Повести

Виктор Житинкин

Все события изображенные в книге «Повести» Виктора Житинкина не вымышлены, а взяты из жизни. Нет ни одного вымышленного персонажа. Произведения автора наполнены сильными сопереживаниями героям, попадающим в сложные жизненные ситуации.

© Виктор Житинкин, 2017

ISBN 978-5-4485-4710-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Долгая дорога в никуда

В город « N» я приехал на поезде к сумеркам. Было пасмурно, да к тому же, моросил дождь, поэтому, я не смог, да и не стал разглядывать этот, видимо, неплохой город. В памяти об этом дне очень четко отложилась одна вода: вода с небес, вода в море, вода на булыжной мостовой, вода, текущая за шиворот тонкими мерзкими ручейками.

Без труда, найдя длинный зеленый забор, я прошел по его периметру и вышел к железным воротам с красными звездами. Сбоку от ворот приютилось маленькое серое строение, именуемое Контрольно-Пропускным Пунктом. Зайдя под крышу, я вытащил из внутреннего кармана командировочное предписание и протянул его, вышедшему изнутри, угрюмому прапорщику с красной повязкой на руке.

Тот снова вошел в помещение, вспыхнул свет, я последовал за ним и оказался в комнате с убогой обстановкой: топчан, стол и стул. В помещении стоял запах человека, сохнущих портянок и еще чего, вызывая тошноту. На столе — телефон, на стене — часы. Прапорщик долго водил носом вдоль строк на бумажке, оторвавшись, подумал, сделал неопределенную гримасу на лице, пожал плечами и, подавая бумажку обратно, заговорил:

— Извините, но об этой части я ничего не знаю. Приходили уже сегодня ребята. И у всех вот эта самая часть напечатана.

— И что ты мне посоветуешь делать?

— А вы, товарищ лейтенант, шли бы в нашу гостиницу. Вон там, в жилом доме квартира №1, это и есть гостиница, — он указал на здание расположенное метрах в пятидесяти от КПП по другую сторону булыжной мостовой. — Там вроде ни души сейчас нет, один солдат, который службу несет. Дайте ему пачку сигарет, до утра в тепле и уюте проведете время. Вот и все, что могу сказать. На ночь глядя, да в такую погоду, не советую продолжать искать эту часть, что на бумаге. И еще, скажу по секрету, ребята, что до вас были, все трое, как один, ну и здоровы. Вы тоже ничего, крепкий, кстати, чем-то занимаетесь, наверное?

— Подводным плаванием.

— То-то я смотрю, вы тоже накачаны, но те ребята мощнее. У нас в части нет таких здоровых и сильных людей. Тем, шею человеку свернуть — делать нечего.

— Ладно! Разболтался я с тобой, а время-то идет. Пока!

Отойдя от ворот, я решил все же поискать нужную мне часть, но дождь шел, не переставая и, поэтому, пройдя метров двести, вернулся и последовал совету прапорщика, который продолжал смотреть мне вслед. Белое пятно его лица в темном окне пропало лишь тогда, когда я свернул к дому, где, по его словам, находилась гостиница.

Солдат, дневальный по гостинице, открыл дверь не сразу, зато он ни разу не спросил, кто стучит и зачем. Просто взял и открыл, впустил меня, попросил сигарет, но он даже не расстроился, узнав, что я не курящий, с удовольствием получив от меня пять марок на сигареты. Он открыл мне дверь в одну из комнат и предложил на выбор любую из кроватей. Через пару минут снова послышались его шаркающие шаги, он принес пару простыней с большими черными штампами и наволочку на подушку. Выполнив минимум дел по обеспечению меня отдыхом, он хотел, было удалиться, но я остановил его, протянув то самое предписание. Солдату, оказалось, достаточно взглянуть на номер части, он тот час же вернул мне бумагу.

— Мало кто знает об этой части, разве что только наш командир, да я, — не без гордости заявил солдат. — Конечно, об этом следует молчать, но поскольку уж вы туда откомандированы, так и быть, расскажу.

Когда я расположился в постели, солдат ловко устроился на соседней кровати, сел, по-узбекски поджав под себя ноги. Он курил, не спрашивая разрешения, но аккуратно, стряхивал пепел в фарфоровую пепельницу, картинно постукивая указательным пальцем по сигарете.

Сначала он просто курил, о чем-то думал, усмехаясь и покачивая головой. Я не сводил с него глаз, наблюдая за каждым его движением, а он сделал вид, что не чувствует моего взгляда.

— Не строй из себя умника, солдат, — предупредил я дневального. — Если знаешь что, интересующее меня, говори, а нет — спать будем. Устал я за день.

— Дело в том, товарищ лейтенант, что эта часть, она как будто бы и есть, но её на самом деле и нет совсем. Она только на бумаге под этим номером существует.

— Что ты мне чушь какую-то несешь: «Вроде как есть и, вроде как нет», — передразнил я солдата, собираясь выпроводить его из комнаты. — Я должен служить в этой части, понимаешь! И, твои «вроде как», меня не устраивают.

— Эта часть временная, она должна что-то выполнить и исчезнуть. Теперь вам ясно?

— Не совсем.

— По крайней мере, так говорили нам командир и «Черный полковник». Завтра в порту вы найдете этого полковника, он вам все объяснит, что вы должны будете делать. Крутой мужик, между прочим, этот полковник.

Я несколько минут лежал молча, обдумывал услышанное от солдата, и все больше подозревал его в шизофрении. Ладно! Бог с ним, этим шизофреником. Будет день — будет пища, утром все уладится.

Я не заметил, как ушел солдат. Не слышал, как появился еще один приблудившийся лейтенант, найдя приют в квартире №1.

Разбудил меня сильный стук во входную дверь. Полотно готово было слететь с петель, так стучать мог только очень сильный человек.

Солдат, чтобы не попасть под удар, вытянутой рукой повернул замок и, по-заячьи, отскочил от моментально распахнувшейся тяжелой двери. Дверь была открыта, но никто не входил. Дневальный в растерянности смотрел в открытый проем и постепенно, смешно вытянув длинную худую шею, пододвигался к двери. Когда его голова оказалась за косяком, что-то налетело на солдата, ноги его взметнулись вверх, раздался сдавленный крик, и наступила тишина.

Я лежал и сквозь чуть приоткрытые веки наблюдал за происходящим. С кровати в углу комнаты поднялся человек в одних плавках. Он сунул ноги в сапоги и направился к открытой двери, сонно бормоча:

— Черт те, что творится. Солдат! Ты где?

Когда он вышел за дверь, послышалась возня, глухие, но сильные удары наносились не одной рукой, а значит шла обоюдная борьба, или драка. После каждого удара слышался характерный выдох с выкриком. Били, не щадя друг друга. Что-то мягко, но грузно упало и стало тихо.

Такой поворот дела вовсе не входил в мои планы. Быть не только избитым, а, может и убитым, не хотелось и страшило. Это в мирное-то время и среди своих, армейских. Не включая света, я быстро оделся, благо опыт был. Там, в училище, скотина-старшина дрессировал нас укладываться при подъеме или отбое: раздеваться или одеваться за время, пока спичка горит. Чиркнет, бывало, спичкой и орет: — «Отбой»! Не дай бог, пока она тлеет — не уложишься и не ляжешь в кровать…

Посмотрев по сторонам, в потемках я не нашел ничего, что могло бы послужить оружием в моих руках и впервые почувствовал себя совсем беззащитным.

Минутная тишина в коридоре за дверью закончилась громким пьяным смехом, который тоже внезапно смолк, и тут же наступила самая настоящая гробовая тишина. Я не находил себе места, не зная, что делать. Исчезли все, кто выходил за эту проклятую дверь. Появилась боязнь чего-то неизвестного и непонятного.

Но вот дверь открылась и, слава богу, вошел совершенно целый человек в плавках.

— Не дали поспать, скоты… — то ли спросил, то ли посетовал он.

— Что происходит? — спросил я, немного успокоившись.

— Не обращай внимания. Друзья перепили немного. Я их сегодня в кафе, или как тут его гастштедтом, что ли называют, видел. Я раньше ушел, они остались. Вот и перепили ребята. Только я вроде уже встречался где-то с ними. Не припомню, где. А мне дали командировочное предписание странное. В часть, которой не существует.

— Не эта ли часть? — я вытащил и показал ему свое предписание.

Взглянув на листок, он ухмыльнулся и сказал:

— Значит, и тебе тоже искать эту часть придется.

— Так может быть я смогу наконец-то узнать, что происходит с нами? Что это за несуществующая часть?

Молодой человек, между тем, надел брюки, подошел ко мне и протянул руку. Вблизи я разглядел его, это было что-то: фигура атлета, мышцы бугрились на всем теле. Редкой силы, видимо, был этот юноша. Мне стало, почему-то, стыдно и обидно за себя.

— Давай познакомимся для начала, — сказал он. — Лейтенант Астахов, а если просто, по-дружески, то Дмитрий.

Я назвал себя и подал ему свою руку. Он ее мягко пожал, но я успел почувствовать — случись что, вырвать ее из такого пожатия не смогу. Так вот о ком говорил мне прапорщик с красной повязкой на руке.

Я оглянулся на возню у дверей. Держась за косяк, там стоял пьяный до изнеможения лейтенант, за ним тенью стоял еще один, точно такой же офицер, только еще пьянее.

Стоявший первым, лейтенант, обвел комнату мутным взглядом, остановился на Астахове, заулыбался во всю физиономию и спросил:

— Это ты что ли Астахов? Уж не Димка ли?

— Да, Дмитрий.

— Я это понял, когда ты завалил меня сейчас. Я думал, что некому меня тут так обидеть, а ты взял и обидел. А ты ведь этим броском у меня на «Вооруженке» выиграл. Вспомни Болгарию.

Наморщив лоб, Астахов что-то вспоминал а, вспомнив, заулыбался и направился к дверям.

— Вовка! Николаев! Да быть не может! Черт побери. Как же я вас с Виталькой не узнал. Вообще-то да, злой я сегодня целый день, непогода, да неопределенность эта дурацкая. Вы тоже хороши! Зачем так напиваться нужно было. Когда я увидал вас в этом немецком кафе, тошно стало. Мелькнуло что-то знакомое в ваших перекошенных лицах, но окончательно я вас все же не узнал. Помню, вы все порывались ко мне подойти, да сил не хватало задницы свои оторвать от стульев. Чтобы не злить вас своим присутствием, я быстро ушел. Так, перекусил чуть-чуть.

— Мы с братом так и не смогли за целый день найти часть, в которую отписаны. Правда, брат?

Брат, которого вероятно и звали Виталий, стал уже немного приходить в себя и вникать в смысл происходящего. Он закивал головой, подтверждая слова, но продолжал держаться за брата.

— Ну что вы в дверях стоите? Заходите, да по кроватям. Где там солдат? Солдат? Где тебя черти носят?

Владимир Николаев, улыбаясь, приложил палец к своим губам и сказал:

— Тс-с! Он в туалете. Я его ненадолго там закрыл.

Находясь ближе всего к двери и, поскольку братья уже сидели на койках и стаскивали друг с друга мокрые сапоги, а Дмитрий лежал, я быстро прошел к туалету и вывел оттуда, чуть живого от страха, солдата.

— Я думал, что он меня убьет. Только за что? Что я плохого сделал? — он дрожал, словно я его из холодильника вынул.

— У тебя что-нибудь болит? — Я внимательно осмотрел его и прощупал кости рук и ног. Мне ведь пришлось увидеть, как взметнулись и исчезли его ноги в дверном проеме, поэтому и боялся за здоровье солдата.

— Да нет, все цело. Только таких сильных людей я еще не встречал. Ведь он меня как щенка в туалете на очко посадил, да еще кулак под нос сунул, чтобы молчал. Ну, я и молчал, — продолжал жаловаться солдат.

— Ну, ладно, ты ведь солдат. Прости, пожалуйста, дяденьку. Просто, у него шутка не получилась.

— Хороша шуточка! Чуть не убил, — продолжал ворчать солдат, но говорил он тихо, чтобы «этот», не дай бог, услышал.

— Солдат, скажи-ка, как тебя зовут? Видишь, тезка мне, Вовка тоже. Давай будем друзьями, — Николаев протянул солдату руку, от которой тот шарахнулся, было, назад, но я легонько подтолкнул рядового к офицеру.

— Ты знаешь, дружище, у нас в борьбе, так бывает. Намнет кто-нибудь тебе бока на соревнованиях, так он потом лучшим другом становится. По крайней мере, уважать его начинаешь.

Я снова разделся, лег в остывающую постель и с интересом стал наблюдать за происходящим в комнате. Раздав белье, солдат ушел спать, братья разделись и теперь аккуратно развешивали мокрую одежду на стульях и спинках кроватей, чертыхаясь и кляня все на свете: и дождливую немецкую погоду, и собачью жизнь, и все, все, все.

Наконец и они легли, оставив включенным один светильник в дальнем углу комнаты. Некоторое время в помещении стояла тишина, но никто не спал. За окном однозвучно шуршал бесконечный дождь, не усиливаясь, и не ослабевая.

— Володя, ты не спишь? — тихо спросил Астахов.

— Нет.

— Как хоть у вас служба, жизнь? Вижу, что поправились оба. Я вас в гастштедте не узнал даже!

— Не поправились, а опухли от постоянных пьянок, — поправил Дмитрия Володя Николаев.

— А что так?

— Да! Жизнь какая-то неправильная. И к чему нужно было лезть в это военное училище. Ну, ладно спорт. Там все честно, справедливо. Накачался, оказался сильнее — набил морду противнику. Ты победитель, ты герой! Подкачал немного, слабее оказался — извини, друг, ты побежден, тебе набили. В училище мы, по сути дела, не учились. Какие мы к черту офицеры, командиры, если с курса на курс без учебы переводили нас за счет силы, за счет побед на соревнованиях. В Армии какими-то затычками служим. Витальку командиром взвода полигонной команды поставили, меня, и того хуже, командовать взводом регулировщиков. Не перспективы, не званий не светит, от силы «старшего» получу и баста. Пройдет еще несколько лет, сил не будет с молодежью драться, спишут, и исчезнешь с арены бесследно и бесславно.

— Ну-ну! Брось-ка ты эти мысли, может, все не так и плохо. Нужны же, мы стали сейчас? Вот для чего мы здесь? Значит, нам предстоит что-то сделать. И сделать это нужно с применением силы. Не случайно, ведь, собирают именно силовиков. Кстати, сегодня днем я в городе встретил целую группу офицеров, таких же, как и мы, молодых совсем, после училища. Но с ними я уже почти со всеми встречался, в том числе и на «Вооруженке». А один из них, Руслан кажется, татарин, помню, чуть башку мне не свернул. Тогда я только начинал еще в «люди», так сказать, выбиваться. Отделал он меня по полной программе. Боюсь я его с тех пор. Слава богу, больше судьба не сводила нас с ним на ковре, уверен, что проиграл бы ему. Воля железная у него и руки, как рычаги, тоже железные.

— То-то, я думаю, как будто мы на сборы на «Вооруженку» здесь собрались. И мы встречались с ребятами. Кто вроде на лицо знаком, а кто и нет. Но ведь сразу видно, кто, на что способен. Одним словом, если только это не соревнования какие-то, то в жизни я вообще ничего не соображаю, — поддержал разговор Николаев.

— Давай подождем до завтрашнего дня. Кстати, завтра мы должны быть в части.

— Нет, есть еще день.

— Значит, завтра еще пьем, — как будто издалека, послышался голос Виталия. Затем он громко икнул, рассмешив всех. Потом наступила тишина, послышалось все усиливающееся сопенье, кто-то всхрапнул, успокоился и, крепкий сон овладел молодыми людьми.

* * *

Утро следующего дня ничуть не прибавило ясности в сложившейся обстановке. Никто больше не появлялся, исчез даже дневальный по гостинице. Ну, его, конечно, можно было понять. Рядовой, вчера вечером, до такой степени был испуган, что не мудрено, если он прячется за одной из запертых дверей. Не век же будут обитать незваные гости, посягнувшие на его неприкосновенность и единоначалие на этой, порученной ему командиром, должности постоянного дневального гостиницы.

Офицеры проснулись от ярких бликов солнца на белых, крашенных мелом, стенах комнаты. Не было слышно и шелеста бесконечных струй дождя.

— Во! Это уже кое-что! — воскликнул Николаев Володя, выведя из депрессии нежащихся в полудреме офицеров. Сам он прикрывал огромной ладонью от слепящего солнца свои глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Почти копией его, на соседней подушке, жмурилось лицо Виталия.

Полежав так, еще минут пять, молодые люди повыскакивали из постелей и с удивлением обнаружили на спинках кроватей свежие махровые полотенца, а на тумбочках лежали по куску «земляничного» мыла.

— Чего угодно можно было ждать от нашего бравого «Швейка», но такого…

— Так он же предчувствовал, что ты его, все равно, утром найдешь и вытрясешь все, что тебе нужно, — съязвил Астахов.

Смех коллег не изменил мрачной задумчивости, появившийся на лице у Владимира.

— Побриться бы еще, а то щетина, как проволока. Беда одна с ней. Перед подъемом, часов в шесть, побреюсь, как следует, пару лезвий «Спутник» затрачу — на мою щетину одного не хватает. А на построении, в восемь часов, командир уже замечание мне делает: «Товарищ лейтенант! После развода чтобы побрились и доложили!»

Объясняю ему ситуацию — не верит. Ну, не могу же я через час бриться, так и шкуру испортить можно.

— Не переживай, братец, пойдем лучше опохмелимся. И ничего, что с утра, к вечеру приведем себя в порядок. Завтра ведь, как-никак, на представление к новому командиру.

— Найти его еще нужно, — ответил Владимир.

— Не мы его, так он нас все равно найдет, если уж сильно нужны.

— Ладно. Идем все вместе, найдем, где перекусить. Кстати, в районе железнодорожного вокзала есть что-то, наподобие парикмахерской, да там же, в «Митропе» и пожуем, — предложил Астахов, по очереди заглядывая в глаза своих коллег.

Никто не был против.

Володя постучал в одну из закрытых дверей, где он, интуитивно, почувствовал присутствие солдата:

— Дружище, мы уходим, следи за порядком. Да! Еще прошу, не оставляй в душе обиды на меня. Будь настоящим бойцом.

За дверью послышалось сопенье и возня. Дверь открылась, в проеме стоял солдат — дневальный, одетый по полной уставной форме и, даже, в пилотке. Он отдал честь офицерам, сказав:

— До свидания! Успехов вам!

Николаев оторопел и прошептал:

— Ну вот. Что я слышу! Слова не отрока, но мужа! Спасибо, солдат!

— А вы, если что, приходите переночевать. Мне командир приказал, чтобы всех, кто с предписанием в новую часть прибудет, я размещал в нашей гостинице и обеспечивал всем, даже туалетными принадлежностями, — подумав, он вздохнул. — Говорят, что очень трудное задание у вас будет.

Последние слова его глубоко засели в сердцах и умах приумолкших офицеров.

Парикмахерскую нашли быстро, она оказалась недалеко от зеленого забора войсковой части. Брадобрей был один, поэтому пришлось по очереди входить в маленькую, но уютную парикмахерскую, остальные оставались снаружи. Обслуженный офицер выходил из помещения распаренный, с розовым оттенком лица, блестел, как «начищенный сапог» и улыбался, довольный собой и всем миром.

И до вокзала идти, чтобы перекусить, не пришлось. Буквально через квартал в глаза бросилась размашистая вывеска «Гастштедте Штадт N». Было еще утро, гастштедт только открывался и проветривался от густой сигарной и пивной вони. Помещение, куда вошли офицеры, даже проветренное, источало такой крепкий дух, что перехватило дыхание, тем более что все четверо были некурящими.

— Может, что получше поищем? — предложил Астахов.

Однако, знатоки гастштедтов, братья Николаевы, в один голос заявили:

— Ты думаешь, в других не так же? Все они одним миром мазаны! С вечера до глубокой ночи, Гансы смолят наперегонки свои сигары, да ведрами пиво цедят. Тут все стены насквозь пропитаны никотином и алкоголем. Думаем, что идти и искать еще чего-то не стоит. Принюхаемся. Это — один запах. Он безвреден.

Действительно, через некоторое время дышать стало легче, а когда опрокинули по стопке водки, запив ее пивом, все запахи вдруг пропали, и жизнь стала интереснее и светлее.

Стало интересовать буквально все: старинные столы и стулья, сделанные из массивного дерева; охотничьи трофеи, развешанные под потолком в два ряда, картинки на стенах, нарисованные детской рукой и даже сама хозяйка гастштедта, женщина, лет сорока, не то, чтобы красивая, но обаятельная и добрая.

Задорные искорки сверкнули в глазах Виталия Николаева. Он подошел к стойке, за которой копошилась обаятельная хозяйка гастштедта, и, часто моргая и хлопая длинными черными ресницами, стал о чем-то тихо, но вдохновенно говорить ей. Выражение лица женщины стало меняться прямо на глазах. Пяти минут хватило на то, чтобы она, из неприступной и принципиальной, превратилась в добрую и сочувствующую.

— О чем болтали? — допивая пиво, спросил его брат, когда Виталий вернулся от стойки.

— Кушать скоро будет подано, — с загадочной улыбкой тихо сказал он.

— Да ну! Не верю! — Вырвалось у Дмитрия. Он смотрел то на одного, то на другого из братьев, желая понять, правда ли то, что можно будет утолить голод.

— Вполне может быть, — сказал Владимир. — Ему с детства кличку «Дипломат» друзья прилепили. Уговорит, кого угодно. Да и после еще ни одна женщина ему не отказала. — Владимир говорил немного с иронией, чуточку с гордостью за брата, и все с улыбкой, посмотрели на Виталия.

Вскоре, действительно, за перегородкой зашипело, забулькало; до стола, за которым сидели изрядно голодные офицеры, донеслись запахи жареного мясного, вызывая бурное выделение слюны.

Буквально через минуты, перед каждым из них появились фарфоровые приборы с множеством ячеек, заполненных глазуньей с обжаренными колбасками, салатом, жареным картофелем, соусами.

— Под такую-то закуску, да чтоб не выпить — великий грех! — вырвалось у кого-то.

Снова был сделан заказ на водку и пиво.

Зал, однако, стал потихоньку заполняться. В основном, это были пожилые немцы, любители и ценители настоящего немецкого пива. Дым сигар коромыслом завис над их столами. Огарки будто приклеились к большим влажным губам и вынимались изо рта только тогда, когда владельцу этих губ хотелось сделать несколько глотков пива.

Наше внимание привлек огромный старик с обветренным лицом и скандинавской бородкой. Если бы не деревянная нога, не вмещавшаяся под столом и, потому, загораживающая полпрохода, его можно было бы принять за старого морского волка — капитана, лоцмана, шкипера или еще кого. О его ногу запинался всякий, проходящий по узкому проходу к свободным столикам, он чертыхался, чуть не упав, но, увидев, кто сидит, вежливо раскланивался и просил прощения у старика.

Старик делал огромные глотки пива. Все мрачнее и все злее становилось выражение его лица. Он смотрел в нашу сторону, а мне казалось, что он впялил свой взгляд в меня, не отводя его и не моргая, чем вызвал у меня необъяснимую тревогу и, даже, тоску по дому. Хотелось сбежать от этого взгляда. Мы продолжали сидеть за столом, шутили, болтали просто так, ни о чем. Огромный старый немец продолжал сверлить меня глазами. Я пытался не смотреть на него, но мои глаза сами искали встречи с его бешеным взглядом. Я не вынес такого испытания моих нервов и предложил друзьям уйти из гастштедта, но они лишь зашипели на меня:

— Да сиди ты.

Старик продолжал гипнотизировать меня. Я чувствовал, что развязка должна была произойти с минуту на минуту. Так оно и вышло.

После очередной порции пива хромой немец что-то гортанно выкрикнул, привлекая внимание к себе всех, находящихся в зале, затем он с трудом поднялся со стула и, не сводя глаз с меня, направился к нашему столу, громыхая деревянной ногой и стуча заостренной железной тростью. Назревал конфликт — это стали понимать и немцы в зале, и мы.

Он подошел к нашему столу и, указывая на меня пальцем без одной фаланги, рыча и брызгая слюной, выдавил из себя:

— Такой, как ты стрелял в меня и мне отрезали ногу.

— Где в тебя стреляли? — по-немецки спросил Виталий.

— Где, где? Под Сталинградом!

— Как ты туда попал? В гости ездил, да?

Немец, после этих слов рассвирепел еще сильнее и, подняв трость, острым концом ткнул мне в грудь. Я ойкнул. Володя, под правой рукой у которого оказался старик, толкнул его в плечо. Когда тот, падая, хватался за что попало, лишь бы сохранить равновесие, офицер легко выдернул острую трость из руки хромого и, подождав, когда большое тело, ударившись головой об пол, замерло, бросил ее на живот упавшего, как бы поставив крест на деле.

Зал ухнул, послышался крик: «Полицай, полицай!»

Это был голос хозяйки; и она, в общем-то, всего лишь выполняла свои обязательства. Не хватало еще, чтобы в ее владениях совершилось преступление.

— «Полицай, полицай!», — эхом отозвалось на улице, кто-то подхватил крик хозяйки, вызывая полицейских в гастштедт, так уж принято у этих немцев, моментально реагировать на клич о помощи.

— Ну, заварилась каша, — выдохнул из себя Астахов.

Офицеры напряглись, хмель вышел из голов. В дверях гастштедта появились двое полицейских — упитанных молодых ребят. Сидящие за столами немцы, которые находились рядом с входом, молчали, но своими глазами показывали на столик с советскими офицерами и на лежащего без движений на полу старика. Вид всего происходящего и произошедшего был не из приятных. Пахло преступлением, убийством, смертью.

Вслед за полицейскими в гастштедт вошли советский офицер и двое солдат. Оглядевшись, офицер решительно направился к нашему столику, оставив солдат у входа.

Подойдя вплотную к столу, он отдал честь и представился:

— Старший помощник коменданта старший лейтенант Нестеренко! Ваши документы!

— С чего это ты нашими документами заинтересовался? — спокойно спросил Астахов, который уже заметил, как вздымается в сонном дыхании мощная грудь лежавшего хромого.

— Здесь совершено убийство, — взвизгнул представитель комендатуры. — Почему вы мне тыкаете?!

— К самому Богу обращаются на «ты», а тебя я должен на «Вы» возвеличивать, прыщ поганый, — вскипел Николаев Владимир.

Снизу раздался храп спящего человека.

Оценив обстановку, помощник коменданта сник и скромно поинтересовался, кто мы и откуда.

— Ну вот, с этого и нужно было начинать, — успокоился Николаев. — Давай-ка, дружище, объясни, куда мы должны отправиться вот по этому предписанию.

Он подал листок, старший лейтенант взглянул на него, извинился и скромно спросил:

— А с этим что произошло?

Астахов вкратце пересказал о выходке хромого, я расстегнул мундир и, приподняв рубашку, показал кровоточащую рану на груди, оставленную стариком.

Немцы, находившиеся в зале, гастштедта, спешно допивали пиво и один за другим выскакивали в двери, обходя полицейских.

Скоро помещение опустело, лишь клубы сигарного дыма кое-где продолжали витать над столами и, на полу, недалеко от стола, где сидели мы, раскинув руки, крепко спал немец с деревянной ногой, раненый под Сталинградом в годы войны.

Полицейские, поняв ситуацию, ушли, оставив пьяное тело на попечительство подошедшей краснолицей жены одноногого старика. Они были довольны тем, что эти слишком «простые» русские не возбудили никакого дела против выходки хромого, простив ему даже визит к Сталинграду.

— Не знаю, что вас ждет, но завтра вы должны собраться в порту, — стал объяснять нам офицер из комендатуры. — Есть там полковник один, «Черным полковником» его почему-то зовут в народе. Ходят слухи, что он вечный человек: сослуживец его, однажды, случайно встретился с ним и был очень удивлен, что полковник ни сколько не изменился, хотя прошло лет двадцать. Сам-то сослуживец на пенсии уже, а полковник и тогда уже был старым. Правда это, или врут люди, не знаю, но сами увидите полковника в деле и поймете, что он просто уникален. Порт большой, но вас будут встречать «люди» и сопровождать в нужное место к этому самому полковнику. Он знает все. Удачи вам, товарищи офицеры!

Такое изменение в поведение старшего лейтенанта, вызванное лишь тем, что нам дано предписание в эту загадочную часть, еще раз шевельнуло души ребят и дало повод еще раз задуматься.

Гастштедт был пуст, а хозяйка смотрела на нас с укором и молчаливой мольбой поскорее покинуть ее заведение.

Мы рассчитались и ушли, унося с собой все ее беды сегодняшнего дня. Таким образом, при стечении ряда обстоятельств, мы оказались «без вины виноватыми».

Выйдя из гастштедта и посовещавшись, мы распланировали наше оставшееся время, а пока же решили просто погулять по городу и осмотреть его, если такое возможно, поскольку город довольно крупный.

Мы бродили по мощеным улицам мимо зданий и строений, столь непривычных нашему русскому взгляду, разглядывали площади, обрамленные высокими готическими зданиями ратуш и церквей, останавливались около средневековых памятников. Другие люди, другая культура, другие взгляды на жизнь. Но никто из нас не знал еще в этот день, что нам суждено покинуть этот райский уголок в самое ближайшее время.