Вижу поле

Владимир Буров

Герой романа – Владимир Королев. Здесь он уже в двадцать лет за победу на Олимпиаде случайно не получил награду. А потом восемь лет официально не играл. Был на зоне, а на самом деле играл под другим именем. Это роман про игру в футбол. На зеленом большом поле, на лужайке, на песке в хоккейной коробочке, в бане, в милиции, на зоне, в буре, на танцплощадке. Есть также несколько глав про его отца, который играл в футбол с немцами, попав в плен по спецзаданию. Слова его звучат, как мантра: «Вижу поле».

Глава пятая

1

— Вправо! Влево! Вправо! — Еще раз:

— Вправо, влево, вправо. — И еще. Удар-р! Гол.

Гол в маленькие ворота. Тренер сборной Авангарда полчаса уже смотрел эту игру трое на трое в хоккейной коробочке.

— Послушай, парень, — наконец сказал он Владимиру, — можешь завтра сыграть за сборную?

— За сборную? — переспросил Владимир.

— Да, команда составлена из бывших игроков других команд.

— Да.

— Точно? Не опоздаешь? Матч начинается в пять. Приходи к четырем в раздевалку. Знаешь, где она находится?

— Там, где зимой выдают коньки на прокат?

— Точно! И там же, где зимой с помощью утюга наносят покрытие на лыжи.

— Да, я знаю это место, — сказал Владимир. Он не стал добавлять, что это место, где он первый раз в пятнадцать лет попробовал водку. Вместе с товарищем они помогали контролеру пропускать на каток всех желающих без билетов. Но, разумеется, за деньги. Набрали на бутылку водки. И тоже выпили из пол-литровой банки по пятьдесят грамм. До дома все было нормально, весело, но потом пол начал наклоняться. Началась морская болезнь. Рвало так долго, как будто он выпил ведро, а не пятьдесят граммов.

— Придешь?

— Приду.

— Приходи, я буду ждать.

Его поставили в защите. В защите никто не любил играть, кроме тех, кто вообще не умел играть в футбол, но готов был к столкновениям, и мог бегать, как рысак. Как паровоз. Как паровоз, под который попала Анна Каренина, не успев сделать финт. Она растерялась, как неопытный нападающий. Как уставший водитель, встретив на безлюдной, точнее без-машинной дороге при въезде в Москву, в Балашихе, лося, рванувшего из леса ему наперерез. Удар. Гол! Прошу прощенья, просто этот лось убежал в чащу на другой стороне дороги. Анне Карениной повезло меньше. Ее лось был слишком большой. Огромный.

Мяч передали Владимиру, но он не знал, что с ним делать. Это, видимо, понял игрок другой команды, и как сорвавшийся с цепи огромный пес, точнее кабан, а, скорее всего, лось бросился на него. Ноги его поднимали вверх землю, как огромные копыта, грива — гривы не было — туловище было наклонено вперед не меньше, чем на сорок пять градусов. Вероятно, этот герой любил бегать стометровки с низкого старта. Вова понял, что зажат в угол. Передачу делать некуда, а все финты он забыл. Вообще забыл об их существовании. А между тем перед ним было огромное поле. Он ударил в игрока.

Больше его не приглашали. Впрочем, и футбольной команды на этом стадионе так и не образовалось. Видимо, не только у него — ни у кого ничего не вышло.

Он поиграл немного в спортзале ДСШ на стадионе Марс, но и там кончилось тем же. Ничего не получалось. В спортзале игра была слишком быстрой, а на большом поле он не понимал, что надо делать. Как читатель не понимает, что делать с текстом, не разбитым на абзацы.

Бархатову обещали должность заместителя главного тренера, когда попросили покинуть команду.

— Игроком ты можешь не быть, но тренером быть обязан, — добродушно сказал ему тесть, Секретарь ЦК. — Ну, согласен? А то ведь все равно ты перестал забивать. Давно.

— Я не могу играть один, Григорий Коммунарович. Неужели вы не видели, что до меня не доходят передачи?! Пока они мельтешат на своей половине поля, мяч уже теряется. Он не может дойти до меня. Нужна длинная передача. Но она почему-то запрещена.

— Ну, это неинтересно, друг мой, — сказал Григорий. — Это уже не футбол, а игра на авось. Ты понял?

— Что?

— Что? Игра без плана, — Секретарь постучал себя пальцем по виску, — не имеет смысла. Впрочем, я тебя понимаю. Но начинать надо… хотел сказать снизу, но, думаю, это будет пустая трата нервов, времени и карьеры.

— Ка, что?

— Карьеры. Что тут непонятного?

— А при чем тут карьер? Мы теперь будем играть в котлованах? — спросил Бархатов. И добавил: — Беломорско-Балтийских.

— Ты чё, охерел?

— А что? У тебя здесь тоже прослушка?

— Здесь нет, проверяли.

— Тогда чего бояться?

— Проверяли вчера, не было. Но вчера не сегодня. Ты понял? Пойдешь в Спартак. И знаешь почему? Мы ставим на Спартак. Как говорится:

— Спартак — Динамо — только одна команда должна быть всегда чемпионом. Но чтобы ты стал тренером Спартака, я сначала должен стать членом Политбюро.

— Наоборот нельзя?

— Можно. Но как?

— Я выиграю чемпионат СССР, а тебя назначат в Члены Политбюро.

— Это невозможно, даже если было бы возможно. Для этого ты сначала должен стать тренером. А чтобы стать тренером, я сначала должен стать Членом. Ты должен знать, что тренеры — это особая каста, отдельная группировка, это не бывшие футболисты, как думают некоторые болельщики. Они сожрут любого бывшего футболиста, даже самого лучшего, на ланч.

— Это что? — спросил Олег Бархатов.

— Считай, что за полдник в пионерлагере. Ну, согласен?

— На что? Я не понял. На заместителя главного тренера в Динамо? Нет. Не получится. И знаете почему? Я думаю, так же, как главный, но только наоборот. Все наоборот.

— Я так и думал. Поэтому. Поэтому есть одно предложение. Находить игроков для команд Высшей Лиги.

— Это, как в Америке, что ли?

— Именно! Ты за это будешь получать деньги. Это эксперимент. И пока он будет длиться, я стану Членом Политбюро, а ты тренером Динамо.

— Почему Динамо? Вы только что говорили, главной командой будет Спартак.

— Ты не сможешь стать тренером Спартака. Там будет категорически запрещена длинная передача. Это показательный клуб.

— Тогда мне, может, вообще уехать из Москвы?

— Куда? В деревню? В деревню, где тоже есть команда Динамо. Понятно. Но оставь этот хохляцкий вариант на крайний случай.

— Сколько я буду получать?

— Как рядовой тренер футбольной команды Высшей Лиги. Плюс за каждого игрока по пятьдесят тысяч в течение года. Если в течение года его не выгонят хотя бы из второго состава, получишь эти деньги полностью. Но двадцать тысяч сразу.

— Уже разработана целая схема? Денег много.

— Не думай, что все они достанутся тебе. Примерно половину придется отдать. У тебя никто не возьмет игрока, если узнают, что ты получишь за него деньги. А вот если поделишься — тогда другое дело.

— Вы думаете, кто-нибудь спросит?

— Нет, не думаю. А обязательно спросит. Более того, спросили бы, даже если бы не было принято официального решения платить футбольным агентам деньги из государственной казны.

— Так и называется: футбольный агент?

— Нет, конечно. Агентами бывают только иностранные шпионы. Просто разъездной тренер при Спортивном Отделе ЦК.

— Значит, в ЦК тоже придется платить?

— Приготовь сразу половину. И то по блату. А так, думаю, меньше семидесяти они не согласятся. Ты знаешь, сколько зарплата у Секретаря?

— Сколько?

— Мало. Останется у тебя немного, но все равно ты будешь чувствовать себя человеком важным. Так как будешь раздавать баблецо.

— Как кассир?

— Ну… как старший кассир. А вообще, можешь считать себя бухгалтером. Вообще, я хотел предложить на Президиуме называть таких, как ты спортивными экономистами.

— Тогда людей, имеющих отношение к футболу, вообще не допустили бы до этой кормушки.

— Вот именно так все и поняли. А нам надо победить кого-нибудь на предстоящем чемпионате мира.

— Кого угодно? — уточнил Олег Бархатов.

— Да, почти все равно. Но только или Германию, или Англию. Как вариант на бронзу, но тоже призовой:

— Бразилию, Уругвай, Аргентину.

— Португалию нельзя? Уже не засчитают? — улыбнулся Олег.

— Может, и засчитают, но премию уже никто не получит. И не только вы, но и мы. Как сказал Шура:

— А иначе мы докатимся до Африки. — А ты сам знаешь, считается, что в Африке нет футбола.

— Почему?

— Почему. Знаешь, как ассирийцы требовали откат? Играли в футбол человеческими головами. Вот ты сколько раз можешь чеканить мяч, пока не коснется земли?

— Да, много. Раз пятьсот.

— Ты был бы там богатым человеком.

— Африка вроде в другом месте.

— Земля слухом полнится. Узнали, и стали бояться игры в круглые предметы. Все думают, что это их отрубленные ассирийцами головы.

— Я что-то вроде не понял, зачем они все-таки отрубали головы? — спросил Олег. — Только потому, что они круглые?

— Скорей всего. Ну, и плюс потому, что тогда футбольных мячей не было.

Олег привез несколько футболистов из разных областей России. И удивительно, но ему заплатили. От двадцати тысяч за каждого привезенного футболиста у него осталось по четыре тысячи. Остальные, он отдавал, как и сказал ему тесть.

— Так действительно лучше, — сказал Бархатов самому себе. — И дело легко делается, и не надо социализм превращать в капитализм. Ведь если всем официально денег дать за содействие в продвижении дела, то это уж будет не социализм.

— По крайней мере, социализм, но с капиталистическим уклоном. А это значит, мираж коммунизма вдалеке будет уже слишком размытым. Практически невидимым, — сказал Григорий Коммунарович. — И знаешь, жить уже как-то неинтересно.

2

Он приехал и сюда, в город, где сыграл всего один матч за команду Марс. Его сразу пригласили в Динамо. В Москву. Команда областного центра Трактор хотела тогда перехватить игрока, забившего в их ворота:

— Три или четыре гола, — как сказал Первый Секретарь Области.

Присутствовавший на матче Представитель Области должен бы был содействовать этому. Он и содействовал, но позвонил и в Москву. Григорию Коммунаровичу, который тогда был Председателем Спорткомитета.

— Тебе нужен настоящий футболист? — спросил он по телефону с телеграфа. Звонить со стадиона не стал. Вдруг прослушают? Скажут:

— Предал, сука, свою область! — А в Москве ведь его никто не ждет с распростертыми объятиями. Конечно, если бы тогда знать, сколько будут давать клубы за этого игрока, можно бы уже тогда выторговать у Григория Коммунаровича место в Центральном Аппарате. Но Григорий Коммунарович не любил промахиваться. Поэтому сразу дал телеграмму своей дочери, которая присутствовала на том знаменательном матче. Чтобы срочно позвонила. И она, Галя, вместе с Таней, дочерью Первого Секретаря города, где проходил матч, пригласили Олега на танцы в парк.

Вот так работали наши предки. Сразу брали быка за рога по двум линиям. По общественной, государственной и личной, семейной. Как говорили:

— За рога и в стойло. — Разумеется, если бык того стоил. Что означало:

— Не только в футболе. — И это было проверено прямо в парке. Благо кустов здесь было много. Сначала он сходил с Галей, москвичкой, а потом и с Таней. Вроде бы, зачем ходить с Таней, если Галя сразу сказала:

— Кажется, он мне подходит. — Она не успела добавить: — Нет, точно, это мой парень. И Таня сказала:

— Ты пока потанцуй тут с кем-нибудь Риориту. Мы сейчас придем, только купим мороженое. — И оказалось, что тоже подходит.

Возвратившись, они обнаружили Галю в обществе местного блатного. Его звали Ворона. Именно Ворона, а не Ворон. И он радостно сообщил Олегу и Тане, что Галя теперь его девушка. Видимо, по заведенной здесь привычке, он тоже захотел купить ей мороженое.

— Мы скоро придем, — сказал он. Галя в замешательстве молчала. Точнее, как понял Олег: испугалась.

— Ну, а че ты недоволен? — спросил Ворона. — Нет, я точно вижу, что ты недоволен, парень. Как тебя зовут?

Меня — Ворона. Слышал? Нет. Это неважно. Вчера я здесь пробил молотком голову Королю Старшему. Нет, ну ты, в натуре, хочешь себе забрать обеих? Так не пойдет. Надо делиться. В общем, так, выбирай из двух одно. Или мы сейчас деремся один на один, или играем в футбол.

— Тоже один на один? — спросил Олег.

— Не, двое на двое. Их поставим в ворота, — Ворона кивнул на девушек.

Танцплощадка была набита битком. Но все отошли к ограждению. Некоторым хватило места на лавочках.

— Маэстро урежь марш! — крикнул Ворона в сторону духового оркестра, находящегося в недосягаемой вышине.

— Подожди, подожди! — сказал Олег. — Давай без них, — он обнял девушек.

— В маленькие ворота? Не, я уже пробовал. Спору много будет. Давай по честной системе. Ты играешь против своего вратаря, а я против своего.

— Ты имеешь в виду, наоборот? Я такого еще не видел. Как это? — спросил Олег.

— Твой вратарь должен поймать твой мяч.

— И тогда гол будет засчитан? Это интересно. Не понимаю, как до этого не додумались в Спорткомитете.

— Нет, ты, парень, не путай… да, как тебя звать, забыл? Олег? Да, Олег. Так вот, парень, это возможно только в пределах одной танцплощадки.

— Почему?

— И знаешь почему? Языков не знаю! — крикнул Ворона, и почти засмеялся.

По жребию Бархатову досталась Таня. Имеется в виду, что она встала на воротах Вороны, а на его воротах москвичка Галя. Ну, и ясно, что самих ворот не было. Воротами по феноменальному замыслу Вороны были сами девушки. Так-то с воротами из портфелей, например, возникает много споров. Как говорится:

— Гол — извините — штанга, может быть. — Эту фразу пришлось бы повторять гораздо чаще, чем Вадим Синявский. Да и портфелей здесь не было. Ворона давно не ходил в школу. Можно бы, конечно, поставить вместо боковых штанг каких-нибудь ребят. Но все равно без верхней штанги нельзя забить в Девятку. А без девятки, действительно, какой вообще смысл в воротах? Да, мало, мало смысла. И было хорошо придумано поставить вместо ворот девушку. Трудно поверить, что это была импровизация, что Ворона играл на танцплощадке в первый раз. Но он говорил. Что первый.

— Честно. Не думай, фору я тебе не дам. У меня опыта меньше, чем у тебя. — Просто так сказал. Ворона и не думал, что перед ним профессионал. Центрфорвард. Человек, который играл в футбол не только на свободе, но и… но и в тюрьме. Правда, там никто не додумался ставить девушек в качестве ворот. Хотя девушки везде есть. Честно. Не только в Амстердаме. Амстердам-дам-дам-дам! Амстердам… Прошу прощенья, игра началась.

— Маэстро! — опять крикнул Ворона, — Риориту.

Этот Ворона оказался большим финтуном. Мог даже зажать мяч двумя ногами и перебросить через голову. Хотя для такого финта надо иметь большую наглость, и махать руками в разные стороны, как Дон Кихот ветряными мельницами. Чтобы никто не подходил близко, и не толкал. И не только так он обыгрывал Бархатова, а останавливал мяч, подбивал пару раз в воздух, и неожиданно точно перебрасывал. Так, что Олег не успел обернуться и первым оказаться у мяча. И потом также технично Ворона клал мяч в руки Гале. Каждый раз он трепал ее по щеке, и говорил:

— Ты мой вратарь. — Или:

— Ты мой человек. — После третьего гола стал называть:

— Ты моя девушка.

Бархат рассердился не на шутку. Он пропихнул мяч между ног Вороны, развернулся, и так сильно ударил, что мяч автоматически ушел в левую девятку. Ну, если бы это было на настоящем зеленом поле. А так, здесь на танцплощадке, мяч, как самолет пошел все выше и выше. И так он поднимался, и поднимался, пока не наткнулся на препятствие в виде руководителя оркестра. Тот, конечно, не был убит насмерть, но потерял ориентировку в пространстве это точно. Более того, он никак не мог вспомнить, что они играли до того, как встретил комету Галлея в виде футбольного мяча. Кстати, откуда взялся мяч на танцевальной площадке? Неизвестно. Ворона говорит, что не приносил с собой. Скорее всего, он случайно попал на высокую веранду, где сидели трубачи, еще днем, когда здесь играли в футбол дети. Не на танцплощадке, а рядом, недалеко, за кустами была баскетбольная площадка, где днем играли в футбол. Можно бы и в баскетбол, но уж больно сложны правила. По рукам бить нельзя. Как мяч тогда отбирать? Чуть что — штрафной, чуть что — штрафной. Лучше в футбол, тут без рук, и без судьи можно играть. Это был не центральный городской парк, а:

— Парк Текстильщиков. — Мяч вполне мог появиться и ниоткуда. Здесь любили играть в футбол. Но и зарезать могли после танцев. Так тоже бывало. И недели две никто не хотел ходить сюда на танцы. Потом опять приходили. В конце концов, все-таки перешили в большой и более культурный Городской Парк отдыха. С фонтаном, как было сначала написано в книге Ильфа и Петрова Двенадцать стульев. Потом исправили на раздевалку. Клуб, имеется в виду, который построили на деньги буржуазии, был с раздевалкой.

— Каки тут фонтаны, — сказал этим талантливым, умным и ученым ребятам цензор. — Чай не Гум. — И грубо добавил: — Все бы вам шляться по магазинам. Нет бы культурно:

— Не шоппингом единым жив человек. — Но раздевалкой и туалетом тоже.

Пришлось играть другую песню. Руководитель оркестра забыл Риориту после попадания мяча в голову. Не совсем, а на некоторое время. Что играть? Решили, чтобы не ошибиться играть то, что ребята помнили с детства. А именно:

— Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый! Вейся, вейся, чубчик на ветру! Ой, карман, карман ты мой дырявый! Ты не нра, не нравишься вору!

— Чубчик, чубчик, я тебя любила, и теперь забыть я не могу, — подпевала Таня, которая стояла на воротах, точнее, была воротами почти под оркестром.

Вроде бы хорошая песня, добрая, но Ворона почему-то стал играть хуже.

— Ты че, растерялся? — спросил его Олег, чем разозлил еще больше. Счет сравнялся, потом и время вышло. Играли всего пятнадцать минут. В конце концов, люди танцевать пришли.

— Не футболом единым жив человек, — высказался Яков Бергман, руководитель оркестра, с верхатуры эстрады, — но и песнями и танцами.

Ворону разозлила не только песня, но и то, что все три раза Бархатов пропихивал или прокидывал ему мяч между ног. А в третий раз, чувствуя, что Ворона быстро повернулся и сейчас толкнет его в спину, тоже развернулся, и встретил противника не спиной, а руками. Ворона подумал, что мяч не попал в руки голкиперше Тане. И очень удивился, что он у нее в руках. Гол был забит пяткой.

Как ни ругали Бархатова, но даже в тюрьме, точнее на Зоне он продолжал бить пяткой по воротам. Пяткой делал передачи, и даже начинал игру с центра поля пяткой.

Но это было еще не все. Счет остался 3:3. Решили бить пенальти. Народ от стен уже кричал:

— До первого промаха! — Первым бил Олег, но теперь не Тане, находящейся под оркестром, а Гале у стены, которая во второй верхней половине была не сплошной, а сделана из планок. Эти планки иногда разбивал блатной по имени Мышь. Показывал, что основание ладони у него железное. И на самом деле, другие не могли их сломать. Он уже отошел на свои коронные двенадцать шагов, когда Ворона сказал, но это неправильно.

— Надо поменяться местами. — И Галя встала у оркестра. Олег пробил мягким навесом прямо ей в руки. Ворона тоже отошел далеко. Он бежал со скоростью дикого вепря. Решили, что решил проиграть, и ударить выше. Мяч и пошел на подъем. Но слишком медленно. Как самолет с замерзшими крыльями. Он захватил с собой Таню, и донес до самого верха забора, до планок. Две из них сломались, но третья выдержала, не пропустила за борт, и Таня шлепнулась назад, на танцплощадку. Оркестр перестал играть марш Славянки, который сопровождал эти пенальти. Все затихли. Девушка лежала без движения. Ворона подошел к ней, немного подумал, и применил свой коронный прием. Перепрыгнул через ограду, и, прихрамывая, побежал в темноту сада. Это и был не Парк, а именно Сад Текстильщиков. Хотя росли здесь только дикие яблони и груши. А может, когда-то они были нормальными, а потом одичали. Только с большой голодухи после целого дня игры в футбол их можно было есть.

Вернулся я на Родину

Шумят березки стройные

Ху-ху, ху-ху, ху-ху

И я знако-о-мой улицы

Совсем не узнаю-ю.

Ху-ху и слово Родина,

Ху-ху в чужом краю-ю!

(Как доктор Зорге).

(Автор оригинального текта: М. Матусовский)

3

— Ты где играл до Зоны?

— Я?

— Ну, не она же, — капитан милиции, куда их привезли вместо больницы, кивнул на лежащую на лавке Таню.

— В Торпедо.

— Есть такая команда?

— Была.

— Да, есть, есть и сейчас, — усмехнулся дознаватель, — я просто пошутил. Хотя с другой стороны, какие шутки? Почему команда всегда занимает последние места? Почему в Спартаке умеют играть, в Динамо тоже, ЦДКА даже иностранцев громит, как немцев на Курской Дуге. Динамо Тбилиси и Динамо Киев даже умеют играть. А у вас, сколько еще будет продолжаться эта херация? Вы на поле зачем выходите, играть или так, на прогулку, просто показать, что вы еще существуете? Вы можете ответить на простой вопрос:

— Почему в команду не набирают футболистов?

— Вы забыли, я только недавно вернулся.

— А какая разница? Вы думаете, от этого что-нибудь изменится? Я один из всей милиции болею за Торпедо. И каждый день просыпаюсь с мыслью, существует ли еще эта команда, или нет? У меня раньше отец работал на Фрезере, а потом на Автозаводе.

— Поэтому и болеете за Торпедо?

— Да, я душой чувствую близость к этой команде.

— Как вы оказались здесь? Отца посадили, что ли?

— Почему посадили? Это не обязательно. Некоторые уходили на войну. Вы вообще в курсе, что здесь когда-то была война?

— С немцами? Так это недавно.

— Недавно! — передразнил капитан. — Вчера. Вчера была война. Войну выиграли, а в футбол выиграть не можем, с сожалением добавил милиционер. — И да, вы про отца спрашивали? Он погиб на Курской Дуге. Был танкистом.

— Как он погиб?

— Просто. Снаряды не брали броню Тигра. Пошел на таран. Я не понимаю, кто делал эти снаряды? И самое главное для чего? Если они не пробивают броню, на хер их было делать? Впрочем, теперь уже поздно об этом говорить. Какие танки, если в футбол выиграть не можем! И да, — добавил капитан, — вы знаете эту девушку? И вот еще вопрос, — капитан порылся в бумагах, — как вас пустили в наш почти военный город? Вы ведь сидели по пятьдесят восьмой статье?

— Вы сами уже ответили на свой второй вопрос. Кто-то должен играть в футбол.

— Угу. Значит, все-таки там думают о чем-то.

На первый вопрос отвечать не пришлось. Вошел майор, и сказал, что все должны быть задержаны.

— Эта девушка — дочь нашего Первого Секретаря.

— Ее тоже в камеру? — спросил капитан.

— Ты что, рехнулся?! Зачем?

Далее, у майора контузия.

— Вы сказали, что всех… — начал капитан, но майор его прервал:

— В принципе да, большинство надо отправить на целину. Я сказал на целину?

— Кажется, — сказал капитан, — я невнимательно слушал.

— Нет, тогда исправь: на Колыму. Хотя это тоже целина. Далее, этого в КПЗ, эту в лучшую палату больницы. На него дело об экзекуции над дочерью нашего Первого. Все записал? Ну, давай, действуй.

— Да меня-то за что? — Олег Бархатов встал.

Майор быстро приложил ладонь к кобуре, но наган вынимать не стал.

— Сидеть! Или я его достану, — он похлопал по кобуре. — И, как говорится, при попытке к бегству.

— Это футболист, — сказал капитан, и направил настольную лампу в лицо задержанному.

— Да мне этот футбол вот уже где! — майор все-таки вытащил наган и резанул им себе по горлу, как финкой. — Была у меня такая финская финка! Не финка — золото. Привез с финской. Вчера девятый опять проиграл второму цеху. А я, как последний дурак ее поставил. Проиграл этому Герке хромому.

— Какому Герке? — автоматически спросил капитан.

— Ты че Херку не знаешь на подшипниках? — удивился майор.

— А-а, и ты ему проиграл?

— Так ни хера играть не умеют. Я вот что думаю, — продолжил майор, — Задержу-ка я вас здесь, мил человек. Ненадолго. Потренируете девятый цех, а там поедете дальше.

— Как долго? — спросил Олег, — мне надо быть в Москве…

— Я уже говорил про Колыму? — спросил майор.

— Да, — поднял голову от бумаг капитан.

— Тогда я не понимаю, разве есть Москва на Колыме? Там, мать твою, будешь тренироваться. Запри его в камеру. Нет, ты только подумай, двух баб трахнул, искалечил Ворону, руководителя оркестра отправил в психушку, и он еще не на Колыме?

Олег очень удивился познаниям майора о последних часах его жизни.

— А ты как думал, — сказал майор, увидев растерянное лицо Олега. — Мы здесь работаем, а не только в футбол играем.

— За мной следили, что ли? — ахнул Бархатов.

— Он удивляется! — даже улыбнулся майор. — У нас ведь здесь все просто. Все жители нашего города разделены на две равные части. Одни следят за другими. И все нормально.

— Так они превратятся в натуральных стукачей! — воскликнул Олег. — Так нельзя.

— Так мы так и не делаем, — сказал капитан из-за стола.

— А вот майор говорит, что делаете.

— Он просто не закончил свою цитату. Мы их же ж меняем местами. Как на заводе работают. Неделю утро — неделю вечер, или ночь. Мы — как все. Только у нас по месяцу. Месяц одни следят за теми, потом те за этими.

— Я вам не верю, — сказал Олег. — До этого не додумались даже на Зоне.

— Дак там отстающая система, — сказал майор, закуривая Герцеговину Флор. — Все хорошее сначала начинается на свободе. Вы сами убедились, я знаю о вас всё. Впрочем, хочу сам проверить, на самом ли деле вы такой футболист, как говорите.

— Я ничего не говорил.

— Дак еще скажете. Под пыткой, если надо будет. Капитан, достаньте мяч. А ты встань у стены с той стороны. Две девятки, две шестерки. Попадешь?

— Не знаю.

— Он не знает. Ты слышал, капитан?

— Придуривается, чай. К тому же, товарищ майор, у меня ничего нет. Я ставить не буду.

— Будэшь. Мне донесли, что у тебя есть военная Беретта. Ты ее выменял у американцев на этом Буге-Вуге. А знаешь, на что выменял? — обратился майор к Бархатову. — На трофейный фаустпатрон.

— Да этих фаустпатронов там было, как у нас раков в реке! — почти крикнул капитан. И добавил: — Впрочем, извольте, я вам отдам Беретту. А вы мне что, если проиграете?

— Финку.

— Вы ее уже Херке проиграли.

— Отыграюсь.

— Так не пойдет. Бинокль цейсовский ставьте, восьмикратный.

— Ладно. Значит, ты считаешь, что этот футболист не попадет из пяти ударов два в девятку, два в шестерку?

— Никаких из пяти. Четыре.

— Один должен быть тренировочным, — сказал майор. — Так всегда делается.

— Я Беретту могу поставить только без тренировочного удара. Пусть бьет четыре раза.

— Ладно, я согласен.

Бархатов сказал, что всем надо лечь.

— Я буду бить сильно.

— Хочешь в побег уйти? Кстати, почему он без наручников? Надень.

— В наручниках я бить не буду. Это только дуракам кажется, что футболистам руки не нужны.

— Да? Вот не попадешь, мы тебе их отрубим, — сказал майор. — Ладно, бей так. — И сел на лавку рядом с лежащей Таней.

Три раза Олег попал. Два в шестерку, один в девятку.

— Я буду дежурить ночью, — сказал капитан. — Если попадешь, посрать не выпущу. А уж поссать тем более.

— Не бойся, бей точно.

— Вы мне поможете, в случае чего? — спросил футболист.

— Че те помогать? Не на расстрел же поведут. Подумаешь, обоссышься пару раз ночью.

И Бархатов ударил. Так ударил, что мяч должен был после отскока забегать по комнате, как злобный соболь в клетке. И хорошо бы еще кусался. Но не вышло. Мяч попал прямо в лоб начальнику милиции, подполковнику Смирному. Он как раз открыл дверь снаружи. Смирнов упал, и сбил еще кого-то сзади.

Наконец подполковник вошел и сказал, обращаясь к Бархатову:

— Ты, блядь, террорист какой-то, а не футболист.

— Я…

— Молчи, — Смирнов махнул рукой, и прошел на середину комнаты. — Мало того, что я теперь ни хера не соображаю, так твою жену чуть не покалечил. — Тут Олег увидел Галю.

— Мы женимся? — удивленно спросил Олег.

— Дак да, — ответил за Галю подполковник. — Это единственный для тебя выход. Иначе, — он скрестил два пальца одной руки с двумя пальцами другой, и добавил: — Увидишь не Москву, а небо в крупную клеточку.

— Утром? — только и спросил Олег.

— Мы хотели утром, — быстро сказала Галя, и перешла на сторону Олега, взяла под руку.

— Но дело не терпит отлагательств, — добавил начальник милиции, — поэтому я уже сам расписал вас. — И он протянул документ на подпись Бархатову. — Имею права. И да, давай быстро подписывай, а то за тобой уже едут.

— Так я не понимаю, за что уже едут?

— Двоих этой ночью зарезали в Саду Текстильщиков. Говорят: ты.

— Да кто это мог сказать, чушь! — сказал Олег.

— Не кричи, пожалуйста, — сказала Галя. — Ворону поймали, и он дал показания, что это ты.

— На ноже твои отпечатки пальцев, — сказал Смирнов.

— Этого не может быть! Откуда на ноже могут быть мои отпечатки пальцев? Может, только я им хлеб резал на квартире.

— Не хлеб, мил человек, а это кинжал с полметра длиной.

— Ах, вон оно, что, — облегченно вздохнул футболист. — Сам Ворона мне его и показывал, хвалился, что камни в рукоятке настоящие. Кинжал у него под пиджаком на спине крепится. Как у самурая, сказал он.

— Хорошо сказано. А главное, точно, — сказал подполковник. — Именно так про тебя и сказал Ворона. Не у него только, а у тебя на спине он был привязан. И знаешь, я ему почти верю. Нет у нас в городе таких кинжалов. Подписывай.

— Что? — не понял задержанный.

— Брачный контракт, — невозмутимо сказал начальник милиции. — Это твой единственный шанс добраться отсюда до Москвы.

— Какие невероятные сложности! — воскликнул от удивления Олег. — А кажется, что Москва так близко.

— Близко-то близко, да только далеко, — вставил свое слово майор. Он был расстроен, так как был не уверен, отдаст ли капитан ему свою Беретту. Ведь точно неизвестно попал Бархатов в последнюю девятку, или нет.

— У вас поезд в девять тридцать утра, — сказал подполковник. — Прощайте. И если навсегда, то навсегда прощайте.

Когда они уходили, вели какую-то задержанную девушку. То ли в туалет, то ли из туалета в камеру. И она пропела ребятам прощальную песню:

Живет ширмач на Беломорканале

Он возит тачку, работает киркой-й!

А рано утром, зорькою бубновой

Его стреляет лагерный конвой-й!

А рано утром, зорькою бубновой-й!

Его хоронит лагерный конвой-й!

(Автор слов — неизвестен)