Ты так хотел, как я боялась. Интим. Безвиз. Ревю

Виолетта Лосева

Если знакомые считают тебя красивой и неприступной и спрашивают тебя «Как дела?», а потом, не дождавшись ответа, начинают говорить о другом, если мужчина, который пытается ухаживать за тобой, не решается прямо сказать, чего же он хочет, если родные жалеют тебя, считая, что при твоей внешности и уме, ты могла бы блистать, но вместо этого жизнь тебя сломала… то, рано или поздно, ты все равно задумаешься, кто еще виноват во всем этом, и, наверняка, найдешь кого обвинить.

Глава 5. Середина 90-х. «Ниже пояса бывает не только удар»

Оставшись в офисе вдвоем с шефом, Оля вздохнула свободнее. Она уставала за день от бесконечных звонков и беготни, факсов, бумаг мелькающих лиц и однообразных шуток. «Скорее бы в новый офис переехать, — Думала она. Там шеф обещал нормальную приемную… Еще полчасика посидит и тоже смоется. А там уж и я…»

Бессмысленное (как ей казалось) решение сидеть в офисе до шести часов, независимо от того, есть работа или нет, Оле приходилось выполнять. Но когда шеф задерживался в офисе, ей приходилось сидеть до его ухода.

— Олечка, зайди ко мне, — послышался голос шефа, и она, привычно на ходу подхватив ручку и блокнот, мимоходом оценив себя в зеркале, двинулась в кабинет.

Дмитрий Николаевич сидел без пиджака на маленьком диванчике, перебирая в руках папки с бумагами.

— Ну садись, — он похлопал по кожаной обивке дивана, показывая ей место рядом с собой.

Оля села, стараясь натянуть юбку на колени — больше по привычке, чем от стеснения. Но юбка была очень короткой и узкой, и ее плотно сжатые колени все равно были выставлены напоказ. Оля прикрыла их блокнотом.

— Я слушаю, Дмитрий Николаевич.

— Я сейчас тебе продиктую письмо. Если успеешь — сегодня. Или завтра с утра.

Строго выпрямившись, Оля приготовилась писать.

— Какие же у тебя коленки аппетитные, — шеф жадно-плотоядно осматривал ее ноги.

Оля улыбнулась.

— Я пишу.

— Да подожди. Ты знаешь, про нас с тобой уже такое говорят…

— Кто говорит? Что?

— Это не ты слухи распускаешь?

— Да что вы, Дмитрий Николаевич!

— А я думаю: уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.

Шеф, видно, хотел козырнуть своим знанием цитат из Шекспира, но Оля этого не заметила.

— Так что? Давай?

— Да что вы говорите такое?!

Оля вскочила. Блокнот упал на пол. Нагибаясь за ним, она уронила ручку. Шеф тоже поднялся и сделал шаг в ее сторону.

— Я серьезно тебе говорю. Я целый день вот сюда смотрю, — он заглянул ей за вырез блузки, — Почему та не хочешь?

Оля попятилась к двери.

— У вас что-то не в порядке, Дмитрий Николаевич?

— Мне, Олечка, ухаживать некогда. Говори время и место, где я буду тебя любить.

Не понимая до конца, шутит он или говорит серьезно, Оля решила попытаться превратить все в шутку.

— Время я, конечно, назвать могу. А вот место — это не мои проблемы…

— Конечно, зайчик мой, — он приблизил к ней свои маленькие глазки, — но мне и здесь хорошо.

Дмитрий Николаевич дотронулся до ее груди и начал расстегивать пуговицы на блузке.

— Я не могу, — Оля вырвалась и торопливо начала застегиваться, — Вы с ума сошли.

— Олечка, не надо, не порти все. Тебе работа нужна. Деньги нужны. Я могу тебе дать и то, и другое. Через месяц в Болгарию собираюсь. Будешь слушаться — возьму с собой. Не дури. Решай сама, как тебе быть. Если согласна, сто долларов к зарплате прибавляю уже сегодня.

Оля остановилась. Перестала застегивать пуговицы. Деньги, конечно, были нужны.

После того, как она рассталась с Олегом, который пробудил в ней спавшую до сих пор чувственность, у нее не было мужчин, но она хотела близости. Разумеется, не с этим откормленным боровом с дряблым пузом, что было заметно даже под рубашкой, а с другим — более подходящим по возрасту и более симпатичным. Но то, что шеф сказал про зарплату, приостановило ее желание хлопнуть дверью и уйти. Работа для Оли значила очень много.

Работу секретарем найти было несложно, но все хотели иметь в одном лице и секретаря, и переводчика, и оператора ЭВМ, а Олю в техникуме учили только стучать на машинке, да подшивать бумаги. Обращаться с компьютером она только училась. И вот за эту работу он был готов платить ей столько, сколько получает референт со знанием иностранного языка.

А кроме того… Все равно кто-то был нужен…

Дмитрий Николаевич будто прочитал ее мысли.

— И ходить далеко не нужно… Соглашайся, Олечка, — Он обнял ее за талию и прижал к своему животу, — Заскочила ко мне на минутку. Раз-два — и всем хорошо.

Видя, что она засомневалась, Дмитрий Николаевич с довольной улыбкой стал снимать галстук.

— Вот это лишнее, — сказал он, дотрагиваясь до ее трусиков.

«Он, кажется, выживает из ума», — со страхом подумала Оля.

Шеф добавил:

— Я, видишь ли, обманывать не люблю. Честно тебе говорю: плачу сполна за все…

«А, черт с тобой, — подумала Оля, — Не так, так иначе… Все равно с кем-то придется… Не худший вариант. Тем более, с Олегом все уже в прошлом. Ну что, показать шефу, что такое есть я?»

Она расстегнула молнию на юбке, стянула колготки и бросила все на диван.

Дмитрий Николаевич подошел к двери, закрыл ее изнутри и сказал:

— Сегодня разрешаю тебе раздеться полностью, а в следующий раз одевайся поудобнее. Чтобы время не тратить.

Когда она, голая, подошла к нему, она увидела, что Дмитрий Николаевич, еще полураздетый, не готов ее любить.

«Ну ладно, сейчас ты у меня визжать будешь», — подумала Оля, наклоняясь…

Зазвонил телефон.

Как примерная ассистентка, Оля оторвалась от него и хотела взять трубку, но Дмитрий Николаевич сам ответил на звонок, а ей знаками приказал продолжать. Занимаясь своим делом, Оля слышала, как он отвечает по телефону — коротко и властно.

— Да. Нет. Перезвоню, как только станет известно.

Потом для Оли все превратилось в какой-то вихрь. Руки, губы, кожаный диван, ручка на полу, которую она видела краем глаза, его тяжелое дыхание, его попытки повернуть ее в нужном направлении, то ускоряющиеся, то медленные движения, конвульсивные толчки, паутинка на цветке, папки с бумагами…

Через четверть часа все было позади.

«Хорошо хоть никто не вошел, — спокойно подумала Оля, одеваясь.

«В конце концов, девяносто процентов секретарей живет со своими шефами, думала она, шагая по улице, — Даже анекдоты такие есть И ему невыгодно рассказывать об этом никому. Жена есть. Я тоже болтать не буду. Он мне не противен. Попадется что-то получше — уйду. А пока — нечего прыгать… Откуда я узнала про девяносто процентов?»

Пятьдесят долларов, которые шеф торопливо сунул ей при прощании «за то, что ты такая умница», приятно жгли сумочку.

«Одеваться, и правда, нужно теперь поудобнее, а то чуть юбку не порвала», — рассуждала Оля, думая, что купить на эти деньги. Сумку? Туфли? Платье? Или отложить до отпуска и тогда уже спустить все подчистую?

«Что он там говорил про Болгарию? Вот был бы класс — поехать с ним за границу! В конце концов… Нужно брать от жизни все, что она дает. Работая здесь, я всему научусь. А потом уже найду себе работу, где будут платить не за короткую юбку.

Настроение ее улучшилось, и, подходя к дому, Оля уже знала, как вести себя дальше.

А Олег?

А что, Олег?

Где ты, Олег?

— Я уже стар… А ты — такая красивая.

— Ты? Стар?

— Да, Оля… Двадцать лет между нами. Мне страшно быть рядом с тобой.

— Почему?

— Потому что ты — это волшебство. Ты опутываешь меня своим очарованием. Где ты была, когда мне было 25?

— Наверное, в детском саду…

Олег рассмеялся.

— Вот за что я тебя люблю!

Он медленно погладил ее по плечу, стараясь коснуться голого, незащищенного тканью, тела.

— А ты правда меня любишь? — спросила Оля.

Олег резко встал и подошел к окну.

Оля потянулась за ним. Как виноватый ребенок.

— Послушай, я не так хотела спросить…

Олег взял пачку сигарет и зажигалку, закурил, не глядя на нее.

— Ну послушай, — торопилась она, — Не обижайся, я тебе верю. Просто так всегда говорят…

— Кто так говорит?

— Ну… все.

Он опять резко повернулся к ней.

— Кто тебе так говорил?

— Мне? Мне об этом так никто не говорил. Но… понимаешь… не обижайся…

Мужчина потушил сигарету, подошел к девушке, присел на корточки возле ее колен, сжал руки, которые она не знала куда деть.

— Никогда не спрашивай, правда это или не правда. Не подвергай сомнению то, что я тебе говорю. Я не клянусь любить тебя всю жизнь… Но сейчас, в данную минуту в моем мире существуешь только ты. От одного твоего голоса — даже по телефону — у меня мурашки бегут…

Она не подумала «ну зачем же столько пафоса, как в театре». Она не могла так подумать. Его слова не казались ей пафосными.

Конец ознакомительного фрагмента.