Слишком большое сходство (сборник)

Виктор Пронин, 2005

Кто из этих пятерых мужчин убийца? Кто убил шестого во время их традиционной поездки на охоту? Все обстоятельства этой злосчастной вылазки известны, все подробности жизни каждого из охотников изучены, а вот убийцу следователь Зайцев вычислить не может. Одна надежда на помощь приятеля – журналиста Ксенофонтова. Итак, пятеро подозреваемых сидят перед журналистом, а он задает им какие-то несуразные вопросы: кто сколько подстрелил уток, кто какую привез выпивку, кто первый выпил… Словом, какая-то ерунда. Но, как ни странно, чем нелепее вопросы, тем ближе момент истины. Еще шаг, и убийца будет как на ладони… В сборник вошли рассказы: «Убить дерево», «Ночь без любви», «Личная жизнь», «Ловушка для убийцы», Точка с запятой", «Похититель бриллианта», Весеннее задержание", «Словесный портрет», «Королевский удар», «Вокруг пальца», «Разговорный жанр», «Печаль предателя», «Запрещенный прием», «Слишком большое сходство», «Бомжара», «Опять бомжара…»

НОЧЬ БЕЗ ЛЮБВИ

Костя сидел в пустой машине и, положив руки на баранку, рассеянно слушал, как стучит дождь по крыше. Фары были выключены, стекла опущены. На ветровом стекле собирались капли и рывками стекали вниз. В мокрых боках автобусов отражались огни аэропорта, освещенный подъезд, голубоватые фонари на высоких столбах. Последний самолет прибывал около двенадцати, и Костя знал, что до полуночи будут слоняться подвыпившие грузчики, будут светиться окна да похрипывать музыкальный агрегат в ресторане на втором этаже.

— Эй, дружок! — В машину заглянул грузчик в потрепанном халате. — Не угостишь сигареткой? А то, понимаешь, кинулся по карманам…

— Угощу. — Костя, не глядя, взял с сиденья пачку, встряхнул, чтобы из прорванной дырки показалась сигарета, протянул в окошко.

— Может, и погреться пустишь? — улыбчиво спросил грузчик.

— Пущу. — Поддернув вверх стопорную кнопку, Костя открыл дверь, убрал с сиденья сигареты и бросил их в ящик, где уже лежало несколько пачек.

— Ждешь кого? — Спрятавшись от дождя и от глаз начальства, грузчик, видимо, посчитал себя обязанным развлечь Костю разговором.

— Шеф отдыхает.

— Большой человек?

— А! Начальник стройуправления.

— Неплохо. Я бы не отказался.

— Я тоже. — Повернувшись к грузчику, Костя увидел щетину на подбородке, провал в зубах, замусоленный воротник синего халата.

— С бабой небось?

— Да, — неохотно ответил Костя.

— То-то здесь духами пахнет. Хорошие духи. Видно, стоит того?

— И даже больше.

— Молодая?

— В самый раз.

— Красивая? Да-а, — протянул грузчик, не дождавшись ответа. Он затянулся, окинул взглядом площадь, огни, распахнутые окна ресторана. — Таким здесь самое место. Ни лишних глаз, ни лишних вопросов, ни ответов… Согласилась поужинать, и все. Остальное ясно. Значит, согласилась и на остальное. Вежливо, обходительно, без грубых слов и грязных намеков, а? И всегда есть шофер, который доставит в любое время дня и ночи, в любом состоянии, в целости и сохранности… А? — Грузчик рассмеялся, прикрывая рот рукой. — Можно, конечно, выпить и дома, но это не то. Коньяк нужно не только уметь заработать, его нужно уметь выпить. Верно?

— Было бы что, — уклончиво ответил Костя.

— Тоже правильно. — Похоже, грузчик со всем соглашался, и была в этом какая-то своя мудрость. — Ну, бывай. Спасибо за гостеприимство. — Он захлопнул за собой дверцу и, согнувшись под дождем, зачем-то подняв куцый воротник синего халата, затрусил к багажному отделению.

Костя включил «дворники», и стекло снова стало прозрачным. Из здания вышла девушка и, пробежав под дождем, упала на сиденье — Костя едва успел распахнуть дверцу. Она даже намокнуть не успела, только в волосах остались капли дождя. От нее пахло табаком, и это вроде бы незначительное обстоятельство начисто разрушило благодушное настроение Кости. Болезненно остро он ощутил, что это не его девушка, что, хотя и сидит рядом, прибежала она не к нему, просто захотелось сменить обстановку. И, перебросившись с ним несколькими словами, она снова убежит туда, на второй этаж, где пьют коньяк, где играет музыка и зреет в девичьих душах согласие, готовность, нетерпение, а мужчины набираются отчаянной решимости, убеждаются в своем превосходстве и силе.

— Привет! — сказала Таня. — Скучаешь? Томишься?

— Да нет… Сплю.

— Смотри… Счастье проспишь.

— Авось.

— Не помешала?

— Сиди. Трезвей, — протянул Костя, стараясь, чтобы это прозвучало равнодушно, не опасаясь, что это прозвучит пренебрежительно.

— Да я и не пила! Нет настроения… Паршиво почему-то… Сама не знаю отчего. У тебя такое бывает?

— Все бывает…

— И как лечишься?

— По-разному… Чаще само проходит. Как шеф? В норме?

— Он всегда в норме, — чуть назидательно сказала девушка. — Разве нет?

— Почти, — уточнил Костя. — Почти, Таня.

— Ты знаешь случаи, когда Анатолий забывал о норме?

— Как тебе сказать… У нас с тобой разная система оценок. С тобой он всегда в норме, всегда в порядке.

— Смотря что иметь в виду.

— Вот и я о том же, — усмехнулся Костя. — Он не спешит?

— Ждет самолет. Не может пропустить такое зрелище. Он и столик всегда занимает у окна, чтобы все летное поле было как на ладони. А когда появится самолет, даже выпить забывает.

— Значит, хорош… Не знаю, что его в этих самолетах тревожит?

— Что-то должно тревожить человека. Разве нет?

— Конечно, Таня! Само собой. Это мы уж по невежеству своему и темноте…

— Заткнись.

Она открыла свой ящик, взяла пачку сигарет, с хрустом вскрыла ее, прикурила, бросила пачку на место и захлопнула крышку. Косте не понравилось, как она все это проделала. Словно здесь не было хозяина и она могла вести себя как ей заблагорассудится. Даже когда кто-то прикасался к машине, у Кости появлялось ощущение, будто ему на плечо положили руку. Он ловил себя на том, что морщится, когда машину встряхивает на ухабах, когда щебенка каменным дождем бьет по стеклу и днищу. И сейчас не смог промолчать, зная заранее, что не будут неприятны его слова.

— Куда сейчас едем? К тебе?

— А тебе-то что? — Она так посмотрела на Костю, будто это не он заговорил, а машина. — Знай крути. В остальном мы как-нибудь разберемся. — Она затянулась и пустила дым над собой.

— Я знаю, что мое дело крутить… Доставлять вас в хорошие места, увозить из хороших мест… В хорошем состоянии… Да еще хорошо себя при этом вести. Это я знаю. Анатолий не устает мне напоминать об этом. Теперь вот и ты напомнила. Мало, оказывается, делать свое дело, надо, чтобы тебя еще мордой время от времени тыкали… Чтоб не забывал, кто ты есть.

— Ну, прости! — Таня положила руку Косте на плечо, слегка встряхнула его. — Не дуйся, ладно? Сам же полез, сам начал! Вот и получил.

Дождь кончился. Они вышли из машины и остановились под фонарем. Что-то прогнусавил диктор — где-то задерживались самолеты, отменялись рейсы, возникали и исчезали технические причины.

— Я почему спросил… — примирительно сказал Костя. — Не знаю, хватит ли бензина, ты ведь не в центре живешь…

— Да? Так ты о бензине печешься? — спросила Таня с усмешкой. — Тебя и в самом деле это беспокоит? — И Костя почувствовал, что краснеет. Он вспомнил, что она была уже в машине, когда они заехали на заправочную станцию недалеко от аэропорта. — Послушай, — Таня резко повернулась к нему, — а может, ты ревнуешь, а? Признавайся!

— Но это ведь не отражается на работе?

— Когда как… Послушай, Костя, а у тебя есть девушка?

— Девушка? Смотря что иметь в виду.

— Да брось! Что можно иметь в виду, когда говоришь о девушке! Существо, которое ты любишь, которое любит тебя, которое ты балуешь иногда, с которым озоруешь… Так есть?

— Сказать «нет» — совестно, в этом не признаются, сказать «да»… врать не хочется.

— Тяжелый случай. А почему, Костя?

— Не знаю… Я вот машину балую.

— А я бы подошла тебе?

— А говоришь, что не пила.

— Отвечай на вопрос!

Костя тронул ее короткие светлые волосы, провел тыльной стороной ладони по щеке. Она была более свободна в словах, могла говорить о чем угодно и заходить в этом разговоре как угодно далеко. Он не мог. Что-то мешало. Может, подчиненное положение, шоферская зависимость. «Как просто у нее получается, — подумал он, — как просто! Повеситься хочется от этой простоты. Послушаешь ее, посидишь рядом… и начинаешь сомневаться в самом очевидном, собственная добродетель, кажется, и гроша ломаного не стоит. Да что там гроша — о ней заикнуться стыдно. Надо же, до каких времен дожили — честность, искренность, наивность приходится скрывать как что-то позорное…»

— Так что? Подхожу я тебе? — настаивала Таня.

— Много выпила?

— Вообще-то… сама не заметила как… Уж очень Анатолий настаивал. Даже не знаю, зачем ему это понадобилось…

— Действительно! Ни за что не догадаться!

— Кончай язвить! Значит, не гожусь? Не подхожу?

— Годишься, Таня. И сама знаешь. Если б не знала, не спрашивала бы… Тебе же не ответ нужен, хочется еще раз меня мордой ткнуть…

— Опять за свое! Так нельзя, Костя. Знаешь, на кого ты похож? Ты напоминаешь мне свадебную машину. Катят все в лентах, шариках, бантиках, куклы на радиаторах, колокольчики над крышей… Едет жених и больше всего боится, чтобы шарики не лопнули, чтоб не зацепились за забор, за столб, за дом… Не надо, Костя. Это от слабости. Нельзя же всю жизнь ездить на свадебной машине.

— Нет, — сказал Костя, — я не так уж и слаб. Ведь самолюбие Анатолия ты не испытываешь? Почему? Заранее приняла, что он имеет на него право. Воздушных шариков на нем навешано не меньше, но ты себя ведешь как гаишник — останавливаешь все движение, чтоб, не дай бог, никто его не зацепил. Все ясно, он начальник управления, у него в подчинении сотни таких, как я, а если он над нами, значит, и выше нас, и лучше…

— А разве это не так? Разве это не так, Костя?

— Нет. Как шофер я даже лучше, чем этот любитель самолетов как начальник стройуправления. Поладить с ним несложно — ублажай, и все. И не говори мне, что у вас любовь или что-то в этом роде. Знаешь, со стороны виднее. Вы уже покатились… Набрали скорость. А что впереди, догадаться нетрудно.

— Думаешь, покатились? — растерянно переспросила Таня. — Костя, ты знаешь его жену? Что она такое?

— Он от нее не уйдет.

— Красивая?

— Не сказал бы… Тебе в подметки не годится.

— Умная? Умнее меня?

— И здесь можешь быть спокойна. Она не дура, нет. Но она… курица. У нее все решено раз и навсегда. Все знает, все понимает. Но лучше всего знает, что сколько стоит, на что меняется, какова доплата… Тем и живет. Успокоилась. И напрасно.

— Почему?

— Она не знает Анатолия. С ним нельзя успокаиваться. Но от нее он не уйдет.

— В чем же дело? Детей у них нет… А, Костя?

— Дело в должности. Это для него главное. Развод повредит ему, сделает уязвимым, уменьшит зарплату. Кроме того, он может лишиться этой вот машины… И тогда не сможет… Не сможет дружить с такими девушками, как ты, поступать, как ему хочется, ездить на самолеты смотреть. Он думает, делает, говорит только то, что от него требуется, что от него ждут, за что ему платят деньги.

— Невысокого же ты мнения о своем начальстве.

— Шоферам позволено. Если это не отражается на их работе.

— Непонятно вот только, почему ты всего-навсего шофер?

— А кем бы ты хотела меня видеть?

— Занимай кабинет Анатолия.

— И тогда ты посмотришь на меня ласковее?

— Да, Костя. Тогда я стану совсем ласковая. А ты перестанешь думать о воздушных шариках.

— И что происходит с людьми! — Костя ударил кулаком по столбу. — При хорошей должности уже не имеет значения, дурак ли этот человек, сволочь ли он, вор! Он попросту обязан воровать, обязан блудить, подличать, может быть, никто не заподозрил бы его в слабости, лишь бы доказать, что его не собираются снимать, что его положение прочно и незыблемо!

— Ты говоришь об Анатолии?

— Думаешь, сверхурочные за эти вот поездки он платит из своего кармана? И за бензин тоже? А машина поломается, он что же, за свои деньги будет ее ремонтировать? А коньяк он пьет за свои? За свои коньяк никто не пьет. И делают его не для тех, кто пьет за свои.

— Костя, — Таня положила ему руку на плечо, — не надо считать чужие деньги, ладно? Мне почему-то не нравится это занятие. Если уж мы начнем… нам ни на что другое не останется времени. В мире столько денег и столько людей, которые владеют ими без достаточных оснований… Которые тратят их пошло, бездарно, оскорбительно для окружающих… Не будем, ладно? Вот смотри — рядом с тобой стоит красивая женщина… Неужели она не стоит твоего внимания? — Таня стояла, прислонившись к столбу, сложив руки на груди. Поза вроде и вызывающая, но была в ней какая-то беззащитность. Костя отвел ее волосы в сторону, заглянул в глаза.

— Спокойно, Костя, — сказала Таня, поняв его состояние. — Только без рук! Только без рук! Все в порядке.

— Не вижу никакого порядка.

— Наведи! — Она передернула плечами.

— Давай бросим его к черту! Пусть смотрит на самолеты!

— Нет, Костя, ничего не получится. Он выгонит с работы тебя, перестанет звонить мне, и мы с тобой не сможем видеться даже в таких вот ворованных условиях. Это он нас познакомил, благодаря ему мы встречаемся, ты ведь никогда не заезжал за мной по собственному желанию, ты заезжал, лишь когда он посылал тебя. Может быть, эти задания ты выполнял охотнее других, но это были его задания.

— Я плохо поступал?

— Почему же! Ты очень исполнительный водитель. Он тебя ценит, доверяет даже такие вот деликатные дела. И мне ты тоже нравишься. Как водитель.

— Спасибо. Рад стараться.

— Слушай, ты усвоил какие-то лакейские замашки, тебе не кажется? Делаешь свое дело, но с обидой, причем даешь понять, что обиду не забудешь. Не надо, Костя. Это тоже от слабости. Возьми себя в руки.

— Я вижу, тебе приятно думать, что я слаб.

— Опять не то! — воскликнула Таня с досадой. — Я хочу видеть тебя сильным! Это ты можешь понять?! И не торопись мне что-то отвечать, а то опять начнешь обижаться! Если ревнуешь, то хоть ревнуй по-человечески!

— Это как?

— Поступками! Все на свете нужно выражать поступками! Любовь! Ненависть! Месть! Слова мешают, Костя! Все в них теряется, разжижается, исчезает. Слова уходят, а поступки остаются. Надо реже говорить и чаще поступать.

— Это тебе Анатолий сказал?

— Да. Он. И я с ним согласилась.

— Сразу согласилась?

— Сразу. Я тоже так думала, но не могла выразить вслух. Могу сказать больше: он частенько говорит такое, с чем не хочется спорить.

— И ты не споришь?

— И ты, Костя, тоже. Разве нет?

Динамики, спрятанные где-то в мокрой листве деревьев, неожиданно громко, на всю безлюдную площадь сообщили, что самолет приземлится через полчаса.

— Слушай, Костя, давай прокатимся, а?

— Не возражаю.

Он сел в машину, подождал, пока сядет Таня, включил мотор, развернулся и нырнул в коридор из темных деревьев. Угадав поворот, Костя, почти не снижая скорости, свернул в сторону от города. Шоссе влажно блестело в свете фар, капли на ветровом стекле ползли в стороны, встречный поток воздуха сдвигал их к дверцам. Таня сидела неподвижно, откинувшись назад и скрестив руки на груди.

— Люблю ночную дорогу.

— А скорость?

— И скорость люблю. И встречные огни… И ветер в лицо. Я опущу стекло, ладно?

— Промокнешь.

— А! Плевать. Я не слишком грубо выразилась?

— В самый раз.

— Надо же… Что ни сделаю — все для тебя в самый раз!

— Что делать… Что делать… Я не вижу в тебе недостатков.

— Ни одного?

— Когда ты со мной — ни одного. Но ты просто обрастаешь недостатками с головы до ног, когда в машине появляется Анатолий.

— Значит, все-таки ревнуешь. Это уже хорошо, это уже кое-что…

— Что же тут хорошего?

— Это говорит о том, что ты живой человек.

— А ты в этом сомневалась?

— Да! Да! Да! Поехали назад. А то Анатолий даст тебе хороший нагоняй.

— А тебе?

— Мне? Нет. Он мне верит. И правильно делает.

— Ты ведешь себя примерно?

— Да! Хотя нет. Я не веду себя примерно. Но Анатолий поступает правильно, доверяя мне.

— Разумеется. Он мудрый руководитель, чуткий товарищ, прекрасный…

— Перестань!

— Что перестать?

— Перестань дурить. Перестань соглашаться со мной. Перестань дураком прикидываться.

— Слушаюсь. Мы приехали. Он уже ждет. Видишь?

— Вижу.

— Кому-то из нас достанется, а?

— Авось!

— Каяться не будем?

— Перебьется. Невелика птица.

— Как знать, — усмехнулся Костя. — Как знать.

— Ничего, время от времени его нужно на место ставить. И потом нас двое, а он один.

— Думаешь, нас двое? Скорее вас двое.

Анатолий стоял у перил, и его мощная фигура была видна издали. Он наслаждался видом приземляющегося самолета. Красные огни появились неожиданно низко, вынырнув из-за туч, и стали быстро приближаться к земле. Самолет увеличивался прямо на глазах, будто разбухал. Наконец его толстые колесики коснулись бетонной полосы, и он подпрыгнул, еще раз подпрыгнул, уже тяжелее, и побежал, провисая крыльями.

И лишь тогда Анатолий повернулся к машине.

— Что, ребята, покатались? — спросил он как-то уж очень доброжелательно. Не только его плечи, руки, но даже щеки, губы, брови казались сильными, натренированными. — Далеко были?

— До поворота и обратно, — ответил Костя, хотя знал, что обращаются не к нему.

— Таня, далеко прокатились?

— Он же говорит — до поворота… Садись. Поздно уже. Поедем.

— Ты так думаешь? Хорошо. Поедем. Куда?

— Домой, куда же еще?

— Да? — У Анатолия была привычка переспрашивать, будто он был удивлен словами собеседника и даже огорчен. — Ты сказала, домой?

— Сказала. — Таня подтверждала свои слова, но так, словно настаивала не на смысле, а на том, что действительно их произнесла и не собирается это скрывать.

— А может, полетим? Через полчаса последний самолет. Билеты есть. Деньги есть. Я здесь. Ты тоже в наличии. Так что? Летим?

— Куда?

— Понятия не имею! Сядем и полетим. А? Слабо? — Анатолий наклонился к машине и глянул Тане в глаза, глянул напористо, требовательно, шало. Короткие жесткие волосы его намокли, плащ был распахнут, сильная рука лежала на дверце машины, готовая рвануть ее, раскрыть, вытащить Таню из машины и втолкнуть в самолет. — Ну? И даже спрашивать не будем, куда он летит, когда вернется, да и вернется ли вообще… Прилетим в какой-нибудь город… Певек, Ташкент, Сочи… Поселимся в гостинице…

— Костя возражает. — Таня улыбнулась.

— Костя? А кто это?

— Твой водитель.

— А… — протянул Анатолий. — Ну, раз водитель возражает… Тогда, конечно… Главное, чтоб водитель дал согласие, позволил, сжалился… А знаешь, мы его с собой возьмем! Уж коли вам так пришлись по душе совместные прогулки… Ты как, Костя?

— Спать хочется, Анатолий Васильевич…

— С кем?

— Как скажете, Анатолий Васильевич…

— Костя! — предупреждающе повысила голос Таня.

— Что? — он резко повернулся к ней.

— Опять шарики!

— О каких шариках речь? — настороженно спросил Анатолий.

— О воздушных, — ответила Таня. — О разноцветных воздушных шариках, которыми украшают свадебные машины. Ты, наверное, видел на улицах. Они вьются на ветру и создают праздничное настроение, как бы обещая молодоженам долгую и счастливую жизнь, наполненную приятными встречами с хорошими людьми, обещают любовь и согласие…

— Хватит! — оборвал ее Анатолий. — Я смотрю, вас нельзя оставлять наедине слишком долго. Мы летим?

— Конечно, нет. Садись. Садись, Толя! Полетим как-нибудь в другой раз. Сегодня погода нелетная.

— Хорошо. — Анатолий подошел к машине с левой стороны, распахнул дверцу. — А ну-ка, парень, вылезай. Я сам поведу.

— А может, не надо, Анатолий Васильевич? Сейчас погода того… Дорога не совсем… Как бы чего не вышло, а то ведь как бывает…

— Вылазь, говорю!

Костя совсем близко увидел крупные глаза Анатолия, красноватые даже в вечернем освещении, налитые силой плечи, почувствовал решимость настоять на своем. Но все-таки сделал еще одну попытку:

— Дождь, дорога скользкая, видимость…

— Вылезай!

Еще по дороге сюда Костя понял, что на обратном пути Анатолий захочет сам повести машину. Так уже бывало не раз, и большой проницательности тут не требовалось. И теперь, когда тот натолкнулся на сопротивление водителя да еще рядом была Таня, слышала их разговор… Нет, подумал Костя, его уже ничто не остановит. Прошел тот миг, когда Анатолий мог отказаться от своей затеи легко и беззаботно, когда он мог шутя упасть на заднее сиденье, посадить рядом Таню и вообще забыть и о дороге, и о машине, и о Косте.

— Чему вы учите молодых водителей? — попытался пошутить Костя.

— Да? Действительно, — неожиданно сдался Анатолий. И сел на заднее сиденье. — Пусть будет по-твоему. Но я не хочу, чтобы Таня сидела рядом с тобой. Мне это не нравится. Меня охватывают тревога, сомнения и другие нехорошие чувства, когда я вижу вас рядом, впереди… Я кажусь себе позабытым и позаброшенным. Мне горько, вы не поверите, но я плачу…

— Ты же знаешь, что я люблю сидеть впереди, — сказала Таня, не оборачиваясь.

— Да? — переспросил Анатолий. — Ну, тогда другое дело, оставайся там, где сидишь. Не возражаю. Уж если говоришь, что любишь…

— Люблю ездить, — холодновато поправила Таня.

— Кстати, у тебя тушь растеклась по щекам… Глядя на тебя, можно подумать все, что угодно… Стоило тебя отпустить на полчаса, и вот нате вам — сидеть рядом не хочет, говорит сурово, водитель ведет себя дерзко, непочтительно, приказы не выполняет… Да еще эта тушь… Будто кто-то целовал тебя прямо в глаза…

Не отвечая, Таня вышла и, хлопнув дверцей, быстро пошла к ресторану. Через несколько минут она вернулась умытая и посвежевшая. И снова села впереди, рядом с Костей.

Машина, описав полукруг по площади, уже готова была свернуть к трассе, но Анатолий положил руку Косте на плечо.

— Погоди, парень. Давай снова к подъезду. Курево надо взять. Не в службу, а в дружбу, сходи в ресторан, возьми… Деньги есть?

— Найдутся.

Вернувшись, Костя увидел, что Анатолий сидит за рулем. И не удивился. Еще там, в ресторане, покупая сигареты, он догадался, зачем Анатолию понадобилось посылать его за куревом.

— Вот так с вами надо! — довольно рассмеялся Анатолий. — Садись, а то автобусом придется добираться. Да и автобусов, похоже, уже не будет.

Таня не произнесла ни слова. Она вообще не вмешивалась в отношения начальника с водителем. С Анатолием разговаривала так, будто Кости и не было в машине, а с Костей — только когда рядом не было Анатолия. Это устраивало всех, и никто не пытался нарушить установившийся порядок.

Остались позади огни аэропорта, и уже через несколько минут машина мчалась по мокрой мерцающей трассе в полной темноте. Только зыбкий свет фар позволял держаться дороги. Дождь не прекращался, и «дворники» едва успевали разгребать в стороны потоки воды. Продрогнув, Таня надела куртку, подняла стекло. В машине стало тише, дождь отдалился, а сидевшие в машине стали словно ближе друг к другу.

— Смотри, шофер, как надо водить машину! — сказал Анатолий, глянув на Костю в зеркало. В продолговатом овале Костя увидел полные решимости глаза, шалую улыбку, даже от сильных плеч Анатолия, от его затылка, казалось, исходила какая-то веселая злость. Видно, что-то произошло у них с Таней в ресторане, подумал Костя. И она раньше вышла, и он вот гастроль дает, успокоиться не может. После поворота, когда машину чуть было не выбросило на обочину, Костя не сдержался.

— Три с минусом, — сказал он негромко, будто про себя.

Не отвечая, Анатолий прибавил скорость. Приближаясь к городу, он обогнал полуночный автобус, набитый спящими пассажирами, сделал несколько сносных поворотов, почти не сбавляя скорости, проскочил железнодорожный переезд. Все-таки трезвым он водил неплохо, но как-то любительски красуясь. Как иногда перед зрителями принимает позы вратарь — ему мало отбить мяч, он еще должен взять его в прыжке, перевернуться в воздухе, покатиться по траве…

— Не скупись, Костя, не надо скупиться… Для друзей. Что я вам, ребята, хочу сказать… Можно? — Анатолий игриво толкнул Таню плечом. — Можно поделиться наболевшим? А то какие-то вы смурные сидите. Будто затеяли что-то, да никак удобный момент не выберете… Так поделиться?

— Поделись.

— Да? — Анатолий подозрительно покосился — Таня ответила, видимо, не так, как ему хотелось. Помолчав, он решил продолжить: — Так вот… Каждый человек должен иметь призвание…

— Смело! — бросила Таня.

— Смешно, да? Думаешь, обалдел Анатолий от выпитого… Ни фига. Я говорю не о тех, кто споет лучше всех, спляшет, стишок сложит или чего-то там кого-то там изобразит — на это высокое искусство я не покушаюсь. Если вот Костя, водитель наш, большой в своем деле мастак, то честь ему и хвала! И грамоту я ему к празднику вручу, и премию пожалую…

— Премия — это хорошо, — обронил Костя.

— Я не об этом!

— Так о чем же ты? — раздражаясь, спросила Таня.

— Скажу, не погоняй… Или торопишься? Не знаю, куда тебе торопиться… Меня вон жена ждет, все глаза проглядела, Костю родители дождаться не могут, чтоб узнать, как начальство веселится… Но Костя им об этом не рассказывает, а если б рассказал, то давно бы уже на бульдозер перешел, верно, Костя?

— Мне и на бульдозере было бы что рассказывать, — усмехнулся Костя.

— Да? Тогда не будем… Так вот, Таня, все, кто может тебя ждать, здесь, в машине. Только мы с Костей — верные поклонники и воздыхатели, только мы — твои верные телохранители… Верно, Костя?

— Нет! — ответ прозвучал неожиданно резко. — Поклонник и воздыхатель — это в основном я. А уж телохранитель скорее вы, Анатолий Васильевич.

— Вон ты как… Не возражаю. А ты, Таня, не возражаешь, чтобы я был постоянным твоим телохранителем? Или, скажем, хранителем твоего тела. А?

— Это и есть наболевшее?

— О! Я и забыл… Заветным делюсь, цените! Что я хочу сказать… Каждый человек, я имею в виду не только нас троих, но и всех, кого мы знаем, кто знает нас, кого мы любим и кто любит нас, — Анатолий легко подтолкнул Таню локтем, — кто в чем-то на нас надеется и на кого надеемся мы… мы все должны приносить пользу.

— Сам догадался? — спросила Таня. Что-то произошло с ней сегодня — она все время старалась подковырнуть Анатолия, поставить под сомнения его слова, его самого, положение, которое он занимал.

— Не спеши хихикать, Таня. Мы должны приносить пользу своим близким, родным, любимым. Я говорю вам это как начальник строительного управления. А как частное лицо добавлю: главное — не ваша работа, не ваши обязанности и ваших душ прекрасные порывы… Главное — смежная специальность.

Дождь прекратился, и мокрый асфальт холодно поблескивал в лучах сильных фар. Встречная машина издали начинала мигать, предлагая убрать дальний свет, чувствовалось, что водитель там нервничает и злится. Анатолий усмехался, переключать на ближний свет не торопился, но в конце концов все-таки гасил слепящие лучи, и машина темной гудящей массой проносилась мимо.

— Есть у нас в гараже вахтер… Костя, ты знаешь Петровича? Казалось бы, пустой человечишко, трезвым его можно увидеть, если уж очень повезет… Я его наказываю? Нет. Никогда. Я его поощряю. «Все пьешь, Петрович?» — спрашиваю. Это чтобы он не думал, будто обманул меня и я не заметил, что он пьян с утра. И опять же чтоб ценил мое расположение. Я не гоню его с работы, не объявляю выговор, чертовой зарплаты не лишаю.

— Что же ты так о зарплате-то? — усмехнулась Таня.

— Я же о тринадцатой! — расхохотался Анатолий. — Так вот, владеет Петрович второй специальностью. Если нужен столик в ресторане на два места, на три, на десять, а податься некуда — иди к Петровичу. Все устроит. Даже такой, как сегодня… Хороший был столик, да, Таня? И в уголке, и под отдельным фонариком, и официант не совсем уж отвратный… Сын у Петровича при этом деле. И пожалуйста — ценят его, любят, начальство балует.

— Повезло тебе в жизни, Толя! — сказала Таня. — Завидую!

— А есть у меня сосед, алкаш, лечился не то пять, не то десять раз… — Анатолий не пожелал услышать издевки. — Я искренне уважаю его, не поленюсь на дороге подобрать, на личной машине к порогу доставить. Верно, Костя?

— Было дело.

— У этого моего соседа прекрасная смежная специальность — на любой поезд он достанет билет ровно за пять минут. Когда все трестовское, комбинатовское начальство мечется, высунув языки, звонят, клянчат, что-то там кому-то сулят, бегают за броней в самую нашу высокую инстанцию, — оторвав руки от руля, Анатолий ткнул указательным пальцем вверх, — а им говорят, что, мол, хотя билеты и есть, да не про вашу честь, — я поступаю просто — я звоню своему соседу Коле и говорю… Так, дескать, и так, нужны два билета в купейном вагоне, нижние полки, сегодня, на девятнадцать ноль-ноль. Что мне отвечает Коля? Думаете, обещает узнать, заверяет, что постарается?.. Нет, он говорит так… Анатолий Васильевич, в седьмой кассе на ваше имя лежат два билета, вагон купейный, места нижние, советую не опаздывать, поскольку не исключено, что еще у кого-то окажутся билеты на эти же места, приходите пораньше, Анатолий Васильевич.

— Повезло тебе с соседом, — повторила Таня, не отрывая взгляда от дороги.

— Ничуть! — Анатолий покачал головой. — У всех у нас есть хорошие соседи. Надо только помнить, не лениться поздравлять с праздниками, надо знать, когда у них день рождения, как зовут ребеночка… Чтобы и они не забывали свою смежную специальность, совершенствовали ее, осваивали бы новые специальности… Вот так, ребята, вот так.

Показались огни города. Они выглядели необычно маленькими и редкими. Но с каждым километром наливались силой, становились ярче, многочисленнее.

— Я вот все думаю, — заговорила Таня, — за какую смежную специальность ты меня балуешь?

— За основную, Таня! — воскликнул Анатолий, будто ждал этого вопроса. — Тебе смежная вовсе и ни к чему!

— Моя основная специальность — чертежница.

— Ошибаешься. Ты — красивая женщина, Таня. Это главное. Это много, Таня. Это так много, что дай тебе бог управиться только с этим богатством.

— Боюсь, это что-то смежное.

— Боишься? Смежное или основное — все равно бояться не надо. Оно у тебя есть, и хорошо. Не надо прятать свое богатство от друзей. — Анатолий положил руку Тане на плечо. — Ты меня поняла? Вот и хорошо. Надо щедро, не скупясь, дарить друзьям радость, счастье, утеху… Это куда важнее и ресторанных столиков, и железнодорожных билетов. А друзья всегда найдут, чем порадовать тебя, можешь в этом не сомневаться. Вот за что мы не выпили с тобой в ресторане, так это за наши смежные специальности… Ну, ничего, наверстаем. А? Наверстаем?

— Как получится. — Таня повела плечом, стараясь сбросить тяжелую руку Анатолия.

— Не надо, Таня, стремиться уходить от своих друзей, от их объятий. Освобождаясь от друзей, обретаешь не свободу, а нечто совершенно другое.

— Что же я обретаю?

— Зависимость. Ты становишься зависимой от обстоятельств, жизненных невзгод, попадаешь в плен к другим людям, а они оказываются не столь хороши, как хотелось бы, не столь хороши… Ты вдруг обнаруживаешь однажды, что у них многовато требований, капризов, желаний, что у них маловато возможностей, да и нет большого желания бросить к твоим ногам даже то, что у них есть… Поверь мне, Таня, очень мало людей, способных пожертвовать хоть чем-нибудь ради ближнего. Да что там ближнего… Даже ради любимой девушки. Даже на девушках экономят, отделываясь губной помадой, шоколадкой и ножницами для ногтей.

— А чем отделываешься ты?

— Я ничем не отделываюсь. Я вообще не отделываюсь. Я говорю: бери меня, я весь твой. Разве ты этого не знаешь? Молчишь. Значит, знаешь. И не надо дразнить меня… Зачем? Тем более что я не отвечаю, хотя мог бы…

— Прости.

— Да ладно, чего уж там… Как идем? Нет, не зря я два года за баранкой отсидел, не зря. Скажите, что неплохо вожу, не скупитесь!

— Ну что ж… четыре с плюсом, — начал было Костя и тут же вскрикнул: — Осторожно!

Но было поздно.

* * *

Все произошло за несколько секунд — визг тормозов, толчок, отчаянный крик Тани, короткий мат Анатолия. Когда машина была метрах в сорока от перекрестка, из-за угла вышел человек в светлом плаще. Ослепленный ярким светом фар, он остановился посередине дороги, как раз на осевой линии, ожидая, пока приближающиеся фары пронесутся мимо. Но машина мчалась прямо на него, и Анатолий не мог ничего с ней поделать. Оглянувшись, Костя увидел, что человек лежит, свернувшись калачиком, а из-под его головы вытекает, набирает силу струя крови.

Выскочив на обочину под деревья, машина остановилась, но Анатолий дал задний ход, и ни Костя, ни Таня не успели опомниться, как были уже в сотне метров от перекрестка. Только теперь Анатолий показал, что он действительно умеет водить. Повороты, набор скорости, торможение — все это он проделывал, не задумываясь. Наконец, оказавшись едва ли не в противоположном конце города, он свернул в тихий переулок и выключил мотор.

Где-то на вокзале орали маневровые тепловозы, пролетел самолет со стороны аэропорта, тот самый, на который Анатолий приглашал Таню, из-за домов слышался свист пара в котельной. На крышу машины падали редкие тяжелые капли, но это был уже не дождь — капли срывались с листвы. Все молчали, словно ждали, не покажется ли погоня, не появится ли в конце переулка милицейская мигалка.

— Так, — протянул Анатолий, — влипли мы, ребята… Ох, крепко влипли… Не знаю даже, как дальше жить будем… А, Костя, что скажешь?

— Если бы только наезд…

— А что же, по-твоему, еще было?

— Дело в том, что…

— Да хватит тебе выть! — резко обернулся Анатолий к Тане. — Что еще было? — спросил он у Кости.

— Первое — сбили человека. Скорее всего насмерть. И потом… удрали. Первое можно как-то объяснить… Плохая погода, скользкая дорога, вина самого пешехода… Он вышел на дорогу в неположенном месте… А второе… Вроде бы того, что…

— Нас кто-нибудь видел?

— Вряд ли. Дождь, время позднее…

— Сзади шла машина, — сказала Таня.

— Да? — удивился Анатолий. — Не помню… Значит, они уже там. Нам бы его в сторону оттащить, на обочину… Нашли бы только утром, когда рассветет… А там ищи-свищи… Эх, оплошали! — Он ударил кулаком по коленке. — А теперь любая машина остановится — прямо посреди дороги остался! Ну что, Костя, милиция уже знает?

— Минут через десять-пятнадцать будет знать. У них это налажено. Водитель позвонит в «Скорую», врач обо всем доложит дежурному, тот сообщит начальству, выезжает группа… На все это уйдет самое большее полчаса.

— Таня! Заткнись уже наконец. Думать надо! Думать! Думать! Тебе-то ничего не грозит! Или ты нас уже оплакиваешь?!

Костя вдруг поймал себя на том, что чувствует грозящую ему опасность. А исходит она от Анатолия. Во всех его криках, вопросах, уточнениях ощущалась явная направленность — водитель Костя, и за все, что произошло, отвечать ему. Вжавшись в угол заднего сиденья, Костя смотрел в тяжелый затылок Анатолия и ждал. Что-то подсказывало ему, что сейчас начнется самое важное.

— Может быть, мне лучше уйти? — спросила Таня.

— Сиди, — сказал Анатолий. — Костя! Я тебя слушаю!

— Он остановился на осевой линии. То есть сделал лучшее в его положении. Мы осевую линию пересекли… Это уже само по себе нарушение.

— Дождь! — резко сказал Анатолий. — Никому не известно, пересекал я линию или не пересекал!

— Перед наездом вы начали тормозить. Значит, на асфальте остались полосы от колес. Дождь их не смоет. Во всяком случае, до утра они продержатся. Тем более что на участке остановят движение. По этим полосам нетрудно представить все, что произошло.

— И что же произошло?

— Машина превысила допустимую скорость, потеряла управление и сшибла человека. Хотя это можно объяснить плохой дорогой, ночными условиями, ограниченной видимостью и так далее.

— Я не превышал допустимую скорость. Там стоит ограничительный знак — девяносто километров. Так мы и шли.

— Мы шли под сто.

— А я говорю — девяносто. И никто не мешает мне сказать — семьдесят.

— Водитель должен идти с такой скоростью, которая позволяет ему управлять машиной, — проговорил Костя без выражения. — Если машина становится неуправляемой, значит, скорость превышена. Даже если вы давали двадцать километров в час.

Анатолий мощно повернулся всем корпусом к Косте, но, не увидев его в темноте, включил свет.

— А свет бы убрать, — сказал Костя. — Улица пустая, у некоторых бессонница, стоят у окон, на балконах, курят… И вдруг вспыхивает лампочка в машине, там сидят люди, о чем-то судачат, от кого-то прячутся…

Анатолий послушно выключил свет, но то, что он вынужден был подчиняться водителю, выполнять его указания, разозлило его еще больше.

— Если ты думаешь, что виноват здесь я один, то ошибаешься. Понял? Водитель — ты!

— Конечно, — согласился Костя. — Водитель — я. А вы — начальник управления. А Таня — наша общая знакомая. Я все правильно понимаю?

— Кроме одного. Таня — не наша общая знакомая. Она — моя знакомая. Усек?

— Как скажете, Анатолий Васильевич. С Таней мы разберемся.

— Нет, ты не будешь с Таней разбираться. С Таней все ясно. Мне, во всяком случае.

— Пусть так… И все-таки нам не нужно было удирать.

— Что же ты раньше молчал?

— Вы у меня не спрашивали…

— Знаешь, хватит юлить! Отвечать будем оба. Я не собираюсь уходить в сторону… Хотя и мог бы. У меня вон свидетель. — Анатолий кивнул на Таню. — Если понадобится, она подтвердит, что за рулем сидел ты. А, Таня? Ведь Костя сидел за рулем, верно? И надо же, не справился с управлением, хотя и не пил. Такой опытный, осторожный водитель! Как бывает, а!

— Я была пьяна, в машине спала и ничего не видела.

— Ты же не пила!

— Пила. И очень много. Прямо не знаю, что на меня нашло.

— Что ты несешь?!

— Пила, — повторила Таня. — Я пила, когда ты выходил в вестибюль звонить своей жене. Когда ты говорил ей, что не успеваешь вовремя приехать домой. Когда ты просил ее не сердиться, посылал ей по телефону поцелуи и желал спокойной ночи. Все это время я беспрерывно пила.

— Ну, ребята, вы даете! — озадаченно воскликнул Анатолий. — Не ожидал я от вас такой прыти… Все понятно… Жить-то хочется… Грамотные стали, слышат, видят, выводы свои нехорошие делают, а ты, как дурак, все думаешь, что с простаками дело имеешь… Молодец, Танюха! Одобряю. Так и надо. Растешь прямо на глазах. Общение со мной не проходит для тебя без пользы. Если так и дальше пойдет…

— Кончай трепаться, Толя!

— Даже так… Ладно, замнем. Я же сказал, что не собираюсь уходить в сторону. Ты у нас на особом положении, мы должны тебя беречь. А, Костя? Мы оградим ее от всех неприятностей для будущих наших счастливых дней. Ей вообще необязательно присутствовать в этой истории. Согласен?

— Пусть так.

— Это уже кое-что… Сделаем вот что… Ты, Костя, садись за руль и вези Таню домой. А я доберусь своим ходом. — Анатолий распахнул дверцу, вышел, зябко оглянулся по сторонам, решая, в какую сторону удобнее направиться. Костя и Таня остались в машине. — Ну, что вы там? — наклонился Анатолий.

— Везти Таню домой далековато, — проговорил из темноты Костя. — Мелькать на всех перекрестках с разбитой фарой…

— А с чего ты взял, что она разбита? — Анатолий прошел вперед, осмотрел одну фару, наклонился ко второй, присел перед ней на корточки, вернулся в машину, с силой захлопнул дверцу. — Оказывается, удар был того… Серьезный удар… Если такое с фарой, то можно себе представить, что с тем типом…

— Ему конец, — сказал Костя.

— Да, скорее всего, — согласился Анатолий. — Тогда сделаем иначе. Таня идет домой пешком, я тоже добираюсь на своих двоих, а ты отгоняешь машину в гараж.

— Там меня уже ждут.

— Ты что, совсем от страха ошалел? Прошло пятнадцать минут! Что же, они уже успели…

— Прошел час. Пятнадцать минут мы только сюда добирались. В городе черных «Волг» не так уж много. И потом… Впутывать вахтера, механиков…

— Хорошо. Отгони машину к себе домой. Думать будем утром. Таня, пошли.

Таня не пошевелилась. Она ждала, что скажет Костя. Решения Анатолия оказывались слишком поспешными, слишком простыми.

— Не могу я сейчас вести машину. Я еще кого-нибудь задавлю.

— Не думал я, что ты окажешься таким слабаком! — воскликнул Анатолий, но его слова никого не задели.

— Дело не в слабости. Получается, что мы все перепугались и просто разбегаемся. Так не годится.

— Что ты предлагаешь?

— Разберемся сначала с Таней.

— Я пойду, Костя? — спросила Таня, обернувшись.

— Доберешься?

Не отвечая, Таня вышла из машины, осторожно, стараясь не шуметь, закрыла дверцу, подняла капюшон и, не оборачиваясь, почти бегом направилась к мерцающему в темноте проспекту. Она легко проскользнула под фонарем, перепрыгнула через лужу, но неудачно, и пошла, уже не выбирая дороги.

— Хитра баба, а? — сказал Анатолий. — Была пьяна, ничего не видела, злодеи напоили… И взятки гладки. Ничего, вспомнит, касатка, все вспомнит. Никуда не денется.

— Что вспомнит?

— Да это я так… К вопросу о девичьей памяти. Что будем делать?

— Поехали ко мне.

— Ну что ж, ты меня достаточно повозил, теперь я тебя покатаю. Странные дела происходят… То ты уговаривал меня не садиться за руль, теперь сам не хочешь вести… Что-то за этим стоит, а?

— Наверно, — ответил Костя, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно безразличнее.

Анатолий пристально посмотрел на него, но ничего не сказал. Молча сел за руль, развернул машину и, стараясь не выезжать на освещенные улицы, проехал в старую часть города. Начавшийся было дождь опять прекратился, и он выключил «дворники» — в них не было нужды. Загнав машину в длинный просторный сарай и выключив мотор, он повернулся к Косте.

— Ну что, отпустило?

— Не знаю… Какое-то оцепенение. — Перед глазами Кости все еще стояла недавняя картина, увиденная из машины: мокрый асфальт, свернувшийся человек в светлом плаще и в стороне туфля, наполняющаяся дождевой водой. Опершись о дверь сарая, он прижался затылком к холодной скобе и поднял лицо.

— Похоже, что и мне не лучше. — Анатолий встал под навес, услышав, как дождь опять зашелестел в листве, застучал по железной крыше сарая. — Машина остается?

— Пусть…

— Здесь ее не скоро найдут.

— Нас найдут. А мы уж приведем их сюда, покажем и где машина, и что с ней.

— А не отправить ли тебя куда-нибудь в командировку?

— Не получится.

— Почему? Документы оформим вчерашним числом, а? Там тебя и починят, и покрасят…

— Меня из города не выпустят.

— А может, попытаешься?

— Все уже перекрыто, Анатолий Васильевич. Нас ждут на всех постах области.

— Да… Ну ладно. Я пойду? — спросил Анатолий. — К девяти буду в управлении. Там и встретимся.

— Если ничего раньше не произойдет, — пробормотал Костя.

Анатолий неловко поднял куцый воротничок плаща и, сунув руки в карманы, вышел со двора. А Костя попытался представить себе, что сейчас делается в городе. Пострадавший доставлен в больницу. Вряд ли он остался жив, учитывая скорость и те повреждения, которые остались на машине. Скорость была под сто… Это тронуться надо, чтобы в такую погоду по такой дороге давать сто километров. Ошалел Анатолий, ошалел. Что-то у него там с Татьяной произошло… Ну ладно, разберутся. Позади шла машина, на перекрестке она была минут через пять. Того бедолагу подобрали, отправили в больницу. Дежурный врач звонит в милицию. Значит, оперативная группа уже там, на месте. Замерили след, сфотографировали отпечатки шин… Марка машины установлена, цвет тоже. Наверняка на плаще, на брюках остались следы краски… Откуда может ехать черная «Волга» в это время по этой трассе? Конечно, аэропорт. Как бы там ни было, а именно аэропорт они заподозрят в первую очередь. И будут правы. Опросят грузчиков, официантов, буфетчицу… И сразу выйдут на нас, мимо нас они просто не смогут пройти. Такси, частные машины отпадают. Остается десяток машин, и среди них эта вот, персональная. Да, боюсь, и Анатолия с его Татьяной они знают, не первый раз… А пара заметная, тем более не пассажиры, это тоже сразу видно. Все ясно — к началу рабочего дня в управлении надо ждать гостей…

* * *

Костя успел заварить чай, поджарил колбасу и уже собирался сесть за стол, как услышал частый стук в окно. Обернувшись, он увидел смазанное лицо Анатолия. И не удивился, словно ждал, что тот вернется. Не мог этот вечер закончиться вот так легко и просто — слишком много неясностей осталось, слишком много вопросов повисло в воздухе.

— Заходите! — Костя приглашающе махнул рукой, показал на чайник.

— Нет. — Анатолий покачал головой и тоже махнул рукой. Выходи, дескать, сам, здесь удобнее.

— Тоже верно, — согласился Костя. Он выключил газ, с сожалением посмотрел на свой ужин, набросил куртку и, погасив свет, вышел.

Вода стекала с навеса прямо на голову Анатолия, на плечи, похоже, лилась за воротник, а он то ли не замечал холодных струй, то ли нарочно встал под этот душ. Уже не было в нем обычной напористости и превосходства. На пороге топтался обычный парень тридцати с лишним лет с поднятым воротником и неуверенной улыбкой.

— Не помешал? — спросил он, и Косте стало неловко, будто Анатолий сам уступал свое первенство, но уступал как-то униженно, прося снисхождения.

— Как не помешали, Анатолий Васильевич! — проговорил Костя, не торопясь принимать новые условия. — Даже поесть не успел. Вам легче, говорят, неплохое мясо подают в аэропортовском ресторане?

— Это только говорят, — поморщился Анатолий, услышав про аэропорт, ресторан, ужин, закончившийся так неудачно.

Они прошли к маленькой круглой беседке, стоявшей посредине двора, сели на скамейки у противоположных сторон. Костя поднял руку над головой, нащупал выключатель. Вверху вспыхнула маленькая желтоватая лампочка. Со стороны можно было подумать, что в беседке разговаривают двое припозднившихся приятелей, которых дождь загнал в это неуютное место.

— Ну что… Не обойдется? — спросил Анатолий, помолчав.

— Вряд ли… Скорость была слишком большая.

— Откуда он взялся, ума не приложу!

— Из-за угла вышел. А когда на середине дороги оказался, его ослепило. У него, похоже, с глазами неважно, он же в очках был…

— Когда ты успел все заметить?

— Да, в очках, в берете, светлом плаще, с портфелем под мышкой. Что-то ценное было там для него… Бумаги, записи, книжки…

— Деньги, — подсказал Анатолий.

— Нет, он не из денежных. Стоптанные туфли, бахрома на штанах…

— И это увидел?!

— Мы рядом проехали. Он сделал самое разумное — остался стоять на осевой. Будь скорость поменьше, можно было легко проскочить… Дорога свободная, встречных машин нет…

— Да я бы и на этой скорости проскочил! — подхватил Анатолий. — Асфальт мокрый, а в этом месте он, кажется, еще и новый, жирный… Ах, как нехорошо, как паршиво все сложилось! Что бы нам придумать, а, Костя?

— Нас видели в аэропорту…

— Откуда им знать, что наши следы нужно искать именно там?

— Трасса. Человек сбит машиной, которая шла со стороны аэропорта. Как раз после восемнадцатого рейса. Ко мне грузчик подходил, прикуривал, мы с ним немного поболтали…

— О чем?

— Да ни о чем! Взял сигаретку, спросил, кого жду…

— А ты?

— Сказал — начальника жду. — В этом месте Костя понял вдруг, что он не может быть до конца откровенным, он вспомнил, что вроде сказал об Анатолии больше. Да, он, кажется, назвал его начальником стройуправления…

— Он больше ничего не спрашивал?

— Про духи спросил… Хорошими, дескать, духами в машине пахнет.

— Ну?!

— Я сказал, что пассажирку подвез, — соврал Костя. — Господи, Анатолий Васильевич! Да вы в ресторане были едва ли не единственным… Официанты наверняка запомнили вас еще по прошлым приездам.

— Слушай, Костя, да у тебя не голова, а машина! Тебе в милицию надо идти работать.

— Шофер потому что… Что сказать, Анатолий Васильевич… Они уже знают, что это была черная «Волга».

— Неужели допрут?

— Тут много ума не надо.

— Слушай, Костя. — Анатолий присел рядом, понизил голос. — Виноват, конечно, я, тут ничего не попишешь… Похоже, придется распрощаться и с работой, и со свободой, и с… В общем, со многим. Для меня эта история — конец… Давай поговорим серьезно. Ты и я. И между нами никого. Ни парня в плаще, ни девушки в куртке… Возьми эту историю на себя!

— Не понял! — отшатнулся Костя.

— Не надо, — поморщился Анатолий. — Ты прекрасно все понимаешь. До тебя доходит раньше, чем до меня. Возьми, Костя! Вроде за рулем сидел ты, а мы с Таней утверждаем, что человек тот неожиданно выскочил из кустов, чтобы перебежать через дорогу, что остановить машину не было возможности. Самое большее, что тебе грозит, — лишат прав. Но это я улажу. Переведу слесарем, механиком, кем хочешь. В деньгах ты не потеряешь, скажу больше — выиграешь, даже если… В общем, настолько выиграешь, что можешь год-два не работать.

— Мне нельзя не работать, в тунеядцы запишут. Да и пенсию надо зарабатывать.

Костя молча ходил по беседке, останавливался, глядя на струи воды, падающие с крыши рядом с его лицом, присаживался.

— Ну что, Костя? — обернулся Анатолий.

— Знаете… Не могу.

— Почему?

— Не знаю. — Костя беспомощно улыбнулся. — Жить хочется.

— Послушай, ты чего-то не понимаешь… Повторяю: ты ничем не рискуешь. Даже если лишат прав, ты только выиграешь — я слов на ветер не бросаю. Ты это знаешь. Знаешь?

— Да.

— Права вернут через месяц-другой… Любая машина — твоя, ремонт в первую очередь. О запчастях и думать забудешь… Захочешь повыситься — никаких проблем. В пределах моих возможностей, конечно. Ну? Согласен?

Костя молчал.

— Ведь не умышленно же я его сбил!

— Анатолий Васильевич, вы не подумайте только, что я торгуюсь… Все это не кончится через день, когда меня лишат прав, не кончится через три месяца, когда мне их вернут… И через год, когда я буду первым человеком в вашем гараже, все это будет продолжаться. Сегодняшняя ночь еще долго протянется… Во всяком случае, для меня. И все это время быть убийцей… Наверное, я смог бы соврать, взять на себя вину, выручить друзей или, простите, любимого начальника… Но я не смогу жить убийцей. А вы мне предлагаете именно это… Не смогу, Анатолий Васильевич. Вы понадеетесь на меня, а я подведу.

— А если откровенно?

— Если откровенно, то и не хочу. Вы говорите о запчастях, правах, о том, что в деньгах я здорово выиграю… Но ведь все это летит к чертовой матери от одного вопроса следователя.

— Какого вопроса? — быстро спросил Анатолий.

— Не знаю. — Костя пожал плечами. — И никто не знает. Ведь не можете вы сейчас предугадать все вопросы, выводы экспертов, решения суда… Но неожиданности будут.

— Конечно, я мог бы во всем признаться… — проговорил Анатолий раздумчиво, — но дело в том, что я пьян. Вообще-то я никогда не был трезвее, чем сейчас, но выпивку они усекут. Им достаточно запаха. Во в какой дыре оказался — от запаха все зависит!

— Анатолий Васильевич, я бы вам посоветовал…

— Советуй кому-нибудь другому, Костя, ладно?

— Понимаете, я в любом случае оказываюсь виновным. Моей машиной сбит человек. Я доверил руль пьяному. У меня нет даже путевки на эту поездку. Я совершил преступление, просто выехав из гаража. А если при этом еще и человека сбил…

— Да? — переспросил Анатолий с таким выражением, будто услышал нечто новое. — Что же делать?

— Надо идти в милицию.

— Кому?

— Вам.

— Ты что, за дурака меня принимаешь?

— Иначе мне самому придется пойти туда. Пусть не сейчас, но утром я обязан это сделать. Иначе получается, что я прячусь, скрываюсь. А это еще одна статья, еще одно нарушение… Мы с каждым часом вязнем, Анатолий Васильевич! Мы в трясине и медленно погружаемся все глубже.

— Давай выбираться!

— Не возражаю… Но ведь карабкаться на плечи друг другу… это не выход.

Некоторое время они молчали.

Шумел дождь, стучали капли по пластиковой крыше беседки, прошла поздняя электричка, где-то за домами долго и истерично лаяла собака. И Анатолий, и Костя за это время не произнесли ни слова, но что-то происходило в них, зрели какие-то доводы, обоих охватывало чувство беды и неотвратимости наказания.

— Видишь ли, Костя… — заговорил Анатолий. — Мы можем, конечно, посудачить о том, а что такое хорошо, что такое плохо… Мы все частенько этим занимаемся и очень нравимся себе в такие моменты… Но время от времени происходят события, когда важно поступить так или этак. А все разговоры оказываются в конце концов просто колебанием воздуха. Я недавно распинался насчет смежных специальностей… Все это пьяный треп. Но за этим кое-что стоит, Костя… Мы можем дружить, можем ссориться, завидовать, ненавидеть друг друга, но наступает однажды минута, когда наши обычные отношения теряют всякую цену. Остаешься ты и твой поступок. И весь ты в этом своем поступке, и вся твоя жизнь, и кем был, и кем будешь. И с кем будешь.

— И даже кем буду? — усмехнулся Костя.

— Конечно. Собственно, будущее и состоит из наших сегодняшних решений… Кем мы войдем в будущее, с кем мы туда войдем, от кого откажемся, через кого переступим… Это происходит каждый день. Со всеми, Костя, со всеми… Сегодня я попал под колеса. Завтра попадет кто-то другой. И на каждый день требуется мужество. И каждый день приходится чем-то жертвовать. Мы не приобретаем, нет, мы каждый день от чего-то отказываемся. Расстаться с женщиной, отказать отцу, помочь другу… Ничто не дается легко. Да, я оказался в преступниках… Я спасаюсь. Чего проще — пойти и сказать: виноват, судите. Суд разрушит мою жизнь, но ничего не добавит к наказанию… Меня посадят только для того, чтобы другим неповадно было. В назидание. Я уже наказан, и никакой приговор не ударит меня сильнее, чем эта вот ночка.

— Значит, если я возьму на себя наезд — хорошим буду, не возьму — плохим, да?

— Нет, Костя… Ты в любом случае останешься хорошим. Так что спи спокойно. Да, путевку я тебе оформлю завтра утром, поездка будет вполне законна. Причину придумаем, это несложно. Тебе даже пальцем никто не погрозит. Ты чист. Ты чист и непорочен, Костя. Иди, я оторвал тебя от ужина. Приятного аппетита.

Анатолий вышел из беседки и, не разбирая дороги, зашагал по проезжей части в сторону слабого сияния, висевшего над домами.

Через пятнадцать минут его догнал таксист.

* * *

Улицы были пустынными, редкие фонари почти не освещали дороги, из-под колес летели брызги, шины влажно шуршали по лужам. Запахнувшись в промокший плащ, Анатолий неотрывно смотрел на дорогу. Иногда он невнятно бормотал что-то, и водитель косился на него не то опасливо, не то усмешливо.

— Я смотрю, досталось тебе сегодня, парень, — обронил он.

— Досталось, — кивнул Анатолий. — Сильней не бывает.

— Женщина?

— Наверно, все-таки женщина… Хотя и мужики руки приложили. А с чего ты взял?

— Ну как… Ночь, дождь, такси, сам вроде трезвый… Да и едем на Садовую… Похоже, к женскому общежитию… А?

— Да, у входа остановишься. Подождешь?

— Подожду… Возить в третьем часу все равно некого, а счетчик будет работать.

— Я быстро, — сказал Анатолий, выходя.

Быстро не получилось. Пришлось долго стучать в запертые двери подъезда, подходить к окнам, возвращаться. Наконец в полумраке вестибюля показался вахтер. Он с подозрением всматривался в темноту, колебался, вредничал, не торопясь открывать двери, прикидывался, что не понимает, чего от него хотят.

— Открой, батя! Важное дело.

— Какое дело?

— Преступление! — гаркнул Анатолий, потеряв терпение, надеясь хоть этим словом расшевелить подозрительного старика. — Убийство! — Громыхнули запоры, и дверь открылась. — В двести шестнадцатой живет Татьяна Николаева. Позовите ее, пожалуйста. Она знает, что я должен прийти.

— Это которая недавно пришла?

— Она самая. Еще не спит, наверно.

— Что же мне, вот так всю ночь и шастать по этажам? — начал было ворчать вахтер, но Анатолий перебил его:

— Хорошо, я сам схожу.

— Сиди! — строго приказал старик. — А то еще за тобой придется идти… Попробуй потом вытащи тебя из комнаты… Знаем, насмотрены, наслышаны… Вас только пусти, вам только дай волю…

Анатолий сел в продавленное кресло. Однако ждать не пришлось. Через несколько минут спустилась Татьяна. Увидев Анатолия, она подошла, присела рядом в такое же кресло.

— А знаешь, тебе в халатике куда лучше, чем в этих ресторанных нарядах, — сказал Анатолий.

— Спасибо. Что-нибудь случилось?

— Так… Кое-что… Человека сшиб.

— Да? — переспросила Таня. — И что же?

— Да вот не знаю, как дальше быть… Подумал, может, ты подскажешь.

— Боюсь, что я в этих делах не сильна.

— А в каких сильна?

— Во всех остальных.

— Слушай внимательно. Ты должна мне помочь.

— Должна? Почему?

— По многим причинам. Потому что мы с тобой знакомы, потому что люди обязаны помогать друг другу, потому что нужно оставаться человеком, даже когда ближнему паршиво.

— А, тогда конечно. Так бы сразу и сказал.

— Есть только один способ нам всем выйти сухими из этой мокрой ночи. Нужно, чтобы за рулем сидел Костя.

— Но именно на этом он и настаивал в аэропорту.

— Это было давно. С тех пор многое изменилось. И мы все — ты, я, Костя — живем в другом мире, с другими законами, с другими обязанностями… Но и эти условия просуществуют недолго, к утру они исчезнут. И мы свалимся в…

— Я все понимаю, Толя. Чего ты хочешь?

— Чтобы за рулем сидел Костя.

— Усвоила. Дальше.

— А мы с тобой должны оказаться на заднем сиденье.

— Сядем на заднее, если ты не будешь хватать меня за коленки.

— Не сядем, Таня! Мы с тобой сидели на заднем! А хватал я тебя за коленки или не хватал — это уж ты решай сама. Как тебе будет удобнее.

— Мне удобнее, чтоб хватал. Только не здесь. Вахтер очень переживает.

— Договорились.

— Мне можно идти?

— Я пришел говорить с тобой не о коленках, хотя готов говорить о них когда угодно и сколько угодно. Но не в эту ночь. Костя сидел за рулем. Мы с тобой — сзади. И подтверждаем всем и везде, что было именно так.

— И чего добиваемся?

— Я остаюсь на своем месте.

— Начальником управления?

— Да. И ты остаешься на своем месте.

— Чертежницей?

— Ты остаешься моим самым лучшим, самым близким и самым любимым другом.

— Явное повышение? — улыбнулась Татьяна.

— Называй это как хочешь. Костя тоже остается на своем месте. Через три месяца, ровно через три месяца мы покончим с этой историей. Но мы в один голос должны подтвердить, что тот человек сам, понимаешь, сам неожиданно выскочил из кустов и попал под машину. Что в общем-то соответствует действительности. И все. Конец. Мы с тобой едем к морю. Хочешь — на месяц, хочешь — на два.

— И Костя едет с нами?

— При чем тут Костя?

— Ну как же… Ему тоже есть что забыть, есть что смывать морскими волнами.

— Что же ты ему предлагаешь смывать?

— Кровь.

Анатолий встал, прошелся по вестибюлю, постоял у входной двери, глядя на поджидавшее его такси, вернулся к Тане. Вахтер настороженно следил за каждым его движением. Анатолий сел на край кресла, взял руки Тани в свои ладони.

— Таня, постарайся меня понять… Мне нельзя признаваться. Они сразу поймут, что я выпил, это подтвердят официанты. И тогда я становлюсь преступником.

— Ты говорил с Костей?

— Да. Я только что от него.

— Что он тебе ответил?

— А! Не могу, говорит. Совесть у него завелась или еще что-то.

— Чего ты хочешь от меня?

— Чтобы ты согласилась помочь мне. Чтобы ты подтвердила…

— Что человека сшиб Костя?

— Да, — замявшись, ответил Анатолий.

— Но это же подло, Толя!

— Костя трусит. Боится, сам не зная чего.

— Если я правильно поняла, ты предлагаешь ему взять на себя преступление, а он не хочет? Ты предлагаешь ему сесть на скамью подсудимых, а он сопротивляется?

— Можно сказать и так, — поморщился Анатолий. — Хотя мне и не нравится, как ты все это изложила.

— Моя помощь должна свестись к тому, чтобы я оговорила Костю?

— Он не понимает, в чем наше спасение! Он не понимает того, что, если я сяду, ему никто уже не поможет. И тебе никто не поможет. Мы все становимся одинокими и беспомощными.

— Но почему ты…

— Когда тебе, Таня, было паршиво, я не спрашивал у тебя, почему, как, зачем… Когда ты не смогла поступить в институт, я не укорял тебя за плохое понимание математики, не выяснял, почему ты слаба в физике и как объяснить отсутствие у тебя знаний по химии. Я пошел и сделал. И тебя зачислили. И ты уже на третьем курсе. И у тебя все в порядке. Когда ты не могла найти себе жилье, я только спросил: тебя устроит улица Садовая, отдельная комната со всеми удобствами? Она тебя устроила. Если бы ты пришла ко мне после такой же кровавой истории, я не задавал бы лишних вопросов. Я вообще не задаю лишних вопросов. Может быть, это плохо, может быть, это не вписывается в твою нравственность, но, если человек просит помощи и у меня есть возможность помочь, я помогаю.

— Толя, скажи… Мы дружим или только и делаем, что расплачиваемся за услуги?

— Вот как ты понимаешь…

— А ты понимаешь иначе?

— Да, — кивнул Анатолий. — Иначе. Мне удалось кое-что сделать для тебя, когда еще не за что было расплачиваться. Я считаю, что и сейчас мне не за что с тобой расплачиваться. Или все-таки я задолжал?

— Извини. Ты слишком далеко продлил мой вопрос. Я не это имела в виду.

— Всего доброго, Таня. Рад был тебя повидать. Спокойной ночи. — Анатолий поднялся.

— Сядь. Вот так… Что я должна сделать?

— Если тебе трудно сказать, что за рулем сидел Костя, ты можешь уговорить его. Пусть это же скажет он сам.

— Думаешь, у меня получится?

— Получится. Он сохнет по тебе, Таня.

— Но тем охотнее он посадит тебя.

— Ты слишком плохо о нем думаешь. Нельзя так думать о человеке, — усмехнулся Анатолий. — Я ведь не думаю о тебе плохо.

— У тебя есть основания?

— При желании я мог бы их найти.

— Давай. Внимательно тебя слушаю.

— Может, не стоит?

— Отложим на потом?

— Мне бы не хотелось, чтобы это выглядело укором… Я не хочу, чтобы ты думала, будто я беру тебя за горло.

— А я не смогу идти к Косте, зная, что за спиной остался ты со своими обидами.

— Это не обиды.

— Тем более. Давай, Толя, выкладывай.

— Вторую бутылку коньяка заказала ты. После первой тебе показалось, что я недостаточно пьян. Я понимаю, что за этим стояло… После первой бутылки я чем-то был опасен, нежелателен… А после двух я уже ничего… собой не представлял… Ты знала, что я обязательно сяду за руль. Это же не первый раз… Ты бы не возражала, если бы я наехал на столб, свалился в канаву, слегка столкнулся с другой машиной… Тебе хотелось видеть меня поверженным. Конечно, ты не ждала ничьей смерти, ты и мне не желала зла. Но это случилось.

— Я предложила вторую бутылку, зная, что за рулем Костя. Ты передергиваешь.

— Но ты не возражала, когда он пошел в ресторан за сигаретами? Зная, что я воспользуюсь его отсутствием.

— Значит, я виновата?

— Мы все понемногу виноваты. Когда Костя после каждого километра выставлял мне оценку за вождение, ты знала, что он подзуживает меня. А он знал, что я увеличу скорость. Ты пойдешь к нему?

— Думаешь, это будет честно? — Таня поежилась в кресле.

— Честно? А что это такое? Поступить так, чтобы всем понравилось? Чтобы все встали и захлопали в ладоши? Почему я должен считать, что мнение толпы выше моего собственного? Я поступаю так или иначе, я отвечаю за свои поступки…

— Но ты как раз и не хочешь отвечать!

— Почему же… Я отвечаю перед самим собой, и только мне одному известно, каково мне… Я отвечаю перед тобой и Костей, перед людьми, на которых так или иначе влияют мои решения, поступки, мои ошибки. Да, сегодня я виноват. Но разве всем нам, разве всему человечеству будет лучше, если я сяду в тюрьму на несколько лет?

— Но человека сбил ты, сбил потому, что был пьян, превысил скорость, нарушил правила движения.

— Он тоже их нарушил. Вышел на дорогу в неположенном месте.

— Мы все выскакиваем в неположенном месте, а потом обижаемся, когда нас наказывают.

— Таня, ты знаешь меня лучше любого судьи… Скажи, хотя бы раз я вел себя грубо, нагло, безнравственно? Может быть, я вел себя пренебрежительно? Унизил тебя чем-либо, подвел, обманул, воспользовался твоей слабостью, зависимостью? Может быть, я приставал к тебе с чем-то недостойным, оскорбительным для тебя?

— Нет.

— Я сволочь?

— Нет. Ты не сволочь.

— Я хороший человек?

— Да, наверно, так можно сказать.

— Может быть, ты знаешь людей, с которыми я вел себя хуже, чем с тобой?

— Мне об этом ничего не известно.

— Ты пойдешь к Косте?

— Да. Я уговорю его. Но тогда… Понимаешь, Толя, тогда я вряд ли смогу называть тебя хорошим человеком.

— Чтобы остаться в твоих глазах хорошим человеком, я должен сесть в тюрьму?

— Дело не в этом, Толя… Мы уже не можем вести себя так, словно ничего не произошло. Понимаешь? Сейчас у нас с тобой совсем другие отношения, чем три часа назад. И мы с тобой другие. И Костя уже не просто водитель, он один из нас. А ты не только начальник управления, ты тоже один из нас. И я… Толя, мы знакомимся заново.

— Возможно, ты права. Скорее всего права. Мы поговорим об этом как-нибудь свободным вечерком… Если он у нас найдется. Но сейчас, именно в эти минуты, мне грозит опасность, и я делаю все, чтобы ее устранить. Да, с тем парнем произошло несчастье. Но беда стряслась и со мною.

— Толя… Я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

— Да брось! Все это пустяки!

— Я тоже так думала… Но это не пустяки. Вот тебя прижало, и ты тут же все мне припомнил, все перечислил, ничего не упустил… Повторяю — я искренне тебе благодарна. Но я бы не хотела, чтобы ты напоминал об этом каждый раз, когда во мне возникнет какая-либо надобность.

— Неужели ты думаешь…

— Подожди! — перебила его Таня. — Выслушай, потом этот разговор будет некстати. Я помню все, что ты сделал для меня. Можешь в этом не сомневаться. И о чем бы я с тобой ни говорила, как бы я с тобой ни поступила, я все учитываю, за все благодарю. Но это становится для меня тягостным. Я не могу постоянно носить в душе эту незатухающую признательность, я все время боюсь оказаться неблагодарной — сказав то, сделав то, посмотрев туда…

— Понял! Дальше!

— Спокойно, Толя. Я помню, что у нас мало времени. И не буду говорить слишком долго. Жизнь идет, Толя… И каждое утро мы встречаемся немного другими, мы меняемся… В лучшую ли сторону, в худшую, но меняемся… А твое благодеяние остается неизменным. И я чувствую себя заякоренной.

— Ты долго еще будешь колотить меня по темечку?

— Я хочу, чтобы ты понял… Я ведь не свободна в своих поступках. И сейчас я не могу поступить, как мне хочется. Я обязана идти и спасать тебя.

— Нет, Таня. — Анатолий опять поднялся. — Я освобождаю тебя от этой повинности. Если она так уж тебя угнетает, забудь о ней. Делов-то! — Он принялся поспешно застегивать плащ.

— Сядь! — сказала Таня. — Сядь… — Она взяла его за полы плаща и, потянув на себя, усадила в кресло. — Я говорю тебе это не для того, чтобы обидеть. Я не отрекаюсь от тебя, не пытаюсь поставить на место… Я просто хочу, чтобы ты меня понял, только и всего… Это ведь не слишком много… Да, я сейчас пойду к Косте. Но я хочу, чтобы ты знал: сделаю я это вовсе не для того, чтобы расплатиться с тобой. Если я нарушаю закон, то это я его нарушаю. Если я отдаюсь, то это я так решила, а вовсе не потому, что кому-то удалось взять меня за горло. Не бери меня за горло, ладно?

— Иди одевайся, — улыбнулся Анатолий. — Я буду в машине.

— Нас ждет машина? Ты был уверен, что я соглашусь?

— Я был уверен, что ты откажешься. А машина ждет меня.

— Ну хорошо. Я сейчас. — Таня поднялась и направилась к лестнице.

* * *

Таня и Анатолий расположились на заднем сиденье машины и словно растворились в темноте. Только изредка вспыхивающая сигарета Анатолия выдавала их присутствие. Некоторое время водитель ехал молча, на небольшой скорости, словно ожидая, что пассажиры что-то скажут, но, не дождавшись, сам подал голос:

— Куда едем-то?

— К Косте? — Анатолий, видимо, решил еще раз уточнить согласие Тани.

— Нет, — ответила она. — Сначала в больницу. В травматологию.

— Зачем? — отчужденно прозвучал вопрос Анатолия.

— Чтобы не наделать глупостей. Чтобы знать, что говорить, о чем говорить не надо, что принимать в расчет, а чем можно пренебречь. Чтобы все знать наверняка и поступать наверняка. Чтобы не предполагать и не строить догадки на пустом месте.

— Боже, боже! — простонал Анатолий. — А я-то, я, дурак старый, все думаю, что имею дело с простаками, учу жить, кривляюсь, как идиот… А случилось что-то серьезное, и оказывается, что я и есть самый тупой, самый перепуганный…

— Тебе везло в жизни, — сказала Таня. — Тебе везло. А ты считал, что все достигнутое — результат твоих усилий, твоего таланта, настойчивости… Это не так, Толя. В институте работают друзья твоего отца, они и мне помогли поступить… Конечно, это твоя заслуга, но ведь ты обратился к ним… И в трест, куда тебя направили после института, ты пришел не чужим человеком… Ты еще не сталкивался с настоящими трудностями… А вот когда ты один, когда друзья, если они есть, могут только посочувствовать, но уж никак не помочь, когда ты можешь надеяться только на себя, а заложить можешь только свою голову…

— Хватит, Таня, — жестко сказал Анатолий. — Я тоже кое-что умею и кое-что делаю.

— Ты меня не понял. Ты прекрасный работник, отлично справляешься со своими обязанностями, у тебя есть и знания, и способности. Ты далеко пойдешь…

— Если не сяду!

— Да, если не сядешь. Скажи, многие твои однокашники занимают должности, сопоставимые с твоей?

— А знаешь… Пожалуй, никто.

— В группе ты был самый способный?

— Ну, так, наверно, сказать нельзя, но и не самый бездарный.

— Толя, пойми меня, я ни в чем не хочу тебя укорять. Ты поступил совершенно правильно, воспользовавшись теми шансами, которые дала тебе жизнь. Глупо было бы пренебрегать ими, становиться в позу… Но в то же время надо трезво смотреть на вещи, на самого себя, на свое положение. Вот и все.

— Ладно, учту. — Анатолий отвернулся к окну.

— Только не обижайся. Ты сам начал этот разговор, сам начал казнить себя за самоуверенность… Я лишь позволила себе согласиться с тобой, поддержать тебя в этих твоих словах, — улыбнулась Таня обезоруживающе, и Анатолий не мог сдержаться, чтобы не обнять ее в темноте.

— Ох ты и лукава, ох лукава!..

— Приехали, — сказал водитель, останавливая машину. — Травматология.

— Я пойду узнаю, — сказал Анатолий, открывая дверцу.

— Сиди! — приказала Таня. — Тебе нельзя. И ты не сможешь.

— Это почему же?

— Потому.

— Неужели я так раскис?

— Маленько есть.

Таня вышла из машины, с силой захлопнула дверцу, и этот звук прогремел вызывающе громко на всю безлюдную площадь перед больницей. Этим Таня словно хотела придать себе смелости. Она быстро пересекла освещенную часть площади и скрылась в подъезде. Подъезжали машины «Скорой помощи», люди в белых халатах выводили, выносили пострадавших и скрывались в непривычно широких дверях. Иногда к машине подкатывали нечто вроде стола на маленьких колесиках, перегружали человека на эту коляску и увозили в здание. Анатолий убедился, что печальное происшествие, случившееся с ним, не единственное в эту ночь, жизнь продолжается.

— Что, знакомый сюда попал? — спросил таксист. — Родcтвенник?

— Да, — неохотно ответил Анатолий. — Что-то в этом роде…

— Авария?

— Похоже на то.

— Серьезная?

— Серьезнее не бывает.

— Музыка не помешает?

— Включай.

— Идет ваша дама. Что-то не торопится… Видно, неважные дела…

Таня медленно, какой-то странной, осторожной походкой приблизилась к машине. Анатолий предупредительно открыл дверцу, и она села рядом.

— Ну что? — спросил он. — Узнала что-нибудь?

— Его привезли еще живым…

— Ты хочешь сказать, что он…

— Да. Он умер уже здесь.

— А если бы его доставили раньше?

— Я спросила об этом… Хирург пожал плечами… Конечно, сказал, это было бы лучше, поскольку можно было бы попытаться что-то сделать… Но удалось ли бы… этого он не знает. Большая потеря крови.

— Значит, все-таки надо было пораньше, — пробормотал Анатолий.

— Конечно, — кивнула Таня, понимая, что Анатолию были бы более приятны другие ее слова, которыми она попыталась бы смягчить его вину, как-то ее уменьшить.

— Пораньше, пораньше, пораньше, — прошептал Анатолий. — Как его звали?

— И это узнала, — ответила Таня, но ничего больше не добавила. И лишь когда отъехали, пояснила: — Обычно звали… Инженером работал. Жена его уже там.

* * *

И снова мокрая дорога, редкие фонари, пустые, безлюдные улицы.

Водитель осторожно объезжал лужи, послушно останавливался у красных огней светофоров, хотя, кажется, на весь город его машина была единственной. Анатолий и Таня сидели молча. И даже когда такси остановилось, Таня вышла, не сказав ни слова. Окна в доме были темные, но, едва она постучала, тут же вспыхнул свет.

Костя не спал. Он вышел на порог, пропустил ночную гостью в дом, внимательно осмотрел двор и закрыл дверь.

— Не ждал? — спросила Таня.

— Ждал. Ты одна?

— Почему ты спрашиваешь? Разве не видно? За пазухой никого не прячу. Это бы испортило мне фигуру. Чем угостишь?

— Анатолий у тебя был?

— Да, и рассказал о вашем разговоре.

— Это он тебя прислал?

— Просил поговорить с тобой.

— О звездах?

— Нет, о нас всех. О сегодняшней ночи.

— И о том, кому идти в тюрьму, а кому оставаться на свободе?

— И об этом.

— Поговорим. — Костя отошел к плите, включил газ, поставил чайник. Заметив, что Таня стоит в мокрой куртке, помог ей раздеться. — Садись. Правда, я не представляю, что ты можешь сказать нового, после того как мы тут потолковали с Анатолием.

— Слушай, Костя, какой-то ты самодовольный… Тебе не кажется? От тебя прямо сияние исходит. Такое впечатление, что все вокруг вымазались в дерьме, стараются очиститься, а ты остаешься чистым и держишься на расстоянии. А все заискивают перед тобой, суетятся, что-то предлагают, а ты только брезгливо всех оглядываешь, выискивая, кто почище окажется…

— Ты почище, — улыбнулся Костя.

— Спасибо. Но ты ошибаешься. Боюсь, что почище всех выходит Анатолий.

— Ого! Это уже что-то новое.

— Ничего нового, Костя, ничего нового. Ты осуждал Анатолия за его блуд, меня за легкомыслие, нас обоих за испорченность… Тебе приятно было сознавать, что ты лучше. А сегодняшний наезд еще раз убедил тебя в том, что ты прав, что ты действительно имел дело с людьми подловатыми, если уж на то пошло. Анатолию светит суд, я соучастница, любовница, распутница — не знаю, как ты еще меня называешь…

— Перестань, Таня! Все это твои выдумки. Если хочешь знать, я никогда…

— Продолжай, Костя. Смелее. Ты спросил — хочу ли я знать? Отвечаю — хочу.

— Хорошо… Дело в том… В общем, похоже на то, что я тебя люблю.

— Надо же… Это так мило!

— Тебе смешно? Ты оскорблена, что столь незавидный человек осмелился заговорить…

— Заткнись! Ах, какой ты хороший, какой примерный! И даже не замечаешь своей рабской гордыни! Костя, у тебя не гордость, а гордыня! У тебя не достоинство, а спесь! Носишься со своими разноцветными шариками и все боишься испачкаться. Но неужели, общаясь со столь низменными людьми, ты мог оставаться чистым? Нет, Костя, так не бывает. Мы все повязаны.

— Ну, ты даешь, — проговорил он растерянно, но Таня, кажется, не услышала его.

— Скажите пожалуйста, он меня любит! Ты хоть раз сказал мне об этом открыто и честно? Нет. Ты потребовал ответа? Нет. Ты таился со своими чувствами, или как ты их там называешь, и осуждал, осуждал, осуждал! Тебя уязвлял ресторан, в который я пошла с Анатолием, необходимость доставлять меня к общежитию, тебя уязвлял Анатолий, заставляя работать после работы, при том, что ты не отказывался. Тебе это было выгодно, Костя, и не надо морочить мне голову, пудрить мозги, вешать лапшу на уши. Не надо говорить, что в этой сверхурочной работе было только злоупотребление твоими трудовыми правами. Анатолий с тобой расплачивался. Тебе сказать, чем он с тобой расплачивался?

— Не надо!

— Хорошо. Не буду. Оставим в уме. Не будем вслух говорить о твоих левых рейсах, о том, на сколько каждый день отпускал тебя Анатолий в вольный промысел, как охотно и шустро ты доставлял меня к нему… Минута в минуту! Гостиничный номер, охотничий домик, квартира уехавшего зама… И все это — любовь?!

— Хочешь сказать, что я вел себя глупо?

— Ты вел себя как последний идиот. Ты рад, что Анатолий влип в эту историю, хотя это произошло не без твоей помощи. Во всяком случае, ты был не против.

— Таня, не заговаривайся!

— Зачем ты пошел в ресторан за сигаретами, там, в аэропорту? Зачем послушался его?

— Он попросил меня. Разве…

— Я спрашиваю о другом. Зачем ты пошел? Ведь у тебя в машине три пачки таких же сигарет! Да и я тебе напомнила о них, когда полезла в ящик. Но ты пошел в ресторан, зная наверняка, что, когда вернешься, Анатолий будет сидеть за рулем. Ты хотел, чтобы он сел за руль. Хотел, Костя. Поэтому не надо раздувать щеки и выпячивать грудь.

— Ага. Понятно. Значит, то, что я выполнил просьбу своего начальника…

— Костя, это несерьезно. Это дешево. Да, на суде ты можешь так сказать, для кого-то это покажется убедительным, но мы-то, мы здесь, сейчас можем говорить откровеннее?

— Хорошо. Если ты знала о сигаретах в ящике и знала, что Анатолий сядет за руль, что помешало тебе остановить меня? Что помешало остановить его? Я совершил маленькую подлость, скажем так. А ты?

— И я.

Обернувшись, Костя увидел, что из чайника уже давно била плотная струя пара и пора выключать газ. Таня заметила это раньще, но молчала, ожидая, пока запотеют окна — ей не хотелось, чтобы Анатолий видел ее в этой комнате. Костя залил кипяток в маленький чайник, поставил на стол чашки.

— Ты не хочешь взять на себя эту историю? Заметь — я тебя об этом не прошу. Просто спрашиваю.

— Нет, не хочу.

— Зная, что тебе ничего не грозит?

— Я не хочу жить, перемазанный чужой кровью. Для некоторых это не имеет никакого значения, для меня это важно. Наверно, сказывается недостаток воспитания.

Таня налила себе чаю, отхлебнула несколько раз.

— Костя, ты подтолкнул Анатолия за руль. Я тоже выгляжу не совсем… И уже потому мы с тобой не можем вести себя так, как нам хочется.

— Другими словами, я должен отказаться от всего ради спасения Анатолия?

— Почему же от всего, Костя?

— Отвечаю… Анатолий — начальник строительного управления. Высшее образование. Квартира. Ставка. Персональная машина. Дача. Путевки. И прочее. Он на коне. Ты через два года заканчиваешь институт. Диплом, высшее образование и… И тогда уже никто не помешает тебе сесть на своего коня. Анатолий поможет. Он мужик ничего, поможет, даже если к тому времени вас уже ничто не будет связывать. Я — водитель. Как ты думаешь, мне хочется подняться хотя бы на одну ступеньку? Я могу на это надеяться, к этому стремиться, об этом мечтать? Или мне всю жизнь возить вас в разные места? А когда я вам надоем своим осуждением, своей гордыней и спесью, вы смените водителя. А я буду возить других…

— К чему все это?

— А к тому, что, имея труп за спиной, мне никогда не подняться с низшей ступеньки. Никогда, Таня! А, скажут, это тот самый, который человека насмерть задавил… И опять вопрос со мной решен на несколько лет. Хорошо! Допустим, я сидел за рулем. Допустим, Анатолий остается в своем кабинете, в очередной вечерок уже не я, а кто-то другой повезет вас в аэропорт… Я в это время буду мыть железки в гараже, если, конечно, меня не посадят, если сочтут, что мне можно доверить это важное дело.

Конец ознакомительного фрагмента.