Вас смоет Невидимый Дождь

Владимир Гарасев

У нее и так все непросто: чужой город, не самый обычный ребенок, ипотека, кредиты… И вдруг: тайна, способная обернуться катастрофой, и странные сны дочери, как-то связанные с этой тайной. Кто спасет мир в этот раз?

© Владимир Гарасев, 2021

ISBN 978-5-0053-5168-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Когда она стала набирать воду в чайник, ее охватило беспокойство. Через несколько секунд беспокойство сменилось страхом.

Она поставила чайник на стол, и оглянулась.

Никого.

Ничего, что могло вызвать страх.

Пустая кухня.

Может, льющаяся вода мешает расслышать?..

Она поспешно выключила воду.

Нет — ничего не слышно!

Не занимайся ерундой, сказала она себе. Чего бояться в городской квартире в половине седьмого утра? Это нормальный дом. В нормальном районе. Площадка запирается. В подъезде консьерж. Еще камера…

Но страх не исчез. Она хотела отнестись к нему с насмешкой, но это как-то не получалось.

Она сделала два шага к двери кухни, и выглянула в коридор.

Никого — как ни странно.

Прошла в прихожую.

Тут тоже? Разочарование…

В ее комнате — пусто, тихо, спокойно, никого.

Посмотреть у Ани?

В комнате дочери — тишина и темнота. Аня еще не проснулась. Все в порядке.

Она вернулась на кухню.

Надо взять себя в руки. Она устала. Мало спит. И много беспокоиться.

И еще сегодня четверг. Отчего-то пик недельной усталости приходится именно на четверг. Может быть потому, что пятница — это уже финишная прямая. В пятницу остается пробежать только день. И очень помогает мысль о том, что завтра — утро без будильника, без поездок по городским улицам, без спешки в детский сад!

Хорошо, что она смогла приспособиться к такой жизни за те четыре года, что занимается своей теперешней работой. Потому что сменить работу она не может. В другом месте она не заработает столько.

Она могла бы позволить себе другую работу. На жизнь, ипотеку и остальные кредиты хватит и меньшей суммы.

Но…

Аня… как бы получше сказать… Аня — не совсем обычный ребенок. Умный. Способный. Некоторые говорят — очень способный. Но иногда ей нужны психологи. И няни. Хотя бы временные. Потому что у Ани бывает состояние, когда ее не стоит везти в детский сад. Будь Аня обычным ребенком — за нынешнюю работу можно было бы не держаться. И жить гораздо спокойней.

Если бы…

Она давно запретила себе думать об этом. Ее дочь такая, какая есть. Дело не в том, какая она. Дело в том что она — ее дочь.

И вообще — в любой ситуации лучше видеть хорошее. И в ее работе — тоже.

Например, помнить вот о чем: то, что она смогла получить эту работу — ее маленькое рукотворное чудо. Она оказалась лучше других. Лучше всех! Она получила работу, которая решает все ее денежные проблемы.

И возможно — хотя она предпочитает об этом не думать — и проблемы с самоутверждением тоже.

Да, ее жизнь не проста. Но любая другая, реально доступная ей, будет хуже.

Она поставила чайник, и щелкнула кнопкой.

Снова то же мерзкое чувство — словно что-то приближается сзади…

Ничего не приближается. Будем считать — она просто не выспалась. Ей не до страхов. На страх нет ни времени, ни условий, ни сил.

Иногда страх помогает не сделать ошибку. А иногда — это роскошь. Которая — не по карману.

Она еще раз непроизвольно окинула кухню взглядом.

Все здесь в порядке!

Потом почувствовала, как через мерзкое ощущение чужого присутствия за спиной появляется что-то явно приятное.

Положим, даже получше, чем просто «в порядке». Именно с кухни она начала обставлять эту квартиру нормальной мебелью. В прихожей и комнатах стоит то, что досталось ей при разводе, да на распродажах. Первое не радует воспоминаниями. Второе просто не радует.

Когда приезжаешь домой в девятом часу — уехала в половине восьмого — дешевая мебель не дает отдохнуть. Возможно потому, что сама создает недовольство и напряжение. А дорогая успокаивает, помогает расслабиться, почувствовать себя благополучной, а свою усталость — не напрасной.

Что может быть утомительней напрасной усталости!..

Среди дорогой мебели легче переживать и трудности, и проблемы, и вечернее ощущение выжатости до пустоты. Хорошие вещи лечат. И это не шутка. Потому она и сидит на кухне все вечера напролет. Годика через два-три она приведет в порядок всю квартиру. И будет отдыхать не только не кухне.

Если, конечно, все будет в порядке на этой работе.

Если все будет в порядке на этой работе!

А там не все в порядке.

Потому что некоторые ее сотрудники — тогда еще будущие — хотели пристроить на это место своих. И сейчас хотят. Она знает: за ней наблюдают, чтобы заметить какой-нибудь промах. И стукнуть директору. Специалист по связям с общественностью — хорошее место, если прикрывают свои. Тогда в этой должности можно не напрягаться. Особенно если образование профильное.

Но у нее оно не профильное. Она филолог, учитель литературы.

И эту работу она получила лишь потому, что со студенческих лет увлекалась журналистикой. И написала гору статей — часто бесплатно, но всегда очень старательно. На самые разные темы. Для самых разных людей. И это были именно ее статьи, а не окрошка из скачанных в интернете цитат.

Так что ее победа над конкурентами — все же не чудо, хоть бы и сделанное ею самой. Это итог долгого времени, и многих трудов. Она лет десять боролась за эту работу.

А еще — после развода, с ребенком, без жилья, без родни в этом городе, у которой можно было бы поселиться, ей не оставалось иного, как вырвать у конкурентов то, за что хорошо платят. Она помнит, как просыпалась утром от страха: у меня нет работы, я живу в долг, я не знаю, когда начну его отдавать!..

Сколько придется работать, сколько учиться новому — для нее не имело значения.

И теперь ей надо быть идеальной, чтобы никто не мог скомпрометировать ее пред боссом. Каждый день. Все четыре минувшие года. Всегда.

Идеально идеальной!

Иначе все ее довольно хрупкое благополучие может сразу исчезнуть.

Да кто там!?

За спиной… в коридоре… в прихожей…

Надо взять себя в руки. А в выходные — выспаться. Тогда никто не будет подкрадываться по квартире.

И пусть работает телевизор. Смотреть некогда. Но телевизор отвлекает, даже если не слушаешь и не смотришь. Только закрыть дверь, чтобы не мешать Ане спать.

Она вернулась на кухню.

Включила какие-то новости — почти неслышно — и стала возиться с завтраком.

Конечно, она питается неправильно. Многовато сладкого. Многовато калорий. И это… Да, это заметно. Сейчас, в тридцать один — заметно, но можно не замечать. Что будет дальше…

А что она может поделать!? Думаете, легко каждый день быть такой, чтобы никто не мог скомпрометировать перед начальством?

Никто! Никогда!!

И потом — а что будет, если она откажется от сладко-неправильного? От единственной возможности бороться со стрессом, которая доступна ей каждый день? От одного из главных источников кайфа?

Что будет?!

Появится Идеальный Бойфренд?

Не появится. Таких нет. Она уже не умеет верить в идеальных бойфрендов.

Появится больше того, что уже было. И не вызывало никаких особенных чувств.

То, что не вызывает особенных чувств — быстро надоедает.

И проигрывает куску пиццы.

А что касается чувств…

Она искала того, кто их вызовет, долго. Старательно — как и все, за что серьезно бралась. Пока ни увидела: лучше время ушло. Пик эффективности пройден. И она рискует остаться ни с чем.

Тогда она испугалась.

Испугалась остаться ни с чем. Глупо — но кажется, она вышла замуж от страха. И от страха поторопилась с ребенком.

А потом оказалось, что этот брак — ошибка. Она никогда не мирилась с ошибками. Можешь исправить — значит, должна.

А для этого надо зарабатывать деньги самой. И не сколько-то — лишь бы был повод сказать, что она тоже работает. А столько, чтобы хватало. А это в тысячу раз сложней.

Самой — и чтобы хватало!

Даже если на это уходят все силы, и приходится есть жирное и сладкое, чтобы держать себя в приличном настроении.

Нет — не проходит. Чувство, что здесь что-то есть. Опасность.

Да шла бы ты далеко со своей тонкой девичьей восприимчивостью! Ты уже на работе! Ты уже бежишь! Чувствовать — некогда!

Давай еще кусок пиццы. Жри спокойно — повод нашелся!..

Забавно: эта жующая тетя в детстве занималась легкой атлетикой…

Правильная девочка со стадионной дорожки — где ты, малыш?

Вы, возможно, не поняли. В этих воспоминаниях — ни капли иронии. Иногда ей кажется, что эта девочка — ее старшая подруга. И этой подруге она благодарна. За две вещи: привычку к выносливости, и лозунг «если можешь — значит, должна».

Она услышала, как за спиной отворяется дверь кухни.

Она обернулась.

На пороге кухни, в пижаме, стояла Аня.

Выглядела она очень плохо.

— Аня? Что с тобой?

Несколько секунд Аня молчала.

Потом сказала:

— Я не смогла убежать.

Убежать?!

От того, кто уже полчаса прячется за спиной?!

— От кого?

Аня еще секунду помедлила; лицо ее отражало странную заторможенность. И какое-то полуотсутствие. Как будто сейчас она была не только здесь.

— Я не поняла. Очень опасно. Но я не знаю — почему.

И снова пауза.

Переспросить? Подождать? Если ее торопить, она теряется, и ничего не может сказать.

— Все было нормально. А потом…

Снова пауза.

Долгая.

Ничего страшного. Ей и раньше снились плохие сны. Надо просто поговорить с ней. Тогда она выговорится, и успокоится. И забудет.

— Что потом?

— Потом… я почувствовала… как будто что-то появилось… появилось и приближается…

Приближается? Но ведь она тоже чувствовала, что…

— Откуда приближается? Сзади?

Взгляд Ани стал внимательным:

— Ну… может, и так… А откуда ты знаешь?

Нельзя говорить, что она чувствовала что-то похожее. Она взрослая. Взрослые не должны чувствовать детские страхи.

— Ну… если кто-то хочет приблизиться незаметно, он будет приближаться сзади, ведь так?

— У тебя сейчас тоже так было?

Откуда она может знать? Иногда кажется, что она знает ощущения других людей. По крайней мере — ее ощущения. Очень способный ребенок, которого не понимают ровесники, и не всегда могут понять взрослые…

Что сказать?

Взрослые не должны чувствовать детские страхи! По крайней мере, перед детьми!

Но и врать не хочется тоже.

— Я не выспалась. Работы много. Я сама толком не понимаю, что чувствовала. Наверное, я еще не совсем проснулась.

Надо перевести разговор. Не можешь сказать правду — переводи разговор. Не позволяй собеседнику приближаться к тому, что не хочешь ему говорить.

Не позволяй приближаться…

Приближаться…

— То есть, ты чувствовала, что кто-то приближается, так?

— Да. Только не кто-то. Это не живое существо. И не просто приближается. Оно как бы и появилось, и приближается, и уже тут.

Пауза.

И приближается, и уже тут.

Кажется — такого не может быть. Но если подумать — все-таки может. Вот, например, дождь. Когда он только начался — отдельными каплями — он уже тут. Он едва заметен. Но скоро он разойдется, будет ливень, вы вымокнете насквозь. Это то, что приближается. Ливень не похож на первые капли. По крайней мере, по своим последствиям. И все же — это такой же дождь, который сейчас едва капает. Только сильнее.

— Ты можешь что-то об этом сказать? О том, что и приближалось, и уже было тут?

Взгляд Ани изменился — как будто она снова увидела то, что вызвало ее страх:

— Оно было похоже на дождь.

Кажется, она вздрогнула.

Остается надеяться, что Аня не заметила этого. Не заметила, потому что смотрела сейчас сквозь нее. Куда-то туда, где…

— Похоже? То есть, не настоящий дождь?

— Не знаю. Может, и не настоящий.

— А как это выглядело?

— Я не знаю. Этот дождь нельзя видеть.

— И он был опасный?

— Да.

— Чем?

— Я не знаю. Просто знаю, что когда он идет, надо бежать.

— И ты побежала?

— Нет.

— Ты сказала, что не смогла убежать. Значит — все-таки ты бежала?

Зрачки Ани стали широкими, лицо застыло в какой-то странной гримасе.

— Бежать было некуда.

Несколько секунд эти слова звучали у нее в голове. Она смотрела на лицо Ани, в ее остановившиеся широко открытые глаза, и чувствовала: все так плохо, что этого просто не может быть.

Потом Аня словно вернулась; зрачки сузились; лицо стало почти обычным, только каким-то усталым.

Пока Аня возвращалась, она тоже успела отойти от ощущения «все так плохо, что не может быть».

Она спросила:

— Некуда бежать? Почему? Что было вокруг?

— Вокруг ничего не было.

Ничего?

— Совсем ничего? А земля… дома?..

Аня отрицательно качнула головой:

— Нет. Не было… Что-то черное было. Везде. Но в нем нельзя быть. Бежать некуда.

Лицо ее осталось все тем же — обычно-усталым — но взгляд снова ушел во что-то небывшее сейчас вокруг нее. Несколько секунд Аня смотрела в это небывшее, а потом повторила:

— Некуда бежать…

На несколько секунд она тоже выпала из реальности.

Некуда бежать.

Некуда бежать.

Некуда бежать…

Потом почувствовала короткий укол страха.

Но не потому, что в мире появилось что-то, похожее на невидимый дождь, от которого нельзя убежать.

А потому, что увидела висящие на стене кухни часы.

Время!

Время!!

Она вспомнила: сегодня, на девять утра, назначено совещание. Важное. У директора.

Наверное, очень важное — о нем объявили вчера, незадолго до конца рабочего дня. Обычно совещания у директора планируют за неделю. Значит, произошло что-то, что не предполагали неделю назад?

На это совещание нельзя опоздать!

А утром в этом городе такие пробки…

Конечно, она может бросить машину в любом месте, где не надо платить за парковку, и поехать на метро. Так она и делает иногда. Но все равно — перед важными мероприятиями нужен запас времени! А она сначала ходила по квартире, высматривая опасности, а потом говорила с Аней. И сейчас уже почти опаздывает!

Она вернулась на кухню.

Вернулась, потому что на какое-то время она ее покидала. И была там, где проводила часов десять в день. И не просто проводила. О чем она часто и напряженно думала, беспокоилась, старалась сделать как можно лучше…

Ани на кухне не было.

Она зашла в ее комнату. Аня сидела на кровати и смотрела перед собой.

— Как ты себя чувствуешь?

Аня посмотрела на нее:

— Нормально.

— Ничего не болит? Голова?

— Нет.

— Ты не волнуйся. Ведь тебе уже снились… ну, всякие плохие сны. И все потом было в порядке. Ведь на самом деле ничего не случилось.

Аня молчала, все так же глядя перед собой.

— Правда ведь, ничего не случалось?

Аня молча кивнула.

— Ну вот… Сейчас ты позавтракаешь, посмотришь мультики, и все будет совсем хорошо. Правда?

Аня снова молча кивнула.

— Давай измерим температуру. На всякий случай.

Температуры у Ани нет. Но мерить температуру — прием, который часто помогает в такой ситуации. Когда Аня видит, что температура у нее нормальная, ей легче поверить, что все в порядке и в остальном.

Сходить в свою комнату, принести градусник. И побыстрей — время не останавливается. Что бы ни происходило.

Даже если температура будет сорок — время все равно не остановится ни на секунду! Какое ему дело до чьей-то температуры?

А если она опоздает сегодня — это куда страшнее, чем кто-то, кто подкрадывается сзади!

И вот что еще.

Она давно заметила, что состояние Ани в слабой степени передается ей. Еще до того, как она узнавала об аниных ощущениях, она чувствовала — что-то необычное происходит и с ней. Только заметно слабее.

Как будто у нее есть такие же странности, что и у Ани. Почти незаметные — но все-таки есть.

Если честно — ей это и нравится, и не нравится.

Нравится потому, что приятно чувствовать общность со своим ребенком.

Не нравится — потому, что странности понимают не все. Вдруг кто-то узнает? Она хочет, чтобы ее считали совершенно нормальной!

Время…

Время!!

Быстро завтрак для Ани. Посуду не моем — все вечером.

— Сможешь собраться сама? Я провозилась, времени уже очень много!

Обычно Аня собирается в детский сад самостоятельно. Это экономит минут десять, может — даже пятнадцать.

— Смогу…

Когда она, переодевшись, вышла из спальни, Аня сидела на пуфе в прихожей, как набитая тряпками кукла. Но уже в куртке, шапке и сапогах. И сумка с кроссовками для детского сада рядом.

Все-таки она собралась, не смотря ни на что!

Хорошие мамины гены: можешь — значит, должна!..

Идеальный ребенок, который не задержит маму ни на минуту.

Если бы ни все эти странности…

Может, одно — оборотная сторона другого?

— Как ты себя чувствуешь?

Температура, как обычно, оказалась совершенно нормальной.

Аня, пожалуйста, сейчас ты должна чувствовать себя хорошо! С этого совещания нельзя отпрашиваться. Там будет директор. Директор — тот человек, который принимал ее на работу. Который будет решать, слушать ее недоброжелателей, или нет. Который никогда не опаздывает на совещания!

Она должна войти в конференц-зал первой!

И успеть устроится за ноутбуком, среди каких-нибудь рабочих бумаг. Чтобы второй вошедший увидел: она не просто ждет совещания, а работает. Она всегда работает. Никто никогда не видал, чтобы хоть минута ее рабочего времени прошла зря!

— Нормально.

Молодец! Спасибо!

Может, Аня чувствует, что она от нее хочет?

Время!!!

Она схватила тряпичную куклу под мышку, схватила ключи от машины, ключи от квартиры, щелкнула выключателем и вылетела на площадку.

В детском саду она еще раз внимательно осмотрела Аню. Аня выглядела вялой, но лучшее, чем дома. Возможно, поездка отвлекла ее от переживания сна.

Ее саму поездка явно отвлекла от утренних впечатлений! За два года ежедневной езды она так и не привыкла к движению в часы пик.

Словно попадаешь в опасную быструю реку! С водоворотами, острыми камнями и крокодилами. Течение несет, как ему вздумается. В любой момент может произойти что угодно!

Внимание втягивалось в поездку, как в воронку. Она часто ловила себя на том, что сидит, как начинающий — очень прямо и задрав подбородок, словно стараясь заглянуть за десять машин вперед. Иногда она чувствовала, как руки на руле начинает сводить.

Одно хорошо: за два года езды по одному и тому же маршруту она выучила его в мельчайших деталях.

Массивные чугунные ворота посреди массивной, высокой, очень красивой чугунной ограды вели в парк.

По крайней мере, от ворот казалось, что именно в парк. Но в конце аллеи, за автостоянкой, виднелось здание, похожее на старинный дворец. Всего три этажа — зато и снаружи видно, какие высоченные там потолки. Широкая, высокая лестница. Высокие, до крыши, колонны фасада…

Вывеска у высоких, темного дерева двустворчатых дверей сообщала, что за ними занимаются физикой космического пространства.

Поэтому бывшей учительнице литературы, которая хотела связывать это учреждение с общественностью, пришлось получать что-то вроде второго образования. И часто ее рабочий день продолжался в огромном, высоченном, со сводами и люстрами где-то высоко наверху, зале институтской библиотеки.

А воспитательница, сидевшая в это время с Аней в детском саду, получала от нее определенную сумму.

И все равно миллион раз ей казалось, что она не справится с этой работой. Что она ничего не понимает и не поймет. Что все эти люди, среди которых она работает, не принимают ее всерьез, и она им — чужая.

И все-таки ей нравилось здесь!

Массивная чугунная ограда и густые заросли отгораживали институт от города. И город — состоящий для нее в основном из опасной суеты улиц и надоевшей рутины спального района — исчезал.

Оставался парк, и большое старинное здание, похожее на дворец. Похожее просто потому, что лет двести назад в этом стиле строили все — кроме откровенной дешевки, давно снесенной за неимением ценности.

Он и внутри был такой, этот двухсотлетний почти-что-дворец. За все четыре года она не видела в нем ни одного современного стула, стола или шкафа из пластика и опилок. Только темное, массивное, настоящее, с ненавязчивой резьбой дерево. Все это объявлено памятником архитектуры, и сохраняется в мельчайших деталях. Меняются только ковры, защищающие от истирания старинный дубовый паркет. А вот каменные ступени лестниц не меняются — и видно, что они стерты по краям двухсотлетней ходьбой.

А больше всего нравился вестибюль.

Огромный, гулкий, в два высоченных здешних этажа, с бронзовыми люстрами на цепях, с балконом во всю стену — на который вели две широкие лестницы с чугунными перилами — он имел в своем интерьере деталь, на которую невозможно было не обратить внимание.

Часы.

Прямо напротив входных дверей, у стены. Напольные, в полтора человеческих роста. Такие же старинные, темно-деревянные, как и все в этом здании.

Часы с маятником.

И движение этого маятника с медным диском внизу — медленное из-за его невероятной по квартирным меркам длины — притягивало взгляд, и отпускало не сразу. Отчего-то, входя в вестибюль, она всегда сперва видела именно этот медленно движущийся маятник. И только потом — медный циферблат с черными римскими цифрами и черными острыми стрелками, похожими на шпили средневековых соборов.

Потому что из-за размера часов маятник находится на уровне глаз, а циферблат — выше? Потому, что она всегда приезжает заранее, сто раз смотрит время в дороге и знает, что не опаздывает?

Потому, что маятник намекает на какую-то тайну?

Словно говорит: я показываю то, что не знает, и никогда не узнает почти никто из людей. Показываю, почему движутся стрелки. Показываю, что движет временем. Ведь время — ты случайно узнала это, в отличие от большинства — не идет постоянно и равномерно. Оно может ускоряться и замедляться. Оно может быть разным в разных местах. Оно может даже исчезнуть. Что управляет временем — основой жизни? Смотри — я покажу тебе это…

Но сейчас она лишь мельком глянула на маятник и циферблат. Не его черные стрелки определяли победителя гонки, которую она только что провела.

Ей надо было прийти не вовремя, а первой.

Когда она попросила на вахте ключ от конференц-зала, ей его протянули.

Ура!

Она добилась того, к чему стремилась все утро! Она — первая!

Как всегда в минувшие четыре года…

Она поспешно прошла в конференц-зал. Куртка осталась в машине. Потому что если подниматься в свой кабинет, чтобы убрать куртку в шкаф, можно потерять драгоценную пару минут, которые определят победителя.

Столы в два ряда, и директорский стол во главе.

Правый ряд, четвертый стул. Правый — если смотреть от входной двери. Левый — если смотреть с места директора.

Именно там!

Потому что она давно заметила, что сидящий во главе обоих рядов директор имеет привычку смотреть влево, примерно в направлении четвертого стула. В этом направлении с его места виден самый большой участок стены, на котором ничего не висит, и нет окна. Кажется, он смотрит на эту пустую стену, чтобы сосредоточится. Он смотрит в этом направлении, и то и дело видит, что сотрудница такая-то или внимательно слушает его, держа наготове ручку, или записывает вслед за его словами. Этот прием она узнала на одном тренинге по карьерному росту. Она посетила много таких тренингов.

Она поспешно достала блокнот, поставила перед собой ноутбук и нашла файл, который имеет смысл почитать. Не только ради поддержания репутации суперработницы. Работая в таком месте, всегда можно найти материал, полезный для изучения. Потому что такие материалы появляются постоянно. А она должна быть в курсе новинок. Ведь иногда приходится писать статьи, в которых они упоминаются. И чтобы делать такие статьи быстро, очень желательно изучать материалы заранее.

Потекло беззвучное, плавное время, которое уже незачем было считать. Рабочий день еще не начался. Немногие сотрудники, приезжавшие до его начала, растворялись в пространстве здания; их шаги заглушали ковры коридоров. Напряжение утренней гонки незаметно ушло. Осталась тишина.

И ощущение, что кто-то подкрадывается сзади.

Она оглянулась.

Что — и здесь тоже?

Войдя, она не стала включать верхний свет. Включила только лампы, стоящие на столах. Такие лампы стояла на всех столах в институте. Массивные, темно-бронзовые, очень старинные с виду. И сразу видно, что патроны для лампочек приделали к подсвечникам. Когда-то в этих лампах горели свечи…

Она еще огляделась.

Да — что-то особенное, не от нынешнего мира есть в этой комнате.

Высокое, узкое, с арочным верхом окно.

Темная дубовая отделка стен в высоту человеческого роста.

Все эти лампы и люстры, в которых так явно должны гореть свечи…

Узкое окно, да еще за полупрозрачной занавеской, и так пропускает немного света. И сейчас, пасмурным утром, в комнате не ощущается день — словно что-то полупрозрачное заполняет ее.

Почему она не включила верхний свет?

По привычке. Потому, что это хороший тон — включать минимум света. Электричество получают, сжигая нефть. Чем меньше его тратишь — тем меньше парниковых газов попадет в атмосферу. Тем медленнее разгоняется глобальное потепление, которое когда-нибудь…

Она непроизвольно тряхнула головой, словно желая отогнать что-то.

Выбор между опасностью и опасностью.

В полутемной комнате кто-то подкрадывается сзади. Ярко освещенная комната приближает время, когда растаявшие полярные льды затопят прибрежные города, вызовут небывалые штормы, сдвинут привычные районы осадков, создавая новые пустыни. Которые и без того каждый день наступают на пригодные для жизни земли…

Конечно, этот выбор — только символическая иллюстрация. Никто не подкрадывается к ней сзади; прибрежные города затопит не завтра. Но он иллюстрирует вовсе не символическое: мир полон угроз. Мир полон выборов между угрозами и угрозами. И в самом лучшем случае, который выпадает далеко не всегда — между угрозами и самоограничением.

Все эти люди, мимо которых она ехала этим утром… Они так спешат, так поглощены своими делами! Они живут среди других людей — в уличных пробках, вагонах подземки, офисах, многоквартирных домах — и очень редко остаются одни. Многие из них редко прислушиваются к своим чувствам. И редко задумываются о том, что выходит за рамки привычно мелькающих дней. И потому могут не замечать, как к ним приближается…

Много что приближается. И это совсем не секрет. Все эти угрозы известны давно. Все эти глобальные потепления, экономические кризисы, исчерпание ресурсов, наступление пустынь. Загрязнение, терроризм, набитые оружием и боеприпасами склады, химические заводы, атомные электростанции…

Но когда вокруг люди, и надо спешить — на работу, в детский сад, на распродажу, к началу любимого сериала — очень легко не знать стоящих за спиной угроз. Или знать, но не помнить. И надеяться, что еще на одну жизнь привычного мира нам хватит.

Но ведь должно прийти время, когда даже на одну жизнь привычного мира НЕ хватит…

Когда за дверью послышались шаги — здесь так тихо сейчас! — она быстро перевела взгляд из пустоты, откуда шло ощущение приближающегося, на экран ноутбука.

Да — она занята! Она всегда занята!

Но подняв глаза, чтобы поздороваться, она против воли задержала на вошедшем взгляд.