Цунами. Дневник офицера внешней разведки

Владилен Елеонский

Ординарные задания осложняются неожиданными обвинениями, угрожающими карьере и жизни, и лишь через много лет офицер внешней разведки узнаёт истинную подоплёку событий.

Глава вторая

Когда я рассказал, что случилось, Спицын повёл меня к Свисткову.

— Егор, помоги Саше, дело нечистое, Роберт явно замешан.

Свистков сурово покачал головой.

— Нет, не могу, Серёга, хоть перспективный ты пацан, голову на плечах имеешь, а не репу, никак не могу. Папаша Роберта в авторитете, и что сынок с девочкой сделал, по понятиям меня не касается.

Оседлав какой-то облезлый ржавый мопед, Свистков уехал, а мы, словно оплёванные, стояли у наполовину заваленного входа в каменоломни. Почему Роберту, если он сын заведующего трестом, позволено делать всё, что заблагорассудится? Этот вопрос крепко засел у нас тогда в мозгу.

Внезапно два пацана, которые работали на Егора, впечатлённые видом нашего мотоцикла, рассказали, что видели, как друзья Роберта, два коренастых кривоногих парня, они вроде бы живут в Аджи-Мушкае, затащили девочку, похожую на Любу, в нутро каменоломен.

— Где именно затащили, можете показать?

— Пойдём!

Они подвели нас к узкой вертикальной щели, заросшей колючками, и оттуда повеяло чёрным холодом. Мы со Спицыным переглянулись, не зная, что делать.

— Пошли, чего встали? — со смешком сказали наши отчаянные провожатые. — Мы, кажется, знаем, куда они её потащили…

Наш поход окончился трагически. Надо сказать, что Аджимушкайские каменоломни — это рукотворные пещеры, которые несколько веков вырубал человек, добывая ракушечник. В мае сорок второго года фашисты овладели Керчью, некоторые советские полки прикрывали эвакуацию и были отрезаны от моря. Морские пехотинцы, пограничники, курсанты военных училищ — всего свыше десяти тысяч человек, а также часть местного населения отступили вглубь каменоломен, заняли там оборону и стали совершать дерзкие вылазки, пополняя истощающиеся запасы воды, продуктов, медикаментов и боеприпасов за счёт противника.

Гитлеровцы окружали каменоломни рядами колючей проволоки, взрывали и заваливали входы, нагнетали в штольни дым, устраивали обвалы, однако всё было бесполезно, — сопротивление продолжалось до октября сорок второго года. Наши бойцы уничтожали вражеские посты, танки, корабли на причалах и самолёты на аэродромах. В боях, а также от ран, обвалов, удушья, голода и жажды погибли тысячи советских воинов и мирных граждан. Эти факты стали широко известны относительно недавно, а тогда мы даже не подозревали о масштабах проводившихся здесь боевых действий и не предполагали, какую опасность таят в себе катакомбы, хотя до этого не раз залезали в них.

Наши проводники достали из карманов фонарики, важно выпятили губу и повели нас вперёд, уверенно заявив, что девочку затащили в галерею, и они знают какую именно. В итоге мы зашли неизвестно куда, заблудились и остались под землёй без еды и воды.

Как мы ни старались, всё было бесполезно, — тоннели и коридоры неизменно возвращали нас на прежнее место.

— Надо было идти со стороны провала, оттуда мы сразу вышли бы.

— А зачем вы нас сюда завели?

— Решили, Санёк, что напрямки быстрее. До пролома, знаешь, сколько идти вокруг холма?

— Знаю! Вот и пришли напрямки. Могилу рыть не надо…

Однако судить да рядить было поздно, горькие упрёки, которые мы адресовали нашим непутёвым проводникам, не могли ничего исправить. Шероховатые как щетина огромного дракона плоские своды неприветливо смотрели на нас сверху в тусклых электрических лучах, — у фонариков наших неудачливых провожатых стали садиться батарейки.

Время как будто остановилось, мы совершенно не представляли, сколько прошло часов или дней, лишь острое чувство вначале голода, а затем нестерпимой жажды подсказывало, что часы и минуты по-прежнему существуют и, кажется, подходят к концу. Так заканчивался песок в стеклянных песочных часах, которые я видел у деда в деревне.

Ужас терзал нас недолго, скоро он сменился полным безразличием, и в этот критический момент нам попался колодец. Он стоял в центре подземного зала под довольно высокими покатыми сводами.

Спицын бросил камень в чёрное жерло, и через пару секунд внизу что-то булькнуло. Наши проводники, светя почти угасшими фонариками, залезли в пугающий зев и стали бесстрашно спускаться вниз по ржавым скобам, вбитым в бетон, как видно, хоть таким образом желая искупить перед нами свою вину. После того, как они спустились вниз и крикнули, что вода есть, и они сейчас поднимут её для нас в своих кепках, раздался ужасный взрыв. Сила его была такова, что монолитные своды подпрыгнули, словно картонные, а мы со Спицыным перестали что-либо соображать.

Как выяснилось позже, фашистская мина-ловушка притаилась на дне колодца со времён войны, терпеливо ожидая свой час. В следующий миг нас со Спицыным, оглушённых, не успевших толком ничего понять, завалила коварная осыпь, — видимо, произошло смещение пластов от взрыва.

Повезло, что порода в этом месте была рыхлой, — острые каменные обломки точно убили бы нас. Вскоре мне удалось высвободиться из жестоких объятий, поскольку в момент обвала я стоял за колодцем, и он не дал осыпи накрыть меня с головой.

Освободившись, я долго откапывал Спицына и ободрал в кровь все ногти. В конце концов, мне удалось вытащить его при помощи обломка алюминиевой ложки, который на наше счастье вдруг попался под руку.

Тем не менее, наше положение было отчаянным, все ходы были плотно завалены грунтом. Мы лежали на холодной рыхлой земле и молчали, не в силах не то, что двинуть рукой и ногой, — даже языком пошевелить. Внезапная гибель товарищей буквально раздавила наши сердца, сделав то, чего не смогла сделать осыпь.

Внезапно Спицын поднял голову.

— Видишь?

— Нет.

— Какое-то свечение!

Я тоже поднял голову, и, в самом деле, различил во мраке какое-то странное сияние, оно исходило от излома, который обнажила осыпь. Только сейчас мы заметили, что тьма стала не такой густой. Открывшийся от взрыва излом, кажется, скрывал выход!

Мы пробрались к нише, и, в самом деле, обнаружили узкое вертикальное отверстие. У нас открылось второе дыхание.

К нашему великому изумлению тесный изломанный проход привёл в ту самую галерею, которую никак не могли найти наши несчастные проводники. Они не ошиблись, Любу мы нашли именно здесь. Жалкие всхлипывания подсказали нам направление, и вскоре мы уткнулись в просторное углубление, здесь стройными рядами стояли проржавевшие кровати, оставшиеся, похоже, ещё со времён войны.

В углу на трухлявом ящике горела оплывшая до самого низа свеча, она выхватывала из темноты край убогой кровати, застеленной новеньким матрацем, на котором лежало свернутое калачиком худенькое девичье тело. Мы подняли Любу на ноги, она была целой и невредимой, однако так обессилела, что не могла разговаривать.

Все ходы и выходы из этой галереи мы знали назубок, поскольку часто бывали здесь раньше, только заходили с другой стороны холма. Где-то недалеко отсюда, как мы знали, имелся пролом, он выводил на изрезанный камнями крутой склон.

Когда мы, наконец, вылезли на свежий воздух и увидели восход, головы наши закружились, и сознание едва не покинуло нас. Мы всё ещё не верили, что спаслись. Очень хотелось пить, и мы со Спицыным принялись слизывать росу с мягкой зелёной травы, а затем я набрал её в ладони для Любы. Она выпила живительную жидкость из моих рук и поцеловала меня в щёку. Вот когда я ощутил, что такое настоящее счастье!

Я пребывал в нирване, однако наша любовь закончилась, не успев начаться. Нас стал тягать на допросы тот самый сухарь, оказавшийся капитаном уголовного розыска Кузьминым. Несмотря на описания похитителей, которые я и Спицын дали со слов наших погибших проводников, и которые в точности совпали с показаниями Любы, милиция никого не нашла, и уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления, — якобы имел место безобидный розыгрыш. Прокурор санкционировал решение начальника милиции.

Мы со Спицыным не успокоились, поскольку нас не оставляла убеждённость в том, что сообщники Роберта выкрали Любу для него, инсценировав нападение неизвестных лиц. Мотивы, как нам казалось, были очевидны, — она отказывала ему в близости на пляже, куда он систематически возил её. Моря девочку в каменоломне голодом и жаждой, негодяи рассчитывали довести свою жертву до такого состояния, когда за глоток воды и кусок хлеба она будет готова на всё, однако наше вмешательство спутало им планы. Кузьмин поднял на смех все наши доводы, в то же время искренне восхитился нашему воображению, и, в конце концов, посоветовал навсегда забыть об этом деле.

Родители Любы были нам очень благодарны, однако чувствовалось, что неожиданное близкое знакомство дочери со мной тяготит их. Я с гордым видом заезжал за ней во двор на мотоцикле, теперь здесь со мной первыми здоровались все, однако её постоянно не было дома, как с милой улыбкой сообщали родители, а вскоре меня снова пригласил к себе Кузьмин.

Оказывается, он проверил железного коня, на котором я лихо рассекал по улицам, и выяснилось, что он собран из деталей ранее угнанных мотоциклов. Одним махом капитан раскрыл пять или шесть краж, навесив их, естественно, на меня. Вот такой я сделал ему подарок, а мне вместо благодарности грозило восемь лет колонии. Спасибо, что закрывать он меня не стал, учёл возраст, позволил гулять под подпиской о невыезде, однако переживания мамы оказались хуже тюрьмы. В ответ на мои горячие пояснения, что я ни в чём не виноват, раздавался такой горестный плач, что хотелось зажать уши и бежать из дома, куда глаза глядят.

Следователь мучил меня недолго, мои показания его мало волновали, он их совершенно не слушал, зарывшись очками в моё пухлое уголовное дело, и вскоре отправил материалы в суд. Народный судья Дмитрий Николаевич Яковенко, участник войны, офицер-артиллерист в отставке, внимательно изучил дело и вернул его на доследование. Он не поверил, что пятнадцатилетний мальчик систематически крал мотоциклы в одиночку, не имея ни канала сбыта, ни гаража, ни тайников.

Так в моём деле появился дед Степан, который, как выяснилось, давно следил за деятельностью Свисткова и был очень обеспокоен совращением молодёжи. Торжественно облачившись в свой единственный выходной костюм ещё довоенного покроя, который он надевал только два раза в году, — в День Победы и день рождения товарища Сталина, бдительный дедуля сам, по своей собственной инициативе, явился к следователю. Его показания всё расставили по своим местам. Весь город ахнул, узнав, что Свистков специализировался на кражах новых мотоциклов.

По наводке деда Степана в окрестностях каменоломен оперативники нашли тайный склад, который по-хозяйски основательно оборудовал Свистков. Каких только мотоциклетных запчастей там не было! Именно благодаря тому, что дело вёл судья Дмитрий Яковенко, Свисткову, как вору-рецидивисту, дали десять лет колонии строгого режима, а меня освободили от уголовного наказания за отсутствием в моих действиях состава преступления.

После всего случившегося Роберт понял только одно, — ему, в самом деле, позволено делать всё, что он захочет. Парень продолжал жить в своё удовольствие, катал красивых девчонок на пляж, и мы со Спицыным решили отомстить ему самостоятельно, коль милиция и суд бессильны.

Когда я увидел его мотоцикл — ярко-красный, с мягкими чёрными кожаными сиденьями, великолепными зеркалами заднего вида, никелированными боками бензобака, — у меня заныло сердце. Конечно, на Яве-250 Роберту было легко покорить сердце Любы. Двигатель мощностью двенадцать лошадей, бак на тринадцать литров и скорость почти сто двадцать километров в час просто сводили с ума.

Он оставил его у металлического гаража, а сам пошёл домой, как видно, решил перекусить, время было как раз обеденное. Пока он шёл через двор и поднимался к своей квартире на втором этаже великолепного многоквартирного дома, Спицын вставил дубликат ключа, который ему когда-то давно, хвастаясь, одолжили погибшие пацаны Свисткова, завёл двигатель и уехал к обрывистому морскому берегу, где я поджидал его. Вместе мы скатили мотоцикл вниз, в своём последнем прыжке он летел красиво.

Этот угон вызвал в городе очередной переполох. Многие видели, как Спицын оседлал злополучную Яву, и Кузьмин задержал его, однако вскоре выпустил.

— Свидетели путались в показаниях, и следователь, зная судебную практику Яковенко, не стал рисковать, — с загадочной улыбкой сказал Сергей. — Дело прекращено. Забудь о нём, а сыночку зажиревшего папаши будет урок!

Лишь через много лет я узнал истинную причину чудесного освобождения Спицына от уголовной ответственности, однако нет смысла забегать вперёд. Мы добились главного, — Роберт прекратил катать красивых, но глупых девчонок на пляж.

Я шёл к Любе героем, а она со слезами на глазах вдруг попросила меня оставить её в покое. Вот когда мне впервые довелось понять, что красивая внешность представительницы прекрасного пола может резко диссонировать с обликом её души. Люба была похожа на свежий полевой цветок, а душа её напоминала чахлый росток на пропылённой безжизненной целине.

Вскоре она переехала в другой город, навсегда покинув славный полуостров Крым, даже не попрощавшись со мной. Она оказалась очень красивой, но самовлюблённой девочкой, не способной на выражение простой признательности. Видимо, история с Робертом сильно испугала её родителей, поскольку он, нисколько не смущаясь, хоть и без мотоцикла, однако продолжал приставать к Любе с недвусмысленными предложениями, а за квартирой постоянно следили какие-то подозрительные юркие оболтусы.

А затем у меня начался новый важный жизненный этап. После окончания десятилетки я предпринял попытку поступить в геологоразведочный институт, так как моя криминальная история, пусть и со счастливым концом, подпортила биографию, и мои документы, направленные в военное училище, якобы где-то затерялись, однако вдруг совершенно неожиданно провалил экзамен по профильному предмету — физике, хотя она всегда была моим любимым предметом.

Год был потерян, пришлось идти работать в службу электрических сетей, где я многое познал о людях, электротоке и разнообразных возможностях практически мгновенной гибели от него. С утра до вечера наша бригада разъезжала по району, обслуживая трансформаторные подстанции и монтируя высоковольтные сети электропередач. «Тока нет там, вот зараза, а ты, Сашка, — фаза, фаза!» — что-то подобное я слышал почти каждый день.

А через год я поступил в высшее военно-морское училище на факультет БРАВ и МП — береговые ракетно-артиллерийские войска и морская пехота, на этот раз мои документы были успешно приняты, видимо удачно составленная характеристика с места работы заслонила неприятный эпизод нахождения под следствием. О своём выборе никогда не жалел, детская мечта стать офицером по-прежнему была со мной, и успешно окончил учёбу в семьдесят третьем году, после чего был направлен для прохождения дальнейшей службы в войска Балтийского флота. За год до выпуска я женился на Татьяне — дочери офицера истребительной авиации, с которой живу до сих пор с тысяча девятьсот семьдесят второго года, однако как мы с ней познакомились, — отдельная история.

А мечтам Серёжки Спицына стать офицером было не суждено сбыться. Он мчался на какой-то Яве, не знаю, где он её раздобыл, наверное, угнал, неосторожно выскочил на перекрёсток и попал под колёса воинского грузовика, нёсшегося на предельной скорости.