Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга пятая

Владимир Борисович Броудо

В 5-й Сборник «Благословенно МВИЗРУ ПВО» вошли произведения выпускников Минского высшего инженерного зенитного ракетного училища ПВО страны разных лет. Свои стихи и рассказы представляют Рахманов Александр Алексеевич, Рыжик Анатолий Игоревич, Трёкин Вячеслав Владимирович, Рахманов Олег Александрович, Броудо Владимир Борисович. Проза, стихи, фото, рисунки авторов имеют великолепную энергетику дружбы, любви, преданности Родине и своей Альма-матер.

Часть 1

Я стою в раздумье,

Брошусь в «жизни море»

Что Судьба пошлёт мне:

Радость или горе?

Может, озадачит,

Может, не обидит…

Ведь кузнечик скачет,

А куда?.. Не видит…

Выбор

● Папа меня убедил: в военно-морское училище мне поступать нежелательно, но и не наступил на «горло» моей мечте — стать офицером. Мы перебрали все Ленинградские высшие военные училища (их было очень много, офицеров готовили на всю армию СССР).

Это мне ничего не дало — все они звучали аббревиатурой громко, интересно и мне малопонятно.

Какая специальность даётся в училище, кем и где служат после выпуска офицеры, что они делают? — Меня эти вопросы совсем не интересовали.

Это понятно: откуда школьнику знать армейские специальности и особенности службы?

На одном таком семейном совете, когда мы в очередной раз «метались» по списку училищ, Мама вдруг вспомнила: в Москве служит мой родной брат — Павел!

О его службе мы знали только то, что Дядя Павлик (так его звали мы, племянники) имел воинское звание «полковник».

Мама переписывалась с ним, поэтому в очередном письме спросила, в какое училище мне лучше поступать, и сможет ли он чем-нибудь помочь.

Оказалось, что Дядя Павлик служил в Москве не каким-нибудь «Швейком», а занимал пост в Главном Штабе Войск Противовоздушной обороны страны. В штабе пост был тоже «не хилый», а наоборот — очень важный, особенно для решения моего вопроса. Дядя служил начальником отдела военно-учебных заведений в аппарате инспекции Главнокомандующего войсками ПВО страны!

Естественно, выбор вида вооруженных сил был сделан автоматически.

Конкретное учебное заведение тоже предложил Дядя Павлик, остановив наш выбор на Харьковской Артиллерийской Радиотехнической Академии войск ПВО. С профессией теперь тоже было ясно, тем более Дядя Павлик сказал, что военный инженер — самая перспективная профессия в армии. Диплом после окончания вуза даётся общесоюзного образца, с записью гражданской специальности: «инженер по радиоэлектронике».

Проанализировав ситуацию, мы отправили требуемые документы в Харьковскую Академию войск ПВО и стали ждать моего вызова на вступительные экзамены. Однако нас ждало разочарование — пока документы ходили по инстанциям произошли изменения: с 1966 года в академию могли поступать только офицеры.

Полковник Денисов (Дядя Павлик) сообщил нам, что по его команде мои документы переправили в Минское Высшее Инженерное Радиотехническое училище войск ПВО страны.

МВИРТУ (аббревиатура училища) давало ту же специальность и такое же высшее гражданское образование. Разница заключалась только в том, что для получения высшего военно-командного образования после МВИРТУ, надо было проучиться ещё два года в Харьковской Академии, причём в офицерском звании. Это было далёкое будущее, по этой причине оно меня особо не волновало.

● Итак, выбор состоялся. Я покидал родной дом, родителей, друзей, свою комнату, свои привычные вещи. Я покидал Кронштадт.

Впервые предстояла поездка так далеко для решения очень серьезного, определяющего дальнейшую жизнь вопроса.

Когда пришёл вызов из МВИРТУ я был морально готов к поездке в Белоруссию. В военкомате получил проездные документы и предписание: прибыть в город Минск 10 июля 1966 года.

Родители собрали меня в дорогу. Мама волновалась, даже сопроводила меня в Ленинград и посадила на поезд.

Волновался ли я? Наверное, но очевидно даже если и это волнение имело место, то оно было совсем небольшим.

***

● Седьмого июля 1966 года я с небольшим чемоданом и семидесятью рублями в кармане вышел из дома в самостоятельную жизнь.

Минск

● Приехав в Минск, я сразу же бросился искать училище. Труда это не составило, потому что МВИРТУ было одним военным училищем на всю Советскую Белоруссию. Все прохожие к кому я обращался, знали о нём и очень доброжелательно советовали, как лучше к нему проехать.

Добираться тоже было несложно: училище находилось в девяти километрах от Минска и до него ходило два рейсовых городских автобуса.

На КПП училища абитуриентов встречали. Провели к развёрнутому в поле палаточному лагерю, определили мне место и ознакомили с распорядком дня.

Предупредили: на довольствие поставили, но питание будет с завтрака завтрашнего дня, а сейчас — свободен до вечера.

Объединившись с тремя такими же только что приехавшими в Минск, я вернулся в город. Мне хотелось побродить по нему посмотреть, что он из себя представляет. Думал, не поступлю, так хоть увижу столицу Белоруссии.

Мы прошли по центру, по проспекту Ленина (сейчас проспекту имени Франциска Скорины (2*4)).

Город с Кронштадтом я не сравнивал, а вот с Ленинградом сравнил. Минск первоначально произвел на меня впечатление менее фундаментального и основательного, но в то же время более просторного в улицах и светлого города. И естественно — Минск оказался значительно меньше чем Питер.

После небольшой «экскурсии», что-то и где-то съев, мы вернулись в лагерь.

Я совсем не мог себе представить, что в следующий раз самостоятельно приеду в город только в конце октября.

В издании «Выпускники Минского Высшего Инженерного зенитно-ракетного училища войск ПВО страны 1971 года». Биографические сведения. Есть такая запись.

«Со всех концов Союза Советских Социалистических Республик 620 гражданских юношей прибыли в период с 8 по 10 июля 1966 года в Минское Высшее Инженерное Радиотехническое училище войск ПВО страны и были размещены в палаточном лагере вблизи старой Смоленской дороги. В лагере к этому времени уже месяц проживали и готовились к экзаменам 90 абитуриентов из числа солдат и сержантов.

11 июля состоялось общее построение гражданской молодёжи и распределение по учебным группам для сдачи вступительных экзаменов».

● В палатке было неуютно. Она продувалась со всех направлений. Поставленная наспех, не для себя, очевидно курсантами, которым она «на фиг» не нужна.

Сколько было в палатке нас — не помню, но меня поразили те, кто со мной находился на постое.

Почти все золотые или серебряные медалисты, призёры математических олимпиад и конкурсов из разных мест Советского Союза!

Были и те, кто приехал поступать второй и даже третий раз, — «опытные».

Вне конкурса поступали выпускники суворовских училищ и солдаты (сержанты) из армии. Размещались они в отдельных палатках и, в отличие от нас держались дружно.

Только одного абитуриента я заметил подобного себе без громких титулов и крепких знаний.

Он после знакомства со мной, как сейчас говорят, «почесал репу» и произнёс: «Хоть бесплатно в Минске побываю, город посмотрю…».

Меня охватила грусть: Мне поступить не светит! Придется возвращаться домой не солоно хлебавши.

● В палаточном городке свирепствовало «ЧЧВ» (Человек человеку волк). О нём предупреждало руководство лагеря и поступающие сержанты, которые были назначены у нас командирами отделений. Выражалось «ЧЧВ» в разных вариантах, но наиболее распространёнными были доносы, воровство документов и неправильные подсказки на экзаменах.

В лагере я впервые познакомился с термином «полосатый рейс», который, как оказалось впоследствии, был типичен для всех учебных лагерей военного ведомства на период поступления.

На вечерней проверке командиры сообщали, кто утром будет совершать «полосатый рейс» — сдавать спальный матрас (они были только полосатые) и ехать домой.

Освещения в палатках не было, только у туалета и у умывальника горела тусклая лампочка. Вечером и ночью все освещённые места были облеплены абитуриентами как осами варенье — готовились к экзаменам.

Я считал, что мне это делать бесполезно — раньше надо было думать. Сейчас думы об этом создавали плохое настроение и я, с таковым уходил спать.

Будь что будет.

● Шли экзамены, народ уезжал толпами, а я ещё держался. Когда вступительный марафон перевалил за середину лагерь начал «таять», часть палаток сняли.

Ближе к окончанию сдачи вступительных экзаменов в палаточный городок, начали приезжать так называемые «купцы» — представители из средних училищ и предлагали тем, кто не набрал нужных баллов идти к ним.

После завершения экзаменов начала свою работу приёмная комиссия. В первую партию принятых попали те, кто без проблем сдал все экзамены, набрав минимум четырнадцать баллов. После затянувшейся паузы в несколько дней была принята ещё партия абитуриентов.

Оставшиеся в лагере замерли в ожидании — быть или не быть. На третье заседание приёмной комиссии пригласили и меня.

Там мне объявили, что я зачислен в МВИРТУ.

Душа пела: я это сделал!

Выписка из издания «Выпускники Минского Высшего Инженерного зенитно-ракетного училища войск ПВО страны 1971 года».

…Для поступления в училище на трех экзаменах (физика, математика письменно, математика устно) необходимо было набрать минимум двенадцать баллов. Экзамен по русскому языку и литературе достаточно было сдать на «удовлетворительно».

22 июля приёмную комиссию прошли абитуриенты, с 15 и 14 баллами; 26 июля с 13; и 27 июля с 12.

30 июля 1966 года на первый курс первого факультета Минского высшего инженерного радиотехнического училища войск ПВО страны приказом начальника училища №431 были зачислены 134 абитуриента…

● Мама сохранила мой экзаменационный лист кандидата поступающего в училище, датированный 15 июля 1966 года.

Экзамены я сдавал по предметам и получил оценки:

16.7.1966 г. — Физика «Отлично»

17.7. Математика письменно «Удовлетворительно»

18.7. Математика устно «Хорошо»

21.7. Русский язык и литература «Отлично».

Я не допускал самообмана и был уверен в том, что мне помог поступить в училище полковник Денисов, мой дядя Павлик. Мягко говоря, конкурс в МВИРТУ был сумасшедший, приблизительно такой бывает при поступлении в театральный институт.

Без сомнения, если бы отсутствовала помощь, то «полосатый рейс» я совершил бы в первые дни.

Почти все золотые и серебряные медалисты, призёры математических олимпиад и конкурсов из разных мест Советского Союза уехали домой, не поступив.

Нескромно и несправедливо, но в данном случае сработало выражение: «Умей родиться!»

И всё же у меня есть алиби. Мне Дядя Павлик оказал доверие, а я его своей дальнейшей тридцати трёх летней службой в рядах Вооружённых Сил СССР, оправдал.

Рядовой Рыжик

● «Слушатель Минского Высшего Инженерного радиотехнического училища войск Противовоздушной Обороны страны, рядовой Рыжик» — вот кем я стал, поступив в МВИРТУ.

Теперь я должен был представляться командирам «рядовой Рыжик», так как нам присвоили воинское звание «рядовой» и поставили в штат на должность «слушатель Минского высшего инженерного радиотехнического училища войск ПВО страны».

Сдав гражданские вещи на хранение (в последующем они были бесплатно почтой высланы по нашим домам), мы были отправлены строем на помывку, где нам выдали белье и полевую курсантскую форму. Каждый по своему разумению подгонял свой образ под неё (но не наоборот).

Было заметно, что из бани мы вышли уже другими людьми: внешне похожими друг на друга.

● Поступивших в училище строем привели в казарму, где нам предстояло провести последующие три года.

Казарма оказалась одним большим вытянутым как вагон помещением. Небольшое количество выступающих поперёк (до прохода) перегородок делило её на части. В двух таких частях койки стояли в два яруса.

Свежевыкрашенная, казарма была чиста и просторна. Дышалось в ней легко и свежо.

В тот момент я не мог и подумать, что дышать «легко и свежо» осталось несколько часов, так как с командой «отбой» эта идиллия пропадает напрочь.

Ночью казарма, в которой находятся более ста человек, напоминает вулкан, который вот-вот начнет извержение. Воняет сероводородом, периодически раздаются громоподобные раскаты. Особенно обстановка накаляется, если на ужин был горох, фасоль или перловка.

Если с морозного, свежего воздуха зайти в казарму, то можно потерять сознание, но и к этому мы вскоре привыкли — какое никакое, а тепло.

● Когда поступившим абитуриентам выдали первую парадную военную форму — душа заликовала.

Подгонку обмундирования делали в швейной мастерской училища (кому требовалось), а погоны и петлички мы пришивали и перешивали (неоднократно) сами.

Затем сержанты, поступившие из войск, учили нас наматывать портянки быстро надевать и заправлять обмундирование.

Специфический запах новой формы пьянит и поднимает настроение. Это минуты торжества и радости: ты достиг своей цели, ты в военном вузе.

Форма красива, сапоги скрипят, а пилотка на голове завершает идиллию.

Кажется, цель достигнута — самое тяжелое позади.

Но как оказалось — это только казалось.

● Училище впечатляло своей мощью, фундаментальностью и порядком.

Красивое центральное здание с просторным холлом, в котором находилось знамя, охраняемое часовым, придавало торжественность обстановке.

Ряд учебных корпусов, казарм, столовых кучно, но удобно расставленных по территории.

Просторные, хорошо технически оборудованные аудитории, с широкими коридорами (некоторые с паркетным полом), лаборатории, вспомогательные помещения — всё это поддерживалось в идеальном порядке.

«Свет науки Войск ПВО» — так называли профессорско-преподавательский состав училища, в котором было много докторов наук и почти все кандидаты наук.

В училище кроме нас — гражданской молодёжи, поступали и учились офицеры.

Они служили в армии после окончания средних военных училищ, которых в стране было очень много и которые давали среднетехническое образование. Немногие из них из-за этого дослуживались до звания «майор».

Закончив МВИРТу, офицеры получали инженерное образование, и перед ними открывалась карьерная перспектива.

В МВИРТУ проводили обучение иностранных офицеров в основном из стран Варшавского договора и других близких «идеям социализма» стран.

● С 1 августа 1966 года у нас начались занятия — «Курс молодого бойца». Нам сказали, что с этого всегда начинается армия.

Общевойсковые дисциплины: оружие массового поражения, инженерное обеспечение войск, военная топография, уставы, тактика общевойскового боя, связь и, конечно, строевая подготовка — выматывали до изнеможения.

Больше всего мне (я думаю, что не только мне) запомнились полевые занятия по тактике общевойскового боя. Учениями их не назовешь, но они проводились на местности, в поле, недалеко от училища. Поле прозвали именем преподавателя тактики полковника Кузуба — «Кузубовым полем».

Коренастый, как его фамилия, полковник Кузуб, делал всё, чтобы его занятия выглядели как третья мировая война. Сигнальные ракеты, дымовые шашки, взрывпакеты он разбрасывал не жалея направо и налево. Перед курсантами он ставил задачу — вырыть до начала его «атаки» окоп и надёжно укрыться. При этом нас, мальчишек с помощью всей этой пиротехники заставлял как можно глубже зарываться в землю.

Какие там окопы, когда тебе семнадцать лет и думаешь совсем не о том, что интересно полковнику Кузубу.

Войной не пахнет. Август.

Земля-глина ссохлась, и «скорей бы обед».

Не передовиками (среди которых был и я) рылось неглубоко, так чтобы только «жопу спрятать».

Я уже не помню, как называются части окопа, но, по-моему, рядовой Харкевич насыпал слишком маленький «бруствер» (?). Ростом парень был под два метра и конечно в вырытый окоп влезть целиком не смог. Полковник Кузуб видя это, метнул в него взрывпакет. Так он хотел продемонстрировать не защищённость курсанта от врага. Получилось: Харкевичу выбило взрывом два зуба и рассекло губу.

Полковник перед жертвой извинился, правда, зубы от этого у рядового Харкевича не выросли.

Но зато я с тех пор на занятиях Кузуба….

Нет, не рыл себе окоп «в полный рост», а опускал голову пониже — выставляя наружу задницу. Там нет ни зубов, ни глаз…

● Денежное довольствие за август месяц было выдано 15 числа и составило 3 рубля 80 копеек. В последующие месяцы первого курса мы получали 8 рублей 80 копеек. В город меня не выпускали, а на пирожки в училищном буфете хватало. Кроме того, мне родители ежемесячно почтовыми переводами присылали по десять рублей.

Зачёт по курсу молодого бойца состоялся 26 августа, он начался со стрельбы из личного оружия (7,62мм СКС). Кое-как (но зато с первого раза) я его сдал.

После зачёта последовало начало учебного года, а приведение нас к присяге было осуществлено в первых числах октября.

Присяга

● Первое сентября — первый учебный день для всего училища. Начался он с развода по местам занятий. Первые лекции были прочитаны по физике, математическому анализу и, конечно, по истории КПСС.

Вскоре нам выдали парадную форму.

Зеленый мундир со стоячим воротником, застёгивающимся на два крючка, синие брюки, фуражку, кожаный ремень и хромовые сапоги.

Снова и как всегда мы сами пришили погоны, подложив под них (чтобы не ломались) пластмассовые вставки.

Форму отгладили, подписали хлоркой номер военного билета, повесили на плечики, начистили сапоги и сдали в каптёрку на хранение. А так хотелось надеть её и покрасоваться!

Такая возможность вскоре представилась.

● В воскресение, 2 октября1966 года в парадной форме с карабинами, нас построили на строевом плацу училища для принятия присяги.

Народу (постороннего) было немного, так как мы большей частью были иногородними и на торжественное мероприятие приехало мало родственников.

После присяги нам сообщили радостную весть: едете в город на экскурсию, смотреть Дом-музей первого Съезда РСДРП.

Посадили на грузовые машины и повезли в центр Минска!

Ну, думаем, сделаем первый вояж в новой форме по городу, покажем себя.

Вот таким был я в первое увольнение

Грузовики подъехали вплотную к музею, поступила команда: «У машины строиться!» Затем всех запихнули в маленький домик (так, что каждый стоял на одной ноге) и долго рассказывали про «Бунд».

Закончили нудное повествование командой: «Выходи строиться!», и сразу: «У машины становись!» и «По машинам!».

Таким образом, себя в форме мы показали только фотографиям бородатых бундовцев.

● Кормили нас плохо — очень мало. Хороша еда, когда её много. Если ты голоден, то что бы ты ни ел — плохо поел. Будешь думать о еде постоянно.

Наш рацион был такой: мясо два раза в день и один раз рыба. Мясо — в основном чистое сало — сплошной жир. Некоторые из благородных эстетов отдавали свою порцию другим.

Я был среди этих других, которые ели всё подряд.

Если и тогда не хватало, то бежали в буфет покупать дополнительную еду.

Мне особенно нравилась белорусская ряженка — такой вкусной я больше нигде и никогда не ел. Плюс пару булок или батон и — сыт.

Когда началось увольнение в город, то в субботу и воскресение тем, кто оставался в училище, можно было «отвести душу» — наесться «от пуза».

Столы накрывались на всех — так было положено. Каждый, находясь в городском увольнении, мог прийти поесть. Никто, конечно, не приходил, и всё делилось оставшимися в расположении училища слушателями. Однажды я собрал со столов двадцать три порции масла и съел (460 гр). Всё прошло нормально, мог съесть и больше, но мне досталось только двадцать три порции.

● Увольнение в город я не мог получить в течение двух месяцев. Дело в том, что пускали в город «через турник» стоящий в проходе казармы.

Точнее говоря в увольнение выпускали лишь определенный процент слушателей и чтобы попасть в него необходимо было преодолеть различного рода препоны. Создавал их начальник курса, как в интересах повышения воинской дисциплины, так и успеваемости на курсе.

Основным показателем была учеба, далее воинская дисциплина, спортивная подготовка и еще многое другое. Любая слабина в том или ином вопросе наказывалась отсутствием увольнения в город, дополнительными нарядами, строевой подготовкой и спортивными занятиями.

К последним относилась сдача норм ВСК (военно-спортивного комплекса). Сюда входили силовые упражнения: простое подтягивание, «выход силой» и «подъём переворотом», кросс на 3 км летом и бег на лыжах зимой — 10 км (как бы сейчас сказали — свободным стилем, а тогда — кто как умеет).

Для дополнительной тренировки нас, если можно так сказать, выводили (выгоняли) на утреннюю гимнастику. Поначалу мы сознательно ходили (опять же всегда строем), но после первых кроссов превратили это занятие в поиск дополнительного времени и места для досыпания. А в казарме поставили турник, чтобы процесс подготовки к увольнению был непрерывным.

Нормативы по «подтягиванию» и «выходу силой» я выполнял. «Подъём переворотом» — нет, он у меня не получался.

Только в конце октября я смог перекинуть задницу через перекладину и впервые выехать в городское увольнение.

Спорту в училище уделяли серьёзное внимание на протяжении всей учёбы.

Были и свои спортивные звёзды:

Мастер спорта по борьбе — Толя Жуковский.

Бокс — Юра Викторов.

Футбол — Володя Терешко, Женя Чкалов.

Гимнастика — Коля Ларичев.

Прыжки в высоту — Урузмаг Огоев.

Волейбол — Вася Тесленко.

Спортивные разряды имел 21 слушатель нашего курса.

Постоянными были занятия по гимнастике, легкой атлетике, лыжам. Играли в волейбол, баскетбол, ручной мяч, футбол. Бегали очень часто кроссы. Возвращались после них насквозь мокрые от пота и сушили спортформу в казарменной сушилке. Как пахла после этого форма — легко представить.

Однажды в воскресение, после кросса, я поставил свои новые кеды на подоконник — просушиться. Прилег у открытого окна и задремал. Снится мне, что мои кеды шевелятся, а один вдруг начал «взлетать». В невероятном прыжке я успел спрыгнуть с кровати и схватить его.

Оказалось, что это был не сон.

Над нами была казарма старшего курса. Кому-то понравились мои кеды, и, смастерив крючок с верёвкой, он начал их «вылавливать».

Я проснулся вовремя.

Служба

● С октября месяца наш курс начал заступать в караул. Постов было несколько.

Пост №1 — по охране Боевого знамени училища.

Посты №2,3,4 — по охране зенитно-ракетной техники полигона училища.

Посты №5,6 — по охране магазинов и складов.

Первый пост — самый почетный, и, конечно, самый тяжелый. Он доверялся только проверенным — передовикам учёбы.

Службу на нём командиры контролировали постоянно. Иногда это приносило курсантам, нёсшим службу проблемы — они сазу вылетали из передовиков.

Даже на этом ответственном посту были случаи сна, еды и даже чтения конспектов (Отличники же!).

Мне, как и всем «простым людям» доверили охрану зенитно-ракетной техники.

Посты №2, 3, 4 охранялись с вышки часовым.

● Осень. Холодно. Пронизывающий ветер.

В карауле курсанты рассказывают друг другу всякие жуткие истории, несмотря на которые очень хочется спать.

Разводящий выводит караульных на пост, производит смену часовых, и ты уже на вышке.

Они стоят по углам поста, на большом расстоянии друг от друга. Между забором, за которым стоит охраняемая техника, и двумя рядами колючей проволоки, за которой начинается лес.

Освещение дрянное, плохо видно даже периметр забора и колючую проволоку. Совсем не видно далеко идущую смену. Ветер раскачивает лампы фонарей, бросая черные блики, и, кажется, что кто-то ползет, карабкается, прыгает.

Кажется первых полчаса, потом напряжение ослабевает, ищешь точку опоры на вышке и медленно уговаривая себя, что всё будет хорошо, расслабляешься.

Главное — карабин не выпускать из рук.

Были случаи (правда, на других курсах) когда проверяющие караульную службу приносили карабин часового в качестве трофея в караульное помещение.

А тот спокойно продолжал спать на вышке!

Тогда наступала курсанту «хана» и был только один выход из такой ситуации — вылет из училища.

Поэтому, учитывая горький опыт предшественников, карабин привязывался к руке платком, пристёгивался ремнем к телу — ухищрялся кто как мог.

● О чём думает часовой на посту?

Конечно, в первую очередь о еде.

И во вторую очередь о ней тоже.

Думать о сне, тепле нельзя — сразу заснешь.

С нетерпением ждёшь смены, чтобы попасть в тепло и поспать. Смену слышишь далеко, даже если находишься в полудреме.

Разводящий (если не дурак) принимает все меры, чтобы было слышно перемещение смены. Не приведи Господь, часовой спросонья, или с перепугу пальнёт не разобравшись! Разговаривать смене нельзя, поэтому при приближении к посту она кашляет, чихает, а разводящий громко подаёт порой ненужные команды типа «шире шаг» или «отставить разговоры».

Но, несмотря и на эти ухищрения, некоторые часовые «клали» смену в грязь и лужи.

Так, если я правильно помню, сделал Славка Хмара. Или разводящий не услышал его окрик: «Стой! Кто идёт?», или Хмара сделал окрик тихо (а может, и вовсе забыл крикнуть), но следующая его команда «Стой! Стрелять буду!», а затем неожиданная «Ложись!» заставила всю смену плюхнуться в грязь.

Далее, как и положено, Хмара дал сигнал в караульное помещение — «нападение на пост». Не буду рассказывать, что тут началось и чем это закончилось — и так понятно.

Первый и второй курс я ходил в караул один или два раза в месяц, а на третьем курсе всего раза два за год.

Несколько раз я ходил караульным на посты №5 и №6 — по охране магазинов и складов. Эти посты вызывали наилучшие впечатления.

Во-первых, они расположены на территории жилого городка.

Во-вторых, ты караульный, а не часовой — патронов у тебя нет и можно перемещаться по объекту.

В-третьих, пост только ночной, двухсменный.

В-четвертых, он охватывает большую территорию, и проверять, как несёт службу на нем караульный, очень сложно.

Но самое главное в-пятых!

Валера Мостивой¹, с которым мы дружили все пять лет учёбы, подобрал ключ к сапожной мастерской, которая находилась на территории поста!

О ключе знали только мы вдвоём, и когда нас выставляли на пост, то мы сразу двигались к сапожной мастерской. Открыв её входили в тепло и сразу «плюхались» на груды ремонтируемой обуви спать!

Правда, один раз я «влип». Заснул и проспал смену (если бы тогда были сотовые телефоны!). Услышал крики ищущей меня смены рядом с мастерской. Они искали меня, как ищут в лесу криками заблудившегося! Прошло двадцать лишних минут с тех пор, когда я должен был выйти на исходный рубеж.

У меня хватило ума спросонья не выскочить прямо на разводящего, а подождать когда крики удалятся.

Затем, выпрыгнув из мастерской и обогнув смену, выйти им навстречу. Я знал, что любые мои объяснения будут восприняты, как и положено, лживыми. Но, тем не менее, что-то говорил и оправдывался.

Разводящий меня прервал: «Все расскажешь начальнику караула, а пока вытри физиономию — она почему-то вся гуталином перемазана».

● Любимый мой наряд — на кухню. Один из них запомнился надолго. Даже фотографии участников тех событий у меня в альбоме.

Иметь фотоаппараты и фотографировать в училище было нельзя, но благодаря Мостивому, который ухитрялся его прятать и фотографировать нам есть что вспомнить.

Так вот, есть фотографии и такого случая, когда мы заступили в «злополучный» наряд на кухню.

Основная задача, занимавшая уйму времени наряда, — вырезание так называемых «глазков» у картошки. Чистила её спецмашина, но она оставляла чёрные «глазки». Эти черные точки должны были удалять пять человек, назначенные в наряд, а картошка-то чистилась на всё училище!

Операция по вырезке картофельных глазков

Чтобы всё «выколупать», необходимо было работать как неграм на плантациях. Мы учились на инженеров и заметили: чем больше времени картошка вращается в машине, тем меньше размер точек. Правда, и сама картошка становится меньше в размерах, но это уже второй вопрос, и он пока нас не интересовал.

Мы освоили новую технологию пропускания картошки через картофелечистку, благодаря которой у нас осталась уйма свободного времени. Получившемуся в результате такой обработки картофелю мы дали ласковое название «морская галька». Когда пришел за почищенным овощем дежурный повар, собираясь закладывать его в котлы, ему стало плохо: ёмкость была заполнена наполовину! Обвинив нас в уничтожении воинского имущества, он побежал за дежурным по столовой.

На то, чтобы достойно выйти из сложившейся ситуации, было несколько минут, и мы нашли выход. Когда в овощной цех влетели дежурный по столовой и повар, бак был почти полон.

«Ух ты и напугал…» произнёс дежурный повару, — «конечно, маловато, накажем за это балбесов» он ткнул пальцем в нашу сторону: «но это не крах!». Повар недоуменно чесал затылок:

— «Дык было в два раза меньше…».

Дежурный его пресёк:

— «Смотреть за нарядом надо лучше, а не паниковать. Вот сказал: было в два раза меньше… Что же они её вырастили пока ты бегал?».

И скомандовав нам: «Загружай картошку в котлы», они удалились. Когда они ушли, мы вытащили из-под картофеля подменное обмундирование, тряпки, какие-то ящики, вообще всё что нам попалось под руки и удалось «подпихнуть» под картофель.

Затем большими кастрюлями начали перетаскивать картошку в варочный цех и засыпать её в котлы.

Крах всё же произошёл, потому что на тарелках слушателей пришедших на ужин, почти ничего не лежало.

Взвешивание порций показало меньше половины нормы. Я, как и все остальные бывшие со мной в наряде, получил своё первое за службу наказание — пять (максимальный предел) нарядов вне очереди на кухню. Дежурный по столовой (из офицеров-слушателей) чуть было не «вылетел» из училища, но отделался строгим выговором. Повара (из сверхсрочников) — наказали тремя сутками ареста, но он их на гауптвахте не отсидел. Самым неприятным для нас было то, что когда мы отрабатывали наши наряды вне очереди, эти двое опять дежурили с нами. Дежурили так, что эти пять нарядов на кухню нам мёдом уже не казались.

С кухней вообще у меня много связано, причём на протяжении всей службы, но уроки «очковтирательства» я получил именно на первом курсе. Получил когда ожидался приезд Маршала СССР Баграмяна. в наше училище.

Весь личный состав был брошен на подготовку к встрече. Нашей группе выпала «честь» возить и укладывать дёрн вокруг столовой. Работы затянулись надолго после отбоя. Но самую «интересную и важную» работу выполнял сверхсрочник штата столовой. Он закрашивал стыки полос дерна, который мы укладывали, зелёной краской!

Учеба

● Учеба проходила у меня туго. Причин было несколько. О некоторых уже было сказано — они послужили предпосылками проблем. Были и новые, основными из которых являлись две.

Первая заключалась в том, что я окончил школу десятилетку. Это был первый выпуск после одиннадцатилетнего среднего образования.

В 1966 году в школах СССР произошёл двойной выпуск: десяти и одиннадцатилеток. Программы в школах были разные (естественно, что за одиннадцать лет обучения она была полнее) и я оказался в сложной ситуации.

На первых же занятиях в училище по матанализу я никак не мог понять, что за «фиговины» рисует на доске преподаватель.

Спросил на перерыве у сокурсников, они объяснили — интегралы. Лекции в училище велись на основе одиннадцатилетнего образования, а я в школе этого не проходил. Пришлось догонять, изучая интегральное исчисление самостоятельно по ночам. Такая же картина была у меня и по физике. Очень часто приходилось спрашивать о многих непонятных мне моментах у сокурсников.

Ребята в помощи не отказывали, но даже им порой было очень сложно усваивать изучаемый материал.

Вторая возникшая проблема в моём обучении состояла в том, что я не был готов безоговорочно подчиняться командирам. Они это чувствовали, и это сказывалось на учёбе. Я находился в основной — «серой» массе нашего курса, и не попал ни на какие руководящие и выборные (конечно, начальством) должности.

● Секретарём комсомольской организации курса был выбран слушатель Олег Панкратов.

(**2, Судьбы однокурсников)

Знали мы друг друга ещё очень мало, но то, что Олег окончил Минское Суворовское училище с золотой медалью, вызывало у всех курсантов уважение.

Однажды после нескольких месяцев учёбы было объявлено экстренное комсомольское собрание. Шептались начальствующие и их доверенные лица: «На курсе Ч П!»

Президиум собрания занял свои места, и секретарь комсомольской организации курса Панкратов начал делать громким голосом сообщение:

«Товарищи комсомольцы! Наш курс опозорен! Надо же курсанту напиться так, чтобы попасть в комендатуру! Мягко говоря, так поступают свиньи, а не члены комсомольской организации МВИРТУ!»

Из зала начали раздаваться возгласы нетерпеливых: «Кто это? Кто это так влип?»

«Спокойно товарищи… всё скажу», — продолжал Панкратов.

— «На нашей комсомольской организации теперь лежит пятно. Подумайте, какие нам всем надо приложить усилия чтобы смыть его!»

Зал уже вопрошал хором полушопота:

«Кто? Кто это?»

Секретарь комсомольской организации невозмутимо и гневно продолжал:

«Неприятно осознавать, что среди членов ВЛКСМ нашей организации оказалась я не побоюсь этого слова — свинья!»

Неожиданно голос Олега начал стихать:

«Однако я думаю, что её надо понять и быть снисходительней… с каждым из нас это может произойти. И на старуху бывает проруха!»

Зал в сотню курсантов слился в рокоте:

«В конце концов, ты скажешь кто же это???»

Панкратов склонил голову и уже совсем тихим голосом произнёс:

— «Это…я… товарищи…»

● 11 декабря мне исполнилось 18 лет.

В честь юбилея дали увольнение и мы с Валерой Мостивым выехали в город с намереньем как-то отметить день рождения. Это было всего-навсего моё второе увольнение и Минска мы не знали.

Зима, холодно, мы запуганы командирами, у нас мало денег.… Куда нам деться?

Только в кино, но хочется отметить мой день рождения. Только осталось решить как и где это сделать? Мы решили: купим бутылку вина, а разопьём её где-нибудь в кинотеатре. Вино купили в массивной бутылке как у шампанского, называли такое в народе «бомбой». Очевидно, по причине одинакового воздействия, что от его пития, что от удара бутылью по голове.

Туалет и буфет, на которые мы рассчитывали (в данном случае им было отведено одинаковое назначение) оказались закрытыми.

Непруха! Остановиться бы но…

Приняли решение — выпьем в кинозале, через трубочку, свёрнутую из газеты.

Началось кино. Мы наблюдали за происходящим на экране, посасывая вино через газету.

Сначала все шло нормально, затем появились трудности: начал размокать газетный трубопровод. Затем произошло непредвиденное — в момент передачи бутылки, она выскочила из наших рук. Громкий удар и вино стало с громким бульканьем вырываться из бутыли на пол. Ошибка была в моих следующих действиях — я поднял её с пола на фон экрана посмотреть, сколько осталось.

Наше «торжество» закончилось. Кто-то в зале смеялся, кто-то сочувствовал и предлагал солдатикам закуску. Самое интересное, что злобных людей не было. Нас не пытались оскорбить или вывести из зала.

Конечно, можно сказать, что был неинтересный фильм, но мы усмотрели другую причину. Так могло быть только в Белоруссии, народ которой как никакой другой любил, уважал и ценил свою армию.

Конечно, не за такие дела, о которых я рассказал.

За другие. А в этом случае нас поняли и простили.

Кстати: любовь к армии мы ощущали на себе все пять лет учёбы в Минске.

Но в тот момент мы с Валерой ничего такого не знали и поэтому ретировались из кинозала «мелкой рысью». Не зря в песне поётся:

«В жизни раз бывает восемнадцать лет…».

Вот так тоже бывает!

● Первая экзаменационная сессия включала в себя четыре экзамена: аналитическую геометрию, математический анализ, физику и историю КПСС. Проходила она с 4 по 24 января 1967 года.

Как гром среди ясного неба 10 января после отбоя грянула внезапная проверка численности личного состава курса. Проводил её начальник курса майор Мачула. Шли экзамены первой сессии, все занимались день и ночь, поэтому такого внезапного контроля не ожидали.

Как всегда в 22.40 прошла вечерняя поверка, на которой все присутствовали. По команде «отбой» все должны были лечь в постель. Через пятнадцать минут разрешалось встать и в кальсонах идти в армейское «святилище» партии — ленинскую комнату — заниматься.

Слушатели курса после поверки распределялись приблизительно пополам: кто в кроватях, а кто в ленинской комнате. Так было постоянно и не только во время сессии. Причем порой это выглядело очень странно: пока отличники совершенствовали свои знания даже ночью, плохо успевающие спокойно спали.

● Казалось, в такой обстановке трудно разобраться кто где находится вот и нашлись смельчаки прошедшие мимо ленкомнаты — «на волю».

Несомненно, кто-то кого-то заложил.

Это послужило тому, что через час после отбоя, внезапно появившийся начальник курса майор Мачула осуществил повторную поверку.

Двое слушателей курса оказались в самовольной отлучке и Мачула задал строю вопрос: «Где они?»

Конечно, никто и ничего не сказал. Мачула скомандовал старшине принести стул и сев перед строем заявил: «Будем ждать»

Очевидно, этой фразой он рассчитывал решить вопрос двумя путями: или самовольщики вернутся, или найдётся сексот (секретный сотрудник), который «заложит» где они.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

(** 1 — см. Приложение «Судьбы однокурсников»)