Проверочное слово

Вера Павлова, 2018

Новая книга Веры Павловой «Проверочное слово» включает стихотворения 2015–2018 годов о счастье, радости, которыми пропитана наша жизнь, несмотря на все потери, боль, утраты, неизбежные в жизни каждого, и прозу, написанную в эти годы. Как всегда честно и искренне о самом главном предназначении любого – о любви – от одного из лучших поэтов современности.

Лесенка-чудесенка

На четверть еврейка,

на половину музыкантша,

на три четверти — твоя половина,

на все сто — кто?

Этот стишок я написала полжизни назад. Жизнь внесла свои коррективы: любимая подруга подарила мне тест ДНК на этнический состав. Имя подруги — Ева. Символичней некуда, правда? Я провела одной ватной палочкой по внутренней стороне левой щеки, второй — по внутренней стороне правой, запечатала образцы в конверт и отнесла на почту. Ожидание ответа длилось два месяца.

Вижу, как в кино: человек в белом халате склонился над микроскопом… Крупно: винтовая лесенка ДНК. Дезоксирибонуклеиновая кислота. Хорошее упражнение для развития дикции. Четыре буквы — A, C, G, T. Из них и слова-то толком не сложить. А вот ведь — весь мир ими написан. В каждой моей клетке вьётся эта верёвочная лесенка. Как, ну как вместить это знание?

Нет, мне тело не мало — велико.

Мне до тела моего далеко.

Тело, тело, как ты терпишь меня?

Все, что сделано, такая фигня

по сравненью с расщепленьем белка,

по сравненью с ХТК ДНК!

Кто сбросил мне эту верёвочную лесенку? Праматерь Ева. Кто по ней миллионы лет карабкался? Сейчас узнаем: человек в белом халате прислал мне результаты теста.

48 % — восточные европейцы (братья-славяне), 20 % — евреи-ашкенази (ну и что теперь делать со старым стишком, который ошибся на целых 5 процентов?), 14 % — финны (оповестила об этом подругу-финку, и она тотчас ответила мне по-фински, поздравила, наверное), 12 % — прибалты, 4 % — балканцы, 1 %, сразу ставший моим любимым и вызвавший наибольший патриотизм, — нигерийцы. Я люблю тебя, мой прапрапрапрапрапрапрадедушка, скачущий в набедренной повязке с бубном вокруг костра!

Помимо рецепта коктейля в письме был список моих возможных трёх-пятиюродных братьев и сестёр. Две с половиной тысячи имён. Это только среди людей, уже поцеловавшихся с ватной палочкой! Имя, открывавшее список, заставило присвистнуть: Филипп Рот. Тот самый Рот? Письмо сообщало примерный возраст кузена и имя жены — Клер. И то и другое подходило. Тут бы и начать гордиться родством. Но я решила всё-таки написать кузену (программа даёт адреса новообретённых родственников). Кузен ответил: «Да, я писатель, правда, пожиже автора «Портного», — пишу книги по менеджменту. Но письма и звонки Тому Самому Роту получаю частенько». Рот да не тот! А я уже начала читать «По наследству» Того Cамого Рота. И такое почувствовала родство! Видимо, не всё известно людям в белых халатах. Видимо, цепочки букв, которые пишем мы, тоже обладают способностью свиваться в лесенки.

Ты филолог, я логофил.

Мне страшна твоя потебня.

Можешь по составу чернил

воскресить из мертвых меня?

Для чего в тетради простой

прописи выводит рука,

если из любой запятой

не выводится ДНК?

И если выводится, то воскресят ли эти прописи моего добродушного вологодского папу (ведь это за его спиной стоят мои финны и прибалты?), мою мудрую еврейскую бабушку (балканцы и нигерийцы, вы ведь достались мне от неё?), моего кроткого дедушку (сибиряка, с кем там было смешиваться священникам-миссионерам?)? Передадут ли по цепочке детям и внукам что-то, делающее человека человеком? Как бы то ни было, ради этого в конечном счёте истекают чернилами мои ручки. Потому что, как говорил ИБ, главное — величие замысла.

Аполлон с топором — это папа. Мой папа красивый.

И ложится костьми сухостой перед папиной силой.

В два обхвата моих, а повален в крапиву, распилен,

отвесен на плече и расколот красивым и сильным.

Отче тридцатилетний, поджарый, пружинистый,

летний!..

Что история? В тусклую бронзу отлитая сплетня.

Дровосек белозубый беззлобно ругает генсека.

Я похожа на папу, на бронзового дровосека

заостренностью черт и неженскою плеч широтою.

Я берусь за топор, выясняю, чего же я стою —

разлетаются, пахнут арбузом хрустящие щепки…

Будем жить, Анатольевна!

Род наш незнатный, но цепкий.

Наловил плотвы, окуньков,

зачерпнул котелком для ухи

воду из их реки.

Нарвала прибрежных цветов,

набрала в бутылку для них

воду из их реки.

Сидели возле костра.

Нахваливали уху.

Купались в ночной реке.

Беседовали до утра,

где трудней умирать —

на родине? Вдалеке?

Апостол муравьёв,

пятнистый бог коровок,

даждь им хороший клёв!

Худ, возбуждён, неловок

трёхлетний рыболов.

Семидесятилетний

горд парой окуньков

рыбалки предпоследней.

в ногу со временем

пульс

шестьдесят ударов в минуту

у постояльца больницы

спящего безмятежно

в коме

девятый день

За время комы у папы выросла борода.

Густая, чёрная, мягкая борода.

Я никогда не видела папу с бородой.

Папа никогда в жизни не носил бороды.

Я сказала: тебе к лицу борода.

Я сказала: так и ходи — с бородой.

Я целовала осунувшееся лицо.

В реанимацию посетителей не пускают,

но мне повезло.

В морге попросили привезти бритвенный прибор.

Мама так и не узнала, как идёт

тебе борода.

Молодые люди с цветами

поздним вечером: свиданье.

Пожилые люди с цветами

ранним утром: прощанье.

Морг. Больничные морги,

как правило, одноэтажны.

Кучка людей с цветами

делится на три группы:

на тех, кого не знаю,

и тех, кого не узнаю.

Папа в гробу относится

к первой и второй группам.

Третья группа — мама.

Храм у дороги.

Лица и лики.

Впалые щёки

чтицы и книги.

Слёзные слизни

вниз по странице.

Хватит ли жизни

с жизнью проститься?

Дядя — плавать, дедушка — стоять

на коньках. А папа научил

равновесие держать и жать

на педали, не жалея сил.

Я с тобой, не бойся! И держал

руль одной, седло другой рукой,

отпускал, не отставал, бежал

рядом. Со святыми упокой.