Дайте мне другую маму!

Виолетта Лосева

«Дайте мне другую маму!» – это повесть о людях и отношениях…«Люди не виноваты в том, что они – такие, как есть. Но ведь… Ммм… Я тоже в этом, как будто бы, не виновата, правда?..»

Спасибо, что снишься мне иногда…

© Виолетта Лосева, 2019

ISBN 978-5-0050-8072-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Подруги моей мамы очень меня любят. Я — девочка хорошая.

Я знаю, что хорошим девочкам живется сложнее, чем плохим, но ничего не могу с собой поделать. Дети подруг моей мамы — все, как на подбор — бессердечные, безразличные, невнимательные и постоянно сконцентрированы на себе.

Я — другое дело.

— Элеонора Павловна, — говорят маме подружки, иногда с трудом выговаривая ее сложное красивое имя, — у вас просто золотая девочка. Как она внимательна к вам! Да и просто красавица!

— Да, это так, — важно кивает головой моя мама, — У меня нарушение мозгового кровообращения и проблемы с памятью, поэтому я просто не знаю, что делала бы без нее.

Мама всегда, даже в первом разговоре с незнакомыми людьми, сразу же сообщает свой диагноз. Вероятно, чтобы потом не удивлялись, когда она не узнает их на улице. Бывает и такое.

Я учу ее:

— Мам, если не узнала, то не пугайся. Попроси напомнить, как зовут и где встречались. Ничего в этом нет странного. Все взрослые люди понимают, что бывает и так.

Мама всегда возражает:

— Ты не понимаешь как это страшно.

Я понимаю. Именно поэтому я пытаюсь дать ей понять, что я готова стать ее ушами, глазами и мозгами. Положись на меня, мама. Я тебя не подведу. Живи спокойно.

Вы думаете, у меня это получается? Ха! Не тут-то было!

Несмотря на то, что я — золотая девочка и предмет зависти всех подруг и знакомых, мама не устает перечислять мои недостатки и промахи. Причем, чем противнее вопрос, тем с большим удовольствием мама его обсуждает. Иногда мне просто хочется сбежать на край света.

Хорошо, что мы не живем вместе и хорошо, что она пока в быту справляется сама.

Вопросы, которые мне совсем не хочется обсуждать с мамой, — это моя неофициальная работа, которая (по мнению мамы) не дает ни нормального заработка, ни надежд на достойную пенсию, мужчины, которые есть или могли бы быть в моей жизни, мое курение и наплевательское отношение к себе, мое пристрастие к покупке ненужных (опять же, по мнению мамы) вещей и мои отношения с моей дочерью.

Но иногда мне кажется, что мама просто строит беседу со мной по этому списку.

Я постоянно пытаюсь придумать, на что бы «переключить» мою любимую маму.

Например, сегодня с утра мне пришлось погрузиться в поэзию. Именно, пришлось. Поневоле. Оказывается и так бывает.

Собираюсь уезжать на три дня. Не по делу. Просто отдохнуть.

Мама манипулирует. Любимая мама. Рассказала мне все ужасы, которые происходят на дорогах. И о состоянии дорог тоже рассказала. Целая история была о том, какое грязное сейчас море и как вредно в нем купаться. О том, какая бывает погода — вьюги, метели, проливные дожди — и о том, какие катастрофы случаются на планете — оползни, землетрясения и потопы — была составлена целая лекция.

Отдельным мотивом шли короткие рассказы о том, как ночью в дверь может кто-то позвонить, как в соседнем подъезде ограбили квартиру, как не дремлют всякие мошенники и как страшно стало жить.

Все понимаю. Мама манипулирует. Не от хорошей жизни. Не для того, чтобы испортить мне настроение. Не потому, что хочет навредить. Это — страх. Безотчетный страх пожилого человека. Она действует доступными ей способами.

В таких случаях, когда речь идет о пожилых людях, обычно говорят: придумайте маме занятия. Деятельному человеку скучно и страшно на пенсии в одиночестве.

И предлагают: от вышивания крестиком до зарядки и ухода за домашними растениями.

Что может увлечь именно мою маму?

Стихи!

Это — ее страсть, утешение, восторг и увлечение всей жизни.

Я погружаюсь в поэзию.

Мою маму сложно удивить стихами. Учитывая то, что она может забыть, пила ли она сегодня с утра таблетки, она часами наизусть читает Лермонтова, Ахматову, Пушкина, Вертинского и многих других.

Поэтому я должна сделать такую подборку, которая ее удивит, развлечет, простимулирует выучить наизусть хоть пару новых четверостиший и скоротает то время, пока меня не будет в Киеве.

Естественно, это должны быть стихи о любви и о жизни.

Погружаюсь в поэзию.

И понимаю: поэты обладают совершенным умением не только писать стихи. Они умеют страдать! Если не предательство, то смерть, не измена, так грусть, не разочарование, так несправедливость.

Очень трудно найти какие-нибудь глубокие, но, в то же время, позитивные и жизнеутверждающие стихи.

Я показываю маме свою подборку. Наслаждайся, любимая, и дай мне расслабиться в течение трех дней.

Мама с благодарностью смотрит на меня и начинает читать наизусть «Мцыри». С выражением и пафосом.

Я понимаю, что это надолго. А у меня еще много дел.

— Ну все, мамочка, я побежала, — я прерываю великолепие лермонтовских строк, целуя ее в щеку.

— Иди с Богом, — печально вздыхает мама.

Мне хочется сказать: «Мам, ну отпусти меня так, чтобы я могла беззаботно провести эти три дня, и твое несчастное лицо не маячило у меня перед глазами каждый раз, когда я хочу выбросить из головы все серьезное и просто пожить «для себя».

— Так когда ты уезжаешь? — еще раз переспрашивает мама, как будто десять минут назад я не отметила в ее календаре день моего отъезда и приезда.

— В воскресенье, — поясняю я, останавливаясь в дверях. — Сегодня — суббота. Завтра я уеду, а вернусь во вторник. Запомнила?

— Ясно, — мама еще раз печально вздыхает, — Поезжай с Богом.

«Мам, ну имей же совесть, — хочется сказать мне, — Три дня — это же не три недели! Не говоря уже о том, что другие „дети“ уезжают и на три месяца!».

Но я молчу.

— Так куда мне звонить, когда меня придут грабить? На 102? — Спрашивает мама, в то время, когда я уже спускаюсь по лестнице.

Мне, елки-палки, нравится это даже не «если», а «когда».

— Мама, блин, никто не придет тебя грабить. У тебя четыре замка. Успокойся.

— Ладно-ладно, — говорит мама, — иди с Богом.

Я выхожу из парадного и вижу, как она смотрит на меня в окно.

Сердце сжимается.

Раздражение проходит.

Господи, сделай так, чтобы в этом окне как можно дольше маячило мамино лицо, и пусть мне еще долго-долго придется «отпрашиваться» на три дня.

Сделай так, пожалуйста. Я буду хорошей девочкой!

— Леночке привет передавай! Дашу поцелуй! — кричит мне мама из окна.

Обязательно, мамочка. Все сделаю, как ты скажешь…

Да-да, несмотря на то, что я все еще «хорошая» девочка, у меня есть взрослая дочь Лена, которой, как я понимаю, тоже иногда хочется сбежать от меня на край света. Вероятно, она тоже не может ничего с собой поделать и радуется, что мы живем не вместе.

Но перед отъездом я должна к ней заглянуть.

— Лена, да когда же это закончится, Лена? — спрашиваю я ее, когда прихожу к ней и вижу недосушенное белье, раскиданное по маленькой квартире и ее дочь Дашку, которая ходит босиком по холодному полу.

— Мама, это закончится, когда ты перестанешь вмешиваться в мою жизнь! — отвечает мне дочь. Думает, что если она будет хамить, я сразу отстану. Не на ту напала, доченька!

— Дашенька, надень носочки или тапочки, — прошу я, пытаясь собрать полумокрые одежки со спинки дивана, — Лена, ты не понимаешь, что ребенок этим дышит? Почему не развесить на балконе?

— Оно почти сухое, — Лена поджимает губы, но кидает Дашке носки и собирает белье, — а на балконе оно и за три дня не высохнет.

Даша ходит по квартире как Маугли — локоны не расчесаны, носки игнорирует, на пижаме, похоже, каша, которую она ела на ужин. Все это не мешает ей быть настоящей принцессой в душе и манерами. Она капризно поводит худенькими плечами и движением королевы убирает прядь волос за ушко.

— Дашенька, надень носочки, — прошу я еще раз.

— Мама, ей не холодно, — шипит Лена.

— Мне не холодно, — с той же интонацией повторяет Даша, — Пол теплый.

Пол мог бы быть теплым, с подогревом, если бы ваш папа в свое время заработал на нормальный ремонт, а не экономил на винтиках и выключателях.

Естественно, я не говорю этого вслух.

— А где Сергей? — спрашиваю я.

— Ушел по делам, — Лена отвечает сквозь зубы. Безусловно, мне интересно, по каким делам в субботу утром должен уходить семейный человек, в то время как его жена собирается на работу и просит мать посидеть с ребенком. Очень мило!

Я не задаю вопрос вслух. Я понимаю, что для Лены такие вопросы — это то же самое что для меня вопросы моей мамы — про мужчин, курение, лишние тряпки и далее по списку.

Я не задаю вопрос вслух.

Но, по-видимому, он написан у меня на лице.

— Мама, если бы ты сказала, что ты не можешь, мы бы организовались по-другому, — говорит Лена, наводя красоту перед зеркалом, — Я же не виновата, что мне поставили пары на субботу. Я наоборот думала, что так лучше. И вообще, мам, работать преподавателем — это же не с девяти до шести каждый день!

«И нечего сидеть с таким лицом!», — наверное, хотела бы она добавить, но не добавляет. Хотя эта фраза тоже написана у нее на лбу, который она тщательно пудрит в этот момент.

Да, мы читаем по лицам друг друга. А потом обижаемся. Увы… Умение читать по лицам иногда играет против нас. Особенно, если речь идет о родственниках.

— Как тебе идет! — Дашка смотрит на маму восхищенно и хочет взять помаду.

— Не трогай, у тебя есть своя, — улыбается Лена.

— А, точно, — вспоминает Даша и бросается к своим игрушкам.

— Это детский набор, — поясняет Лена мне, — А то ты сейчас начнешь…

Ты, прям, знаешь, доченька, когда я начну.

Хотя на языке, конечно, вертится «лучше бы книжку ребенку почитала, чем помады покупать, пусть даже детские».

Но я молчу.

Восхищаюсь собственному терпению и толерантности.

— Какая же ты красивая! — говорит Дашка, оглядывая Лену с головы до ног, — Как принцесса!

Лена наклоняется и целует ее.

— Солнышко мое, ты одна понимаешь, что я — принцесса.

«Ну-ну, — думаю я, — лучше бы это слышал твой муж, доченька».

Она и правда, очень красивая.

Мы все красивые. Порода такая. Начиная от моей восьмидесятилетней мамы и заканчивая маленькой Дашкой. И все хотим быть принцессами.

Правда, не у всех получается.

Пока.

— Мам, я еще потом на полчасика с Инкой встречусь, — сообщает мне Лена.

Я понимаю, что собираться в поездку мне придется ночью. Знаю я эти полчасика.

Я поджимаю губы. И, глядя в зеркало, понимаю, что я в этот момент очень похожа на свою маму.

Мы все очень красивые. И одинаково поджимаем губы, когда наши любимые люди творят какие-то глупости и несуразности. По нашему мнению.

Мы-то знаем, как надо!

Мы с Дашей отпускаем Лену и на работу, и на свидание с подругой. Пусть развеется. Она уходит такая красивая, что у меня захватывает дух. В дверях она оборачивается и смотрит на меня виновато.

— Даш, мам, я недолго.

Я не хочу, чтобы она испытывала чувство вины. Хочу, чтобы уходила с легким сердцем. Пусть развеется. Даже не спрашиваю, когда придет Сергей.

— Иди-иди, — говорю я грубовато. Специально, чтобы она вот… ни о чем не думала. Лена улыбается, смешно морщит нос (совсем как в детстве), отчего ее шикарно-гламурный вид теряет свою яркость.

— А мы что будем делать? — Дашка тоже морщит нос, но от этого становится только еще более очаровательной.

А мы… Мы приготовим обед. Заплетем косички. Наведем порядок в игрушках. Поиграем в лото… Почитаем… Позвоним твоей прабабушке. Послушаем ее наставления.

Если закончится дождик, выйдем погулять на площадку.

И будем ждать маму и папу.

— Чтобы всем было хорошо? — спрашивает Даша.

Да, моя любимая. Именно для этого.

— Ты думаешь, что ты делаешь всем хорошо? — крикнула мне Лена несколько лет назад во время одной из ссор, — Ты не хочешь понять, что это твои иллюзии! Так не бывает! Не обманывай себя!

Не бывает?

Да, наверное, так не бывает.

Но если никто не будет стараться, то…

Будет еще хуже?

Впрочем не знаю…

— Снимай пижамку, — говорю я Дашке в то время, как она перед зеркалом красит губы бесцветной гигиенической помадой.

— Сейчас, подожди минутку, — говорит она.

Ладно, я подожду.

Чтобы всем было хорошо…