Что было, то было

Виктор Трынкин, 2018

В повести "Что было, то было" отражена некая история человеческих отношений. Главная мысль повести – не обращение куда-то, а проникновение в душу другого человека, открытие в нём лучших высоких качеств – доброту, порядочность, мужество, любовь. Хотелось бы, чтобы эти чувства переселились в души и сердца читателей повести.

Глава 3.

Впотьмах, чавкая сапогами по весенней грязи, прижимаясь к церковной ограде, за которой во всполохах ракет угадывается купол церкви, идет капитан Добродеев. Он ищет свою часть. Где-то вдалеке ухнул снаряд. Вдруг из темноты перед ним появляется фигура Веселова. Капитан сразу узнал бойца:

— Веселов, сержант? — Вот так встреча в темноте.

— Товарищ капитан, вы? — искренне обрадовался сержант. — Вы же в госпитале…

— Подлечили, снова в строю, — сдержанно улыбнулся капитан. — Где наши?

— Вот за этим заборчиком. Отдыхают после боя. Пойдемте.

Встреча бойцов и командира была оживленной:

— Товарищ капитан?!

–Наконец-то!

— Как здоровье? Уже поправились?

— Кто умеет — разве долго?

А еще радовались потому, что потери, которые понесли в бою, пополняются вернувшимся надежным командиром.

Добродеев и Родионов крепко обнялись.

Дружба двух командиров давняя, и связала их не война. Они родом из одной деревни, и у обоих сердце с детства прикипело к родной земле. Для них пашня, урожай не пустой звук. И война для обоих — как ненужное безумное занятие. Но враг топчет их землю, поливая ее кровью безвинных. И они сознают, что свою землю надо освобождать от чумы.

Бойцы устали от тяжелого боя, гибели товарищей. Добродеев это понял сразу. Ему хотелось хоть как-то поддержать моральный дух солдат:

— Вы такими темпами продвигаетесь, еле догнал вас. Я уж думал, что к посевной ребята хотят закончить войну. Земля-то заждалась хозяина.

Солдаты, конечно, рады были бы закончить войну хоть сейчас. Но фашист так просто не сдается. Остервенело огрызается гад и на что-то надеется… Капитан и старший лейтенант, негромко разговаривая, отходят в сторонку, чтобы не мешать бойцам отдыхать.

— Вижу был бой суровый, — посерьезнел комбат.

— Товарищ капитан, выбило много бойцов.

— Знаю, Федя. В штабе полка доложили.

— Деревенька-то небольшая, а уперся сволочь… Ладно. — Перешел к личному: — Здоровье-то подремонтировал?

— Нормально. Хотели в резервный полк направить. Еле уговорил начальство, чтобы опять к вам, в свою часть. Прибыл, а в штабе сказали: «Скоро будет наступление. Не дать фрицу закрепиться».

— Правильно сказали! Надо гнать без передыха.

Добродеев глубоко вздохнул.

— Сеять скоро.

Помолчали. И возник у Родионова осторожный вопрос:

— Паша… Ну как там в тылу-то? Восстанавливают?

— Да, кое-где готовятся к пахоте. — И завитал этот тревожный запах боли, волнующий каждого, кто родился на земле. — Только пахать некому. — Заходили желваки на красивом лице капитана. — На что силы тратим? — И с горечью ответил сам себе: — На войну! Эх, Федор… — Добродеев в сердцах резанул ладонью воздух. Не хотелось тревожить друга перед боем мыслями о родной деревне, сожженной фашистами. Умолчал. Отложил он этот разговор на после боя. А заговорил тихонько прямо в ухо Федору:

— В штабе полка сказали, — выступать будем по приказу, пока подтянут тылы. А нам предварительно надо прощупать у фрицев левый фланг. Так что надо кого-то послать в разведку. Хорошо бы «языка» взять.

— Понятно.

— Как думаешь, кого?

— Да кого, кого… Веселова. Парень выносливый и сообразительный.

— А еще?

— Пусть сам скажет. — Родионов негромко зовет:

— Сержант!

Слышно, как впотьмах лениво перекликаются редкие деревенские собаки. Прочертив дымным следом крутую траекторию, ракета упала где-то далеко за рекой, осветив побитые снарядами деревья. Из темноты появился Веселов.

— Слушаю, товарищ старший лейтенант.

— Сержант, надо узнать, что там у немцев делается.

— Понял, товарищ старший лейтенант.

— Да чего ты заладил — лейтенант, лейтенант… В общем, надо пробраться на тот берег. Через речку. За деревней она узкая и мелкая. Желательно взять «языка». Надо узнать, ждут ли они подкрепление и когда.

— Понял.

— Идти надо вдвоем… Кого возьмешь?

— Любого… Ну давайте Антонюка.

Родионов недоверчиво переспросил:

— Антонюка? Н-да… Боюсь я за него.

— Ничего, зато он парень не хлипкий.

Капитан перехватил настроение Родионова:

— Есть сомнение?

Веселов переминался с ноги на ногу:

— Ребята устали после боя, а он вроде ничего.

Капитан строго сказал:

— Выходить сейчас, пока темно. Вернуться к утру… живыми.

Из-за кустов появился полураздетый Гуськов. Он в кальсонах, сапогах и в гимнастерке. Все с удивлением посмотрели на него.

— Это что такое? — Добродеев переглянулся с Родионовым.

А Гуськов, не обращая внимания на строгих командиров, искренне обрадовался, увидев капитана. И словно на гражданке, стал восхищаться, забыв об одежде:

— Товарищ капитан? Вернулись? Живой! Слава тебе, Господи…

— Почему в таком виде? — еле сдерживая смех, спросил Добродеев.

— Дык я на речку ходил, — почесал раннюю лысину Гуськов. — Вода холо-одная.

Веселов поправил пилотку, из-под которой выскочили веселые русые завитушки.

— А он всегда, товарищ капитан, после боя кальсоны стирает. Святое дело.

— Э-э-э, губошлепый балаболка. Не кручинься за меня.

— Оденься скорее, а то простудишься, — улыбнулся Добродеев.

Родионов незаметно дал знак Веселову. Тот как появился из темноты, так и исчез.

— Это я сейчас, мигом. — Гуськов стеснительно мнется. — У вас закурить не найдется? — Добродеев протянул пачку папирос. — О-о! Папиросы «Беломор». Сразу видно, из тыла человек прибыл.

— Бери, бери.

— Кто добро творит, того Бог благодарит, — Гуськов берет две штуки. — Я ведь папиросы-то, не очень…

— «Не очень», а берешь две штуки.

— А две потому, товарищ капитан, что одну сейчас, а другую после боя. Чтобы цель была выжить.

Родионов, сдерживая улыбку, старался придать голосу приказной тон. — Иди в избу, обсушись и ложись спать.

Гуськов прячет папироску за ухо:

— Благослови вас, Господи. — Быстро уходит.

Добродеев осторожно садится на брошенное у сарайчика бревно, закуривает.

— Никакая армия не научит Гуськова дисциплине.

— Да уж… И не нужна ему эта война… Он классный плотник. В деревне дома строил.

— Да и мы с тобой, Федор, не по своей воле здесь. Если бы не фашист, готовились бы сейчас к пахоте. Земля-то ждет!..

— Да тише ты. Кругом смерть, а ты — «земля».

— Самое страшное, Федя, — человека на войне приучают убивать.

— Не убивать, а защищать свое Отечество…

И разговор как-то замолк. Только огоньки от папирос нервно вспыхивали. Повисла в ночной тишине задумчивая пауза. Оба понимали, что не по своей доброй воле взяли в руки оружие. Они войну не искали. Она сама, кровожадная, пришла к ним, а их долг — освободить родную землю от пришельцев.

За стеной сарайчика послышались позывные. Там примостился связист Камратов со своей аппаратурой. Он сонным голосом разговаривает с коллегой из штаба:

— Я — «Роза»… Слушаю… Чего ты там?.. «Роза» слушает… Да не сплю я… Ничего особенного. Тихо. Тихо, говорю… Немножко постреливают. Ладно. — Вешает трубку.

— Весна растревожила мне душу, Федор. К земле потянуло.

— Ничего, Паша, скоро мы этому фрицу окончательно хвоста наломаем и тогда…

— Зачем люди убивают друг друга?

— Зачем? — Не найдя ответа, Федор замолчал. — И что тебя на философию потянуло? Ты, я смотрю, Паша, пока в госпитале валялся — делать-то нечерта было…

Где-то далеко взвилась ракета, на секунду высветив суровые лица друзей.