Вовне. Том 1. «Нея»

Виктор Хурбатов, 2019

Что это? Книга? Плейлист? Управляемый сон? Видения монаха? Никто не знает. Про что она? Про то, что андроиды в 2095 году отказались подчиняться людям, потому что поняли, что у тех тоже нет души? Про ответственность и про то, что за всё надо платить? Про миры, которые создает наш мозг каждую секунду внутри и снаружи? Да, про всё это и про что-то еще. Что она с вами сделает? Удивит, когда киберпанк завернется в психологическую драму, а потом – в интеллектуальную фантастику? Заставит задуматься (или поспать) на «умных» главах? Даст изнутри понять чувства оставленных и потерянных? Или отправит искать собственную дверь с вывеской «Вовне»?

Монах/24.09.2095

« — Томас, бриф!

«Дзен и искусство ношения бревен». Я скоро буду готов написать книгу с таким названием. «Куски дерева натерли вам руки? Подумайте, как глубоко уходит ваша боль?» Отличная тема. Или, скажем, «Миллионы мыслей проносятся в вашем сознании, пока вы таскаете бревна? Поймите, что вы на самом деле ничего не таскаете, а слушаете обезьяну в своей голове и просто держитесь за деревяшку, чтоб никто вас не раскусил».

Мы с Кольей несем очередной обрубок дерева. Крутой склон, комары, зудящие ладони и да, миллионы мыслей. Дышу. Вдох-выдох. Разглядываю отслаивающуюся кору на бревне. Слежу за словами, образами и мелодиями, пролетающими в моей голове. Учусь принимать их такими, какие есть, и отпускать на свободу. И тут одна из настоящих лесных птиц садится прямо передо мной на отрубленный сук сосны и начинает долбить его. Тук-тук.

Пугаюсь то ли птицы, то ли принесенной ею мысли. Неужели медитация и все эти духовные практики помогли мне выключить второй голос в голове? Теряю равновесие. Спотыкаюсь, бревно валится из рук, ударяет Колью по спине, падает на каменистый склон горы и с грохотом катится вниз, где монахи с трудом успевают увернуться.

— Томас! — слышу ее крик откуда-то снизу. — Придется применить к тебе жесткие методы!».

— Томас! — Михаил проснулся с именем персонажа его сна и желанием найти этот монастырь, но тут же вспомнил о человеке, которому он должен был нанести визит первым.

Город захватывал все новые пространства у земли и воздуха. Небоскребы стремились ввысь и вглубь земли, что казалось странным, учитывая постоянный спад рождаемости, о которой уже никто не беспокоился — рабочие руки и семейное тепло всегда можно было найти на фабрике биоников. Взрывной рост производства андроидов раздувал территорию города, заставляя силы его гравитации всасывать в себя все новые спутники.

Вот и сейчас машина остановилась в месте, которое Михаил еще помнил деревенской окраиной с дачными участками и электричкой по расписанию на жестяной доске. Ныне это был спальный район с 20-30 этажными домами, в центре которого как по трафарету вырезан квадратный километр для тех, кто согласен хранить свое прошлое в сырой земле.

Корнеев ввел фамилию и имя в справочном табло и получил в брэйннет чек с номером и маршрутом. Всё сильно изменилось с его последнего прихода сюда. Нет, кое-где всё еще стояли покосившиеся мраморные памятники, но по электронным монументам, экранам с фильмами о покойных, было понятно, что цифровые технологии так глубоко проникли в жизнь, что добрались и до смерти.

Михаил, наконец, пришел к месту, указанному в чеке. Вот она.

Датчик в памятнике среагировал на движение вблизи, и над могилой всплыла реалистичная голограмма. Зазвучал хрипящий динамик.

— Привет. Я Юлия Герус, — Михаил рухнул на скамью. — К сожалению, меня больше нет с вами. Но моя улыбка останется на Земле на-всег-да.

И проекция застыла, как посмертная маска красивой и слегка грустной девушки, чей смех победил законы биологии.

Теперь он был один среди миллионов. Миллионов неувиденных им улыбок, миллионов озорных радужных зайчиков, отразившихся не в его глазах, миллионов раз, когда она не дождалась понимания, потому что выговаривалась не тому.

— Прости меня, — шептал Михаил.

Тысячи рассветов… они все равно бы не встретили их вместе, потому что проспали бы. Сотни фильмов и книг, после которых они могли бы просто молчать вдвоем, веря, что второй ощущает что-то похожее. Десятки действительно важных слов, услышанных ей от кого-то другого. И три пары детских ножек, с топотом бежавших не их будить утром каждого 1 января.

И это он виноват.

Михаил закрыл рот рукой, чтобы не дать себе разрыдаться. Слезы постепенно заволокли взгляд, поставив еще одну стену между ними. Жадные вдохи в секунды, когда беспомощный глухой рев в ладонь останавливался. Неловкое смахивание влаги с глаз, так, чтобы подумали, что это от ветра.

Музыка. До него долетели волны мелодии, которую играл духовой оркестр, видимо, во время похоронной процессии в другом конце кладбища. Михаил вроде бы знал эту песню, но слова всё не приходили на ум.

Датчики стоявшей в паре сотен метров с измененным цветом платья и волос Джэй считывали слезы на глазах героя войны. Она впервые столкнулась с этим комком ее эмоций, смешавшим жалость, желание обнять и ревность к неизвестной ей ранее и несуществующей более сопернице. Нелепость этого сложного чувства была очевидной, но это никак не помогало заглушить активность нейронов, требовавших пойти и разобраться с предателем.

«Ты моей никогда не будешь». Он вспомнил строчки из песни — как это часто бывает, лирика приходит последней. «Наяву меня не полюбишь и во сне меня не обманешь».

Михаил вытер слезы и встал со скамьи, вплотную подойдя к ограде. Датчики снова среагировали на движение.

— Привет. Я Юлия Герус, — Корнеев упал на колени, ощутив холод и влагу сентябрьской земли. — К сожалению, меня больше нет с вами.

Он протянул руку вперед к лицу той, которая «его никогда не станет».

— Но моя улыбка останется на Земле, — Михаил поднес ладонь с остатками слез к щеке голограммы и погладил ее, возможно, в последний раз. — На-всег-да.

Корнеев почувствовал покалывание на ладони от попадания в поле задрожавшей проекции. Опустил руку, наклонился, упершись лбом в ограду. Обманутый прикосновением и слезами мозг, казалось, очистился от грусти и погрузился в спокойствие.

Растворенный в этом внутреннем штиле, Михаил выдохнул, поднялся, отряхнув с коленей налипшую грязь. Вдохнул, еще раз посмотрел в ее глаза. Хотел уйти, но в итоге еще долго стоял и просто смотрел, как будто стараясь выжечь облик на эмоциональных отделах своего мозга.

Проекция погасла. Перед Корнеевым больше ничего не было, кроме его неопределенного будущего. Он медленно побрел к выходу.