Радиоточка

Виктор Золотухин

Действия романа «Радиоточка» происходят в конце 90-х годов сразу по обе стороны кухонного проводного радиоприемника. С одной стороны это передел власти в руководстве областной телерадиокомпании с приходом нового губернатора, передел денежного пирога и влиятельного СМИ. С другой – интриги в среде радиохулиганов на самом низовом уровне. В самый кульминационный момент в события вмешиваются сверхъестественные силы…

Глава Р

Ранним утром хорошо работается физически. Впрочем, другой работы Райка не знала. «Вжик» метлой, и горсть пожелтевших листьев аккуратной кучкой лежит у края тротуара. «Вжик» еще раз, и рядом еще одна такая же кучка.

Метлу надо держать как косу. С ровной спиной и размахиваться от плеча. Тогда долго не устаешь, да и сметается все ровненько.

Подметать хорошо, когда еще не совсем проснулся. Работаешь как автомат. А там глядишь — двор уже подметен. При этом можно вяло о чем-нибудь думать. Райка сметала листву и прокручивала в голове фразы, которые услышала сегодня из кухонного радиоприемника. Программу вел ее любимый журналист областного радио Владимир Серов. Ничего особенного, правда, она не услышала, да и не было ничего такого в сегодняшней программе, поэтому в голове крутились криминальные сводки, прогноз погоды и рекламные объявления. Конечно, если бы Райкина семья жила побогаче, то и слушала бы она с утра не областные известия, а музыкальные программы «Русского радио». Но денег в семье катастрофически не хватало. Муж Райкин целый год безуспешно искал работу, а сама она четыре месяца не получала зарплату.

Райке было тридцать лет, но выглядела она на «сорок с хвостиком»: сеть мелких морщин на лице и руки, как у работяги, с завода. Но это мелочи! Если бы случайный прохожий мог заглянуть под ее одежду, то увидел бы неимоверно сморщенные груди и живот, сплошь потрескавшийся во время родов. У Райки было двое детей: дочь и сын. Сейчас они находились в школе.

Ближе к обеду двор был чисто подметен. Райка открыла святая святых всех дворников — дверь мусоросборника — и поставила метлу на место. Теперь надо было сходить в жилищно-эксплуатационный участок.

В конторе царило оживление. Приехал начальник на своей «Вольво» и привез часть зарплаты. Целых четыреста рублей! Столько получила Райка. Теперь можно было рассчитаться с долгами и должно еще что-то остаться.

Дворничиха пошла на базар купить картошки. Целое ведро. Потом бесцельно побродила по рядам и не удержалась — подошла к лотку, где продавались американские окорочка.

«Ножки Буша» неровной горкой лежали в ящике на прилавке. Райка сглотнула слюну. Когда она последний раз ела мясо?

— Сколько вам? Два, три килограмма? — напирала торговка.

— Два! Два окорочка, — засмущалась Райка.

Разочарованная торговка положила на весы пару окорочков. Тянули они почти на килограмм. Огромные, жирные, аппетитные. А главное, без малейшего намека на какие бы то ни было перья.

«Таких кур не бывает», — внезапно подумала Райка.

Но руки сами уже протягивали деньги.

Вечером, когда Райкин муж пришел домой, его распирало от гордости. Еще бы! Он, наконец-то, нашел работу. Приняли его на какой-то завод охранником. Зарплата небольшая — рублей восемьсот, но сколько надменности и превосходства появилось в его взгляде.

Райка разложила вареную картошку по тарелкам, а потом полезла в духовку, чтобы положить мужу окорочек. В последний момент она решила, что отдаст один окорочек мужу, а другой поделит между детьми. Сама решила воздержаться в целях экономии.

Тарелку с окорочком она поставила возле мужа. Корочка была хорошо прожарена — сморщенная, коричневатая. И запах. Запах жареного куриного мяса. От этого запаха кружилась голова, а во рту предательски скапливалась слюна.

— Что это? — спросил муж, глаза его при этом стали непроницаемы, ноздри осторожно втягивали воздух, прицениваясь к запаху.

— Это тебе. Окорочек.

— Да, как ты посмела, сука!

Промелькнул кулак, и Райка сбитая со стула внезапным увесистым ударом приземлилась на пол на четвереньки. Дыхание сбилось. Райка открыла рот и резко выдохнула. На пол тонкой липкой струйкой потекла слюна, перемешанная с кровью, и от того розоватая. Секунду спустя изо рта вывалился зуб и стукнулся о половицы с таким звуком, будто кинули кубик во время игры в нарды.

Заскулив, как щенок, Райка на четвереньках поползла из кухни. Добавил ей ускорения пинок, благодаря которому она растянулась на полу, поцарапав щеку. Выскочив в коридор, Райка схватила свою рабочую куртку и выбежала из квартиры, оставив дверь открытой.

Собственно, бежать ей было некуда. Зайдя в родной мусоросборник, она села на бетонный пол и привалилась к пухто¹. Тело ее мелко тряслось от страха. Обиды на мужа не было. Был только животный страх. Обида, может быть, придет потом.

Перед Райкиными глазами стояло лицо мужа — отсутствующий взгляд хищной птицы. Дворничиха попыталась смахнуть набежавшую слезу, но ей помешала куриная кость, торчащая из глаза.

Оперативка на областном радио началась нетрадиционно.

— Попрошу остаться только журналистов, — сказал Николай Анатольевич Гуров.

Николай Анатольевич был заместителем председателя областной государственной телерадиовещательной компании. В его непосредственном управлении находилось такое подразделение, как областное радио.

Гуров был крупным, но не толстым мужчиной. Все в его лице было гармонично: зеленые глаза, чувственный, средних размеров рот, светло-русые коротко стриженые волосы. Нарушал гармонию только тонкий и длинный нос. Сейчас этот нос был покрыт капельками пота. Это означало, что Николай Анатольевич волнуется. Когда он волновался, то страшно потел. Подчиненные определяли волнение начальника по капелькам пота, выступавшим на обширной территории носа. Остальные потовые железы были недоступны взгляду окружающих — Николай Анатольевич носил широкие брюки и свитер, подчеркивая тем самым, что он прежде всего хозяйственник, а уж потом руководитель.

Карьера Гурова была абсолютно типична для руководителя средства массовой информации новой эпохи. Получив журналистское образование в университете еще в брежневские времена, Гуров быстро понял, что звезд с неба не хватает, журналист он никакой, поэтому устроился на работу в государственную телерадиокомпанию в отдел пропаганды. Раз в месяц он записывал на диктофон заседание обкома партии и потом в течении следующего месяца порциями готовил фрагменты этого заседания к радиоэфиру. Работа была абсолютно холявная, не требующая напряжения мозговых извилин — процитируй Леонида Ильича и передай слово секретарю обкома партии. Так вот за эту холяву совсем не холявно платили. Премии Гуров получал регулярно и взысканий по службе не имел. Какие могут быть взыскания, если вся белиберда, переданная в эфир, была утверждена на самом высоком областном уровне.

В разгар перестройки многие журналисты увольнялись с насиженных мест и уходили работать в частные газеты и радиостанции, появляющиеся как грибы после дождя. Не хотели загнивать в болоте государственных средств массовой информации. Хотели развиваться творчески. И большинство поплатилось за это. Пока был бум гласности, все было хорошо — популярность газет и радиостанций росла, а соответственно росла и зарплата сотрудников частных средств массовой информации. Потом неимоверно выросли цены на бумагу, услуги типографий и аренду радиопередатчиков. Выживать стало куда труднее. Руководство страны потихоньку выдавливало неугодных из информационного поля. Да и народ внезапно обеднел: вклады обесценились, зарплаты и пенсии снижались. Покупали уже не газету, а булку хлеба.

Гуров, не питая иллюзий о своих профессиональных качествах, не стал дергаться и остался на областном радио. К тому же самые творческие личности давно покинули стены компании, на фоне остальных Николай Анатольевич выглядел в общем-то неплохо.

А потом настали выборы. Помните то время, когда своего начальника выбирали коллективным голосованием? Выбирать было не из кого. Если кто и подходил по своим профессиональным качествам на должность заместителя председателя по радиовещанию, то не горел желанием сменить творческую профессию на номенклатурную. А Николай Анатольевич взял да и согласился.

Справедливости ради надо отметить, что Николай Анатольевич по своей натуре был беззлобным и благожелательным человеком. Если, конечно, что-то не касалось вплотную его кровных интересов.

Когда в кабинете остались только журналисты, Гуров сказал:

— Коллеги, у меня для вас очень неприятное известие, к нам на радио направляют работать Николаева.

— Ну и что такого? Стерпим! — как всегда не подумав, вмешалась музыкальный редактор Филимонова.

— Вера Михайловна, — обратился к ней Гуров. — Его направляют на мое место.

Сергей Анатольевич Николаев был как раз из тех журналистов, которые в разгар перестройки сорвались с насиженных мест и кинулись создавать что-то свое. Николаев и еще несколько радиожурналистов открыли одну из первых в области частных радиостанций. Причем, это не была типичная музыкальная радиостанция — основное ударение журналисты делали на новости и тематические программы, что гораздо сложнее, ответственнее и требует несравнимо больших расходов.

Станция быстро набрала обороты, приобрела популярность среди радиослушателей. Но последние пару лет она стала хиреть. Причина та же: стоимость аренды радиопередатчика и помещения возросла неимоверно.

За несколько месяцев до этого Сергей Анатольевич принял активное участие в предвыборной губернаторской компании. Не без его участия новый губернатор победил на выборах. Когда же новый глава области спросил Сергея Анатольевича, что тот желает в награду за труды праведные, Николаев ответил, что мечтает вернуться на государственное радио.

Сказано — сделано. Губернатор позвонил председателю компании, и вопрос тут же был решен положительно. Был во всей этой истории лишь один нюанс: Николаев не претендовал на место Гурова. Вопрос стоял совсем о другой должности. Николаев хотел заниматься рекламным бизнесом. Но этот нюанс большинству присутствующих на оперативном совещании журналистов известен не был.

— Николаева направляют на мое место, — повторил Гуров.

— А как же ты? — спросила Вера Михайловна. У журналистов было принято обращаться на «ты». Исключение составляли только крупные начальники. К ним обращались на «вы».

— О себе я и сам позабочусь, дело в вас.

Николай Анатольевич посмотрел на непонимающие лица коллег и разъяснил:

— Сейчас Николаева взяли простым журналистом, но скоро он займет мое место, а через полгода всех вас уволит.

— За что?

— Он недоволен вами, как работниками. По его словам, Савицкая — картавая провинциалка, Хрынов — косноязычен, Голдман — лентяй, Филимоновой, это вас касается Вера Михайловна, — пора на пенсию, Барановой — только собачками заниматься, Серов — гонит левую рекламу, а Романенко — не лояльна по отношению к новой власти.

Присутствующие в шоке притихли. Названы были все фамилии, и в адрес каждого прозвучала какая-нибудь гадость. Впрочем, хотя бы часть правды в этом перечислении прозвучала. Другое дело, как она была подана!

Пожалуй, спокойнее всего восприняла эту информацию «картавая провинциалка» Света Савицкая. В свои неполные сорок лет она сохранила энергию, присущую очень молодым людям, но при этом всегда рассуждала здраво и обстоятельно. Ее темная челка даже не дрогнула. Ясный взгляд карих глаз был спокоен и сосредоточен.

— Насколько верна эта информация?

— Све-ета! — вмешалась Романенко. — Информация абсолютно верная.

Осведомленность Натальи Романенко была даже подозрительна. Но, похоже, Свету такой куцый аргумент ни в чем не убедил. Впрочем, она решила промолчать.

Если кто из присутствующих и пострадал в свое время от распада Советского Союза, так это прежде всего Света Савицкая. Жила она в Ташкенте и работала на тамошнем радио. После того, как было подписано известное Беловежское соглашение, ее, мягко говоря, стали выдавливать из Узбекистана. На улице она постоянно слышала угрозы в свой адрес, а в магазине и вовсе отказывались обслуживать. Это было тем более странно, что по национальности Светка была еврейкой.

Самым сложным оказалось продать квартиру. И хотя квартира у них была большая и в центре города, вырученных денег хватило лишь на то, чтобы доехать до России.

Савицкой чудом удалось устроиться на работу в телерадиокомпанию. Если в ее эфирах и мелькала провинциальность, то чем дальше — тем реже. А насчет картавости ничего не поделаешь — наследие предков.

— Я то не пропаду, — снова проблеял Николай Анатольевич, — а вот что будет с вами?

Казалось, что пот с его носа через секунду потечет ручьем по губам и подбородку. Но он каким то образом все же удерживался на носу.

— Надо что-то делать! — встрепенулся Хрынов.

На его реплику не обратили внимания. Не то чтобы она была неуместна, просто большого веса слово Хрынова в коллективе не имело.

Что касается косноязычия Юры Хрынова, то оно в принципе было исправимо. Побольше занятий с логопедом, и все будет в порядке.

Хрынов до этого работал контролером, ловил «зайцев» на трамвайных остановках. Вскоре все это ему надоело, и он решил заняться карьерой. Устроился не куда-нибудь, а в пресс-секретари мэра города. К несчастью, на этой работе не было места творчеству. Тогда в один из дней он и перешел работать на областное радио.

Надо отдать Хрынову должное, свои корни он помнил. Поэтому периодически делал эксклюзивные материалы о нелегком труде трамвайных контролеров, о том в каких тяжелых условиях им приходится работать, и как самоотверженно они отдаются любимому делу.

Выглядел Хрынов довольно респектабельно: галстук, костюм на стройном теле, выражение лица а-ля «всегда готов». Еще бы немного жуликоватости во взгляде и получился бы вылитый Борис Немцов. Но как раз жуликоватости ему и не хватало, а то бы далеко пошел.

Тут все загалдели, перекрикивая друг друга. Молчал Голдман. Он смотрел на всех присутствующих, поглаживая пузо. Больно уж вся ситуация напоминала провокацию.

Лева Голдман пришел на радио из развлекательной газеты. Поначалу он для своих программ пытался придумать что-нибудь интересное, но когда понял, что кроме него это никому не нужно, стал относиться к работе с прохладцей. В определенном смысле его можно было назвать лентяем.

Когда эмоции присутствующих выплеснулись, заговорила Наталья Романенко:

— Надо идти к председателю телерадиокомпании и выразить свой протест. Еще не хватало нам, чтобы вместо Николая Анатольевича поставили этого голубого.

— Николаев — голубой? — удивилась Вера Михайловна.

— Конечно! Завел любовничков в областной администрации, а теперь через интимные связи пробивает себе должность.

— Я такого не слышала, — вмешалась Савицкая. — Да, и вообще такие слухи распускать неприлично.

— Это не слухи, — буркнул Гуров.

— А ему с нами поступать так прилично? — возмутилась Романенко. — Надо идти к председателю!

Стадо баранов двинулось из кабинета.

Помимо Голдмана помалкивал на оперативке и Серов. Человеком он был хитрым и справедливо полагал, что пороть горячку не стоит. Мало ли как обернутся сегодняшние события.

Владимир Васильевич Серов пришел на радио пятнадцать лет назад молодым парнем сразу после университета. Он пережил конец застоя, перестройку, ваучеризацию — все последние этапы в развитии, если так можно выразиться, России. Любое нововведение он встречал с энтузиазмом, пока не понял, что ничего хорошо все эти перетряски не принесут. Тогда плюнул на все и занялся «джинсой».

Джинса — это левая пиратская реклама, выданная в эфир под видом обычного интервью. За нее обычно и платят «черным налом» непосредственно журналисту, минуя бухгалтерию. Последняя часто даже и не имеет понятия о прозвучавшей джинсе.

Когда все вышли из кабинета и двинулись в кабинет председателя, Серов от греха подальше затерялся в закоулках телерадиокомпании. Еще не хватало ему с делегациями ходить! Остальные же двинулись, куда им указали.

— Николай Анатольевич не должен идти! — распоряжалась Наталья Романенко. — Инициатива должна исходить от вас, от народа!

По дороге в курилку делегация наткнулась на Сергея Анатольевича Николаева. Он был высоким стройным черноволосым мужчиной с карими глазами и густыми пышными усами.

Делегация, гордо задрав носы, прошествовала мимо, не удостоив Николаева даже мимолетным взглядом. Лишь Голдман быстро поздоровался с Сергеем Анатольевичем. Игнорировать рукопожатие Лева не мог.

Несколько лет назад, когда он пришел на радиостанцию Николаева в поисках подработки, тот не поленился и стал возиться с Голдманом. Газета газетой, а навыки ведения радиоэфиров надо было прививать. Николаев терпеливо переносил все эфирные ляпы Голдмана, кое-что разъяснял.

Сергей Анатольевич был в журналистике профессионалом высшей пробы. Как никак двадцать лет работы на радио, причем не протирания штанов, а настоящего развития, поисков нового. По большому счету, новый губернатор был действительно ему многим обязан. Без профессиональной подачи предвыборная реклама могла бы и не сработать. А Николаев полностью курировал рекламу нового губернатора в предвыборной компании.

Понятно и стремление губернатора отблагодарить Сергея Анатольевича. Долг — платежом красен. Было бы странно, если б новый глава области позабыл человека, который ему здорово помог на выборах. Хотя и такое часто бывает.

Так что утверждение Гурова о том, что Николаева могут поставить на его место, имело основания. Не было только вот ясно, чья это была идея: самого Николаева или это губернатор из добрых чувств подсуетился, расставляя верных людей на ключевые посты в средствах массовой информации.

Председатель телерадиокомпании, казалось, был озадачен внушительностью нагрянувшей делегации. Такого он не ожидал. С растерянным видом он пригласил журналистов к себе в кабинет.

— Весь коллектив радио пришел просить вас встать на защиту Николая Анатольевича от того произвола, который чинит областная администрация, — с порога заявила Романенко.

— Какого произвола? — не понял председатель.

— Нам известно, что губернатор хочет уволить Николая Анатольевича и назначить на его место Николаева.

— С чего вы взяли? — удивился председатель.

— Ходят слухи.

Похоже, что председатель телерадиокомпании был в курсе событий, но попросту валял дурака.

— Так это слухи, когда будет такое решение, тогда и станем смотреть.

— Тогда будет поздно!

— Да и почему это областная администрация вмешивается во внутренние дела нашего коллектива, — заявила Филимонова. — Мы выбирали Николая Анатольевича коллективным голосованием и не собираемся его предавать.

— О каком предательстве идет речь? — недовольно проворчал председатель. — Областная администрация является соучредителем компании наравне со Всероссийской телерадиокомпанией. Они вправе назначать своих людей.

— Но это попрание свободы слова, — вставил свое Юрий Хрынов.

Председатель раздраженно посмотрел на Хрынова. Он не любил выскочек. Тем более тех, которые из себя ничего не представляют.

— Никакого нарушения конституции здесь нет.

— Мы будем жаловаться во Всероссийскую телерадиокомпанию в Москву, — выдвинула аргумент Романенко.

Председатель поморщился. Он не любил, когда конфликты выплескивались за пределы компании. Одно дело, когда грызня идет внутри, и совсем другое, когда о ней узнают посторонние.

— Пришел к власти красно-коричневый губернатор и начал душить свободу слова, — объяснила Романенко.

Она, казалось, совсем забыла о том, что Гуров, которого сейчас коллективно защищали, был бывшим коммунистом, активно пропагандировал коммунистические идеалы, а с партбилетом расстался лишь, когда это сделали большинство членов партии — в августе девяносто первого.

По взгляду председателя компании можно было догадаться, что он отчаянно пытается выкрутиться из создавшейся ситуации. Она ему самому была неприятна.

Известно, что самое крупное воровство процветает в бюджетных организациях. Чем больше такая организация, тем больше можно украсть.

Самое типичное воровство, практикующиеся практически во всех бюджетных организациях, такое. Приходит, скажем, к тому же начальнику бюджетной конторы старый приятель и говорит, что создал коммерческую фирму. Чем занимается фирма? Строительством, а точнее может покрыть мрамором крыльцо в вашей конторе.

«Зачем нам это надо?» — спрашивает начальник.

«Собственно, вам это совсем не надо, — отвечает старый приятель, ныне хозяин коммерческой фирмы, — но на этом можно заработать».

Как зарабатывают? Очень просто! На покрытие мрамором крыльца выделяется раза в три больше бюджетных денег, чем взяла бы любая другая фирма. Треть суммы пойдет на оплату труда рабочих, а две оставшиеся трети два руководителя делят между собой. Естественно, все это проводится вполне официально, а вот деньги обе договорившиеся стороны кладут себе в карман «черным налом».

Телерадиокомпания обзавелась мраморным крыльцом одна из первых. Правда, был от этого только вред. На морозе мрамор становился ужасно скользким, и работники компании разбивали себе носы. Когда одна из сотрудниц сломала на крыльце ногу и загремела на три месяца в больницу, решено было прокрыть мрамор ковровой дорожкой. После этого мрамор клали внутри помещений компании, причем в самых неподходящих местах.

Другая история. Едет наш председатель с любовницей на машине. Скорость, понятно, превышает. На повороте машину занесло и несколько раз перевернуло. Пассажиры отделались синяками, а вот машину ждал капитальный ремонт.

Председатель находит идеальное решение проблемы. Фирма по ремонту и продаже автомобилей делала себе на областном радио рекламную компанию. Председатель предлагает автомобилистам не платить деньги за рекламу, а рассчитаться по бартеру: отремонтировать автомобиль, да пригнать еще один новенький. Фирме это выгодно, так как дешевле обходится. Председателю тоже выгодно. Он неофициально отремонтировал разбитый им же автомобиль и получил еще один, не числящийся нигде. Хоть себе забирай. Невыгодно это только самой телерадиокомпании. А кого это волнует?

Или еще пример. Кирпичный завод на телевидении рекламирует свой товар. Вот только денег у завода нет, и рассчитывается он кирпичами. Проще говоря, тем же бартером. А кто бартер проследит? Вот и ушел тот кирпич на строительство трех гаражей и двух коттеджей для председателя телерадиокомпании.

Понятно, что желание губернатора поставить на место заместителя председателя по радиовещанию своего человека, ничего хорошего не сулило. В другой ситуации председатель бы, не моргнув глазом, сдал своего человека и назначил другого, которого прикажут. Сейчас же такой шаг был опасен. Через кого шла неофициальная реклама? Правильно, через заместителя по радиовещанию. Кому приходилось отстегивать? Опять правильно, тому же заместителю. Если его уволить, то что он сделает? И опять правильно, сдаст председателя со всеми потрохами! А если не увольнять? Тогда губернатор может отстранить самого председателя. Во, дилемма! И из нее председателю областной государственной телерадиовещательной компании нужно было как-то выкрутиться. А тут еще «эта быдла» со своими претензиями нагрянула…

Председатель решил чуть приоткрыть свои карты.

— Насколько мне известно, — начал он, — Николаева хотят поставить не на место Николая Анатольевича, а на мое место. И поделать здесь ничего нельзя, если надавят, то я уйду.

— Но надо же бороться, отстаивать свои права, — заявила Филимонова.

— А как вы их отстоите, Вера Михайловна? Мне звонил председатель Тверской телерадиокомпании. Ему тоже после губернаторских выборов предложили уволиться по собственному желанию. Он отказался. А вечером на улице его отловила какая-то компания. Зажали голову подмышкой, отбили почки и предупредили, что если он не уволится, то пострадает не только он, но и вся его семья. На следующий день он пришел в областную администрацию и подал заявление об уходе.

— Кошмар! — сказала Филимонова.

— Но ведь надо бороться за свои права! — возразила Романенко. — Писать в Союз журналистов России, звонить Швитко — председателю Всероссийской телерадиокомпании.

У председателя было кислое выражение лица. Ему еще не хватало шума. Втихую можно как-то договориться, а если эти идиоты поднимут шум, то благополучный исход проблемы вряд ли возможен.

— Я бы не советовал поднимать шум, — сказал председатель в ответ на свои мысли.

Делегация на этом не успокоилась. Романенко предложила собраться в комнате отдыха и «вызвать на ковер» Николаева.

— Пусть он объяснит коллективу, почему так по-скотски поступает, — сказала она.

Романенко вообще любила так поступать: настроит коллектив, а потом сама уходит в тень.

Так и сделали.

Когда Николаев зашел в комнату отдыха, Филимонова спросила его:

— Не стыдно тебе, Сергей, так поступать?

— Как? — растерялся Николаев.

— Метить на место Николая Анатольевича. И все это за нашими спинами.

— Я не метил на его место, — окончательно смутился Сергей Анатольевич.

— Как же! Мы все знаем! Не стыдно? Я ведь тебя совсем молодым помню. Как ты пришел в компанию после службы в армии, еще в шинели. Ночевал в большой студии.

Это прозвучало так, будто взрослому человеку вменяли в вину то, что он писался в детстве.

— Ты должен ответить коллективу, — вякнул молодой Хрынов.

— Сергей, ты поступаешь непорядочно, — добавила Баранова.

Сергей Анатольевич покраснел.

— Ты должен пообещать нам, что никогда не будешь претендовать на место Николая Анатольевича, — это вновь подала голос Филимонова.

— Я не собирался занимать должность Николая Анатольевича. Более того я уже принят в компанию на должность заведующего рекламным отделом радио. Всего лишь.

Для собравшихся это была новость.

— Обещаю, что даже если мне предложат, я не соглашусь на место Николая Анатольевича.

Вечером у Николаева случился сердечный приступ. Такой коллективной ненависти, связанной с его приходом на радио, он не ожидал. После разговора в комнате отдыха он сразу побросал свои дела и поехал домой отлеживаться. Слишком велик был стресс. Но и находясь дома, он не смог выбросить из головы те обвинения, которые кидали сотрудники в его адрес. В итоге вечером к его дому подъехала скорая помощь. Несколько дней Сергей Анатольевич не появлялся на работе.

А на телерадиокомпании события развивались стремительно. Буквально на следующий день та же инициативная группа затеяла сбор подписей в защиту Гурова. Коллективное письмо, составленное самим Николаем Анатольевичем, планировалось направить во Всероссийскую телерадиокомпанию.

Самое интересное, что подписать «крик души» предложили не только журналистам, но и другим сотрудникам радио, в частности, звукооператорам. Некоторые сотрудники, справедливо считая подписывание коллективных писем делом не вполне достойным, искали способы уклониться от этой процедуры. Под любым предлогом народ пытался на время сбора подписей покинуть стены телерадиокомпании. Леве Голдману это удалось легче всего — он ушел на запись интервью. Звукооператорам было сложнее. У них рабочий день был нормирован, им вменялось в обязанность весь день находиться на рабочем месте. В связи с этим произошел забавный случай.

Звукооператор Михаил Седых находился в одной из студий и занимался звуковым монтажом программы, когда из отдела кадров пришла тетка и протянула ему на подпись бумагу.

— Подпишись в защиту Николая Анатольевича, — глумливо посоветовал ему другой звукооператор Евгений Донцов.

У Михаила вытянулось лицо, а Евгений рассмеялся. Нужно было расписаться всего лишь за медицинскую страховку.

Но были и те, кто решил воткрытую отказаться подписывать злосчастные бумаги. Среди них Света Савицкая. Вместо того, чтобы поставить свою подпись, она подошла к Гурову и попросила его:

— Николай Анатольевич, не надо дергать коллектив. Уйди по-хорошему, с достоинством, все равно они добьются своего.

Гуров уходить отказался, но не забыл лишить Савицкую премии. Что примечательно, снял он половину премии и с Николаева.

Волна протеста «демократической общественности» тем временем приобретала новые, доселе невиданные формы. Если Баранова просто подписала бумаги и дальше промывания косточек не подписавшим не пошла, то ее муж с головой окунулся в правозащитную деятельность.

Поговаривали, что в молодости Баранов сидел в тюрьме за изнасилование малолетней особы. На самом деле он действительно сидел, только не за изнасилование, а за бытовое хулиганство.

Было это так. Компания молодых сотрудников на территории телерадиокомпании организовала пьянку. Происходило все на открытом воздухе. Горел костер, жарились шашлыки, водка разливалась по стаканам. Один из телевизионщиков сказал что-то резкое Баранову. Тот не стерпел и кинулся в погоню за обидчиком. А когда понял, что не догонит, выстрелил вслед убегающему из ракетницы. Снаряд попал точно в задницу, которую и разворотил изрядно. У телевизионщика на всю жизнь остались шрамы на интимном месте, а Борисов на три года сел в тюрьму.

Когда юный стрелок вернулся из мест заключения, его пожалели и вновь приняли на работу.

Баранов стал умнее. Пил он теперь только в одиночку. При записи программы он каждые полчаса отлучался к себе в кабинет, откуда возвращался раскрасневшийся и с характерным запахом.

Заведовал он на радио сельскохозяйственной темой. И выбор этот был не случайным. Каждый год можно было рассказывать об одном и том же: посевная и уборочная, озимые и закрома.

К тому же командировки в село представляли определенный интерес. Корреспондента областного радио встречали в колхозах по высшему разряду. Тут тебе и шикарно накрытый стол, ломящийся от закусок и напитков. И русские деревенские девочки в финской бане, заботливо направленные местным райкомом комсомола. И полные авоськи сельских деликатесов, которые Баранов пер домой из каждой командировки.

В постперестроечное время Баранов принял участие в создании партии сельхозпроизводителей, единственным членом которой в области он и был до настоящих дней. Теперь на старости лет Баранов решил извлечь пользу из партийных связей. Он сочинил и послал в центральное отделение партии, находящееся в Москве, пространное письмо, в котором описывал беспредел, творящийся в провинции областными чиновниками. В красках расписал, как здесь зажимают свободу слова и сживают со света лучших журналистов.

Если раньше застать на работе Баранова не представлялось возможным, он появлялся лишь раз в неделю, да и то после обеда, то теперь он каждое утро находился у себя в кабинете. Писал и готовил письма протеста в различные организации. Потом вместе с Гуровым и Романенко садился в служебную машину и разъезжал по инстанциям, развозил письма.

У Баранова были веские причины выступать в защиту Гурова. Если придет новое руководство на телерадиокомпанию, то начнет, видимо, с разгона бездельников. А Баранов справедливо полагал, что его выгонят в числе первых.

Но были и такие, кто свою «правозащитную» деятельность потихоньку сворачивал. Не то, чтобы совсем, а так… Явного ухода в оппозицию Гурову не было. Просто человек продолжал поддерживать Николая Анатольевича, но без каких-то крайних проявлений протеста.

Вера Михайловна Филимонова отработала на областном радио почти сорок лет. Она с самого начала решила не мараться политикой, а занималась местной культурой — приглашала к себе в программы пианистов и виолончелистов, могла месяцами из эфира в эфир знакомить слушателей с какой-нибудь оперной певицей, работающей в ближайшем театре.

Маленькая, худенькая, стройненькая даже в своем солидном возрасте, она бегала из студии в студию, организовывала записи местных музыкантов, была со всеми доброжелательна.

Веру Михайловну подкосило то, с каким злорадством защитники Николая Анатольевича восприняли известие о сердечном приступе Сергея Анатольевича. Филимонова все могла понять, кроме тупой злобы. Нет, она не ушла в оппозицию, просто стала спокойнее и прохладнее воспринимать происходящее. Мужественный шаг, надо сказать! Вера Михайловна была пенсионеркой, и с приходом нового начальства ее карьера могла закончиться вполне плачевно.

А вот Наталья Романенко напротив набиралась злобы день ото дня.

Начала она свою карьеру в крупнейшей областной газете. Во время перестройки, как и многие другие, перешла работать в популярную частную газету. Постепенно выжила тамошнего главного редактора и с достоинством заняла его место. Только вот уменья не хватало. Газета стала хиреть от номера к номеру.

Была у Романенко дурная привычка. Она постоянно экономила на сигаретах — пользовалась тем, что сотрудники подадут. А в то время, надо отметить, дефицит был на все, а в особенности на сигареты. Скинутся несколько мужиков из редакции на пачку «Примы» и решают растянуть ее на весь день. Тут приходит Романенко и выкуривает всю пачку. Халява — великое дело!

Когда газета окончательно развалилась под таким «чутким» руководством, Наталья Романенко двинула свои стопы на областное радио. И тут ей крупно повезло!

В телерадиовещательной компании она познакомилась с Николаем Анатольевичем Гуровым. Знакомство перешло в близость. Романенко быстро раскусила Гурова. Заместитель по радиовещанию был человеком добрым, но очень недалеким. Своей интимной связью с Николаем Анатольевичем она достигла того, чего просто не смогла бы достигнуть деловыми качествами, которых было далеко не в избытке. Наталья Романенко стала «серым кардиналом». Через Гурова она полностью контролировала обстановку на радио, руководила всем процессом.

Как от такого руководства не развалилось все областное радио вслед за частной газетой — есть только один ответ. Телерадиокомпания финансировалась из Москвы и поэтому была непотопляемой. Как бы отвратительно не руководили ей, деньги из столицы покрывали все издержки.

Романенко никогда не прощала обид. Ее папа был директором крупного концертного зала и, конечно, во всю поворовывал. Когда это воровство приобрело небывалый размах, папочкой занялась прокуратура. Но любому городу скандалы не нужны. Тогда мэр города решил вмешаться и ценой больших усилий прикрыл дело о воровстве, правда ради этого пришлось папу уволить. Романенко истолковала это по-своему. Она стала мстить мэру города. Не упускала случая сказать в эфире о мэре какую-нибудь гадость. Другая была бы благодарна, что папу избавили от тюрьмы, но не такой была Романенко. Не трогай наших!

Понятно, какая атмосфера была создана в эти дни на радио, и кто ее создавал. Но и губернатор не дремал. Решить вопрос с телерадиокомпанией он поручил своему заместителю — большому человеку из областной администрации Виктору Мефодиевичу Раскатову. Раскатов решил уладить вопрос полюбовно. Насколько это возможно, конечно. В субботу он пригласил коллектив радио в областную администрацию к себе в кабинет, чтобы трезво поговорить о создавшейся обстановке.

Большой человек из областной администрации поднялся к себе в кабинет, а там его уже ждали журналисты с радио. Точнее, не только журналисты. Гуров до кучи пригласил своих доброжелателей: некоторых операторов, работников связи и даже одну повариху из столовой. Не умом, так количеством. Задерживался один Серов.

— Пусть только не явится, — процедил Гуров.

Но и Серов вскоре появился. Все были в сборе.

Раскатов демонстративно поставил на стол диктофон.

— Это для того, чтобы потом мои слова не передергивали.

— А мы даже диктофона не взяли, — заявила Романенко. — Мы и с диктофоном беззащитны.

— Куда уж, кто слух пустил, что мы с Николаевым любовники?

— Никто ничего такого не говорил, — хором подали голос узники совести.

Раскатов обреченно махнул рукой, включил диктофон и заговорил:

— Нами были заказаны исследования на предмет популярности тех или иных средств массовой информации области и совсем недавно мы получили эти результаты. По ним сразу видно насколько упал рейтинг популярности областной телерадиокомпании и в частности областного радио за последние два года. Рейтинг телевидения снизился на сорок процентов, а рейтинг радио — на все шестьдесят. Нам совершенно ясно, что в такой ситуации надо принимать экстренные меры для выведения телерадиокомпании из кризиса.

Почему мы взялись за это дело? Должен напомнить, что областная администрация является соучредителем областной телерадиокомпании наравне со всероссийской телерадиокомпанией. И вполне естественно, что один из учредителей беспокоится о положении дел на его компании.

Для сравнения приведу пример: допустим, на каком-то предприятии за последние два года резко снижается уровень прибыли. Что делает учредитель? Пытается разобраться в ситуации и меняет руководство предприятия. Это вполне естественно! Напрашивается вывод о том, что руководство этого предприятия не справляется со своими обязанностями, и его нужно как можно быстрее сменить. Пока не станет совсем поздно.

Но если вы думаете, что мы подходим к проблеме с одной стороны, то ошибаетесь. У нас уже подготовлены документы о выделении средств на развитие телерадиокомпании. Мы уже сейчас готовы выделить живые деньги порядка пяти миллионов долларов на развитие и реструктуризацию компании. Это большие деньги.

Но какой нам смысл инвестировать такую огромную сумму при старом руководстве? Как уже было неоднократно, деньги будут израсходованы, а пользы от этого не будет никакой. Поэтому и встал вопрос о том, чтобы произвести замену руководства в компании.

Повторяю, мы ставим целью заменить только высшее руководство компании. О том, чтобы увольнять или сокращать рядовых сотрудников вопроса не стоит вообще. А то мне сказали, что журналистов запугивают тем, что все они будут уволены…

— Кто вам такое сказал? Об этом и разговора у нас на радио не было, — подал голос Николай Анатольевич.

— Было, да не в этом дело. Я хочу вам объяснить, что смена руководства — вполне типичный процесс. Возьмите, к примеру, Москву. Выбирают нового президента или премьер-министра, и первое что он делает, это обновляет всех своих сотрудников. И председателя всероссийской телерадиокомпании, в частности, тоже меняет. Вы не можете не знать этого. Приходит новая команда, и вместе с ней к руководству приходят абсолютно новые люди. И даже если после перевыборов остается прежний президент, все равно вся его команда уходит, и приходят новые люди. Так происходит не только в России, так происходит во всем мире. Если человек несколько лет управляет каким-то производством, то привыкает. Внимание его расслабляется, многие очевидные недостатки он перестает замечать. Не потому что он плохой руководитель. А потому, что взгляд его уже привык, все примелькалось.

Поэтому мы и решили пригласить для работы на телерадиокомпанию Сергея Анатольевича Николаева. Согласитесь, он прекрасный журналист, высокий профессионал своего дела, отлично знающий не только всю радиокухню, но и прекрасно разбирающийся в рекламном деле.

Мы ему предлагали должность председателя телерадиокомпании, но он отказался. Теперь мы ему предлагаем занять пост заместителя председателя по радиовещанию. Он и сейчас отказывается, но, думаю, что мы его в конце концов уговорим.

— Так уж и отказывается? — подал голос кто-то из присутствующих.

— Да, он отказывается. И учтите еще одну вещь. Мы не собираемся увольнять Николая Анатольевича. Мы ему предлагаем равноценный пост на той же телерадиокомпании.

Серов откашлялся и задал вопрос:

— Почему вы решили, что нынешнее руководство телерадиокомпании не сможет вывести ее из кризиса?

— Я уже говорил, что руководство засиделось на своих местах. Нужна свежая струя, новый взгляд. Если мы оставим старое руководство, то ничего не изменится, как и не менялось до последнего времени. Прошло уже десять месяцев с тех пор, как мы пришли к власти. Что сделано за это время для выведения компании из кризиса? Ничего. Где план развития компании? Хоть кто-нибудь его мне приносил? Никто не приносил. А придут люди, которые четко знают: что и как надо делать.

— Мне кажется, что это шаг к коммунистической диктатуре, — заявила Романенко. — Вы же пришли к власти при поддержке коммунистов.

— Да, мы победили на выборах не без поддержки коммунистов, но мы — не коммунистическое правительство области. Все коммунисты остались в различных патриотических движениях. Мы пришли делать дело. И у нас уже получается. Посмотрите показатели в любой сфере, будь то промышленность или социальная сфера.

Споры в кабинете большого человека из областной администрации продолжались около двух часов, но присутствующие к единому соглашению так и не пришли. Раскатов предложил встречаться и впредь, чтобы решать наиболее спорные вопросы.

Вечером Лева Голдман пришел домой и включил телевизор. Показывали фильм «Убийство на радио». Леве запала одна фраза из фильма: «Грязь поглубже ты копни, но смотри, не утони».

На улице уже начинало темнеть, когда из дома где «мужик с пистолетом» показалась странная парочка.

Собственно говоря, весь этот перекресток в народе назывался никак иначе, а «мужик с пистолетом». Все дело было в странном доме, на торце которого висело громадное панно с изображением солдата, в стремительном рывке поднявшего руку с пистолетом вверх. Изображение было настолько несуразным, что местные жители его сразу окрестили «мужиком с пистолетом».

Чертовщина происходила и с самим домом.

Началось все еще во времена строительства. Как-то в первом подъезде на восьмом этаже прораб стройки внезапно захотел справить малую нужду. Будучи человеком интеллигентным, что вполне естественно при такой профессии, он не стал гадить в будущих квартирах, а вышел на лестничную клетку, открыл люк мусоропровода, расстегнул ширинку рабочих штанов и настроился на «слив антифриза». Дальнейшее отдавало каким-то мистицизмом, но так как свидетелей поблизости не было, приходится исходить из рассказа самого прораба.

Итак, из открытого люка высунулась куриная голова огромных размеров и, со словами: «Ты что же это делаешь, гад?», со всей силы клюнула в сливной краник.

Свидетели происшедшего видели только, как прораб выскочил из подъезда в окровавленных штанах и, дико вращая глазами, стал пронзительно кричать. Вскоре прораба увезла в больницу машина скорой помощи, а прибывший наряд милиции, осмотрев место происшествия, не нашел ничего подозрительного. Происшествие почему-то было списано на похмельное состояние прораба. Ни для кого не было секретом, что у прораба бывали периодические запои.

Другая история была совсем невеселой.

Двое строителей — молодой и старый — сидели у входа в подъезд и курили. Молодой вдохновенно рассказывал старому про то, как накануне вечером занимался любовью с двумя школьницами. Выслушав рассказ, старый работяга резонно заметил, что молодому до баб еще расти и расти. А если кого и трахать, то только деревенских кур. В ту же секунду обоих придавило бетонной плитой — обвалился подъездный козырек.

До сдачи дома на строительстве происходило еще немало всяких гадостей, правда, не с такими печальными последствиями. Во втором подъезде умудрились заложить кирпичами вход в двухкомнатную квартиру. Потом пришлось пробивать ее с помощью отбойных молотков. А в третьем подъезде забыли приварить трубу парового отопления. Выяснилось это уже после сдачи дома, когда целый стояк буквально вымерз с первого по девятый этаж. Но сделать уже ничего нельзя было. Для этого пришлось бы ломать внешнюю стену.

После заселения с этим домом произошло еще одно неприятное происшествие. В квартире номер 113 умер пенсионер и пролежал там больше месяца. Спохватились поздно, когда пропах весь подъезд. Запах, кстати, чувствуется до сих пор.

Вот из этого самого дома и показалась странная парочка. Двое мужчин шли в направлении торговых рядов, с интересом осматривая окрестности. Было такое чувство, что они здесь впервые. Хотя как это может быть — совершенно непонятно! Они ведь все равно когда-то пришли сюда. Не родились же они в этом доме?!

Один из них был высокий, худой, но не тощий. Благодаря росту, его можно было принять за главного. Возможно, так оно и было. У него было очень интеллигентное лицо со светлой кожей. Волосы тоже светлые, не стриженые по всей поверхности головы, а ровно подрезанные на уровне шеи. Локоны с висков аккуратно зачесаны за уши. Туда вставлены душки очков. Высокий носил очки в металлической оправе. Это были не темные очки, а обычные — какие носят для коррекции зрения. На высоком был длинный зеленый плащ, из под которого виднелись спортивные брюки, заправленные в кроссовки на высокой подошве, отчего мужчина казался еще выше. На вид ему было немного меньше сорока лет.

Очкарик огляделся, скользнув взглядом по вразнобой застекленным балконам, перевел взгляд на неряшливый рынок прямо по курсу и спросил своего попутчика:

— Как тебе все это безобразие, Димыч?

— Что естественно, то не без оргазма, Вадик, — глубокомысленно ответил второй.

«Димыч» если и не был полной противоположностью очкастого, то отличался от него весьма заметно. Роста он был ниже среднего, зато имел тонкий и длинный нос. Губы тоже были тонкими, с чуть загнутыми кверху краями, отчего казалось, что он постоянно улыбается. На коротко стриженую макушку была натянута клетчатая кепка, да так, что слегка загибала кончики ушей. Одет он был в вареную джинсовую куртку, серые шерстяные штаны и массивные ботинки на шнурках.

Компания двинулась в сторону торговых рядов.

— Чего здесь только нет! — всплеснул руками Димыч. — Ой, маслице…

Друзья остановились возле обширного лотка с разным съедобным импортом. Вадик на секунду задумался, а потом категорично заявил:

— Если тебе нужно масло, то его можно купить.

— Но у меня нет денег!

— Спроси у продавца, Димыч, может она тебе так даст бутылку масла.

— Маслица, Вадик, маслица… К еде нужно относиться бережно и с любовью.

— Чего тут чикаться! Еду на какашки каждый может переводить.

— Заметь, Вадик, на свои какашки. Свои кровные.

Казалось, Димыч только сейчас заметил замерзающую за прилавком продавщицу.

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, синяя?

Продавщика, похоже, не расслышала издевку. Она приветливо улыбнулась и спросила:

— Чего хотите, мальчики?

— Кушать хотим, — живо откликнулся Димыч.

С этими словами он молниеносно приблизился к коробке с мороженными окорочками и, достав самый увесистый, с пристрастием поинтересовался у продавщицы:

— Почем вы, девушки, красивых любите?

Торговка стала догадываться, что над ней подтрунивают, поэтому обиделась и молча ткнула пальцем в ценник.

— Вадик, у тебя бабки есть? — невинным голосом поинтересовался у друга Димыч, усиленно вращая в руке окорочек.

Длинный оторвался от созерцания макушки тополя и беспристрастно произнес:

— Три штуки баксов я одолжил одному корифану, девяносто три доллара под проценты лежат в Российском сбербанке, еще кучка дореформенных деревянных зарыта под угловым гаражом на Градском прииске, а основная сумма — семьсот тысяч баксов вложена в государственные краткосрочные облигации.

— А с собой, с собой есть деньги? — не унимался оголодавший Димыч.

— С собой?

Вадик полез в карман плаща, долго в нем ковырялся, но вопреки ожиданию Димыча, достал лишь длинную, сложенную гармошкой, упаковку отечественных презервативов.

— Повело кота на блядки, — обреченно подвел итог Димыч.

— Я тут не причем, — отвел подозрения Вадик, — это не мой плащ. Мне его в сорок третьем подарил один разведчик. Кажется, он получил героя Советского Союза…

— Посмертно? — внезапно заинтересовалась голодная кепка.

— Пожизненно, без права на амнистию.

— Покупать будете или нет, — взгляд продавщицы следовал за вращающимся окорочком.

— По закону о правах потребителей я имею право снять пробу с продаваемого товара, — возмутился Димыч.

— Смотри, глисты будут, — забеспокоился Вадик.

Но Димыч уже поднес мерзлый окорочек ко рту и с хрустом откусил порядочный кусок. Странно, но продавщицу обеспокоило не то, что куриное мясо потребляют в сыром и, более того, мерзлом виде и не то, что от этого странный покупатель может подхватить глистов, а то, что усиленно поедался товар, за который не заплачено. Продавщица завертела головой. Похоже, хотела позвать на помощь отморозка из местной «крыши».

— Не спеши, под-д-друга! — остановил ее Вадик и тут же показал удостоверение работника госторгинспекции.

— Контрольная закупка, — с набитым ртом проорал Димыч и совершенно неожиданно ударил продавщицу окорочком по голове, отчего та пронзительно заверещала. А Димыч глубокомысленно заметил:

— Свинья не выдаст — кошка не съест.

К лотку уже спешил охранник.

— Вы что, лохи, горя хотите?

На что Димыч быстро извлек из кармана удостоверение майора отдела по борьбе с организованной преступностью.

— Погоди, Димыч, дай-ка я его пристрелю, — вмешался Вадик.

— Убивали кого-нибудь на этой неделе? — живо поинтересовался у него Димыч.

— Не-а.

— А на прошлой неделе пришили кого-нибудь?

Длинный отрицательно мотнул головой.

— Стреляй, — разрешил Димыч, сделав руками приглашающий жест в сторону «крышоночка».

— Мужики, я ведь не против, — сдался представитель местной «крыши», — но надо как-то по-людски все…

— А мы что? Не люди? — обиделся Димыч и взял с прилавка пачку «Мальборо».

— Ты ведь бросил, — стал укорять его Вадик.

— Понервничаешь тут с вами, опять закуришь.

Но пачку все же положил на прежнее место.

— Ну, ты поел, ненасытный наш, — спросил длинный.

— Все в порядке! Друг спас друга от голодной смерти!

— Тогда пошли! У нас еще куча дел. Или ты забыл, зачем мы сюда прибыли?

— Все я помню, — проворчал Димыч. — Пошли!

И сладкая парочка зашагала прочь. К большому облегчению оставшихся.

Примечания

1

Пухто — контейнер для мусора (прим. автора).