Ты так хотел, как я боялась. Интим. Безвиз. Ревю

Виолетта Лосева

Если знакомые считают тебя красивой и неприступной и спрашивают тебя «Как дела?», а потом, не дождавшись ответа, начинают говорить о другом, если мужчина, который пытается ухаживать за тобой, не решается прямо сказать, чего же он хочет, если родные жалеют тебя, считая, что при твоей внешности и уме, ты могла бы блистать, но вместо этого жизнь тебя сломала… то, рано или поздно, ты все равно задумаешься, кто еще виноват во всем этом, и, наверняка, найдешь кого обвинить.

Глава 3. Середина 90-х. «Там ничего серьезного»

Женя, наконец, уснула.

Виктор посмотрел на Лену, и сердце его сжалось от жалости, которой он никогда к Лене не испытывал. Она всегда казалась ему достаточно сильной и уверенной в себе. Сейчас темные круги под глазами придавали ее лицу какое-то затравленное выражение, и она казалась старше своих лет.

В полурасстегнутом халате, из-под которого выглядывала сорочка, она стояла над детской кроваткой, боясь снять прохладную руку с горячего лобика Жени.

— Присядь, отдохни немного, — сказал Виктор, обнимая ее и отводя от кроватки, — А лучше — приляг. Она, может еще проснется, будет тебя звать. Я разбужу.

— Я не засну, — устало проговорила Лена, но послушалась. Села на край дивана, безжизненно сложив руки на коленях. Непонятное, неизведанное ранее чувство к ней — не к женщине, которая спала с ним, а к матери его детей — абсолютно без намека на какую-то сексуальность — поднялось в нем к Лене, к ее усталым рукам, потухшим глазам и безвольному лицу.

— Леночка, приляг, — он положил ей под спину подушку, — все будет хорошо. Это же просто грипп. Он по всему городу ходит, у всех температура по несколько дней… Нужно просто время.

Ему даже страшно было слышать свои слова, обращенные к жене, которая всегда говорила: «У всех дети болеют… Ничего страшного, перерастет…» или «Сопли — это не болезнь. Ничего, акклиматизируется». Ему всегда казалось, что эти рассуждения говорят о том, что Лена прохладно относится к детям — без лишнего «визга» — и это даже нравилось ему. Но сейчас он заметил, что те ее слова были лишь частью того, что было у нее внутри на самом деле. И вот настал момент, когда, говори-не говори, а по лицу твоему видно, как ты переживаешь.

— О, Господи, — Лена уронила голову на руки.

— Леночка, я же с тобой, я же рядом, мы все переживем, — успокаивал он ее, гладя по голове.

— Спасибо тебе, — неожиданно взяв себя в руки, Лена тяжело вздохнула.

— О чем ты говоришь? — он опустился перед ней на колени, — Это же наши дети. Твои и мои. Не мучайся так, завтра температура спадет, и все станет на свои места. Пять дней, как в горячке… Ты устала. Любому дурно станет.

Лена встала и подошла к окну.

— Скажи мне, Витя, а ты где займешь свое место, когда Женька, даст Бог, выздоровеет?

— Я не понял, — Виктор удивленно посмотрел на нее.

— Вить, спасибо тебе за то, что ты был тут все эти пять дней. Я бы не выдержала.

— Ну что ты опять «спасибо»? Как я мог не быть здесь? Где я мог быть?

Лена устало подняла глаза и, теребя пояс халата, посмотрела ему прямо в лицо.

— У тебя есть где быть. Я знаю. Неужели ты даже не догадывался о том, что я все знаю?

— Что ты знаешь? О чем ты?

Лена усмехнулась.

— Не притворяйся. Мы с тобой восемь лет женаты. Я тебя очень хорошо знаю. И вижу, когда ты притворяешься.

Они помолчали.

— У тебя кто-то был?

Виктор вздохнул.

— Или и сейчас есть?

Почти непроизвольно он отрицательно мотнул головой. Ему самому было противно ощущать в себе желание подленько спихнуть все на далекое прошлое, и забыть все «за давностью лет».

— Лен, там ничего серьезного. Даже говорить не о чем.

Лена еще раз усмехнулась.

— Если бы ты знал себя год назад и теперь, ты бы так не говорил, милый. И следа не осталось от прежнего мужа…

— Разве?

— Ни капельки не осталось. Иногда думаю: где мой Витенька? Нету! Исчез. Испарился. Трется рядом совсем чужой мужик. И как звать не знаю.

— Ну что ты, Лена, — Виктор хотел как-то шумно и многословно убедить ее в том, что история, якобы известная ей, ничего не стоит, и все это сплетни, и он уже и думать забыл о том, что было, и вообще все это неправда. Но, вместо этого, спросил:

— Ты давно знала?

— Давно.

Как пойманный на месте преступления вор, страстно желающий срочно, сейчас, свалить на кого-то свою вину, и от этого теряющий чувство реальности, Виктор вдруг неожиданно резко спросил:

— Ну и что же ты молчала?

Лена с интересом подняла на него глаза.

— А о чем нужно было говорить?

— Значит, ты просто наблюдала за мной? Ждала, чем все закончится?

— Я и до сих пор жду, чем все это закончится. Ведь, как я понимаю, ничего еще не закончилось, да? И это просто перерыв из-за болезни Женьки, да? Я же все вижу. Я же сама женщина, и все понимаю. Я бы и сама так сделала. Это она тебя послала, да?

— Куда послала?

— Ну сказала: иди домой, ты там нужен, там дети, да? Ей же нужно перед тобой ангелом казаться. Представляю, как любой мужчина оценил бы такой жест.

Тут Лена ошибалась, и Виктор так обрадовался тому, что она хоть в чем-то думает о нем хуже, чем есть на самом деле, что с неожиданной искренностью он начал убеждать ее:

— Вот тут ты в корне ошибаешься. Что бы там ни было, а вы были для меня всегда на первом месте. Да, Лена, было. Я не скрываю. Раньше скрывал… — Его опять что-то подталкивало к спасительному вранью, и он опять начала запинаться и сбиваться.

— Да, раньше скрывал. Тебя расстраивать не хотел. Но знал, что это несерьезно. А теперь уже все. Так о чем говорить?

— И давно уже все? — недоверчиво спросила Лена.

— Нет, недавно, — решительно закончил Виктор.

Лена подняла голову, собираясь сказать что-то язвительное (как ему показалось), но в это время Женя зашевелилась, и они вместе, стараясь не шуметь, бросились к кроватке.

— Тшшш, — прошептала Лена, трогая рукой лоб девочки, — Кажется, падает температура. Вся мокрая, вспотела, смотри…

Виктор дотронулся до воротника детской пижамы и почувствовал неприятную влажность.

— Вот и хорошо, — прошептал он.

— Ее нужно переодеть, а то она сейчас остынет в мокрой рубашке, — Лена кивнула на шкаф с одежками.

Без лишних вопросов, Виктор подошел к шкафу, вытащил сухую мягкую пижамку, пахнущую чем-то чистым и детским, и они вместе, тихо, «в четыре руки», стараясь не толкать друг друга, начали переодевать Женю, осторожно вставляя слабые сонные ручки в рукава.

— Все хорошо, все хорошо, — повторял Виктор, чтобы не молчать и продлить мгновения, когда они переодевали дочку.

— Тише, Вить, — шепнула Лена ласково и с благодарностью посмотрела на него.

И от того, что она испытывала в этот момент чувство благодарности к нему, в то время, когда он еще, на самом деле, ничего не решил и ничего не сделал для того, чтобы позволить себе принять ее прощение, Виктор почувствовал себя последней свиньей.

Девочка несколько раз вздохнула, закашлялась, но не проснулась.

Лена молча смотрела на ребенка.

— Ленка, — чуть громче прошептал Виктор, — послушай…

— Витя, ложись спать. Поговорили, и все. Всё — значит всё.

Он понял, к чему относились ее последние слова, и сжал ее руку.

— Иди спать, — сказала Лена еще раз, — я тут рядом с ней прилягу.

— Нет, ты или, а я останусь. Я буду следить, чтобы она не раскрывалась. Не волнуйся.

Лена хотела что-то возразить, но только покачала головой, погладила его по руке и, подхватив мокрую пижаму, вышла в другую комнату.

«В конце концов, я сам все затеял, сам должен и исправлять, — думал Виктор, — никто не придет и не разберется в моей жизни. Я сам должен все решить и исправить. Первая фаза решения любой проблемы — это формулировка самой проблемы… Сейчас, как будто, все разложено по полочкам, и мне все ясно. Проблема поставлена, а значит и решение найдется».