заглушить возникшую неловкость, пошутила она.

— У Винни-Пуха.

— Он тоже к тебе забегал? — непринужденно засмеялась девушка.

— Да, на кабанов поохотиться, — поддержал ее Данила.

— Ну и как все прошло, удачно?

— Даже не знаю, жив Пятачок или нет… Мне кажется, ты уже немного согрелась.

— Да есть чуть-чуть.

— Дом у меня маленький, быстро нагревается… Ты бы сняла шубу, ею лучше укрыться, чем на себе… Перина у меня пуховая, снизу тепло будет…

Данила принес из сеней уголь, засыпал в печь. Вскипятил воду, напоил девушку горячим чаем с медом. Вскрыл две банки гречневой каши с тушенкой, выложил ее на сковороду, смешал с горячей водой, поставил в печь, добавил немного сливочного масла.

Лена очень хотела есть, но ее носик заметно наморщился, когда он подал свою стряпню.

— Не бойся, не отравишься…

Взять и сунуть в рот первую ложку ее заставил голод, а со второй она и сама вошла во вкус. И так увлеклась, что даже не заметила, как опустела ее тарелка.

— Мне кажется, я ничего вкусней в жизни еще не ела, — благодарно улыбнулась она. — Что-то жарко стало…

— Как ты себя чувствуешь, встать сможешь?

Он помог ей подняться, пересесть на скамью. Сам быстро сменил постель, уложил в кровать, накрыв теплым одеялом.

— Отвернись, пожалуйста!.. Все, можешь повернуться.

Она сняла с себя платье, но не знала, куда положить.

— Давай сюда.

Он взял ее невесомой легкости платье, отнес к вешалке за печью. Но прежде чем поместить его на плечики, неожиданно для себя коснулся его носом. Дурманящий запах женской красоты. Стыдливое и волнующее удовольствие. Фетишизмом Данила не страдал, поэтому можно было сделать вывод — или у него появились вдруг извращенные наклонности, или он влюбился…

Он повесил платье на плечики. Нарочно долго — чтобы избавиться от следов смущения во взгляде — перебрал пучки трав и коренья, сушившиеся на печке, взял все необходимое для целебного бальзама.

— Ты почему так долго? — подозрительно посмотрела на него девушка.

Даниле удалось скрыть смущение, которое вызвал этот вопрос. Неужели она догадалась, что делал он с ее платьем?

— Вот, колдовать сейчас буду, — сказал он, выкладывая на стол свои запасы.

— Ты шаман?

— А что, похоже?

— Да вроде нет. Хотя что-то есть… Я себя здесь чувствую, как в избушке на курьих ножках.

— Еще Бабой Ягой меня назови.

— Да нет, ты, скорее, добрый молодец…

— Который убил Бабу Ягу, да? Закопал… Или съел?

— Скажешь тоже… Нравится мне здесь. Тепло у тебя. И спокойно… У тебя и телевизор есть?

— А у тебя?

— У меня тоже, — рассмеялась она. — У меня большой, плазменный… И квартира тоже большая… А Германа больше нет…

Смех захлебнулся и утонул в нахлынувшей тоске.

— Был, и вдруг его больше нет… — И снова у нее на глазах заблестели слезы.

— Он кто тебе, этот Герман, муж? — колыхнувшимся голосом спросил Данила.

— Нет, он мой босс…

— А какое отношение он имеет к твоей квартире?

— При чем здесь квартира? — отрешенно спросила она.

— Ну, ты сказала сначала про телевизор и квартиру, а потом вспомнила его… Вы вместе смотрели телевизор в его квартире?

— Телевизор? В квартире?.. Можно сказать, что да, смотрели, вместе… И отношение к моей квартире он да, имеет. Это его… Впрочем, не важно.

— Ты говорила, он большой человек.

— Да, председатель совета… Хотя, какой он уже председатель? Там, на небесах, свои председатели…

— Это верно. Но ведь кто-то его отправил… Нефть, она, как правило, на крови замешана…

— Ну да, враги у него, конечно, были, — задумалась Лена. — Но не до такой же степени, чтобы взрывать…

— Поверь, я кое-что знаю о нефтяных войнах. Там и взрывали, и резали…

Перед глазами у Данилы вдруг всплыло видение горящей нефтяной вышки. Дым от пожара густыми черными клубами с гулом уходил в низкое ненастное небо, а недалеко пылал бронетранспортер, под колесом которого лежал солдат с перерезанным горлом… Он почувствовал, как зашумело в ушах от резкого притока крови.

— Эй, что с тобой? — встревоженно посмотрела на него Лена.

— А что со мной? — встряхнулся он. — Ничего… Просто вспомнилось.

— Что вспомнилось?

— Да так, прошлая жизнь… Хочешь, я тебе на гитаре сыграю? — чтобы сменить тему, спросил он.

— Хочу.

— Тогда подожди немного…

Он поставил в печь два горшочка с целебной смесью и только затем взялся за гитару.

— Петь не могу, не мое это, — покачал головой Данила. — Но инструментал вроде ничего…

Сначала он отыграл партию соло из «Still loving you», знаменитой медленной композиции группы «Scorpions». По струнам, как по волокнам души…

— Данила, да у тебя талант!

Восторг в ее голосе густо был смешан с фальшью. Ей понравилось, как он играл, но при этом она понимала, что до совершенства ему далеко.

— Тебе в Москву надо. Там гитаристы нужны.

— Какие гитаристы? Самоучка я. От скуки на все руки… В Москве и без меня дилетантов хватает. Да и не хочу я туда…

— Почему?

— Беспокойно там. И люди злые… А здесь хорошо, и на душе тихо…

— Ну да, и от скуки на все руки, как ты говоришь… Даже не знаю, как можно так жить, одному да еще в такой глуши?

— Если бы я здесь не жил, где бы ты сейчас была? Разобрали бы тебя сейчас по косточкам…

— А если бы Герман не разозлился на меня, если бы не высадил?

— За что он мог на тебя разозлиться?

— Мог. И разозлился. Сама виновата…

— В чем?

— Не важно… Слушай, у тебя вроде спирт был. Может, нальешь, а? — заговорщицки, но откуда-то издалека посмотрела на него Лена.

— Тебе нельзя, у тебя с ногами не все хорошо. Алкоголь навредить может.

— А сумочку не подашь?

— Какую сумочку?

— Черт! Черт!! Черт!!! — забилась вдруг в истерике Лена. — Я же сумочку потеряла… Или в вертолете оставила… Не помню. Не помню!

— Тихо, тихо, — попытался успокоить ее Данила.

— Что тихо? Ты хоть знаешь, что там было?!

— Что?

— Колье там было, с бриллиантами!.. Там дефект небольшой был, оно мне шею кололо, я его в сумочку положила, думала, потом надену… А тут все как началось! А-а!..

— Ты два раза погибнуть могла. Два раза! Радоваться должна, что выжила, а ты из-за какого-то колье страдаешь!

— Из-за какого-то?! Да ты хоть знаешь, сколько оно стоит?

— Сколько бы оно ни стоило, жизнь все равно дороже…

— Девяносто тысяч долларов оно стоило! — возмущенно вскрикнула Лена. — Девяносто!!!.. И одно другому бы не помешало…

— Ко мне-то какие претензии? — охлаждающе посмотрел на нее Данила.

И этим привел ее в чувство.

— К тебе?!.. К тебе никаких, — тряхнула она головой. — Ты здесь ни при чем… Просто колье жаль…

— Его ведь и найти можно, — немного подумав, сказал он.

— Как? — обнадеженно встрепенулась она.

— Сейчас никак. А когда снег сойдет, можно и поискать. Гарантий дать не могу, но все может быть…

— Ты это серьезно?

— А почему нет?

— И если найдешь, вернешь мне?

— А ты сомневаешься?

— Да нет, на хапугу ты вроде бы не похож…

— Если все-таки сомневаешься, можем вместе поискать.

— А когда снег сойдет?

— В июне. А может, даже и в мае.

— Шутишь?! Да я здесь за полгода с ума сойду!

— Ну почему полгода? Всего четыре месяца, или даже три…

— А здесь у вас месяц за два. Или даже за три!..

— Домой, в Москву хочешь?

— А как ты думаешь?

— Я думаю, что здесь ты не останешься…

— Нет, мне, конечно, здесь интересно, но, пойми, я долго не протяну!

— Я тебя понимаю… Ты спать ложись. Поздно уже.

— А как же бальзам?

— Он только утром готов будет. Он долго варится, а потом его еще на морозе остудить надо. И так, чтобы не заледенел… Ты спи давай, а я тебя посторожу…

— От кого? От волков?

— Да, от серенького волчка, — улыбнулся Данила. — Чтобы за бочок не укусил…

— Тогда и я на краю ложиться не буду, — ему в тон отозвалась девушка.

Она действительно переместилась поближе к стенке. А кровать у Данилы была широкой, поэтому осталось свободное место. Хотелось бы его занять, но кто позволит?

Он выключил свет, бросил поверх скамьи тулуп, лег на него.

— Что-то не спится, — поворочавшись с боку на бок, сказала Лена.

— Это нервное. После того, что пережила… Тебе успокоиться надо. И согреться…

— А где твое молоко с медом?

— Вот и я о том же…

Он растворил молочный порошок в кипятке, добавил туда меда, подал этот горячий коктейль девушке.

— Ерунда, конечно. Но лучше что-то, чем ничего…

— Не знаю, мне нравится… Ну, я сплю?

— Спи.

— А ты?

— Я здесь, на лавке.

— Она же узкая.

— Вот и хорошо. Если вдруг засну, то свалюсь и проснусь…

— Может, рядом со мной ляжешь?.. Мама тоже со мной спать ложилась. Когда я маленькой была. Молоком напоит и рядом ляжет…

— Ты же не маленькая. И я не твоя мама…

Данила крепко зажмурил глаза, как будто этим он мог избавить себя от резко возросшего напряжения.

— Да, но ты обещал растереть меня жиром.

— Это барсучий жир, он очень вонючий, тебе не понравится.

— А тебе? Тебя не стошнит, если я буду лежать рядом с тобой вся в этом вонючем жиру? — Лена не унималась и продолжала провоцировать его.

— Не стошнит.

— Может, попробуем?

В комнате было темно, к тому же она лежала на боку к нему спиной, и невозможно было увидеть, какая улыбка играет на ее губах — распутная, коварная или то и другое?

— Попытка не пытка, — в растерянности пожал он плечами.

— Ну, тогда чего ты ждешь?.. Или ты хочешь, чтобы я заболела воспалением легких?

Данила поднялся со скамейки, полез в рюкзак, слегка подрагивающими пальцами вынул оттуда баночку с барсучьим жиром, открутил крышку, на слабеющих от волнения ногах подошел к девушке, сел на краешек кровати. Лена тут же повернулась на спину; с шальной улыбкой глядя ему в глаза, опустила верхний краешек одеяла, приоткрыв грудь.

— Ты что, правда хочешь, чтобы я заболела? — подстегивающе спросила она.

— Нет.

Он зачерпнул пальцами застывшую жирную массу, выложил ее на грудь и принялся втирать в кожу — медленно и мягко, затем постепенно увеличивая частоту и силу движений.

— А спину слабо? — спросила она, резко перевернувшись на живот.

Одеяло сползло до талии, но, когда парень взялся было приподнять его, девушка мотнула головой. Он пожал плечами и принялся намазывать и растирать спину между лопаток.

— Ниже… — попросила она.

Он послушно провел жирными пальцами вниз вдоль позвоночника… Это было больше похоже на массаж, чем на обычное растирание, но, кажется, именно этого Лена от него и хотела.

— Еще ниже…

Она сама откинула одеяло, обнажив тугие и высокие выпуклости. На ней не было трусиков, и Данила от неожиданности оробел.

— Ну не тормози!

Она поймала его за руку, ладонью положила ее на гладкий нежный холм. Она еще раньше разбудила в нем самца, а сейчас еще дала ему и полную волю…