Цунами. Дневник офицера внешней разведки

Владилен Елеонский

Ординарные задания осложняются неожиданными обвинениями, угрожающими карьере и жизни, и лишь через много лет офицер внешней разведки узнаёт истинную подоплёку событий.

Глава третья

Тёмно-синяя фланелевка (форменная рубаха), синий матросский воротник, чёрные суконные брюки, широкий кожаный ремень с латунной пряжкой и хромовые ботинки, — вот что пять лет я носил, поступив в училище. Голову украшала фуражка-бескозырка с лентой и кокардой в виде красной звезды в обрамлении золотистых листьев, мы её звали крабом. В белых перчатках с автоматом на груди перед строем своих сверстников, в присутствии начальника училища, преподавателей, курсовых офицеров и мамы, она стояла в толпе приглашённых родителей и плакала, я принял присягу, и потекли мои курсантские будни.

К казарменному положению, дисциплине и жёсткому распорядку я привык довольно быстро, хотя стены училища иногда снятся до сих пор. Замкнутость пространства мы компенсировали разнообразными проделками. Все были на виду, недостатки каждого лежали, как на ладони, и шутки отражали желание посмеяться над странностями или страхами друг друга.

Утром, как удар кнута, хлестнула команда «Подъём!». А один из нас, тот, что всегда поднимался быстрее всех, сноровисто совал ноги в ботинки, шнуровал их одним неуловимым движением и бежал первым в строй, чем удивлял, а иногда раздражал, вдруг заплясал на месте, как танцор кордебалета, и опоздал на утреннее построение. Выяснилось, что кто-то гвоздями прибил носки подошв к паркету. Вспоминая его телодвижения в ботинках, намертво прибитых к полу, мы долго хохотали до упада, а он перестал вставать в строй первым, предоставив это право другим, поскольку теперь прежде чем надеть обувь, брал её в руки и долго ощупывал.

Забавно было наблюдать, как один из нас в ужасе гладит себя по бёдрам, словно они утратили чувствительность. Оказалось, что ночью кто-то аккуратно зашил карманы его брюк.

Другой любил поспать так, что, как говорится, пушкой не разбудишь. Как-то раз после отбоя он, как всегда, сладко захрапел. Мы вынесли его кровать вместе с ним самим в коридор. Утром, проснувшись, он долго не мог понять, где находится. Все, покатываясь со смеху, долго обсуждали его изумлённо хлопающие длинные, как у девочки, ресницы. Уверен, что он до сих пор поминает шутников «добрым словом».

Кто-то до смерти боялся пауков, ему и устроили паука, — распушили верёвочку и стали тянуть под простынёю во время сна. Пробуждение было диким и ужасным. Все просто упали, схватившись за животы. Он, в самом деле, решил, что по нему ползёт ужасное насекомое, и буквально затрясся от страха, состроив жуткую гримасу.

Лёша Привалов отличался рассеянностью, решили проверить, насколько далеко этот миловидный парень зашёл в своём пороке. Из жестяной крышки от гуаши вырезали подходящий по размеру овал и прицепили к фуражке вместо кокарды. Эксперимент превзошёл все ожидания. Лёша ничего не заметил, ушёл по увольнительной в город, и там, как нарочно, попался на глаза патрулю.

Дежурный офицер, им оказался преподаватель нашего училища Сёмин, налился сухой и холодной строгостью, Лёше светило стопроцентное взыскание, однако увидев предмет, прицепленный к его фуражке вместо кокарды, Алексей буквально побелел и впал в такой жуткий ступор, что прохожие едва не вызвали ему скорую медицинскую помощь. Сёмин, к счастью, вскоре сообразил, что случилось, и отправил Алексея обратно в казарму, наказав срочно исправить нарушение формы одежды и попросив впредь быть более внимательным. Кстати, именно после этого случая мы крепко сдружились с Лёшей. Мне стало его так жалко, что я поклялся никогда больше не подшучивать над ним, и клятву сдержал.

Так мы коротали свободные часы на младших курсах, а повзрослев, забросили это дело. У нас появилось больше свободного времени, мы стали чаще бывать в городе и обзавелись новыми знакомствами.

Достаточно напряжёнными были первые два года, а дальше всё пошло как по маслу, лишь одно событие омрачило учёбу. Офицер-преподаватель, тот самый Сёмин, который когда-то поймал Лёшу с жестянкой на фуражке, по невыясненным до конца причинам покончил с собой. Поползли слухи, и мы узнали, что в отсутствие жены, она уехала к родителям в Брянск, он надел выходную форму, фуражку, взял кухонный нож, вогнал его себе под ребро, лёг на диван, потерял сознание от кровопотери и скончался.

Дело мгновенно засекретили, никакого официального следствия не проводилось, никто не мог понять мотивов его поступка. Говорили всё, что придёт в голову, например, утверждали, что, мол, им с женой по сорок лет, однако детей не было, и, скорее всего, именно это стало причиной трагедии, однако было трудно поверить в такое тем, кто хорошо знал Сёмина.

Жена у него симпатичная, говорили другие, всегда следит за собой, хорошо одевается, а в доме следователи не нашли даже завалящей копейки. Может быть, упрёки жены по этому поводу сыграли свою зловещую роль?

В общем, разговоры ширились и разрастались, а правдивой информации не было. Наверное, это необычное дело так и осталось бы загадкой, если бы не ряд неожиданных происшествий.

Как-то раз весной мы с Алексеем запланировали пойти в кино, однако его неожиданно назначили в наряд вместо внезапно заболевшего курсанта, и мне пришлось идти по увольнительной одному. Солнце зашло, и на улицы спустились таинственные синие сумерки. Решив сократить расстояние, я завернул за угол и увидел впереди одинокую тень, которая как раз в этот момент вышла из подъезда и попала в круг света, отбрасываемого фонарём.

Это была видная девушка с ниспадающими до плеч густыми русыми волосами, точёной, словно вырезанной из мрамора фигурой, нежным, как персик, лицом, впечатляющими тёмными бровями и большими светлыми глазами. Она была в новом модном платье цвета морской волны с замысловатыми перехлёстами на чётко очерченных практически идеальных плечах, а её длинные умопомрачительно стройные ноги украшали белые босоножки на высоченных каблуках.

Незнакомка миновала палисад и направилась к оживлённому перекрёстку, до которого надо было пройти несколько сот шагов. Там сиял свет, а в переулке освещение было неважным, вскоре оно почти совсем исчезло.

Я следовал в отдалении, не переставая удивляться, какими красивыми бывают девушки. Тем временем она вошла в полосу грязно-оранжевого света, отбрасываемого каким-то убогим фонарём, и вдруг у металлических мусорных баков к ней подскочили два юрких паренька в тёмных зловеще надвинутых на лоб модных кепках. Один — долговязый и сухой, как жердь, а второй — короткий и кривобокий. Аккуратно подогнанные новенькие серые костюмчики неплохо сидели на них.

В полумраке хищно блеснуло лезвие, моя незнакомка отпрянула назад, а её волшебные алые губы слегка приоткрылись от ужаса. В следующий миг я понял, что им интересна не девушка, а бусы, они были в несколько рядов обмотаны вокруг её нежной шеи, и даже издали бросались в глаза крупные жемчужины и агаты, а на груди светился великолепный сочный аквамарин.

Я кинулся на помощь, долговязый тип обернулся на стук моих каблуков и ощерился неприятными остро торчащими зубками.

— Иди, иди, шагай, краб, тебя это не касается, это наша девочка.

— А она мне понравилась.

— И что?

— Девушка, а кого вы выбираете? — с улыбкой спокойно сказал я ей.

— В-вас, — мило заикнувшись, тихо сказала она в ответ, и у меня сладко ёкнуло сердце от её необычайно бархатного голоса.

— Ах, ты, тварь продажная, забыла, как мы тебя от ментовки отмазали?! — фальшивым голосом взвизгнул Долговязый и замахнулся, чтобы дать ей пощёчину.

Я вовремя успел сильно толкнуть его, и он, отлетев, попал задом в смрадное жерло открытого мусорного бака. Коротышка кинулся ко мне с явным намерением сунуть нож под ребро.

Дальше всё получилось автоматически, до сих пор удивляюсь, как у меня так ловко вышло. Я упал на руки и сделал подсечку. Он кубарем покатился по асфальту, а лезвие жалобно зазвенело в сырой темноте. Грабитель потянулся к нему, чтобы поднять, однако я наступил на нож каблуком, и он поспешно ретировался, а Долговязый исчез во мраке на мгновение раньше.

Я подобрал нож, это была великолепная, хотя и самодельная финка с отливающей узорами рукоятью из берёзового капа янтарного цвета и впечатляющим клинком не менее двенадцати сантиметров в длину с лёгким скосом-щучкой, имевшим чрезвычайно острую заточку. В ножах я стал хорошо разбираться ещё со времён занятий в спортивном клубе, к тому же у отца хранилась замечательная ещё прадедовская коллекция охотничьих клинков, поэтому заставить себя выбросить такой замечательный нож в мусорный бак не сумел.

Девушка тихо подошла ко мне сзади и тронула за рукав. Я обернулся, и наши глаза встретились.

В этот волнительный миг мне вдруг стало понятно, о ком я мечтал всю свою сознательную жизнь. В те дни библиотекарь рекомендовала мне познакомиться с произведениями Ивана Ефремова, я как раз читал роман «Таис Афинская», и на миг мне показалось, что это именно она явилась из глубины таинственных веков, встала у мусорного бачка в тусклом свете покосившегося уличного фонаря и с восхищением посмотрела на меня. В её взгляде не было ни замешательства, ни страха, ни чопорности, ни показной манерности, она смотрела прямо, открыто и искренне.

— Благодарю вас, вы — герой…

— Просто они не были настроены драться, им ваши бусы были нужны.

— Надо же, решила, наконец, что стала взрослой, первый раз в жизни надела подарок бабушки, и на тебе! Пойдёмте, я вас познакомлю, только ничего не говорите о том, что произошло, у неё слабое сердце.

Знакомиться хотелось вовсе не с бабушкой, однако у меня хватило ума проявить терпение и такт, чем я горжусь до сих пор. Выяснилось, что Татьяна отправилась на концерт Шостаковича, куда её пригласила бабушка, — между прочим, известный в городе искусствовед.

Когда в сгустившихся сумерках мы подошли к арочным дверям и ионической колоннаде справа от башни со шпилем, сухонькая женщина с ухоженными седыми волосами, девичьей фигурой, чётко очерченным лицом и проницательными синими глазами повернулась к нам.

— Танюша, милая, сколько можно ждать? А, понятно…

Она оценивающе окинула меня с ног до головы, и щёки Татьяны сделались пунцовыми.

— Бабушка дорогая, это мой новый знакомый Александр, он проводил меня, ты знаешь, фонари горят не везде, и мне, честно говоря, было страшновато.

— В таком случае вот ему награда. — Замечательная женщина протянула нам пригласительный билет на две персоны. — Тем более, что я тысячу раз слышала этот концерт и знаю в нём каждую до диез, а вам будет полезно, и надеюсь, ты будешь возвращаться домой не одна, иначе я буду волноваться.

Так мы познакомились с моей будущей женой, она мгновенно заслонила весь мир женщин, все они, кажется, вдруг воплотились в ней, и это ощущение остаётся у меня до сих пор. Почему так произошло, я не знаю, может быть, потому, что главная женщина моей жизни, моя мама, скончалась незадолго до этого происшествия.

Через неделю меня поставили в наряд, и Алексею пришлось идти в город одному. В центральном парке у памятника Феликсу Дзержинскому его избили двое неизвестных, забрали часы и испугали девушку, с которой он только что познакомился, да так, что её увезли в больницу на карете скорой помощи.

Увидев окровавленного потерянного Алексея, я, несмотря на запрет командира, отправился в город после отбоя, когда все легли спать. Алёша увязался со мной, хотя я его отговаривал.

Бог бы с ними, с часами, однако их подарил Лёше дядя, — лётчик-штурмовик, участник войны, получивший тяжёлое ранение под Кёнигсбергом, ставшим вскоре Калининградом. Часы были золотыми, однако они стоили дороже золота, — столько, что никакими деньгами не оценишь.

Помимо этого, возникал вопрос, — кто будет следующей жертвой? Нет, грабителей следовало срочно остановить!

Никого бить я не собирался, был уверен, что блатные сами всё поймут, главное дать намёк, а в том, что здесь присутствовал их почерк, я не сомневался. Алексей рассказал, что они вели себя нагло, по-хозяйски, будто здесь, в городе, все их боятся, и вообще все им должны.

— Будь осторожен, Саша, у них заточки!

Я сразу вычислил похожих субъектов у входа в Матросский клуб, — один долговязый и сутулый, как знак вопроса, а второй приземистый, корявый, цепкий, как терновый куст. Они маячили у колонн, прошивая волчьим взглядом пёструю публику, значительно поредевшую к полуночи. Хорошо одетые парни и девушки обходили их стороной, и им, похоже, это нравилось.

Увидев нас, грабители двинулись стеной, засунув правые руки в наружные боковые карманы модных пиджачков, и я похолодел. Это были те самые типы, которые едва не ограбили Таню!

Я широко и очень приветливо улыбнулся, чем сильно их озадачил. Они остановились, и мы с Лёшей приблизились к ним вплотную.

Долговязый сверкнул своими лоснящимися от слюны острыми зубками.

— А, это ты, краб!.. Опять приковылял малину портить?

— Смотрю на вас, парни, и думаю, у каждого своя дорожка, а как повернётся, никто не знает. Может быть, лет эдак через двадцать…

Сам не знаю, почему назвал эту цифру, однако как в воду глядел! Они недоуменно приоткрыли кривые влажные рты, а я продолжал, как будто ничего не замечая.

— Да, лет через двадцать вы при делах на шикарных лимузинах по проспекту Гагарина поедете, а я в обтрёпанной форменной тужурке со звёздами на погонах и выцветшими медальками на груди замру на обочине, грустно глядя грозному чёрному кортежу вслед.

— Ты, краб, это… забыл чего?

— Я к тому, что делиться надо, а по-тихому у вас сегодня не получится!

Мы с Лёшей стянули с поясов морские ремни с увесистыми бляхами. Наш отчаянный вид и вполне здравые слова, кажется, подействовали, не круглые же они идиоты, в самом деле! За шум, который сейчас поднимется, их ждёт наказание от кураторов. В то, что они действовали так нагло на улицах города по своему собственному почину, я не верил. Им следовало замять дело, однако я не подозревал, насколько эти вёрткие типы были уверены в своей безнаказанности, поэтому недооценил их как противников.

— Я тебе говорил, — пугающим басом сказал Долговязый своему напарнику.

— Говорил, — покорно согласился тот фальшиво тонким голоском.

И они одновременно напали на нас, стараясь одним махом сбить с ног. Ох, поддали мы им в тот вечер от души!

Приехала милиция и отвела нас в участок. Хорошо, что Лёшины часы мы успели забрать, они вывалились у Долговязого из наружного нагрудного кармана пиджака во время стычки.

Милиционеры обвинили нас в нанесении телесных повреждений средней степени тяжести из хулиганских побуждений. Наши запальчивые объяснения по поводу того, что случилось на самом деле, никто не слушал. Лёшу отпустили под подписку о невыезде, а меня задержали на трое суток и посадили в изолятор, поскольку при мне обнаружили финку и возбудили уголовное преследование ещё по одной статье — ношение холодного оружия.

В училище разразился ужасный скандал, меня мгновенно отчислили задним числом, а по мою душу явился следователь. Оказалось, что дело нашего скончавшегося офицера-преподавателя в действительности не было спущено на тормозах, его расследовала прокуратура, и в том месте, где пята лезвия углубляется в рукоять, эксперты-криминалисты нашли следы крови, причём группа крови, оставленная на лезвии, совпала с группой крови погибшего.

В общем, в довершение ко всему меня обвинили в убийстве офицера-преподавателя и инсценировке самоубийства при помощи кухонного ножа. Его заплаканная жена, с отвращением глядя на меня, перечислила, какие ценности пропали. По версии следствия я, убив Сёмина, вынес из квартиры денег и драгоценностей на общую сумму три тысячи семьсот пятьдесят пять рублей, — по тем временам просто бешеные деньги.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, а скорее всего, для меня всё точно закончилось бы плачевно, если бы Татьяна, узнав, где я нахожусь, не пришла к следователю, однако он отказался брать с неё показания, мотивируя тем, что она является заинтересованным лицом. Тогда она рассказала всё отцу, — заслуженному лётчику истребительной авиации, и он, надев парадный китель с орденами, полученными во время Корейской войны, отправился к прокурору. Не знаю, какие слова он нашёл, а может быть сыграло то, что начальник городской милиции был его другом, однако на следующее утро следствие развернулось на сто восемьдесят градусов и обрушилось на истинных виновников — Долговязого и Коротышку, а меня выпустили и по ходатайству городского управления внутренних дел восстановили в училище. Более того, по просьбе милиции начальник училища вручил мне подарок за раскрытие тяжкого преступления — фотоаппарат Киев-4, который до сих пор хранится у меня где-то в шкафу. Так я познакомился не только с Татьяной, но и с её бабушкой и родителями, а через полгода мы поженились.

Во время свадьбы, когда мы с Таней поднимались по ступеням ЗАГСА, вдруг краем глаза я увидел в белёсом небе за спиной бестелесную призрачную тень, она мелькнула, махнув крылом, над крышами зданий. До сих пор убеждён, что это мой ангел-хранитель, и он всегда со мной. Благодаря его покровительству я проявлял наблюдательность и находчивость в критических ситуациях, прошёл сквозь все перипетии, дожил до своих шестидесяти семи лет и продолжаю писать весёлые стихи:

«Я мужик без хали-гали, не дебил и не святой,

Просто с детства запугали меня Бабою Ягой,

Мойдодыром и Бабайкой, злобным сереньким волчком,

Тем, что лакомится зайкой и не брезгует бочком!»

Позже мы узнали, что случилось с Сёминым на самом деле. Выяснилось, что убийцы неожиданно подошли на бульваре к нашему преподавателю сбоку, засунули ему финку под ребро по самую рукоять, однако ничего кроме партбилета в карманах не нашли. Тогда они стали изображать из себя прохожих, которые помогают теряющему сознание морскому офицеру. Преподаватель, по всей видимости, не понял, что произошло, и назвал им свой адрес, чтобы они отвели его домой.

Они спокойно повели его по улице, объясняя сердобольным прохожим, что офицеру стало плохо, у него якобы открылась старая боевая рана. Так они довели свою жертву до квартиры и открыли дверь с помощью ключа, который выудили у него из кармана. Заведя раненого внутрь, они осторожно положили его на диван на спину, затем нашли на кухне подходящий по размерам кухонный нож, выдернули финку из раны, обмазали кухонный нож кровью жертвы и бросили на ковёр у дивана рядом со свисающей правой рукой умирающего, а ключи от квартиры обратно засунули ему в карман.

После этого, стараясь не оставлять следов, негодяи обшарили все ящички и сумки и взяли то, что удалось найти, — деньги и ювелирные украшения. Уходя, оставили в квартире идеальный порядок и захлопнули входную дверь на пружинную защелку замка.