Диалоги, которых не было

Владимир Алексеевич Колганов, 2022

В этой книге представлены тексты бесед, которых, за редким исключением, не было в реальности. Не всякий человек может оказаться в кабинете высокопоставленного чиновника, разве что в своём воображении. Не все имеют возможность подслушать, о чём беседуют зэки в исправительно-трудовой колонии. Даже беседа с Богом происходит безмолвно, и можно только догадываться о содержании такого разговора. Ну а вероятность встречи с обитателем другой планеты столь же исчезающе мала, как и шанс на участие в доверительной беседе с президентом. При создании этого уникального собрания диалогов за основу взяты фрагменты из произведений автора, доработанные и дополненные, с немалой долей юмора и самоиронии – это беседы о культуре и искусстве, о коррупции и политике, и даже проблемам медицины и пенсионного обеспечения здесь нашлось вполне достойное место.

Глава 3. В гостях у Булгакова

— Однако я всё же не пойму, чем заслужил подобное внимание к своей персоне.

Эти слова произнёс Михаил Афанасьевич, когда нежданный гость, оставив в прихожей внушительных размеров саквояж, прошёл в комнату и уселся на диван. К этому времени гость уже успел представиться, заявив, что по должности он президент, а прибыл сюда из будущего, воспользовавшись услугами машины времени, которую разработали российские учёные.

— Вы правы, самое время перейти к делу, — согласился президент. — Прежде всего, я должен рассказать, откуда прибыл. Собственно говоря, адрес всё тот же, столица нашей Родины Москва, точнее Кремль, а вот время, как вы уже догадались, совсем не то, что значится теперь на календаре.

— Вероятно, тоже март, — предположил Михаил.

— Вы правы, но… — президент со значением поднял указательный палец, — Но уже в следующем столетии!

«Эк куда его занесло! Зачем же прибыл к нам, к безропотным, послушным бедолагам, живущим по заветам Ильича. Что ему здесь надо?» Прыжку во времени на несколько десятков лет Булгаков ничуть не удивился, но было бы куда разумнее отправиться не в прошлое, а в будущее. Если есть какие-то трудноразрешимые проблемы, глядишь, там бы что-нибудь и подсказали люди, достигшие значительного совершенства в духовной и иных полезных сферах. Но следующая мысль поразила его своей простотой и очевидностью. С какой стати эти глупые, лицемерные, алчные людишки, озабоченные своими личными делами, вдруг станут строить общество, в котором правят умные, честные, талантливые люди? Скорее уж наоборот! Неужели всё так и случилось?

— Вы правы, Михаил! Если всё так пойдёт, то в будущем нас ничего хорошего не ожидает. И нашу страну, и остальной мир…

Ответив на вопрос, который прочитал в глазах Булгакова, президент продолжил:

— Как же этого не допустить, как предотвратить сползание человеческой цивилизации в бездну невежества и варварства? Большевики попробовали применить силу, чтобы создать нового гомо-сапиенс, который следовал бы кодексу строителей коммунизма. Однако ничего не получилось, потому что человек живёт инстинктами, которые заставляют его лгать, воровать, предавать друзей. И всё ради того, чтобы обеспечить достойную жизнь себе и своим потомкам.

— Так что же делать?

— Честно говоря, не знаю. Иногда я просто в отчаянии! Ежедневно убеждаюсь, что все мои усилия заставить людей жить честно не достигают своей цели. Всё напрасно! Страна избавилась от большевиков, людям предоставлены права, которые и не снились вам в прежней, монархической России. А в результате что? К примеру, мы отдали под суд одного проворовавшегося чиновника, на смену ему пришёл другой, но вскоре выясняется, что он ничем не лучше. Просто эпидемия какая-то! Причём все только твердят: «Дай! Дай!» А где я возьму им столько денег? Тем более что часть выделенных средств наверняка пойдёт не на дело, а в их собственный карман. Ну можно ли так не любить свою страну?!

Этот весьма эмоциональный монолог поразил Булгакова. Его не удивило даже то, что с ним столь откровенно беседует человек, облечённый высшей властью. Он иногда представлял себе, как говорит со Сталиным, но к Сталину можно обратиться только с просьбой, а тут возникло впечатление, что от него самого ждут полезного совета.

В разные времена он знавал многих людей, недовольных своим правительством, но чтобы верховная власть сама признавалась в собственном бессилии… Такого он не ожидал. Чем же Булгаков мог ответить? Посоветовать подать в отставку? Однако понятно, что проблема гораздо глубже, и её так просто не решить. Ведь у главы государства тьма-тьмущая советников, а он зачем-то прилетел сюда. Чего ж ему здесь надо?

— Я так и не понял, чем могу помочь.

Президент, видимо, пытаясь собраться с мыслями, провёл ладонью по лицу и пробормотал:

— Что-то я совсем расслабился. Там, — он показал куда-то в сторону, — там не могу себе ничего подобного позволить, поскольку стоит только дать слабину, как тут же ворюги подомнут под себя Россию. Этого допустить нельзя! — он замолчал, выразительно посмотрев на Булгакова. — И что же делать? Сталин решал проблему жёстко, однако эффект был кратковременным. К тому же в нынешние времена такие методы не популярны. Но вот один из моих помощников предложил весьма радикальный способ воздействия на человека с целью улучшения его природы. Вы знаете, мне поначалу показалось, что он сошёл с ума. Потом посоветовался с учёными. Говорят, такое в принципе возможно, но потребуется очень много времени. Дай им только денег, а результат никто не гарантирует! — усмехнулся президент. — И тут попалась на глаза та ваша повесть, где некий профессор…

— Но вы же знаете, что с Шариковым ничего не получилось.

— Просто неудачно выбрали объект для опытов. Но если он смог собаку превратить в плохонького человека, так уж наверняка сумел бы из человека средних способностей сделать гения, а честного гражданина создать из подлеца.

— Послушайте! В конце концов, это же вымысел, фантазия!

— Позвольте вам не поверить, Михаил. Наверняка у профессора Преображенского был прототип. Вы хоть и врач по образованию, но совсем другого профиля. Уверен, что тут не обошлось без участия специалиста по евгенике. Или я не прав?

— Да, был такой, — чуть помолчав, сказал Булгаков. — Мы познакомились ещё в восемнадцатом году. Стыдно признаться, но после расставания с княгиней Кирой я увлёкся морфием… А потому что не было больше никаких сил! Но однажды понял, что стою на краю могилы. И вот поехал в Москву, где мне посоветовали обратиться к доктору Кутанину.

— И что же?

— Он убедил меня заняться литературным творчеством. Сказал, что всю свою боль, свои переживания я должен переложить на плечи выдуманного человека. Пусть он теперь и мучается! И знаете, мне это помогло. С тех пор пишу.

— Я вас поздравляю, но нельзя ли ближе к делу, — попросил президент.

— Через три года, когда я перебрался в Москву, однажды встретил его здесь, в Чистом переулке. Он жил в соседнем доме. Понятно, что специалисту-наркологу было интересно узнать о результатах применения своей методики лечения. Мы несколько раз встречались, и вот однажды в разговоре… Но тут я должен пояснить, что в двадцатые годы Кутанин увлекался эвропатологией, изучением генетических корней гениальности и её связи с психопатологией, опубликовав по этой теме ряд статей: «Бред и творчество», «Гений, слава и безумие». Его идеи я позже попытался использовать в своём романе…

— Михаил! Не испытывайте моего терпения! — вскочив с кресла, закричал президент, да так, что зазвенели хрустальные подвески в люстре, а под Булгаковым закачалось кресло, причём в буквальном, а не в переносном смысле. — Что вы всё о себе, да о себе? А тут страна буквально корчится в судорогах накануне катастрофы! Вы бы знали, с кем приходится работать! — сказал он, понемногу приходя в себя. — Кругом подлизы, прихвостни и приживалы, верные до тех пор, пока кормлю с руки. Ну хоть бы одно дело сумели довести до конца! Нет, всё приходится делать самому.

Только теперь Булгаков понял, как трудно управлять огромным государством, в особенности, если тебя окружают такие люди. Подумалось: «Да на его месте я бы спился!»

— Если вы не против, я продолжу, — Булгаков сделал вид, что ничего не произошло. — Так вот, гений, безумие и бред, эти понятия имеют непосредственное отношение к теме. Ко времени нашей последней встречи Кутанин уже не верил в то, что с помощью лекарств или гипноза можно вылечить любого человека, например, склонного к убийству или к воровству. Позже, переехав в Саратов, он всерьёз занялся проблемой улучшения человеческой породы. Мне неизвестно, сумел ли он чего-нибудь добиться, ну а тогда, в Москве, он только высказал несколько идей, которые, так или иначе, сводятся к физическому воздействию на человека. Это может быть и пересадка каких-то органов, и хирургическое изменение их структуры. Но повторю, что всё это не более чем предположения, догадки, которые годились только для того, чтобы положить их в основу сюжета моей повести.

— Жаль, а я-то рассчитывал на что-то более конкретное, хотя бы намёк, который позволит двигаться в верном направлении, — совсем было расстроился президент.

— Но почему бы вам не обратиться непосредственно к Кутанину? Возможно, у него появились новые идеи. Правда, до Саратова неблизкий путь.

— Да, далековато, — согласился президент, — а самолётом воспользоваться не смогу, поскольку здесь я, в сущности, никто, без полномочий, без должности, без имени.

— Это довольно странно, — в мозгу Булгакова снова закопошился червь сомнения. — Вы способны перенестись через века, но лишены возможности передвигаться по России.

— Проблема в том, Михаил, что завтра к вечеру закроется окно во времени, надо будет возвращаться домой, так что с Кутаниным я не смогу переговорить.

— Ну тогда в другой раз полетите.

— К сожалению, всё сложнее, чем вам кажется. Это самое окно, то есть «обратимая кротовая нора» по терминологии наших физиков, открывается примерно раз в двенадцать лет, причём только ни три дня. Я в этой науке не силён, но учёные утверждают, что происходит это в пик наивысшей солнечной активности, которая сама по себе ничего не значит, поскольку является лишь следствием более сложных процессов во Вселенной. Кстати, идея перемещения во времени возникла ещё в советское время, а мы её только доработали.

— В будущее летать не пробовали? — полюбопытствовал Булгаков.

— Было такое, но лучше бы мы этого не делали!

— Неужели всё так плохо?

— Хуже не придумаешь! — президент замолчал, собираясь с мыслями. — Представляете, правит на Земле машина, называют её Супермозг, а всякие там Швондеры и Шариковы надзирают за людьми. Что интересно, жизнь сводится к получению наслаждений всеми доступными путями — для этого созданы необходимые условия, огромная, разветвлённая индустрия развлечений, причём всем этим можно пользоваться, не выходя из собственного дома. Проблема в том, что все сыты и довольны, и не желают ничего менять. Люди ведут себя, как свиньи, присосавшиеся к корыту со жратвой. Даже рожать детей эти люди разучились, за них это делают специальные машины-инкубаторы, но только если возникла потребность компенсировать падение численности населения Земли.

— Ужасно! Но книги, книги…

— Книг не пишут, да и читать давно все разучились.

— Не могу поверить! Это же конец всему!

— Я тоже не верил, пока мне не предъявили доказательства. Вот поэтому и хлопочу о том, что надо что-то срочно менять, иначе будет поздно.

— Ну а такие люди, как профессор Преображенский или доктор Борменталь? Неужели и они… — услышанное настолько потрясло Булгакова, что в его мозгу смешалось всё, и персонажи его произведений, и эта жуткая реальность, которая наступит через много лет.

— Есть версия, что часть людей предвидела эту опасность и вовремя покинула планету.

— Возможно, основали поселение на Луне?

— Вот это вряд ли, воздуха не хватит. Хотя всё может быть… Но представляется более реальным, что они отправились в полёт по Вселенной в поисках иной цивилизации. Ищут, но вряд ли когда-нибудь найдут, — президент помрачнел, но через несколько мгновений вдруг встрепенулся: — Что это мы всё о грустном? Ладно, если с Кутаниным не получилось, ещё что-нибудь придумаем. А вот не могли бы вы помочь ещё в одном очень важном деле? Видите ли, одна из моих дочерей мечтает получить ваш автограф. Так как? — лукаво улыбнулся президент.

Булгаков был слегка ошарашен.

— Мне, разумеется, льстит такое внимание к моей персоне, однако стоило ли ради моего автографа совершать такое рискованное путешествие?

— А почему бы нет? — удивился президент. — У нас теперь в моде одиночные плавания на яхте вокруг света и прочие экстремальные виды спорта. Да вот и вы пишете свой роман о сатане… Это ведь тоже риск, но он вполне оправдан, потому что через тридцать лет роман переведут на многие языки и будут издавать тысячными, миллионными тиражами!

Приятно слышать, когда тебя так хвалят, хотя и с явным опозданием. Самое важное для писателя, чтобы его читали, ну а всё остальное к этому приложится. Но тут возникла неувязка.

— Простите, я не знал… Надо было принести хотя бы афишу «Дней Турбиных», но, увы, не ожидал, что так получится. Может быть, вы захватили что-то из моих книг, чтобы я там расписался?

— Это невозможно! — покачал головой президент и, видя недоумение Булгакова, пояснил: — Видите ли, Михаил, рукописи, как всем известно, не горят, но книги не выдерживают перемещения в прошлое. Страницы превращаются в труху.

— Почему так?

— А вы представьте, что на вашем столе лежат рядышком и недописанная рукопись «Мастера и Маргариты», и пахнущая типографской краской книга с тем же названием. Это же абсурд, это против всякой логики!

Тут нечего было возразить. Однако как же быть с автографом?

— Пожалуй, я распишусь на одной из этих книг.

Булгаков указал на книжный шкаф, и, подойдя к нему, стал перебирать книги, все с золотым тиснением на корешках. И наконец, нашёл.

— Вот то, что нужно! Гоголь, это мой любимый писатель. Если не возражаете, я распишусь на первой странице «Мёртвых душ». Думаю, хозяйской библиотеки не убудет.

Президент поморщился.

— А чем вам не нравятся «Вечера на хуторе близ Диканьки»? Я когда-то зачитывался этими рассказами. «Мёртвые души»… это слишком мрачно.

— Извольте, — Булгаков достал другую книгу. — Кстати, а как зовут вашу дочь?

— Это неважно, — сказал, как отрезал, президент.

«Видимо, и впрямь у них не всё в порядке, если детей скрывает от народа. При Сталине всё гораздо проще».

Пришлось написать так: «Президенту России на добрую память о нашей встрече. 22 марта 1937 г.». И поставил подпись.

— Ну что ж, Михаил, — воскликнул президент, принимая из рук Булгакова драгоценную книгу, — после деловых переговоров пора бы и перекусить. Я тут прихватил кое-что с собой, поскольку слышал, что у вас проблемы с заработком. Если нетрудно, принесите из прихожей мой саквояж.

Елены Сергеевны дома не было, поэтому сервировать пришлось самому. И вот вскоре на столе расположились тарелки с осетриной и лососиной, баночки с паюсной и красной икрой, масло, хлеб и несколько бутылок, причём все этикетки были на иностранных языках — Булгаков смог рассмотреть только французское «Бордо», но водки почему-то не было. «Неужто всё привёз с собой? Или заранее запасся валютой и купил в торгсине? Так там могли подсунуть чёрт-те что».

— Всё свежее, — успокоил президент, доставая из саквояжа накрахмаленные салфетки. — В машине времени есть отсек с холодильной камерой.

Булгакову ничего другого не оставалось, как сесть за стол и прицепить на шею белую салфетку с вензелем «ВП».

Как ни странно, президент ничего заграничного не пил, если не считать пива из бутылки с этикеткой «Eisenacher Wartburg Pils».

— Забавная надпись, вы не находите?

Рот Булгакова был забит паюсной икрой, поэтому он не сразу ответил, тем более что надо было что-нибудь этакое сообразить, только бы не обидеть важную персону.

— Да-да, возникают необычные ассоциации.

— А вот меня это веселит! Вроде бы посылают меня куда подальше, но я продолжаю гнуть свою линию вопреки всему. В этом противостоянии есть спортивный азарт… Хотя пиво тут конечно ни при чём.

— Любопытно, о чём немцы думают, когда пьют нашу водку.

— Вообще-то они предпочитают пить шнапс, например, Kirschwasser. Русская водка вызывает у них грустные воспоминания, но это будет уже гораздо позже. Ну а в ваше время, в 37-м, наверное, уже мечтают о грядущем «Drang nach Osten», но уверяю вас, ничего хорошего это им не принесёт. Прискорбно то, что за прошедшие десятилетия почти ничего не изменилось. Они по-прежнему боятся русского медведя и надеются нас приручить. Кстати, — воскликнул президент, — у меня созрел отличный тост: «За Русь! За нас, непобедимых!»

За это и впрямь следовало выпить, не взирая на политические реалии, на монархов и вождей, а также на прочие приметы времени. Ничто не вечно, а вот Россия остаётся навсегда.

После второго бокала «бордо» Булгаков осмелел:

— Мне тут подумалось… Ведь у нас с вами много общего. Я служил в Белой армии, а теперь вот пытаюсь приспособиться к жизни при Советах. Вы верой и правдой служили советской власти, а теперь, насколько я понял, вынуждены обслуживать её врагов.

— Это не так! — президент чуть не поперхнулся кусочком лососины.

— Вы просто боитесь в этом признаваться…

— Михаил! Не увлекайтесь! Мне некого бояться…

— Да я вас ни в чём не обвиняю.

— И на том спасибо! Ладно, давайте объясню, — промокнув рот салфеткой, президент продолжал: — Прежде всего, никого я не обслуживаю. Но дело в том, что в нынешних обстоятельствах нельзя иначе. Большевики проиграли, поэтому нужно искать новые пути, новые идеалы, новые способы управления страной, экономикой, людьми. Ну вот, к примеру, роль церкви в воспитании подрастающего поколения — мы уделяем этому огромное внимание.

— А надо ли?

— Вы что же, против РПЦ? — насупился президент.

Булгаков мысленно обругал себя за то, что не сдержался, но тут уж ничего не поделаешь…

— Видите ли, я родом из семьи священника. В конце прошлого века и в Карачевском, и в соседнем, Ливенском уезде — что ни священник, то либо Покровский, либо Булгаков. Будьте уверены, в нашей семье соблюдались все установления православной церкви — и говение постом, и посещение храма. А по воскресным дням отец читал вслух всей семье Евангелие…

— Ну, это уже слишком! — согласился президент.

— А вы чего хотите? Если уж принимать христианскую веру, так надо соблюдать каноны. Ну а подержать свечку в церкви на Рождество или на Пасху… это, знаете ли, профанация и ни что другое.

В других обстоятельствах президенту стоило распорядиться и наглеца выставили бы вон. Но тут он вроде бы на птичьих правах, да и как-то неудобно обижать Булгакова, он и так от власти пострадал. А потому, внешне никак не проявляя раздражения, сказал:

— Я не собираюсь никого ограничивать в правах. Вы можете говорить всё, что угодно, но, если у кого-то есть желание посещать церковь, пусть будет так. И я вот тоже иногда…

— Надеетесь получить искупление грехов?

— Да у меня вроде бы их не так уж много… — хлебнув пива, президент помолчал, словно бы перебирая в памяти все свои неблаговидные поступки, и сказал: — Видите ли, Михаил, тут всё куда сложнее. В прежние времена люди знали, за что страдают, за что идут в бой. Сначала был популярен девиз «За Веру, Царя и Отечество!», потом — «За Сталина!», «За победу коммунизма!». Но вот избавились от большевиков, и что теперь предложить взамен?

Булгаков на минуту задумался.

— Вы наверняка знаете, что я по убеждениям монархист, поэтому прежний девиз меня вполне устраивал. Только в слова «За веру!» я вкладывал иной смысл. Я верил и продолжаю верить в великое предназначение русского человека, а вы настаиваете на том, чтобы я верил в Бога…

— Да ни на чём я не настаиваю! — возразил президент. — Однако не все люди обладают такими знаниями и интеллектом, как мы с вами. Они нас просто не поймут, им нужно что-нибудь попроще!

За чаем не говорили уже не говорили о религии. Булгаков всё собирался задать один вопрос, но вот, наконец, решился:

— Я хотел спросить, но никак не удавалось… Есть ли в вашей России писатели уровня Гоголя, Достоевского, Чехова, Толстого?

Президент задумался.

— Вы знаете, много их было и в Ленинграде, и в Москве, даже в Сибири талантливые литераторы появлялись. Но почему-то всё ограничилось примерно двадцатью годами, ещё в то время, когда существовал СССР. Ну а теперь… — президент тяжело вздохнул. — Честно говоря, не знаю, что сказать. В наше время особенно популярно незатейливое чтиво. К примеру, дамские романы, детективы и фантастика. Вот и моя жена когда-то увлекалась, пока не разошлись.

— Ну а сами что-нибудь читаете?

— Ох, знали бы вы, сколько мне приходится читать! — рассмеялся президент. — Докладные записки, сводки, сообщения, обзоры… Но если говорить о художественной литературе, то перечитываю классику.

— А современные писатели… Неужели таланты среди них перевелись?

— Тут дело вкуса…

— Однако вкус можно воспитать, причём и хороший, и дурной.

— И кто же способен воспитать у нашей молодёжи хороший вкус?

— Издатели, литературные критики…

— Это вряд ли, — усмехнулся президент. — Видите ли, Михаил, у нас в стране рыночная экономика. Поэтому печатают то, что находит спрос. Ну а критики… критики не критикуют, а только хвалят. Это и понятно, поскольку они живут на то, что платят им издатели.

— Не могу поверить, что до этого дошло.

— Увы, так и есть, причём не только здесь, в России, но и за её пределами.

— И вы спокойно об этом говорите?

— Я-то в чём виноват? Предлагаете мне самому писать романы и рецензии?

— Боже упаси!

— Впрочем, вы правы, проблема достаточно серьёзная.

Президент задумался.

— Послушайте, Михаил. Допустим, появятся у нас хорошие книги, кинофильмы, театральные постановки. Это всё прекрасно, замечательно! Но сколько же лет пройдёт, прежде чем мы получим нужный результат, прежде чем убедимся, что у нас в стране возникло новое поколение людей? Людей высоконравственных, которые не воруют, не крадут, ответственно относятся к своим обязанностям, а не кричат на каждом углу о своих нереализованных правах.

— Это будет нескоро. Но другого пути у вас нет! — подвёл итог Булгаков.

Сон прервался, я так и не узнал, что ответил президент писателю. Разве мог тогда предположить, что и у меня очень скоро появится возможность обсудить с главой государства крайне важные проблемы бытия?