Измена. Приобретая себя

Вероника Фокс (2025)

— Ну и когда ты бросишь эту дуру? Моя рука повисла в воздухе, так и не успев лечь на ручку двери. Сердце взлетело к самому горлу, отбивая частый ритм. — Ещё немного потерпи, мась, — голос мужа перечеркнул всю мою счастливую жизнь жирной линией. — Не могу так сразу, жалко убогую. Я застала мужа в кабинете с его коллегой. Семь лет счастливого брака рассыпались вдребезги в один миг. И мне казалось, что я смогу отомстить. Однако, у судьбы иные планы на мое счастье…

Глава 4. Зоя

Зоя М.

В доме, как-то, опустело. И заметила я это лишь тогда, когда Миша ушел. Почему-то раньше, приходя домой, мне хотелось тишины, хотя бы на пять минут. А теперь, эта тишина сдавливает виски.

Нет споров, нет упреков. Просто тишина, в которой слышится гул мотора холодильника, что так хорошо сливается с общим фоном.

Сижу и смотрю на экран смартфона. Нажимаю на сенсорную кнопку на нем, чтобы активировать.

Шторка уведомлений пуста. Точнее, я не вижу в ней того, чего хотела бы. Миша не пишет. Ни привета, ни ответа.

Я делаю глоток вина из бокала, но оно кажется мне безвкусным. Я делаю еще один глоток, будто бы пытаясь распробовать его. Это происходит на автомате, и сегодня я не хочу контролировать свои действия. Я вздыхаю с горечью, стараясь не поддаваться нахлынувшей истерике. Я так и не притронулась к еде. Тарелка с овощным салатом не опустела ни на грамм, и мне не хочется есть. Но я все же пытаюсь переубедить себя, что нужно хоть что-то съесть. Хотя бы одну ложечку…

Возможно, мне стоит попробовать что-то другое, чтобы вернуть вкус к жизни. Но пока я не нахожу в себе сил даже на обычный прием пищи.

Телефон вибрирует и на экране высвечивается: «мама».

Нервно сглатываю слюну и поднимаю трубку.

— Алло?

— Доча, привет! — встревоженный голос мамы меня настораживает. — Как твои дела?

А как мои дела? Я не знаю.

— Да потихонечку, — говорю неуверенно и мама это слышит. По крайней мере, мне так кажется. — А у тебя?

— Все хорошо, — говорит она и сразу же добавляет, — наш уговор в силе?

Сжимаю губы в плотную ниточку и не знаю, как набраться сил, подыскать правильные слова? Как не поддаться щемящей боли в груди и не расплакаться на ровном месте?

— Зоя? — голос матери звучит так далеко, что ощущаю, как ухожу в себя. — Зоя, всё хорошо?

— Нет, — выдыхаю из себя слово, почувствовав горькое послевкусие. Щемящая боль изнутри, как запертая птица в клетке, норовит проломить ребра и вырваться наружу.

— Солнышко, что случилось?

Набираю побольше воздуха в легкие и вздымаю глаза на часы, что висят на кухонной стене. Подступающие слезы щиплют глаза.

— Зоя? Не молчи!…

— Миша ушел.

Легче после произнесенных слов не становится.

— Как ушел? — переспрашивает мама, будто бы не верит моим словам.

Да и кто в это поверит? Мы всегда были примерной семьей для всех, хотя никто и подумать не мог, что творилось за закрытыми дверями нашей квартиры. И я об этом никому не рассказывала. Не набиралась смелости и сил, чтобы вынести ссоры из избы.

— Вот так вот, — тихо отвечаю маме. — Собрал вещи и ушел…

— Но куда? Зоя, куда ушел Миша?

— К другой…

В трубке повисает молчание. Я слышу, как мама шумно вздыхает. Секунд десять, а то и меньше, мы молчим. Я не в силах сдерживать соленые слезы, что скатываются по моим щекам. Меня переполняет боль утраты человека, который был для меня всем миром…

— Зоя…

— Он бросил меня, — жалобно говорю в трубку. Жмурю глаза от слез, а потом шумно вбираю носом воздух. Легкие наполняются острой болью. Не свожу взгляд с часов. — Просто собрал вещи и ушел…

— Зоя… Милая моя, — мама, по всей видимости, ошарашена новостью не меньше, чем я сама. — Это…

— Вчера я приехала к нему в офис… — фраза слетает с моих уст так скоро, что я просто отпускаю ситуацию и позволяю себе выговориться. — А он… с другой… на столе… трахается.

Хнычу горючими слезами. Колющая боль в сердце, как отбойный молоток, отдается в правый висок. Дышать становится сложнее.

— Господи боже… — горько замечает мама.

— А как только я их застала, — продолжаю хныкать, да так, что слюни появляются на губах, — он выставил меня за дверь… Я даже не успела понять, что произошло. Я… я не верила своим глазам, — вновь ощущаю, как хлыст печали ударяется в самое сердце, — а потом… Мы как-то доехали до дому, и я стояла и смотрела, как он собирал вещи…

— Милая моя, — охает мама в трубку.

— Он сказал, — практически заикаясь, говорю, — что я убогая… Что… разлюбил…

— Вот же мудак, — говорит мама и сразу же добавляет: — Прости, господи. Полнейший козел!

Я ничего не отвечаю, продолжая горестно плакать в трубку. Еще никогда прежде я не плакала настолько горько. Настолько отчаянно, что практически сгибалась пополам от саднящей боли в груди.

Не знаю, сколько времени длился наш разговор, но мама старалась меня развеселить, постоянно хвалила меня и говорила, какая я у нее замечательная. И я успокоилась. Правда, мне потребовалось бы больше времени, чтобы прийти в себя, если бы я не поделилась с мамой своими переживаниями.

— Мне точно не нужно приезжать? — спрашивает в сотый раз мама на том конце провода.

— Нет, мам. Спасибо… Мне легче.

— Смотри, а то я подъеду…

— Спасибо, мам, правда, не надо… — говорю как можно искренней. — Я пойду… Нужно привести себя в порядок, а то завтра на работу…

— Да-да, — восклицает мама. — Время позднее, и надо выспаться перед завтрашним днем!

— Да…

— Давай, мое солнышко, иди, ложись спать.

— Так и сделаю…

— Я люблю тебя!

— И я люблю тебя, мам!

И мы разъединяем звонок.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Воздух приятно обжигает легкие, но не успеваю расслабиться, как слышу звонок в дверь.

Взгляд падает на настенные часы, которые показывают одиннадцать часов вечера.

Интересно, кого это занесло в столь поздний час?

Вытираю остатки слез, медленно идя к двери. Смотрю в глазок, и сердце резко падает в пятки. Дрожащими руками открываю дверь, и на пороге стоит Миша.

Глаза в глаза. Лицо Миши искривляется в довольной ухмылке. По всей видимости, он заметил еще не высохшие слезы на моих щеках.

— Я за вещами, — оповещает меня тот и отодвигает рукой от двери, чтобы я дала ему пройти внутрь. Провожаю его взглядом. Он, даже не разуваясь, проходит в комнату и становится на белоснежный ковер, совершенно не обращая на меня внимания. Словно меня не существует. Словно я — пустое место..

Миша открывает большую спортивную сумку и демонстративно, открыв дверцу шкафа, начинает выпихивать вещи на пол.

Облокачиваюсь на дверную коробку, сложив руки на груди. Миша выглядит выспавшимся, довольным и сияющим от счастья. Правда, его глаза говорят об обратном. Возможно, мне показалось, но я отчетливо видела, как в его глазах промелькнул огонек злости. Маленький, едва уловимый блеск заострил на себе мое внимание.

— Ты хотя бы поздоровался для приличия, — цежу сквозь зубы. Безусловно, мне неприятно, что меня не считают за человека: обходятся, как с пустым местом.

— Привет, — нехотя выпаливает из себя он.

— Ты даже не поинтересуешься, как я? Что нового?

— А что нового произойдет за сутки? Ты не поплачешь?

Стискиваю зубы от злости, которая появляется внутри меня. Ранее я никогда не испытывала такого к Мише — только положительные эмоции, и никогда не могла дуться дольше, чем минут пятнадцать.

— То есть семь лет мы просто так возьмем и выбросим в урну?

Миша ничего не отвечает. Он переходит ко второй секции шкафа и выбрасывает оттуда вещи. Они вперемешку с моими, а я продолжаю стоять и наблюдать за ним.

— Тебе нечего ответить или твоя совесть наконец-то проснулась?

Миша выпрямляется и кидает злобный взгляд в мою сторону.

— Вот не могу понять: я и вправду женился на такой дуре, как ты?

— Я тебе ничего плохого не сделала, чтобы ты так себя вел по отношению ко мне!

Нахмурила брови в конце фразы.

— Ты родилась уже убогой, — добавляет он и раскидывает мои вещи. — И кстати, верни украшения.

Миша выпрямляется и, поправив штаны, по всей видимости, ждет, когда я выполню его просьбу. Но я стою на месте, не пошевелившись.

— Ты слышала, что я тебе сказал?

Меня охватывает в холодные объятия злость: непоколебимое чувство отвращения от этого человека. И тут я понимаю смысл всенародной фразы: «от любви до ненависти один шаг». И кажется, я его только что сделала.

— Командовать будешь рядом с той, которую на столе натягивал.

— У убогой коготки появились? — смеется он и добавляет: — Я и сам могу отобрать то, что я покупал.

— Я только сейчас поняла, насколько ты мелочен.

Миша ничего не отвечает и начинает метаться по комнате. Уже однажды была ситуация, когда он отобрал у меня все подаренные украшения, и, наученная горьким опытом, я машинально вчера всё спрятала там, где он никогда это не найдет. Оставила только серебряные побрякушки, которые он не возьмет. Его интересуют розовое золото и бриллианты.

Миша выкидывает на пол всю мою шкатулку. Украшения разлетаются по бело-снужному ковру, и тот, присев на корточки, начинает искать то, что ему нужно.

— Где они? — в истерике спрашивает он. — Где?

Сглатываю тягучую слюну, и, быть может, если бы я поддалась эмоциям, тогда было бы еще хуже. Но я стараюсь держать себя в руках. Теперь же, смотря на то, насколько жалок этот человек в моих глазах, во мне просыпается неистовое желание отомстить за всё то, что он говорил мне. За то, как он обходился со мной все эти года.

— Я их продала, — вру ему, но стараюсь не показывать ничего на своем лице. — Сегодня вечером.

— Что? Ты совсем рехнулась? Там же миллионы!

— Это не твои деньги.

Миша подходит ко мне и добавляет:

— Но я их тратил на тебя!

— Потратишь еще, — поджимаю губы в плотную ниточку и сощурила глаза. — Если понадобится.

— Ебанутая, — выпаливает он, а я не могу это терпеть. Отваливаю громкую пощечину. Никогда в наших ссорах я не отвешивала ему оплеух, чтобы тот пришел в себя. И эта, по всей видимости, заставила его врасплох.

— Я убила на тебя семь лет брака и три года сверху, — стараюсь как можно спокойнее говорить, но чувствую, как мой голос дрожит. — Всю свою юность бросила под твои ноги. И ты еще осмеливаешься называть меня так?

Миша смотрит на меня ошарашенными глазами. А у меня ощущение, что меня бьют по оголенным нервам.

— Знаешь, что, Морозов, — набираю в легкие побольше воздуха, — выметайся из моего дома, пока беды не наслал на себя же.

— Эта квартира…

— Моя, — заканчиваю за него фразу.

— Ну ничего, — говорит тот, развернувшись ко мне спиной и направившись к сумке. — Я тебе такой развод устрою!

— Буду ждать с нетерпением, — к неожиданности для себя говорю.

И откуда во мне столько злости?

— Ты еще пожалеешь, что так себя ведешь сейчас!

— Ага.

Морозов собирает сумку, истерически застегивает ее на ходу и поспешно выходит из комнаты. Но, остановившись в коридоре, смотрит на небольшую статуэтку, стоящую на тумбе. Она в форме награды «Оскар». Золотая. Настоящая. Ему вручили ее за лучшие продажи от компании. Миша протягивает руку к ней и говорит:

— Это я тоже забираю с собой.

— Можешь не отчитываться, — цежу сквозь зубы, провожая его взглядом.

Миша, ничего не говоря, быстро выбегает из квартиры. Даже не дождавшись лифта, он бежит по лестнице.

Я медленно закрываю дверь и замираю. Слезы подступают и снова начинают жечь глаза. Я прислоняюсь спиной к двери, словно это единственная опора в моей жизни. Спускаюсь по ней и обхватываю ноги руками. Не сдерживая слез, чувствую, как натянута струна внутри меня, которая еще сильнее сжимает мое сердце.

Вот и всё. Теперь назад пути нет: Морозов еще пожалеет, что ушел от меня. И я это ему докажу.В доме, как-то, опустело. И заметила я это лишь тогда, когда Миша ушел. Почему-то раньше, приходя домой, мне хотелось тишины, хотя бы на пять минут. А теперь, эта тишина сдавливает виски.

Нет споров, нет упреков. Просто тишина, в которой слышится гул мотора холодильника, что так хорошо сливается с общим фоном.

Сижу и смотрю на экран смартфона. Нажимаю на сенсорную кнопку на нем, чтобы активировать.

Шторка уведомлений пуста. Точнее, я не вижу в ней того, чего хотела бы. Миша не пишет. Ни привета, ни ответа.

Я делаю глоток вина из бокала, но оно кажется мне безвкусным. Я делаю еще один глоток, будто бы пытаясь распробовать его. Это происходит на автомате, и сегодня я не хочу контролировать свои действия. Я вздыхаю с горечью, стараясь не поддаваться нахлынувшей истерике. Я так и не притронулась к еде. Тарелка с овощным салатом не опустела ни на грамм, и мне не хочется есть. Но я все же пытаюсь переубедить себя, что нужно хоть что-то съесть. Хотя бы одну ложечку…

Возможно, мне стоит попробовать что-то другое, чтобы вернуть вкус к жизни. Но пока я не нахожу в себе сил даже на обычный прием пищи.

Телефон вибрирует и на экране высвечивается: «мама».

Нервно сглатываю слюну и поднимаю трубку.

— Алло?

— Доча, привет! — встревоженный голос мамы меня настораживает. — Как твои дела?

А как мои дела? Я не знаю.

— Да потихонечку, — говорю неуверенно и мама это слышит. По крайней мере, мне так кажется. — А у тебя?

— Все хорошо, — говорит она и сразу же добавляет, — наш уговор в силе?

Сжимаю губы в плотную ниточку и не знаю, как набраться сил, подыскать правильные слова? Как не поддаться щемящей боли в груди и не расплакаться на ровном месте?

— Зоя? — голос матери звучит так далеко, что ощущаю, как ухожу в себя. — Зоя, всё хорошо?

— Нет, — выдыхаю из себя слово, почувствовав горькое послевкусие. Щемящая боль изнутри, как запертая птица в клетке, норовит проломить ребра и вырваться наружу.

— Солнышко, что случилось?

Набираю побольше воздуха в легкие и вздымаю глаза на часы, что висят на кухонной стене. Подступающие слезы щиплют глаза.

— Зоя? Не молчи!…

— Миша ушел.

Легче после произнесенных слов не становится.

— Как ушел? — переспрашивает мама, будто бы не верит моим словам.

Да и кто в это поверит? Мы всегда были примерной семьей для всех, хотя никто и подумать не мог, что творилось за закрытыми дверями нашей квартиры. И я об этом никому не рассказывала. Не набиралась смелости и сил, чтобы вынести ссоры из избы.

— Вот так вот, — тихо отвечаю маме. — Собрал вещи и ушел…

— Но куда? Зоя, куда ушел Миша?

— К другой…

В трубке повисает молчание. Я слышу, как мама шумно вздыхает. Секунд десять, а то и меньше, мы молчим. Я не в силах сдерживать соленые слезы, что скатываются по моим щекам. Меня переполняет боль утраты человека, который был для меня всем миром…

— Зоя…

— Он бросил меня, — жалобно говорю в трубку. Жмурю глаза от слез, а потом шумно вбираю носом воздух. Легкие наполняются острой болью. Не свожу взгляд с часов. — Просто собрал вещи и ушел…

— Зоя… Милая моя, — мама, по всей видимости, ошарашена новостью не меньше, чем я сама. — Это…

— Вчера я приехала к нему в офис… — фраза слетает с моих уст так скоро, что я просто отпускаю ситуацию и позволяю себе выговориться. — А он… с другой… на столе… трахается.

Хнычу горючими слезами. Колющая боль в сердце, как отбойный молоток, отдается в правый висок. Дышать становится сложнее.

— Господи боже… — горько замечает мама.

— А как только я их застала, — продолжаю хныкать, да так, что слюни появляются на губах, — он выставил меня за дверь… Я даже не успела понять, что произошло. Я… я не верила своим глазам, — вновь ощущаю, как хлыст печали ударяется в самое сердце, — а потом… Мы как-то доехали до дому, и я стояла и смотрела, как он собирал вещи…

— Милая моя, — охает мама в трубку.

— Он сказал, — практически заикаясь, говорю, — что я убогая… Что… разлюбил…

— Вот же мудак, — говорит мама и сразу же добавляет: — Прости, господи. Полнейший козел!

Я ничего не отвечаю, продолжая горестно плакать в трубку. Еще никогда прежде я не плакала настолько горько. Настолько отчаянно, что практически сгибалась пополам от саднящей боли в груди.

Не знаю, сколько времени длился наш разговор, но мама старалась меня развеселить, постоянно хвалила меня и говорила, какая я у нее замечательная. И я успокоилась. Правда, мне потребовалось бы больше времени, чтобы прийти в себя, если бы я не поделилась с мамой своими переживаниями.

— Мне точно не нужно приезжать? — спрашивает в сотый раз мама на том конце провода.

— Нет, мам. Спасибо… Мне легче.

— Смотри, а то я подъеду…

— Спасибо, мам, правда, не надо… — говорю как можно искренней. — Я пойду… Нужно привести себя в порядок, а то завтра на работу…

— Да-да, — восклицает мама. — Время позднее, и надо выспаться перед завтрашним днем!

— Да…

— Давай, мое солнышко, иди, ложись спать.

— Так и сделаю…

— Я люблю тебя!

— И я люблю тебя, мам!

И мы разъединяем звонок.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Воздух приятно обжигает легкие, но не успеваю расслабиться, как слышу звонок в дверь.

Взгляд падает на настенные часы, которые показывают одиннадцать часов вечера.

Интересно, кого это занесло в столь поздний час?

Вытираю остатки слез, медленно идя к двери. Смотрю в глазок, и сердце резко падает в пятки. Дрожащими руками открываю дверь, и на пороге стоит Миша.

Глаза в глаза. Лицо Миши искривляется в довольной ухмылке. По всей видимости, он заметил еще не высохшие слезы на моих щеках.

— Я за вещами, — оповещает меня тот и отодвигает рукой от двери, чтобы я дала ему пройти внутрь. Провожаю его взглядом. Он, даже не разуваясь, проходит в комнату и становится на белоснежный ковер, совершенно не обращая на меня внимания. Словно меня не существует. Словно я — пустое место..

Миша открывает большую спортивную сумку и демонстративно, открыв дверцу шкафа, начинает выпихивать вещи на пол.

Облокачиваюсь на дверную коробку, сложив руки на груди. Миша выглядит выспавшимся, довольным и сияющим от счастья. Правда, его глаза говорят об обратном. Возможно, мне показалось, но я отчетливо видела, как в его глазах промелькнул огонек злости. Маленький, едва уловимый блеск заострил на себе мое внимание.

— Ты хотя бы поздоровался для приличия, — цежу сквозь зубы. Безусловно, мне неприятно, что меня не считают за человека: обходятся, как с пустым местом.

— Привет, — нехотя выпаливает из себя он.

— Ты даже не поинтересуешься, как я? Что нового?

— А что нового произойдет за сутки? Ты не поплачешь?

Стискиваю зубы от злости, которая появляется внутри меня. Ранее я никогда не испытывала такого к Мише — только положительные эмоции, и никогда не могла дуться дольше, чем минут пятнадцать.

— То есть семь лет мы просто так возьмем и выбросим в урну?

Миша ничего не отвечает. Он переходит ко второй секции шкафа и выбрасывает оттуда вещи. Они вперемешку с моими, а я продолжаю стоять и наблюдать за ним.

— Тебе нечего ответить или твоя совесть наконец-то проснулась?

Миша выпрямляется и кидает злобный взгляд в мою сторону.

— Вот не могу понять: я и вправду женился на такой дуре, как ты?

— Я тебе ничего плохого не сделала, чтобы ты так себя вел по отношению ко мне!

Нахмурила брови в конце фразы.

— Ты родилась уже убогой, — добавляет он и раскидывает мои вещи. — И кстати, верни украшения.

Миша выпрямляется и, поправив штаны, по всей видимости, ждет, когда я выполню его просьбу. Но я стою на месте, не пошевелившись.

— Ты слышала, что я тебе сказал?

Меня охватывает в холодные объятия злость: непоколебимое чувство отвращения от этого человека. И тут я понимаю смысл всенародной фразы: «от любви до ненависти один шаг». И кажется, я его только что сделала.

— Командовать будешь рядом с той, которую на столе натягивал.

— У убогой коготки появились? — смеется он и добавляет: — Я и сам могу отобрать то, что я покупал.

— Я только сейчас поняла, насколько ты мелочен.

Миша ничего не отвечает и начинает метаться по комнате. Уже однажды была ситуация, когда он отобрал у меня все подаренные украшения, и, наученная горьким опытом, я машинально вчера всё спрятала там, где он никогда это не найдет. Оставила только серебряные побрякушки, которые он не возьмет. Его интересуют розовое золото и бриллианты.

Миша выкидывает на пол всю мою шкатулку. Украшения разлетаются по бело-снужному ковру, и тот, присев на корточки, начинает искать то, что ему нужно.

— Где они? — в истерике спрашивает он. — Где?

Сглатываю тягучую слюну, и, быть может, если бы я поддалась эмоциям, тогда было бы еще хуже. Но я стараюсь держать себя в руках. Теперь же, смотря на то, насколько жалок этот человек в моих глазах, во мне просыпается неистовое желание отомстить за всё то, что он говорил мне. За то, как он обходился со мной все эти года.

— Я их продала, — вру ему, но стараюсь не показывать ничего на своем лице. — Сегодня вечером.

— Что? Ты совсем рехнулась? Там же миллионы!

— Это не твои деньги.

Миша подходит ко мне и добавляет:

— Но я их тратил на тебя!

— Потратишь еще, — поджимаю губы в плотную ниточку и сощурила глаза. — Если понадобится.

— Ебанутая, — выпаливает он, а я не могу это терпеть. Отваливаю громкую пощечину. Никогда в наших ссорах я не отвешивала ему оплеух, чтобы тот пришел в себя. И эта, по всей видимости, заставила его врасплох.

— Я убила на тебя семь лет брака и три года сверху, — стараюсь как можно спокойнее говорить, но чувствую, как мой голос дрожит. — Всю свою юность бросила под твои ноги. И ты еще осмеливаешься называть меня так?

Миша смотрит на меня ошарашенными глазами. А у меня ощущение, что меня бьют по оголенным нервам.

— Знаешь, что, Морозов, — набираю в легкие побольше воздуха, — выметайся из моего дома, пока беды не наслал на себя же.

— Эта квартира…

— Моя, — заканчиваю за него фразу.

— Ну ничего, — говорит тот, развернувшись ко мне спиной и направившись к сумке. — Я тебе такой развод устрою!

— Буду ждать с нетерпением, — к неожиданности для себя говорю.

И откуда во мне столько злости?

— Ты еще пожалеешь, что так себя ведешь сейчас!

— Ага.

Морозов собирает сумку, истерически застегивает ее на ходу и поспешно выходит из комнаты. Но, остановившись в коридоре, смотрит на небольшую статуэтку, стоящую на тумбе. Она в форме награды «Оскар». Золотая. Настоящая. Ему вручили ее за лучшие продажи от компании. Миша протягивает руку к ней и говорит:

— Это я тоже забираю с собой.

— Можешь не отчитываться, — цежу сквозь зубы, провожая его взглядом.

Миша, ничего не говоря, быстро выбегает из квартиры. Даже не дождавшись лифта, он бежит по лестнице.

Я медленно закрываю дверь и замираю. Слезы подступают и снова начинают жечь глаза. Я прислоняюсь спиной к двери, словно это единственная опора в моей жизни. Спускаюсь по ней и обхватываю ноги руками. Не сдерживая слез, чувствую, как натянута струна внутри меня, которая еще сильнее сжимает мое сердце.

Вот и всё. Теперь назад пути нет: Морозов еще пожалеет, что ушел от меня. И я это ему докажу.