Утро любви

Виктор Николаевич Рубцов, 2005

"Утро любви" – это своеобразный срез жизни главных героев романа в конце 90-х прошлого и в начале нулевых 21 века. Когда складывались, а порой и трагически обрывались их непростые судьбы. Это не только искреннее повествование о любви молодых героев, но и правда о том времени, взаимоотношениях людей, стиле работы руководителей организаций, политике, на которые автор смотрит сквозь призму истории Древнего Рима, периода Кавказской войны, реальной ситуации в одном из регионов России, во многом типичной и для всей страны в целом. Кроме того, это и интересный рассказ-напоминание о важных страницах нашей истории.Содержит нецензурную брань.

13.

С тех пор прошло несколько лет. Лиза за это время успела сделать аборт, бросить школу, съездить к тетке в город, чтобы попытаться найти там работу и забыть обо всем, что произошло в родном селе. Собственно, тетка-то и помогла ей найти акушера-гинеколога, которая поначалу долго отговаривала девушку от ее скоропалительного и небезопасного для здоровья решения, ясно давая понять, что она после операции может навсегда остаться бездетной, никогда больше не забеременеть. Но Лиза настояла на своем. Да и тетя Валя — материна золовка — поддержала, объяснила положение девушки врачу. Мол, если родит сейчас, то ей еще хуже придется — ни папки, ни мамки, а на шее еще младший брат, которого она на время оставила дома под присмотром соседки. Мы же — городские родственники — не миллионеры, чтобы их содержать на свой счет. Можем только изредка помогать. Так что для всех будет лучше, если ее племянница прервет беременность. Слава Богу, операция прошла без осложнений. С чем опытный врач и поздравила девушку после контрольного осмотра в акушерском кресле. А девушке было не до радости. От всего, что случилось с ней, не хотелось жить. В глазах постоянно стояли акушерское кресло, столик для медицинских инструментов, разложенных на побуревшей от стерилизации простынке, а в душе и теле чувствовалась нестерпимая боль оттого, что из него грубо и безжалостно выскоблили самое дорогое и близкое. Горькие слезы постоянно наполняли глаза, комком скапливались в горле. Казалось, все померкло вокруг. Оправившись немного, она походила по городским бюро трудоустройства, порылась в газетах типа"Работа","Вакансии", которые порекомендовала просмотреть тетка. Позвонила по нескольким номерам в конторы, приглашавшие на работу молодых девушек. Но все это оказались, как она поняла, салоны интим-услуг или вербовочные фирмы, предлагавшие"трудоустройство"за рубежом. О таком удовольствии она уже была хорошо наслышана, понимала, что ищут не официанток и сиделок, а проституток — телевидение просветило! Да и по селу ходили слухи, что Татьяна Нестеренко — их землячка — завербовалась на работу в Арабские Эмираты официанткой, а попала в рабство к хозяину какого-то борделя, и теперь оттуда никак не может вырваться. Все это пугало и отвращало Лизу.

А вот реализатором парфюрмерной продукции в какой-то частный магазинчик, приглашавший девушек с приятной внешностью, она решила наведаться, чтобы узнать, что там платят. Но, когда услышала, что зарплата там не ахти какая, да к тому же, молодой хозяин очень любвеобилен и не пропускает мимо ни одной юбки, то поняла, что здесь ей делать нечего. Не намного лучше были и другие предложения — в основном из сферы услуг, магазинов и магазинчиков, кафэшек и торговых лотков, медучреждений. Она обзванивала и обхаживала торговые точки, парикмахерские, больницы, поликлиники, прачечные, но нигде ей не предлагали хорошей работы. Лиза пошла бы и посудомойкой, или санитаркой, если б им хорошо платили, работы не чуралась. Но за полторы, в лучшем случае две тысячи рублей, заниматься самой черной работой в городе она не хотела. Такие деньги, даже больше, она могла получать и на ферме в родном селе. К тому же, там были свой дом и брат, приусадебный участок, который помогал выжить. А тут — голая зарплата и толпы нахальных молодых людей, постоянно оглядывавших ее с головы до ног и, словно раздевавших своими взглядами. Некоторые молодые люди вообще не церемонились и, видя, что она одна, подходили и напрямик предлагали — пойдем с нами, приятно проведем время! Были и такие, что хватали за руки, внаглую обжимали и облапывали своими руками, желая от нее, как она видела, только одного — ее тела и удовольствий. Тонька, наверное, была бы даже довольна от такого повышенного внимания ребят, — думала Лиза, — а мне это за падло. И как им самим, скотам, не противно бросаться на кого попало. Да, может, я СПИДом больна! Липнут и липнут, козлы. Нет, надо ехать домой. В этом ее убедил и последний разговор с тетей, которая как бы невзначай спросила:"А почем сейчас дома в Бурьяновке?"И, не дождавшись ответа, поинтересовалась:"Ты не хочешь его продать, если надумала в городе жить? Продашь, квартиру снимешь или комнату купишь. Митю привезешь. Не оставишь же брата навсегда в селе с соседкой? Правда, много за дом сейчас не выручишь. Больше, чем на одну комнату в городе, денег не хватит, тут ведь цены сейчас сумасшедшие на жилье. Но все — равно, как-то выкручиваться надо. Тесно здесь всем в двух комнатах. Да и все время-то у нас не будешь жить, свое жилье пора заводить".

— Само собой. — Согласилась с ней Лиза. — Только дом с участком на берегу реки, рядом с лесом за комнату отдавать, чтобы потом всю жизнь тесниться в ней!

— Наживешь еще! Замуж выйдешь за богатого, сразу все проблемы решишь. Хочешь, я сама займусь продажей? — предложила она Лизе.

Та поняла, куда клонит тетя. Стопроцентно, хочет руки на продаже ее дома нагреть. Ей, по большому счету, как видно, до меня дела нет. — Подумала Лиза. — Зря я к ним приехала. Дядя, на самом деле, хорошо, как родной, ко мне относится, но он так занят своей работой на стройке, что ему не до меня. Приходит, ужинает, и валится от усталости на диван. У него даже на своих собственных сыновей времени не хватает, чтобы поинтересоваться, как у них прошел очередной день в школе. Лишняя я тут. И Валерий Иванович не хочет встречаться. Сколько раз звонила, все увиливает, ссылается на большую загруженность и постоянные задания редактора, командировки. Пришла сама в редакцию, а туда без пропуска не пройдешь. Постояла, подождала, думала, может, сам выйдет ее друг. Но тот так и не появился. Она устала ждать и ушла ни с чем. Сколько можно собачкой у дверей стоять в ожидании неизвестно чего! — подумала она тогда про себя. — Вот змей, получил свое, и в сторону! В глаза видеть ее не хочет. Конечно, зачем я ему? Тут столько других — образованных и богатых. А кто я для него? Говорил, лучшая, на свете! Врал! За дурочку держал. Права была мама. Нельзя мужчинам верить.

На следующий день после недельного пребывания в областном центре Лиза вернулась в родное село. Митя был в школе. Соседка — тетя Люба — на работе. Рассказывать о своей поездке в город оказалось некому. Лиза заглянула в полупустой холодильник, достала пару куриных яиц и поджарила их на сковородке. Перекусила, попила чайку, погоревала некоторое время у портрета, на котором были сфотографированы улыбающаяся молодая еще мама и строгий, такой же молодой и сильный, отец. Помолилась под образами, попросила у Боженьки прощения за свой грех, и отправилась на огород. Он уже давно ждал ее заботливых рук. Девушка первым делом, взрыхлила грядки, полила огород водой из емкости, сваренной отцом. Напустила в нее воды из скважины через толстый резиновый шланг, чтобы нагревалась на солнце. Растения не любили, когда их поливали холодной водой, болели от этого. Они вообще, как она выяснила, были такими чувствительными, что даже на дурные слова реагировали — желтели и вяли. А вот от ласковых слов хозяйки начинали буйно расти и расцветать. За делами Лиза постепенно стала забывать о своем горе. А когда увидела примчавшегося из школы на радостях, по случаю отмены последних уроков и объявления летних каникул, Митю, то и сама впервые за последнюю неделю приветливо улыбнулась ему, как ласковому и любимому солнышку.

— Митя! — позвала и поманила рукой мальчика Лиза. — Гони сюда, я вернулась!

Брат искренне обрадовался ее приезду, бросил на крыльце свой рюкзачок, и стремглав подлетел к ней, прижался к груди:

–Я думал, ты совсем уехала, бросила меня! Учителя, слышал, совещались по поводу того, что, мол, не определить ли меня в Максимовский приют. — Чуть не плача, загундосил он, воткнувшись ей в грудь своим уже покрытым первым загаром лицом. Не сдержался, и заплакал. Она чувствовала, как его горячие слезы тонкой струйкой потекли по ее приоткрытой из под домашнего халата груди. И, казалось, достали до самого сердца. — Ты меня не отдашь в приют?

— Да ты что, как тебе не стыдно, на кого же я тебя брошу? Я думала в городе что-то получше подыскать. А там один порожняк, зря только время убила. Ну, да ладно. Ты-то здесь как? Теть Любу не замучил? Слушался?

— Слушался. Мы с ней дружно жили! — врастяжку ответил Митя.

— Проголодался в школе?

— Да нет, нас там кормили. Вот только говорят, чтобы за питание деньги сдали. Задолжали мы.

— А ты что?

— А я сказал, что тебя сейчас дома нет, когда приедешь, заплатим.

— Ну, и правильно. Вот получу пенсию или зарплату, тогда и отдашь. Иди, переодевайся, поможешь мне немного — хочу свеклу посеять. Я пока грядки подготовлю, а ты переоденься, и семена из сеней принеси. Знаешь, баночку из под чая, что на полке стоит?

— Знаю, не маленький. — Ответил Митя и, уже оторвавшись от сестры, зашагал по тропинке к невысокой изгороди в начале огорода, отделявшей его от хозяйственного двора.

Провожая его глазами, она почувствовала тепло и облегчение в своей душе. Ей было ради кого жить.