Обол. Селфи

Виктор Ротт

Лайнер «Грета» отчаливает, и за десять дней приключений новые лица и воспоминания, ощущения и размышления сольются в один поток. Это не роман, не повесть. Это – селфи. Выгодное сочетание качества и цены. Уникальный круиз всего за один обол.

2

На верхней палубе после завтрака на солнышке… Мужики в шортах, плавках. Я в клетчатых штанишках. Полторы тысячи пассажиров… Как мы здесь помещаемся? Женщины заполнили шезлонги как тающее мороженое кремарки.

Бассейн кипит; дети визжат; над синей водой — хлорная дымка. На корме — красное сооружение с трубами. По периметру — перила из труб и каната. Под ногами — скользкий пластик.

У решётчатого борта — лежаки из синей сетки. Свободные ещё есть.

— Можно? — спрашиваю женщину, полногрудую, в тёмно-синем купальнике с крупными маками. Она смотрит на меня, прищурив один глаз — солнце ей мешает. Ну что, берёшь? Соображает. Рядом с ней мужчина — поднял лысоватую голову. Муж.

— Да, свободно, — разрешил он.

Я устроился на лежаке, подставил спину горячему солнцу. За решёткой панели — блестящая синяя пустыня моря.

Закрыв глаза, не чувствую движения корабля. Только ветерок, ещё не утомительный.

Что вчера я надумал о Марии Магдалине? Ах, да! Они любили друг друга… Иисус в 30 лет не женатый, и Мария, бросившая ради Него мужа, а может быть и детей. Что думали те, кто симпатизировал Ему как претенденту на место царя Израиля? Иисус из рода Давида. Кому пришла идея противопоставить потомков Давида идумею Ироду, чужаку, сидящему на троне по воле римских окупантов? Скорей всего ситуация сложилась благодаря инициативе Его кузина — Иоанна Крестителя, а народ подхватил идею. И вот Сын Давидов оказался в паре с отверженной. Он не оправдал их надежд. Они ошиблись в Нём. Он добавил остроты в ситуацию — стал учить: «Суббота для человека, а не человек для субботы». Их пути разошлись: Он — на крест, а народ, ходивший за Ним толпой, рассеялся.

Поднимаю голову: за бортом синяя пустыня ослепительным солнечным хребтом упирается в лайнер.

Закрыл глаза, опустил лицо в ладони, и на этот раз передо мной из глубины — Грета.

Женщины на нашей улице сплетничали о её матери. Завистницы не могли простить ей счастья. «Немецкая подстилка!» Что муж у неё немец — не замечали. Миллеров. Всегда вся улица называла Миллерами. Забрали на фронт, оставил ей дочку — Нору. Что, разве русское имя? И дураку понятно было, кто они. А теперь немцы захватили город, офицер поселился в её доме, потому — «немецкая подстилка».

Дом был самым богатым на улице. Кирпичный. Палисадник полный махровой сирени, белой, такой ни у кого не было. В те годы сад — легко представить — ещё молодой.

Помню, Грета говорила, что отец Норы только-только получил диплом агронома, и в тот год среди яблонь устроил розовую аллею — привёз из Москвы необыкновенные сорта. Когда немцы оккупировали город, он в Москве защищал кандидатскую диссертацию. И оттуда добровольцем ушёл на фронт… А у жены на постое — офицер вражеских войск. Какая изюминка для сплетниц всей улицы!

Миллеры, они из тех, кто ещё в царские времена тут, в пригороде Харькова, построили пивоварню. Потому и район называется Новая Бавария.

Нора утверждала, что её отец Николай и Гюнтер, отец Греты, двоюродные братья.

Солнце разогрело мои чресла, и Грета и Нора стоят перед глазами, за кустом шиповника, голые, загорелые. улыбаются мне.

О, Боже! Эта неодолимая сила гормонов! Как легко и бесцеремонно она ставит себе на службу наши мозги! Память — в их власти.

Я не могу повернуться на спину — мои плавки как парус на мачте.

Нужно прогнать эти образы. Прочь наваждения! Подумать о чём-нибудь неприятном, чтобы сбросить эрекцию. Хотя бы о чём-то постороннем. Например: а где мой вчерашний знакомый?

Поднимаю голову, оглядываюсь. Вокруг всё плотно упаковано разогретыми телами.

Сажусь на лежаке, спустил ноги в проход. Передо мной мужчина, лысый и седобородый; на нём не шорты — просто обернулся мешком из-под картошки. Уставился в упор линялыми глазами; протягивает ко мне замызганную морскую фуражку.

— Окажите содействие одной загадочной русской душе, — говорит с энтузиазмом.

— Полное отсутствие ликвидности, — показываю, что всё моё состояние — только плавки. — В связи с крахом Международного валютного фонда.

Моя шутка ему понравилась: подмигнул, весело и понимающе, и двигается дальше по проходу, держа перед собой фуражку за козырёк.

Замечаю: впритык к корпусу с трубами появился подиум. Двое матросов застилают его зелёным ковралом. Некто в водорослях до пояса, в короне, с трезубцем в руке легко вспрыгнул на эту сцену.

— Дорогие аргонавты! — голос несильный, внутренний, и я сразу узнал капитана: при бабском лице и фигура у него мешковатая. — Кто из вас мечтает вернуться домой с золотым руно? Поднимите руки.

Пассажиры оглядываются, замолкают. Моя соседка отложила толстую книгу, её муж снял тёмные очки и прилип взглядом к девушкам: они украсили собой эстраду — уселись по краю все в тельняшках и синих шортиках, выставили загорелые коленки.

— Вы самые смелые туристы, — Нептун прибавил голоса. — Я уверен, каждый из вас в душе настоящий пират, — он потряс трезубцем и постучал древком об пол. — Вы поступили правильно, выбрав этот круиз. Мы не заходим на экскурсии в порт Европы, где вы целый день бегали бы, потные, в поисках туалета. Вы дружно сказали: «Нет — одичавшей Европе!» Вы поступили как настоящие моряки. Мы не будем вас отравлять дымом и копотью труб. Мы заглушим дизели, бросив якорь возле Острова Счастья. Вы будете наслаждаться чистейшим морским воздухом. Вас увлекут охота и рыбалка, поиски затонувших сокровищ, шоу «Звезда эстрады рядом с тобой», танцы в кабаре, азартные игры. Короче, мы дадим каждому из вас то, о чём он мечтал. Каждый почувствует — он не лишний на празднике жизни!

Ах, капитан! Как прав ты. Жизнь — это праздник. Если ты выбрался из-под бомбардировки, из тюрьмы, из клинике, где тебе отрезали «чёрную ногу» или дырявую половину желудка… Выбрался живым на майскую площадь, которая ещё не попала под прицел идиотов или под волну новой эпидемии.

— А сейчас, — возгласил Нептун, махнув трезубцем вправо-влево, — мы принесём жертву морскому богу, чтобы он защитил наш корабль от штормов. Мы приготовили ему в подарок десяток красавиц. Все они — дочери царей с местных островов. Наша пиратская команда похитила их вчера и доставила на корабль. А теперь мы бросим одну из них кипящие волны.

После этих слов девицы, болтавшие ногами сидя на рампе, с пронзительным визгом бросились в рассыпную, лавируя между шезлонгами и пассажирами.

С громкими воплями отовсюду выскочили ряженые пираты с перьями в волосах. Они гоняются за девками по всей палубе. Волокут одну из них к Нептуну.

— Я, хозяин моря, беру к себе в подводное царство эту прекрасную царевну, — объявляет Нептун. Двое дюжих парней держат девку за руки, она делает вид, что вырывается. — Я сделаю её русалкой.

— Главной русалкой! — кричит кто-то из толпы, обступившей плотно сцену.

— Наложницей!

— Русалка по вызову!

Выкрики смешались — ничего не разобрать.

Пираты волокут кандидатку в ундины к ограждению палубы — как раз возле меня, поднимают её над собой и… красиво летит в небо.

Девка, наверняка, мастер спорта по прыжкам в воду. Делает двойное сальто, расправляется и уходит в густую синьку.

С нижней палубы полетели и плюхнулись спасательные круги. Она вынырнула прямо в один из кругов.

Мы все, приникшие к борту, грянули аплодисментами.

— А вам царь моря тоже дарит дорогой подарок!

Толпа снова прихлынула к эстраде.

С другого борта на стреле подъёмника в чёрной большой авоське над сценой парит громадная рыбина. Насколько догадываюсь, тунец. Была царевной — стала рыбой. Пираты высвобождают её из сети. Рыба вдруг шевельнула чёрным хвостом, мокрым, блестящим на солнце. Ближние с визгом отпрянули, но толпа их придавила к эстраде крепче. Всеобщий смех.

Расталкивая пассажиров, на эстраду выбираются четверо в поварских колпаках, с малыми трезубцами в руках.

— Нептун преподносит вам на съедение редкий экземпляр из личной коллекции, — объявляет капитан. Он бы мог прибавить: «Сам бы съел, да не одолею». — Вас ждёт праздничный обед. Не забудьте поднять бокал вина в честь хозяина моря.

Повара воткнули в рыбину — в упругие бока — трезубцы, ловко подняли её над собой и понесли со сцены.

Надо же где-то трудоустраивать профессиональных спортсменов и актёров!

Я оглянулся, смотрю вниз: прыгуньи уже нет на воду. Море — до горизонта — играет солнечными осколками, а прямо подо мной — они похожи на булыжную мостовую.

Наверняка, чемпионка Европы или мира. Сигануть с высоты десятиэтажного дома… Раза два в месяц… Даже раз, если по очереди… Это должно оплачиваться по сверхтарифу. А дальше что? Капитан наймёт новенькую…

Я поворачиваюсь, чтобы вернуться к своему лежаку. Рядом — девица в тельняшке, из тех, что сидели на авансцене. Кажется, та самая, что вчера разливала нам шампанское. Улыбается мне.

— А вас не бросают с корабля? — и я ей.

— Боже упаси, — она смеётся, и в щеках у неё не то ямочки, не то морщинки. — У меня другие обязанности.

По возрасту она мне дочь.

— И в чём ваши обязанности? — да, она: эта юная грудь в синюю полоску мелькала вчера у меня перед носом.

— Не спрашивайте. У меня тысяча задач.

— А что эта прыгунья… хороший у неё заработок? Или они не всегда выныривают?

— Об этом не положено говорить, — по её лицу пробегает тень беспокойства, но она снова улыбается приветливо. — Вам нравится на корабле?

— Нормально. Я, честно говоря, не нуждаюсь в таких развлечениях.

— Вы не любите развлечения?

В её голосе улавливаю иронию. Она вкладывает иной смысл в это слово? И права: Бог нам дал секс, чтобы скрасить скуку будней.

— Я имею в виду — сигать с крыши.

— Ах, с крыши… А я подумала, вообще не любите развлечений.

Она развернулась ко мне так, чтобы я полюбовался её грудью.

— Как вас звать? — я поддаюсь её очарованию и это мне нравится.

— Руса. Можно Руся.

— Редкое имя. А меня Эд.

Звучит на 20 лет! Ну, на 30. Почти её ровесник.

— Человека нужно развлекать, чтобы он не успел задуматься, — а глазки так и шарят, оценивая меня.

— Это кто придумал?

— Это такое правило у нас на лайнере.

— А о чём у вас не велят задумываться?

Она смущённо передёрнула плечами и засмеялась:

— О чём, о чём… О деньгах!

Стоит передо мной, смотрит в глаза, касается грудью.

— Хорошо, мы не будем ни о чём задумываться, — обнимаю её за плечи и хочу прижать к себе, но она упирается руками мне в грудь.

— Не здесь и не сейчас.

Размыкаю объятья.

— А когда?

— Я приду поздно вечером. После концерта.

— Моя каюта 4071. Запомнишь?

— Я знаю.

— Знаешь?

Она смущённо отводит глаза.

— До встречи!