Вижу поле

Владимир Буров

Герой романа – Владимир Королев. Здесь он уже в двадцать лет за победу на Олимпиаде случайно не получил награду. А потом восемь лет официально не играл. Был на зоне, а на самом деле играл под другим именем. Это роман про игру в футбол. На зеленом большом поле, на лужайке, на песке в хоккейной коробочке, в бане, в милиции, на зоне, в буре, на танцплощадке. Есть также несколько глав про его отца, который играл в футбол с немцами, попав в плен по спецзаданию. Слова его звучат, как мантра: «Вижу поле».

Глава третья

1

— Королев!

— Капитан Королев, мать твою, где ты?

— Он там, проверяет рацию, — сказала девушка-лейтенант, снимая наушники.

— Королев!

— Вон он.

— Королев, че ты от меня прячешься?

— Я здесь.

— Бутерброды хаваешь?

— Рацию настраиваю.

— Ты думал, я тебя не найду под новой маскировочной сеткой? И да: дай мне тоже два. Один с красной рыбой, другой с сыром.

— С сыром уже нет. Если будешь, то только с американской тушенкой.

— Хорошо, один с тушенкой, другой с рыбой. Ты меня не узнаешь?

— Нет, товарищ майор. Вы из управления по поводу вылазки? — спросил капитан Королев.

— Не угадал. Вот честно, не угадал. Я еще говорят, что предсказатель.

— Ошибаются.

— Не думаю, что ошибаются. Скорее, преувеличивают. И знаешь почему? Я верю в предсказания. Не веришь? Нет, это честно. Даже иногда очен-но верю.

— Вы из Анэнербе, что ли?

— Почему из Анэнербе? Связного от немцев ждет-те? Нет, мой милай, я из нквд.

— А! Так я вас ждал еще час назад. И рад, что вижу.

— Дело в следующем. С вами, как вы говорите:

— На вылазку должна была идти группа нквд. Чисто для прикрытия.

— Чтобы не сбежали, что ли?

— Не только. На группу может быть совершено нападение с тыла. Есть данные, что против вас работают офицеры Анэнербе.

— Сказки, — ответил Борис, — чё им здесь надо?

— Думаю, ты прав, Боря, делать им здесь нечего. Мы, так сказать, не запускаем ракеты на Луну. Но, думаю, информация о твоем гранатомете до них дошла. И дошла в искаженном виде.

— Что это значит? Думают, что это магия, что ли?

— А нет? — спросил майор и взял еще один бутерброд с рыбой. — Кофе горячий?

— Что?

— Я говорю, кофе в термосе еще горячий?

— Разумеется.

— Китайский.

— Кто?

— Термос, балда! Кто, он спрашивает.

— А! Нет, конечно. Немецкий.

— Немецкий, — повторил майор нквд, наливая себе кофе. — Будешь?

— Да. Налей.

— Мы уже на ты?

— Прошу прощенья. Как вам будет угодно. Мне по барабану.

— Нет, ты не обижайся. Я так. Мы же с тобой старые друзья. Не помнишь?

— В школе, что ли, вместе учились? — спросил Борис. — Нет, ты не обижайся… Мы на ты? — Майор кивнул. Его рот был занят вкусным бутербродом с красной рыбой и сладким горячим кофе. Нет, а на самом деле это очень вкусно, когда соленое и сладкое сочетаются.

— Дальше бери. Выше, я бы сказал.

— Простите, товарищ майор, но выше земли я не летаю. Не летчик.

— Я тебя спас.

— Спас?! — изумился Бо, как звали его некоторые. — Че-то я не помню, чтобы меня кто-то спасал. Разве, что отец в детстве спас из реки. Я наступил в яму, и не знал, как из нее выбраться. Яма на дне реки. Вроде:

— А в чем проблема?

— Действительно, — сказал майор, — поднялся вверх и все. Только, как говорится в Библии, самому это сделать невозможно. Нужен помощник. И я тебе помог.

— Но когда?! я не помню.

— Ты в институте учился когда-нибудь?

— А-а-а!

— Б-б-б! Теперь вспомнил? Я был начальником оперотряда в том общежитии, где ты занимался блядством. Помнишь, как трахнул дочку академика Белинского, а я тебя поймал. Веселая была история. Но, благодаря мне ты остался в институте.

— Как ты мог мне помочь, если ты меня и поймал? — я не, че-то не понимаю. Тем более, я ее не трахал. Хотел, пока друг бегал за бутылкой венгерского вина, но не решился. Признаюсь, она была без трусов, когда я с ней танцевал.

— Откуда ты знаешь, что она уже была без трусов?

— Просто чувствовал руками во время танца. Да и потом, на следующий день она сама сказала, что как раз постирала трусы. Ну, прежде, чем идти в нашу комнату.

— Ну, это только слова, которые теперь уже нельзя проверить. Может, сама сняла, а возможно, и ты с нее снял. Точно так же можно сказать и про твое:

— Не успел.

— Я сказал: постеснялся.

— Ты сказал: не успел.

— Я сказал, что не решился.

— Да не мельтеши ты. Это одно и то же. И получается, что ты мог бы надолго уехать в Магадан за групповуху в общественном месте, а выгнали только твоего сокурсника.

— Его не выгнали. Он оправдался.

— Дочка академика сказала, что ничего не было. Просто она напилась, обоссалась, и случайно вызвала оперотряд, — улыбнулся майор Таганский. Как он сам себя иногда называл. По псевдониму.

— Она его не вызывала. Это ты все рыскал по общежитию, искал ее. Наверное, мечтал жениться? Эх, была бы у меня жена академик! — воскликнул Королев. И добавил: — Я имею в виду, ты так думал. Но одной вещи ты не знал.

— Какой?

— Дочь академика падает далеко от академика.

— Это как раз ты ошибаешься, мил человек. Дочь академика всегда будет дочерью академика. Понимаешь? И для этого ей не надо становиться самой академиком. Я бы мог им стать. А ты мне помешал. Теперь ты понимаешь всю драматургию наших отношений? Теперь ты меня узнал?

— Нет. Честно, нет, ты очень изменился. Наверное, расстреливаешь часто? Впрочем, приятно познакомиться.

— Приятно, конечно. Куда тебе деваться? И… собирайся, значится, поедем выяснять отношения.

— Стреляться, что ли?

— Дуэли у нас запрещены. А то бы я согласился. Нет, честно, я бы убил тебя, несмотря на риск, что ты попадешь в меня первым. Но я не буду этого делать именно потому, что, как Вотрен у Бальзака, не хочу играть судьбой. Как говорится:

— Лучше буду майором.

— Ты уже майор.

— Да? Я просто оговорился. Генерал-майором. Как минимум.

Они сели в виллис и поехали.

— Я должен был возглавить группу из восьми человек, которая бы сопровождала вас. Я уже это говорил? Ну, не важно, повторю. Нас было бы семнадцать человек, как в Ноевом Ковчеге.

— Ты читаешь Библию?

— А ты?

— Где я ее возьму? — пожал плечами капитан Королев. — А ты, значит, читаешь?

— Нам разрешают. Правда, раз в месяц.

— Чтобы не попали под влияние?

— Согласен. Так вот вы пойдете без нашего прикрытия. Поэтому. Поэтому я буду проситься, чтобы меня взяли в вашу девятку.

— Десятым, что ли?

— Пусть я буду десятым.

— Десятый лишний, его обязательно убьют.

— Без меня вас возьмут в плен вместе с секретным оружием.

— А так? Всех застрелишь, а потом себя? Стрекоза все равно достанется немцам. Что ты сможешь сделать?

— Взорву.

— Умник. Мы и без тебя это сделаем.

— Сделаете, если не будете атакованы специально за вами посланной немецкой группой из Анэнербе.

— Я никак не пойму, ты-то чем сможешь нам помочь? Только написать потом, как плохо мы сражались, что убежали, оставив секретный противотанковый пулемет немцам.

— Я буду обеспечивать секретность операции.

— Херации. Я тебя не возьму.

— Возьмешь. Более того, сам попросишь товарища Первого, что я вам нужен.

— У Цицерона не хватит аргументов для обоснования твоего появления в секретной группе.

— Хорошо, вот тебе первый аргумент. Показания этой Зены…

— Зины.

— Точно, Зины, не имели силы без моей подписи. Я мог бы написать, что это была не просто маленькая вечеринка с танцами, а групповой секс. Но я поступил честно.

— Честно?

— Да. Я видел ее трусы. В женской душевой на веревке. Я действительно искал ее по всему общежитию, и даже рядом с ним. Зашел в душ, а они там. Черные с узенькими красными полосками. Как импортные плавки. Просто так запомнил — красивые. Подумал:

— Чьи? — и не более того. — А потом, когда мне принесли на подпись, как начальнику оперотряда общежитий, ее заявление… точнее, она сама принесла, я спросил:

— Какого цвета?

— Что, какого цвета? — удивленно спросила Зина. — В этот день она была на высоких каблуках, и похожа на королеву. Горбатый ног, стройные длинные ноги, завязанные в хвост волосы, румяные щеки, длинные ресницы, черно-зеленые глаза, как у змеи — в общем, весь набор красоты.

— Не надо переспрашивать, — сказал я, — это простой вопрос. Какого цвета ваши трусы.

— В смысле, были в тот день? — спросила она.

— Тогда был уже вечер, — сказал я.

— Ах, вечер! Вечером у меня трусов не было. Я, кажется, там все написала, что уже сама была без трусов, так как постирала их.

— Без сомнения, это прекрасные, более того, очень важные для дознания подробности вашей интимной жизни, — сказал я. — Но меня интересует только конкретно цвет.

— Зачем?

— Это может подтвердить, или опровергнуть правдивость ваших показаний, коллега.

— Ну, хорошо, — сказала она, и описала именно тот черный атласный цвет с красными полосочками.

— Кто-нибудь может это подтвердить? — спросил я.

— Сестра вас устроит?

— Без сомнения. Но ее сейчас нет. Она на занятиях, — сказал я. Ее сестра училась уже на третьем курсе, а мы только что поступили, как вы помните, на первый.

— Тогда может быть вот так подойдет? — и она подняла платье.

— Без сомненья, это те самые, — сказал я, облегченно вздохнув.

— Почему вы так тяжело вздыхаете? — спросила Зина.

— Потому что не придется врать, дорогая девушка, чтобы выручить вас из беды.

— Вы на что намекаете? — спросила она.

— Нет, нет, — замахал я руками, — слишком опасно. Но на прощанье добавил, что женился бы на ней, если бы точно знал, что ничего не было. Но это так, в шутку, для себя. Она ничего не слышала.

Хотя, если говорить, совсем честно, я и сейчас не уверен, что вы не трахнули ее оба. Да, вот так. Ты даже не представляешь, Борис, сколько кругом вранья! Никому нельзя верить.

— Мне можно, — сказал капитан. — Можешь мне поверить: я тебя не возьму в мою группу.

— Я не буду…

— Будэшь! Ты будешь стучать. А нам стукачи не нужны.

— Я не буду тебя упрашивать. Скажу только, что это еще не все. И если тебе не безразлична эта женщина, ты возьмешь меня.

— Какое мне до нее дело? Я тебе повторяю еще раз:

— Я с ней только танцевал. Всё!

— Всё — да не всё, — как говорят. Ты ее не трахал. Я тебе почти верю. Но не верю, что не хотел. Ты хотел, да побоялся, что не успеешь до прихода товарища по комнате, который ушел за румынским вином.

— За болгарским.

— Без разницы. В душе они все поляки. Мечтают завоевать Россию. И да, заговорился, и чуть не забыл. Ее отца, академика Берлинского…

— Белинского, — поправил Борис.

— А какая разница? Разночинец для нас ничем не лучше немца. Вот так-то, парень. И да:

— Его посадили.

— За что? За то, что передал секретную рукопись Пушкина немцам? Или японцам?

— Нет. То есть, да. Почти. Секретный манускрипт семнадцатого века, описывающий мистерию посвящения в масоны. Анэнербе искало его в Тибете, и не нашло. А Белинский им помог, и нашел его здесь. В академии, так сказать, наших наук.

— Думаю, это херня. Не было такого документа.

— Почему? Украли бы намного раньше?

— Можно и так сказать.

— Тем не менее, — майор тяжело вздохнул, — было принято решение, что документ был. А теперь его нет. А, следовательно, и она, как дочь врага народа, будет расстреляна без суда и следствия. То есть получит десять лет без права переписки. Ты этого хочешь?

— Почему так много?

— Мы считаем, что она могла принимать непосредственное участие в передаче рукописи за рубеж. И знаешь, почему? Она часто ходила на балы в югославское посольство. Кто ее только…

— Прекрати, я тебе не верю. При чем здесь югославское посольство? Они не немцы, и тем более не Анэнербе.

— А какая разница? Они все стремятся туда.

— Куда?

— Да хер их знает, куда. Но думаю, назад, в прошлое. Хотят быть князьями и графинями. А у нее, между прочим, на лбу написано, что она графиня. Очень была бы похожа на ту старуху, которую задушил Германн в Пиковой Даме. Но думаю, не доживет. Жаль. Так, что ты решил? Скажешь Первому, что я тебе очен-но нужен?

— Ладно, но она пойдет с нами.

— Пусть идет. Тем более, она уже обучилась на радистку. Хотела выйти на связь с Анэнербе, но мы успели предотвратить этот радиодиверсионный контакт.

— Сколько вы успели на нее навешать! Я даже удивляюсь. Честно говоря, я думал, вы ни хера не делаете. Так только рано встаете, да будите ни в чем не повинных людей.

— Две ошибки. Во-первых, мы и не ложимся. А кто не ложится, тому и вставать не надо. Во-вторых, виновные нам не нужны. Я хотел сказать, мы их не ловим, потому что, в конце концов, и сами попадутся. Весь смысл в том, чтобы брать невиновных. Это важное условие, необходимое в борьбе со шпионами и диверсантами.

— Почему?

— Виновные будут бояться. Будут находиться на свободе, а как бы уже в солнечном Магадане. Потому что страшно.

— Если считать тебя, да еще ее, нас будет уже одиннадцать, а это несчастливое число, — сказал Борис. — Вообще меня очень удивляет, почему все так рвутся в разведку? Нашли теплое местечко!

— Так, мил человек, чего тут удивительного, — сказал Эвенир, майор нквд, никто не хочет идти просто так в штыковую атаку с палками. Тем более против танков. Так что, разведка, это действительно, теплое местечко. А разведка боем вообще хорошо. Можешь быть уверенным: всех перебьют. И знаешь почему? Нас будет мало, а их много. Вот и все. Просто, как таблица умножения.

— Никакой разведки боем не будет. Это просто испытание секретного оружия в боевой обстановке, — сказал Борис.

— А какая разница? И да, ты можешь не беспокоиться, я буду только лейтенантом в этой операции. Сам понимаешь, не идти же мне на передовую в погонах майора нквд. Какой-нибудь невинно осужденный еще шарахнет в спину из ППШ.

— А что, есть невинно осужденные? — спросил Борис.

— Ты чем слушал? — спросил Эвенир. — Я тебе русским языком сказал:

— Мы берем только невиновных, так как, — объяснил я тебе, — виновные сами от страха попадутся.

— Я думал, это магаданская шутка.

— Шутки в детском саду закончились, мил человек. При царе.

Они стучат себя в грудь, и пытаются доказать следователю, что невинны, аки агнцы небесные. И некоторые, особенно молодые, дознаватели, бывает, выходят из себя. Как будто следователь должен за него, правдолюбца и сукина сына, придумывать ему вину. Сам блядь думай, сам блядь думай! — и стучит, бывало, приговоренного головой об стол.

— Кто же ж всю эту херню придумал? — с сомнением спросил Борис.

— Сама жизнь, милок, и придумала. Сама.

— Куда мы только катимся?

— Так никуда. Стоим, можно сказать, на месте. Находимся в состоянии абсолютного покоя и равномерного и прямолинейного движения. Как давно сказал Макиавелли:

— Разделяй всех невиновных на не виновных и виновных. А после этого властвуй. Так что ничего нового. Все это уже было, было, было.

2

— Товарищ Первый, — сказал Борис, когда его, наконец позвали на кухню.

— Не торопись, парень, сунуть тебя головой в горячий соус я еще успею. Честно, я могу, можешь не сомневаться.

— Да я и не сомневаюсь. Только это:

— Почему на кухне, а не в приемном покое вы меня встречаете?

— Не привык на кухне-то? А, между прочим, так делает вся мафия. А они живут не хуже нашего. Так что привыкай. Здесь я принимаю самый лучших людей. Героев. А ты герой, так как… — Первый помешал ложной соус, попробовал его языком, потом на вкус. — Попробуй, как?

— Вкусный, — сказал Борис, облизав ложку, которую держал Первый.

— Возьми эту ложку себе, а мне принеси другую. Кстати, ты знаешь, что находишься на Малой Даче?

— Я думал, это Ближняя.

— Это одно и то же. Так просто, разные дураки называют по-разному. Говорят, для конспирации. Я не понимаю:

— Кто? кого, мне, мать вашу, бояться, а?

— Конечно. В том смысле, что наоборот, вас все должны бояться.

— Неплохо замечено. Знаешь, что? Говори мне ты. Можешь?

— Ладно, буду. И кстати, товарищ Первый, выпить-то у нас есть что-нибудь? Что-нибудь хорошее?

— Разумеется, друг мой. Киндзмараули, Хванчкара! Чего будэшь? Ну, говори!

— Щас. Ни по эту, ни то ту, — Борис задумался, — а по эту слепоту. Считаю, товарищ Первый, хочу взять втемную, чисто наудачу. Так-то я в этих винах не разбираюсь. Все больше спирт да водка. А вино только по праздникам только на Ближней, а может, когда случится, и на Дальней вашей даче.

— А ты знаешь, где моя Дальняя Дача? В Магадане.

— Это шутка?

— Нет. Так, что, Боря, и не просись туда, не надо. Там в футбол не поиграешь. Ну, давай, чего ты там налил, Киндзмараули? Давай, Киндзмараули, она полегче.

Они выпили. Закусили пастой с мясом в томатном соусе.

— Они называют это мясо: бефстроганов.

— Да херня, это наше русское мясо.

— Нет, я сам люблю его так называть по-французски:

— Бефстроганов. — Но только по вторникам и четвергам. Это дни Франции в моей жизни. Ведь живешь, как крот в норе. Надо преподносить самому себе разные города и страны.

— Францию, Англию, Америку, — сказал Борис, добавляя себе мяса с соусом. — Знаете ли, одна эта итальянская паста не лезет.

— Хорошо бы, конечно, взять и Францию, и Англию, да и Америку тоже. Но пока ограничимся Польшей, Болгарией, Венгрией. С Югославией и Прибалтикой в придачу. Но это позже. Сейчас меня интересуют только один город. Можно даже сказать, не город, а чисто деревня. Надо ее удержать. Сможешь?

— Дак, наверно.

— Стрекоза стрекочет?

— Как швейцарские часы. Тик-так, тик-так, тик-так, так, так, так. — Борис засмеялся.

— Че, так и стреляет?

— Нет, товарищ Первый, это чисто шифр. Код включения механизма стрельбы.

— Да?! Ну-ка, повтори еще раз. Может, я запомню.

— Конечно. Но только с условием. Никому не скажете?

— Я?! Да ты что, Боря, клянусь, — Первый осмотрелся по сторонам, — никому. Здесь вообще никому нельзя доверять. Так бы всех и перестрелял. Но нельзя.

— Почему?

— Ох, Боря, есть причина.

— Какая?

— Так ведь всех-то не перестреляешь. А так заколебали, не можешь себе представить. Так и шныряют тут, так и шныряют. Ты вообще в курсе, сколько царей в России передушили, отравили, и просто так зарезали.

— Много?

— И не сосчитать! И да: я тебе сказал, куда ты поедешь?

— На деревню к дедушке, — сказал Борис, и рассмеялся.

— Действительно, смешно, — сказал Первый, и тоже расхохотался. К чертовой бабушке, — добавил он, и расхохотался еще сильней.

— К этой, как ее, — сказал Борис, согнувшись от смеха в три погибели, к японе матери! Думаю, товарищ Первый, это будет для меня чисто экскурсией на Багамы. Так отдохну с ружьецом. Абарая! Бродяга я!

Я в скрипучих ботинках!

Разрисован, как спецназ!

И стреляю на заказ

— И вместе:

Гранатомет мой небольшой,

Но с бессмертною душой!

(Оригинал текста: фильм Господин 420 в исполнении Раджа Капура — здесь и других местах романа)

— Кто, прости, с бессмертною душой? Гранатомет?

— Балда! Я — с бессмертною душой.

Я лечу на Стрекозе,

Вижу Хи в большой… Пуси Райт!

— А это кто?

— Я и сам не знаю. А и знал бы, не сказал.

— Смешно. Мне сказал бы. Сказал бы?

— Разумеется, товарищ Первый.

— Возьмешь с собой бефстроганов.

— А пасты?

— И пасты возьми. В один бидон положи. Вместе с соусом и мясом.

— Она не расплывется?

— Итальянская, из бамбука, не расплывается.

— Вина дадите?

— Нэт.

— Почему?

— Сказал нэт, значит нэт. Чтобы скучал, друг. Не по мне. По вину. Вернешься — если вернешься — вместе выпьем. Приедешь сразу на Дальнюю Дачу.

— Это шутка?

— Какая шутка? Правда.

— Вы сказали, что Дальняя Дача — это Магадан.

— Так в Магадан и вернешься. Нет, честно, оттуда и в Магадан хорошо вернуться. Сам увидишь.

— Ладно, ладно, вернешься, чем черт не шутит, придешь прямо сюда. Я буду ждать. Так и скажешь охране:

Он ждал меня,

И будет рад видеть.

(Оригинал: Пушкин, Каменный Гость)

— Это пароль Каменного Гостя.

— Нет, вы серьезно?

— Да каки тут шутки. Ты хоть знаешь направление главного удара, капитан дальнего плаванья?

— Так, естественно. На танковый полигон. Ружье надо проверить в бою.

— Так-то оно так, да немножко изменилась обстановка.

— А что случилось?

— Пошли в прорыв немецкие батальоны. И не простые, а танковые. Ты должен отразить их атаку.

— Где?

— В Прохоровке. Ну, а иначе, как мы проверим, стреляет ли это ружье в четвертом акте, если в первом ты обещал нам победу?

— Так…

— Более того, твой отряд Стрекоза пойдет инкогнито.

— Вообще инкогнито, или только туда тайно, а оттуда явно, с победой. Ну, если мы победим-то, можно будет вернуться с победой?

— Не обязательно. Точнее, вообще нельзя. Будет дано две параллельных информации. Она официальная, другая будет распущена, как слух. Ты — это слух.

— Только неофициальный слух, — повторил Борис. — А если победа? Если мы победим?

— Вот это как раз и будет самым большим секретом. Нэ было.

— А что было?

— Был бой батареи Душина. Которая подобьет семь танков и геройски погибнет. Впрочем, одного оставь.

— Зачем?

— Чтобы распускал слухи. А с другой стороны:

— Нэт — так нэт! Найдем другого. Мало ли их!

— Кого?

— Дак, слухов, мил человек, слухов. По умам бродят только слухи. И не называй это дезинформацией, — Первый поднял палец. И знаешь почему? Дезинформацию надо делать, а…

— Простите, что перебиваю, товарищ Первый, но разрешите я добавлю:

— Слухи рождаются сами. Правильно?

— Хорошо сказано. Вот ты сам и родишь слух о победе, считающейся поражением.

— Да, забыл спросить, какие танки там будут? Пантеры?

— Тигры, мой друг, скорее всего, это будут Тигры.

— Именно те, настоящие Тигры, с пятиэтажный дом? Я вас правильно понял?

— Ну, ты скажешь, с пятиэтажный дом. В бараках жить привыкли, вот вам все, что выше барака, и кажется пятиэтажкой. Нэт, намного меньше.

— Значит, мы будем возвращаться без победы, — повторил Борис. — А куда возвращаться-то без победы. Ох, чувствую, пошлют меня туда, куда Макар телят не гонял!

— Я сказал тебе:

— Придешь, скажешь пароль. По-другому нельзя. Как говорится, иначе овчинка не будет стоить выделки. Они или выкрадут у нас Стрекозу, или спешно создадут сами. Мы же должны внушать всем до поры до времени:

— Нэт у нас ничего! Мы бедные. Какая Стрекоза? Какая Муха? — И так далее.

Кстати, ты всё взял, что я тебе подарил?