Ведьма полесская

Виталий Кулик

Белорусское Полесье, середина 19 века… Глухой ночью на незнакомой дороге с главным героем Прохором Чигирём происходит ужасное событие: злой рок сводит его со старой ведьмой, держащей в страхе всю округу. Подавив волю ничего не подозревавшего путника, ведьма заставляет его видеть то, чего на самом деле не было: она предстаёт перед молодым парнем в обличье девушки-красавицы. Но на этот раз матёрая ведьма просчитывается, недооценивает незнакомца, ещё с детства усвоившего наставления своего деда, знахаря из рода Чигирей. Ведьма терпит главное поражение в жизни, получив в противостоянии уродливый ожог лица. Теперь только страшной местью живёт старуха, обманом вовлекши в свои замыслы дочку-красавицу, на свою беду, влюбившуюся в нового панского лесника (Прохора). В жизни персонажей бьют ключи любви и ненависти, ужаса и народного юмора, мистики и реальности, но никто из главных героев даже и не подозревает, что над всеми ими нависла одна общая беда…

Глава 3

В окнах господского дома мерцал свет зажжённых свечей. Пан Войховский и его гости ожидали возвращения Прохора не позже обедни и уже начали сильно беспокоиться, не стряслось ли чего в лесу.

Но вот на псарне радостно залаяли собаки, узнавшие Прохора и учуявшие волнующие запахи леса и пороха. В доме тоже заметно оживились.

— Ну, наконец-то! Мои гончие Чигирей ни с кем не спутают, — с облегчением вздохнул Егор Спиридонович.

— Вероятно, заблудился ваш хвалёный следопыт. Хорошо, что хоть к ночи обернулся, — язвительно заметил пан Хилькевич.

— Да полно вам, Семён Игнатьевич. Лучше Прохора и его отца здешних лесов никто и знать не знает, — махнув рукой, возразил пан Войховский.

В нетерпении потоптавшись и не удержавшись, Егор Спиридонович пошёл сам встречать Прохора. Увидев его в целости и сохранности, но изрядно уставшего, он с некоторой тревогой спросил:

— Что долго так? Уж не сбился ли с пути, иль стряслось чего?

— Есть что рассказать, Егор Спиридонович. Сейчас только дух маленько переведу да с мыслями соберусь, чтоб лучше всё истолковать.

— Ладно, глотни чаю и, не мешкая, в залу проходи. Заждались уже.

Спустя четверть часа охотники с нескрываемым интересом слушали рассказ Прохора, лишь изредка перебивая его уточняющими вопросами. Втайне уже каждый мечтал заиметь в качестве трофея медвежью шкуру. Такого шанса в их охотничьем счастье может больше и не повториться.

Все сразу принялись бурно обсуждать план завтрашней охоты на косолапого; решали, как удачнее и безопаснее обложить медведя, а тем более шатуна. Опыта в такой охоте ни у кого не было, но каждый что-то когда-то об этом слышал, и сейчас все вместе соображали, как лучше действовать. Охотники, конечно же, прекрасно понимали и то, что всё предусмотреть невозможно и задуманное дело сулит немало опасностей и риска.

Обсуждение плана предстоящей охоты закончили, когда часы пробили полночь. Пан Войховский дал дворовым, ожидавшим решения господ, дополнительные распоряжения. До утра им нужно было найти и изготовить несколько прочных и надёжных рогатин; необходимо было также известить и дополнительно привлечь к охоте ещё двух-трёх мужиков покрепче да посмелее.

За час до рассвета от имения пана Войховского отъехало трое саней-розвальней, с панами-охотниками и мужиками-загонщиками. Охотничьи собаки все пока были на поводках.

Прибыв на место, охотники разделились на две группы. Прохору и молодому панычу Андрею Семёновичу поручили выступить в обход. Егор Спиридонович, по-свойски поправляя у Прохора ремень ружья, в напутствие сказал:

— Ты там посматривай, чтоб чего худого не вышло. От Андрея Семёновича — ни на шаг.

— Угу, — кивнул в ответ Прохор. — Всё буде добра.

Прихватив с собой четырёх мужиков с рогатинами и собаками, они на санях отправились в путь.

Пан Войховский, пан Хилькевич и Гришак начали тихо расходиться и занимать позиции, через которые вероятнее всего могли пойти звери. Вот только какие звери, до сих пор никто не мог знать. Вероятно, это будут волки. Меньше всего можно было ждать встречи с кабанами, ну и, конечно же, всем охотникам очень уж хотелось, чтоб на мушку их ружья попал медведь.

Ещё в нескольких местах расставили мужиков. При появлении на их участке какого-либо зверя, они должны будут просто поднять шум и постараться отпугнуть его на стрелков.

Прохор и Андрей, добравшись до другой стороны урочища и растянувшись с мужиками в цепочку, начали движение вглубь. Шли недолго; вскоре один из мужиков подал знак, что обнаружил звериные следы. Осмотрев их, Прохор сделал вывод:

— Кабаны неслись во всю прыть и рассеялись на большое расстояние. Волчьих следов преследования нема. Ну-ка, Лазбень, что это означает? — спросил он одного из мужиков.

Рослый, массивного телосложения селянин по кличке Лазбень долго голову не ломал и выдал первое, что взбрело на ум:

— Мабудь, спешили куда-то. Вот если б и волчьи следы были, то, знамо дело, от них и убегали.

— Правильно, Лазбень, — с ироничной улыбкой согласился Прохор. — А я вот думаю, что стадо неслось врассыпную, унося ноги всё же от волков. А серые не гнались за кабанами, потому что им не было уже в этом нужды: прихватили всё же разбойники себе добычу. Что ж, в таком разе некогда рассуждать. Двигаемся дальше, а там видно будет.

Пройдя ещё с четверть версты, охотники, наконец, обнаружили и волчьи следы. Ещё через несколько десятков шагов, следов стало такое множество, что по ним уже трудно было определить картину произошедших здесь событий. Во многих местах снег был окроплён алыми пятнами крови.

Спущенные с поводков собаки возбуждённо рыскали по лесу. Часто останавливаясь и внюхиваясь в следы, они глухо рычали и вздыбливали шерсть на загривках — они явно чуяли близкое присутствие зверя.

В воздухе стоял целый букет смешавшихся запахов: мускус диких кабанов сливался с солоноватым запахом псины извечных врагов собак — волков. Из этого слияния рождался и расплывался по лесу трагический, сладковато-приторный запах крови, приводивший охотничьих собак в неистовство. Опыт и инстинкт подсказывали им, что развязка вот-вот наступит.

Чувство близкой встречи со зверем распаляло охотничий азарт у своры. И они уже давно могли бы найти этого зверя, будь то кабан или волк — без разницы. Вот только среди прочих запахов, витавших в воздухе, чуткие ноздри улавливали до сих пор незнакомый едкий запах хищника, с которым псам ещё не приходилось сталкиваться. И чутьё подсказывало: зверь опасен.

Прохор и молодой Хилькевич осторожно продвигались по лесной чаще. Они держались недалеко друг от друга как, впрочем, и все остальные.

И вот впереди раздался шум схватки охотничьей своры с каким-то зверем. Примерно в пятидесяти шагах от охотников слышался злобный лай, рычание и визг. Но из-за деревьев и густых зарослей почти ничего толком невозможно было разглядеть.

Люди бросились на шум.

— Неужто в медведя вцепились? — на ходу Андрей вопросительно глянул на Прохора.

— Сейчас узнаем.

Буквально продравшись сквозь цепляющиеся ветки, Прохор и Андрей почти одновременно выскочили к месту, где кружился клубок из сцепившихся животных. Вскинутые ружья уже готовы были выплеснуть смертоносный свинец в медведя, но на мушках плясали лишь остервенелые оскалы собак, всей сворой насевших на поверженного в неравной схватке волка.

Подбежавшие мужики по указанию Прохора начали оттаскивать собак. Войдя в раж, те никак не хотели уступать свою добычу, всё ещё пытавшуюся из последних сил сопротивляться. Вцепившись мёртвой хваткой в одну из собак, изорванный волк словно пытался вцепиться за последний шанс на жизнь.

Вскоре собак оттащили, и на окровавленном снегу остался лежать волк — гроза и хозяин окрестных лесов.

Люди широким кольцом обступили зверя.

— А волк-то — не сеголеток. По всему видать: матёрый. Что ж он так легко дался собакам? — с ноткой сожаления спросил Андрей, глядя на израненного волка.

— Да-а, — тихо протянул Прохор, — такие в вожаках ходят, да, кажись, отгулял казак жизнь свою вольную.

Осмотревшись вокруг и подойдя вплотную к зверю, Прохор уже с уверенностью сказал:

— Не мог он в полную силу за себя постоять. Гляньте, как ноги задние вывернуты, да и следы вон на снегу говорят, что перед этим попало сильно ему по хребтине. И пока не понятно, кто его так приголубил — кабан иль медведь. Во всяком случае, заполз бедолага в заросли, надеялся раны зализать да побегать ещё по лесным просторам. Только вот сломанный хребет не залижешь… Собаки прямо-таки выволокли его из убежища. Дааа… не повезло тебе, волче.

Люди плотнее обступили истерзанного зверя, и всем собравшимся почему-то вдруг стало жалко умирающего волка. В его угасающих глазах не было больше ни враждебной ярости, ни страха перед окружившими его врагами. На гордой морде истекающего кровью волка отражалось лишь презрение к лающим победителям.

В народе иногда можно услышать историю о том, как плачут животные, но почти никто никогда этого не видел своими глазами, поэтому все считали такие истории выдумками чудаков. И каково же было потрясение людей, когда все явственно увидели, как из жёлтых глаз волка на снег упала одна единственная капля. Может это был растаявший снег, а может и слеза — никто с полной уверенностью сказать не мог. Но всем почему-то подумалось, что если это была и слеза, то волк плакал вовсе не от боли и уж тем более не от страха…

Безмерная печаль в жёлтых глазах зверя начала медленно, но неотвратимо покрываться пеленою безразличия, которая холодной ладонью закрывала и саму жизнь. Ах, как же не хотелось умирать в самом расцвете сил! До последнего момента в печальных глазах ещё теплилась надежда! Но неумолимая пелена быстро заслонила и эту последнюю искорку, навсегда оставив лишь выражение скорби. Безграничной скорби… Не бегать ему больше по заснеженным полям, не трепетать от охотничьего азарта, не испытать счастья заботы о щенках-малышах. Что ж, оборвалась жизнь волчьего вожака. Не в пору оборвалась! Не успел вволю нагуляться! Слишком смелым и отчаянным был атаман…

Прохор грустно вздохнул.

— Нехай пока тут лежит. Никуда он уже не денется, а нам дальше идти надо. Да смотреть в оба теперь, — предупредил он всех, но ещё раз глянув на умирающего волка, тихо добавил: — С лихвой настрадался, надо избавить его от мучений.

Прохор обратился к одному из мужиков.

— Лазбень… ты знаешь, что делать.

— Ага, — с готовностью согласился мужик, вытаскивая из-за кушака топор и приближаясь к волку.

Есть в мужицком говоре такое слово «хрясь», означающее сочный размашистый удар. Именно хрясь и раздалось в затихшем лесу. Жуткий звук вобрал в себя и глухой удар обуха по голове, и треск костей, и громкое непроизвольное клацанье зубов от обрушившегося удара. Старательный резкий выдох человека: «Ы-ых!» поставил смертную точку на жизни волка.

Такая вот незавидная кончина выпала на долю лесного смельчака.

Несколько мгновений люди ещё стояли в задумчивом молчании. Глядя на бездыханного волка, они почему-то на этот раз вовсе не разделяя неистового торжества своих друзей — собак.

Ещё раз проверив, есть ли порох на полках в кремниевых ружьях, охотники начали осторожно продвигаться дальше по лесу. Немного удалившись от оставленного волка, мужики опять спустили собак с поводков. Теперь собаки вели себя ещё более настороженно.

Вскоре охотники увидели место, где волки зарезали дикого кабана.

— Долго серые возились с ним. А кабан-то толк в обороне знал. Глядите, Андрей Семёнович, как вытоптан снег у этого дерева… — молодой охотник указал рукой на комель вековой сосны. — Когда волки начали наседать со всех сторон, и стало ясно, что убежать от них не удастся, кабан искал защиты у дерева. Прижавшись задом к толстому стволу, он в какой-то мере обезопасил себя с тыла. И это была его последняя и отчаянная попытка спастись… — Прохор по ходу тихо растолковывал панычу то, что видел на снегу.

— А вон там стая всё же и завалила свою добычу, — сказал в свою очередь Андрей, указывая чуть дальше на большое кровавое пятно и клочья шерсти вокруг.

— Точно. Если уж стая почуяла скорую расправу — ни одно дерево уже не поможет.

Приблизившись к этому месту, охотники, наконец-то, увидели здесь и следы медведя. Догадаться, что тут произошло дальше, было нетрудно.

Видимо, когда стая уже начала рвать издыхающего кабана, в их трапезу вмешался медведь. Завязалась схватка. Каждая из сторон знала, чем и ради чего рискует. И победа досталась тому, у кого другого выхода просто не было — или пан, или пропал.

Андрей сам всё это понял и возбуждённо произнёс:

— Заявился косолапый без приглашения на пир, да ещё и кровавый хоровод устроил.

— Ага, почитай, так и было. Дал по хребту самому смелому, а остальные, покружив вокруг да попробовав на зуб крепость медвежьей шкуры, решили, что своя шкура всё ж дороже.

— И тушу утащил в более укромное место. Волкам такое не под силу.

— А им это без надобности. Где завалили, там и проглотили. Благо вокруг всё их владения. Хозяевами, значит, себя чувствовали. Ан, нет! Не вышло! Ещё один владыка объявился. Да только и на этого владыку управа найдётся. Я верно говорю, Лазбень? — спросил Прохор у подошедшего мужика.

— Дык… Мабудь, так. А як же ж инакше? — не поняв суть вопроса, смущённо ответил Лазбень, а потом, заметив кровавое пятно, с неподдельным удивлением спросил: — О, а де ж кабан девся?

— За волками погнался, — усмехнулся Прохор.

Тоже не скрывая улыбки, Андрей с интересом глянул на чудаковатого мужика.

Пока охотники разглядывали следы да тихо переговаривались, собаки с некоторой опаской, подстёгиваемые охотничьим инстинктом, делали свою работу.

Намного в стороне от того места, куда были обращены настороженные взоры людей, лесную тишину опять разорвал их яростный лай, временами переходящий в надрывный хрип, и на этот раз прерываемый грозным звериным рыком. Теперь никаких сомнений не было: собаки нагнали спешно уходящего медведя.

И снова продираясь сквозь заросли и петляя средь толстых стволов вековых деревьев, люди бросились на шум.

Охотничьи собаки, обнаружив грозного и незнакомого зверя, сначала держались на почтительном расстоянии, оглашая округу своим лаем и оценивая на что способен этот зверь. Но, видя перед собой неповоротливого увальня и подбадриваемые своей превосходящей численностью, они быстро осмелели. Наиболее ярые уже решались по волчьей тактике, напав сзади, тоже проверить на зуб крепость медвежьей шкуры.

Медведь же, вдоволь насытившись, не имел никакого желания опять вступать в стычку. Тем более на этот раз — с оголтелыми и шумными тварями. Звериное чутьё подсказывало, что за этой бешеной сворой обязательно появится самый опасный враг — человек!

Пока что шатун отпугивал собак грозным рыком и вялыми выпадами в сторону слишком самоуверенных псов. Он был готов без всякого сожаления уступить остатки своей трапезы этой пёстрой стае и с миром удалиться подальше от поднятого невообразимого гвалта. Но, видимо, этих бестий не интересовали останки кабаньей туши — все, как один, кружили вокруг медведя. Это противоречило канонам лесной жизни, и чутьё зверя уже не подсказывало, а просто било тревогу, что нужно немедленно уходить. Да и нюх уже ясно улавливал запах особо опасного противника.

Человек хитёр и коварен, не чета этой обезумевшей своре. И это уже сулило настоящую опасность. Теперь уж точно не до жиру, быть бы живу!

Подстёгиваемый смертельной угрозой, зверь приступил к решительным действиям. Проворным броском он достал одну из зазевавшихся собак. Стремительный взмах могучей когтистой лапой — и далеко в сторону с диким визгом летит поверженный враг.

Не ожидавшие такой прыти от, казалось бы, неуклюжего лохматого зверя, собаки на мгновение умолкли. Отскочив на безопасное расстояние, все они словно завороженные не могли оторвать глаз от жуткого зрелища: их собрат, дико крутясь, норовил достать зубами свой развороченный бок. В шоковой горячке он пытался вырвать оттуда впившуюся нестерпимую боль. Содранная шкура и вывернутые наружу ребра являли собой ужасающую картину. Окропляя снег кровью, несчастный с хриплым рёвом исполнял танец смерти, обезумев от боли и вида вываливающихся своих кишок. И вся свора была на какое-то время загипнотизирована этой предсмертной пляской.

Воспользовавшись замешательством в стане врагов, шатун с невероятной для его размеров быстротой ринулся в густые заросли.

Прохор и Андрей уже видели одну из собак, мелькнувшую в просвете деревьев и веток. Дикий визг и хрип другой собаки, судя по всему, серьёзно раненой, был почти рядом. Осталось обогнуть островок густых зарослей — и медведь будет на мушке.

Огибая длинный ствол валежника, Прохор и Андрей не заметили, как продолжали бежать уже по разные стороны злополучных зарослей. Прохор огибал с одной стороны, а Андрей — с другой. Так уж получилось…

Прохор выскочил на просвет среди деревьев. Собаки, увидев человека и, наконец, словно спохватившись, понеслись за мелькнувшим средь деревьев медведем.

Прохор кинулся следом и вдруг замер! Мгновение ужаса и он резко оглянулся — Андрея Семёновича нигде не видно! Прохора как обухом хватило по голове: паныч Андрей наверняка сейчас столкнётся со зверем, и что из этого выйдет — одному Богу вестимо! Но сам Прохор одно знал точно: если с Андреем Семёновичем произойдёт беда, виноват будет он, и уж это ему с рук просто так не сойдёт. Не мешкая, крепостной охотник бросился напрямик через гущу на помощь панычу Андрею…

Андрей совершенно опешил, когда, почти обогнув препятствие, вдруг нос к носу столкнулся с огромным медведем, выскочившим ему навстречу. Пути человека и зверя пересеклись. Эта встреча для обоих была настолько неожиданная, опасна и трагична, что они замерли в растерянности, не сводя друг с друга непримиримых взглядов и не решаясь сделать малейшего движения. Зрачки обоих были расширены до предела, и в них отражались угроза и страх, обескураженность и ужас. Но самое главное и трагическое, что вдруг стало понятно разуму человека и инстинкту зверя, это то, что если одному из них предписано судьбой дальше идти по жизни, то другому именно сейчас и здесь придётся закончить этот свой жизненный путь. И эта обречённость ещё больше сковывала обоих холодным ужасом.

Звериный инстинкт самосохранения сработал намного быстрее, чем умозаключения человеческого рассудка, подавленного смертельным ужасом. Звериное чутье в одно мгновение оценило угрозу и дало команду: «Убей или будешь убит!»

Продравшись сквозь самую гущу зарослей, Прохор оцепенел в ужасе. Его взору предстало жуткое зрелище: человек и зверь стояли почти рядом, один против другого и, казалось, не обращали абсолютно никакого внимания на крики спешащих к ним мужиков и на стремительно приближающийся лай собак. Но почему паныч не стреляет?!

Прохор вскинул ружьё. Сердце бешено колотилось. Для точного выстрела слишком большое расстояние и… слишком большое волнение!..

Андрей всё же среагировал на вздрогнувшую мощь медведя и почти одновременно с броском зверя вскинул ружьё. По воле счастливой случайности, единственное, что он увидел на мушке — это оскаленная пасть разъярённого хищника. Самая подходящая цель! В последний и решающий миг Андрей успел нажать на курок, и в его сознании холодным липким ужасом разорвалась… тишина. Вместо выстрела — оглушительная тишина!!!

У молодого паныча молнией успела проскочить мысль: «Это конец!» Тело и волю окончательно сковал дикий ужас. Андрей стоял с направленным в медведя бесполезным ружьём, не в силах даже пошевелиться. Он с ужасом продолжал смотреть через прицел на разъярённого зверя и видел там свою смерть. И тут неожиданно, с задержкой, всё же прогремел выстрел. С кремниевыми ружьями такое иногда случается. Андрей лишь успел подумать, что на его счастье, он в онемении не опустил ружьё.

В шоке молодой Хилькевич не почувствовал ни отдачи, ни дымной гари пороха. Не слышал он и вырвавшегося горестного оханья мужиков. От неимоверного пережитого ужаса и от сильнейшего удара когтистой лапой человеческое сознание не выдержало и покинуло бренное тело. Последнее, что резануло рассудок Андрея, — это слишком тошнотворный утробный смрад из пасти зверя…

Медведь уже завершал свой бросок, и занесённая для смертельного удара лапа с выпущенными когтями уже готова была поставить жирную кровавую точку на жизни этого тщедушного и перепуганного человечка. Зверь был уже настолько близок к цели, что мог отчётливо различить в расширенных от ужаса глазах напротив отражение своих огромных клыков, готовых сомкнуться на шее жертвы. Человек не убегал и не предпринимал никаких попыток защититься. Выставленная небольшая странная палка не могла остановить всю мощь и силу дикой свирепости. И когда зверь уже ожидал ощутить под своей лапой возбуждающий хруст костей жертвы, в его голове вдруг разорвались мириады молний. Огненно-разноцветные круги в один миг нестерпимо обожгли всё тело. Ослепительный свет, резанувший глаза, так же мгновенно угас. Угас вместе с жизнью…

Падая замертво, медведь всё же нанёс слабеющий удар по плечу человека. Клыкастая пасть зверя в смертных судорогах хватала воздух в каких-нибудь двух-трёх вершках от шеи подмятого охотника. Сражённый наповал медведь шатун теперь уж никогда не узнает, удачный был его бросок или нет…

Первыми к лежащему под медведем Андрею Семёновичу подбежали мужики. Всё ещё опасаясь зверя, они с усилием скинули рогатинами мелко подрагивающую в предсмертных конвульсиях тушу с придавленного охотника. Видя окровавленного и находящегося в беспамятстве паныча, все испуганно суетились, и никто толком не знал, что именно надо делать.

— Андрей Семёныч! Андрей Семёныч! — нервно закричал подбежавший Прохор.

Упав на колени и стараясь привести паныча в чувство, он судорожно растирал его лицо снегом.

Андрей начал наконец приходить в себя. Тихо простонав и открыв глаза, он некоторое время непонимающе смотрел на склонившихся над ним бородатых мужиков. Словно из подземелья до него доносились обрывки фраз:

— Кажись, жив. А ведь могло…

— Слава тебе, Господи. Будет жи…

— Андрей Семёныч, ну как вы? — уже весьма осмысленно понял последние слова Андрей.

— Ничего… вроде цел, — тихо ответил паныч и тут же сморщился от боли, попытавшись самостоятельно подняться.

— Лежите, лежите, — придержал его Прохор, — сейчас плечо гляну.

Кровоточащие царапины были хоть и глубоки, но для жизни не опасны. Прохор быстро разорвал подол своей рубахи и перевязал плечо Андрея.

Мужики в неописуемой тревоге перешёптывались, поглядывая то на паныча, то на страшное бурое чудище. И смятение их было понятно: не дай бог с панычем будет что-то худое — им тоже мало не покажется. Хотя, конечно, основная вина ляжет на Прохора.

Вскоре послышались голоса и шум приближающихся охотников, которые оставались стоять на номерах. Услышав выстрел и горестные крики мужиков, а также нарушая все писаные и неписаные охотничьи законы, они в неописуемой тревоге бросились навстречу загонщикам. Всё пошло не так, как задумали светлые панские головы. Тут уж, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Вот из чащи показался пан Войховский. Увидев, что Андрей ранен, он остановился с расширенными от испуга глазами. Следом, тяжело сопя, двигались Семён Игнатьевич и отец Прохора — Гришак. Стягивались к этому месту и спешащие вместе с ними мужики.

И вот тишину предсказуемо разорвал истошный крик пана Хилькевича:

— Андрюшенька! Сыночек! Господи, как же это!..

Семён Игнатьевич рухнул на колени перед сыном. Лихорадочно осматривая и ощупывая его, он не верил своим глазам, что его сын ранен. Руки и голос пана Хилькевича дрожали от волнения. Сердце вот-вот могло дать сбой. Видя перед собой бледное лицо Андрея и проступающие через повязку кровавые пятна, Семён Игнатьевич вдруг остро ощутил дикий ужас. Он вдруг с какой-то трагической ясностью понял, что мог сейчас потерять одного единственного сына, свою любимую кровинушку. Он понял, что страшная беда прошла совсем рядом, мимолётно лишь задев его своим прикосновением.

Крайне взволнованный пан Хилькевич уже не мог унять своих чувств. Он захлёбывался страхом и сипел одышкой, издавая горестные стоны.

— Отец, всё обошлось. Не надо так переживать, — уже Андрей пытался успокоить отца. — Я сразил его одним выстрелом.

— Как же так сталось, что он достал тебя? Как такое могло случиться? — ощупывая пораненное плечо сына и словно бредя, спрашивал Семён Игнатьевич.

— Случайность, отец. Сам не пойму. Мы с Прохором только разделились, а тут из зарослей он и выскочил прямо на меня.

— А-а-а! — вспомнив о Прохоре, вдруг со злостью прорычал пан Хилькевич и вскочил, — так этот хвалёный охотник всё же оставил моего сына наедине с медведем!

— Не оставлял я Андрея Семёныча. Так получи…

— Молчать, быдло! Семь шкур спущу! — пан Хилькевич гневно перебил Прохора и, выхватив у одного из мужиков кнут, в ярости начал хлестать опешившего хлопца. Выдохшись, Хилькевич отбросил кнут и злобно процедил Прохору:

— Это тебе так просто с рук не сойдёт. — Переведя взгляд на своего друга, он с укором продолжил: — Да-а-а, Егор Спиридонович, понадеялся я на ваши заверения насчёт этого холопа, а зря! Наверняка струсил сукин сын в решающую годину. Небось схоронился в сторонке, да ещё и со злорадством наблюдал, как медведь панскую душу губит!

Каждое слово пана Хилькевича больнее плети хлестало по самолюбию Прохора, калёным железом жгло сердце. А тут ещё и Егор Спиридонович с упрёком добавил:

— Что ж ты, Проша, за Андреем Семёновичем не присмотрел. Строгий давали тебе наказ, чтоб рука об руку шли, страховали друг дружку, а ты не уследил за этим. И то, что Андрей Семёнович ранен — твоя вина.

Голос Егора Спиридоновича сквозил разочарованием и укором. Это ещё больше ранило душу парня.

— Егор Спиридонович, так я ж…

— Всё, Прохор, молчи… не надо никаких оправданий. Подвёл ты меня. Сильно подвёл. Если б не хладнокровие и выдержка Андрея Семёновича — большая беда приключилась бы. Ружьё верни. Оно теперь без надобности тебе, — твёрдо сказал пан Войховский и, повернувшись к мужикам, приказал: — Немедля подогнать сюда сани. Андрея Семёновича срочно к доктору надо везти.

Заметив, что Прохор всё ещё неподвижно стоит, пан Войховский шагнул к нему и со злобой почти вырвал из его рук ружьё.

— Будешь наказан. Пшёл вон, — процедил сквозь зубы Войховский.

Горький комок несправедливости и обиды подкатил к горлу молодого охотника. Лучше бы Егор Спиридонович кричал и матерился. Прохор никогда не считал себя трусом, и ему до глубины души было обидно слышать такие обвинения. Да, в пылу охотничьего азарта он потерял из виду паныча, но до последнего момента думал, что тот бежит за ним. Он сделал всё что мог и виновным в случившемся себя не считал. Хоть бы слово в оправдание дали сказать. Да ведь пан всегда прав, и ничего тут не поделаешь. Такова уж доля мужицкая: всегда быть крайним и виноватым.

Прохор не стал лезть со своими доводами и оправданиями. Он лишь с горечью бросал взгляды на самую дорогую для него вещь — ружьё, которое один из мужиков неумело держал в руках.

Пока мужики, орудуя топорами, выбирали и расчищали дорогу для подъезда саней, Семён Игнатьевич и Егор Спиридонович, немного успокоившись, начали с интересом рассматривать добытого зверя. Это был великолепный трофей.

Семён Игнатьевич не удержался и легонько пнул медведя носком сапога, словно ещё раз желая убедиться в том, что никакой опасности уже нет. В этот момент его одолевало двоякое чувство: с одной стороны, он был горд за своего сына, справившегося с таким зверем, а с другой — страх, что всё могло быть наоборот.

Как и любого охотника, пана Хилькевича и пана Войховского очень интересовало, куда попала пуля.

Часть головы медведя заплыла кровью, но бывалые охотники без труда определили, что пуля вошла не точно в лоб, а чуть ближе к уху.

— Молодец. Хороший выстрел, — сказал Егор Спиридонович, как бы желая смягчить вину перед гостем за нелепую оплошность своего охотника.

— Да… попади пуля в другое место — и неизвестно как бы всё обернулось, — согласился Хилькевич.

— Ваш сын, Семён Игнатьевич, выше всякой похвалы. А вот о своём ловчем… Не ожидал, что смалодушничает.

Всё это время Прохор, понуро опустив голову, стоял рядом в сторонке. Стоял один в глубоком смятении и… всё слышал. Несправедливое унижение переполняло горечью душу парня.

Андрей был уже на повозке. Пан Хилькевич и Егор Спиридонович спешно направились к нему. Неожиданно пан Хилькевич оглянулся на Прохора. Взгляды холопа и барина скрестились.

— Одну шкуру спущу со зверя, а семь — с тебя. Знай об этом уже сейчас, — угрожающе прорычал пан Хилькевич на прощание.

Прохор взгляд не опустил — он просто отвернулся в сторону.

Повозка отъехала. Гришак подошёл к Прохору.

— Ладно, сын, не принимай близко к сердцу. В жизни всяко ведь случается, — грустно сказал он.

Прохор промолчал на утешение батьки. Ему вообще хотелось сейчас уйти куда-нибудь в самую глубь леса и побыть одному.

Гришак, словно сам в чём-то провинился, с жалостью глянул на Прохора. Он не знал, какими словами сейчас можно поддержать сына.

— Хорошо, что хоть одними царапинами обошлось. Авось всё и перегорит у панской милости… А паныч всё же молодец. Не струхнул… — начал было опять говорить Гришак.

— А я, по-твоему, что?! Я струхнул?! — Прохор вдруг резко и со злостью перебил батьку.

— Ну… Я хотел просто сказать, что рука у него не дрогнула. Расстояние, конечно, небольшое — тут не промажешь… Но ведь и не заяц же на тебя прёт. Метко пулю вогнал в голову. Только вот я не пойму: коли медведь шёл на Андрея, то отчего дырка в его голове у самого уха. Может, он…

— «Может», «не может»! — в отчаянии зарычал вдруг Прохор. — Ничего не «может»! Потому что в медведя стрелял я! Я этому барчуку жизнь спас, а меня кнутом за это. И рот в оправдание не дали открыть.

Прохор ещё что-то резкое выкрикнул в сердцах и, махнув рукой, бросился прочь куда глаза глядят. Ему казалось, что сейчас только лес может понять и успокоить его раненую душу.

Гришак некоторое время стоял с открытым ртом, осмысливая услышанное, а затем с тревогой прошептал:

— О, Господи! Такую правду они теперь не захотят признать. Как бы ещё хуже не было…