Ультиматум президенту. Вторая книга о Серой Мышке

Василий Иванович Лягоскин

Это вторая книга о приключениях подполковника Натальи Крупиной. Автор взял на себя смелость в рамках художественного вымысла внести в события нашей недавней истории несколько драматических событий. Неизвестно, как повернулась бы история, если бы они произошли на самом деле. И если бы в нужном месте и в нужное время не оказалось Серой Мышки…

Глава 3. Ковровский вокзал

Наталья Крупина и Лидка Кочергина. Ах какие женщины…

— Ну что тут у вас, — генерал Семенов строго поглядел на подчиненных, что вытянулись перед ним, не отрывая, впрочем, взглядов от состава. Так же, скосив глаза за окно и вниз, старший из них, капитан, чью фамилию пока никто не назвал, доложил:

— Все по-прежнему, товарищ генерал! Никаких звуков, никаких шевелений. Ни там, — его палец ткнулся в толстое стекло, — ни в эфире. Словно они все там попередохли.

— Хорошо бы, — вздохнул Семенов; потом решился и повернулся к стоявшей уже рядом Наталье, — товарищ спецпредставитель…

— Да ладно уж, — махнула рукой Крупина, — давай по имени-отчеству (она скосила взгляд на офицеров, при которых просто по имени с генералом общаться было не очень удобно).

— Ну тогда я Иван Михайлович, — улыбнулся Семенов.

— А я просто Алан, — втиснулся между нимиамериканский полковник, — у нас как-то не принято по-отчеству.

Только Наталья расслышала, как чуть слышно фыркнул Рычков; так же правильно она оценила его сарказм: «Все-то у вас, америкосов, не как у людей», — и тут же согласилась с ним.

А Ротмэн тем временем продолжил:

— А я ведь, Наталья, искал вас. Подлечился дома, и начал искать. И не только я.

— В каком смысле: «Не только я?», — чуть ощетинилась Крупина.

— Видите ли, уважаемая Наталья, — склонил в коротком кивке голову американец, — вас за спасение жизни американского офицера Конгресс Соединенных Штатов Америки наградил Почетной медалью. А вручить так и не вручили. На официальный запрос Конгресса ваш МИД ответил, что старший лейтенант Крупина в рядах Советской Армии не числится.

— Во как! — не выдержал рядом Семенов.

Он помнил ту отвратительную историю, в которую вляпалась Наталья Юрьевна, предполагал, что с ней поступили очень круто. Но чтобы вот так, отказаться от человека, офицера совсем…

— И ведь не соврали, собаки, ни на грамм, — совершенно спокойно подумала Крупина, — в Советской Армии я к тому времени уже не числилась. Интересно, что бы Конгрессу ответили, если бы они догадались послать запрос в КГБ?

— Ну что ж, — рассмеялась она совершенно искренне, — считайте, что награда нашла героя.

— Это как? — озадачился Ротмэн.

— Очень просто, — она оторвала наконец взгляд от окна, — вот закончим с этой проблемой, и слетаю в Вашингтон. Надеюсь, мою медаль там не замылили?

Последнее слово полковник понял только в контексте; моют ли в Конгрессе с мылом незатребованные награды, он не знал; точнее очень сомневался в этом. Но сказать не успел, потому что Крупина рядом подняла руку, привлекая всеобщее внимание, а потом ткнула ею в окно:

— Смотрите, сейчас будет самое интересное.

В ее голосе было столько уверенности и даже… торжественности, что и генерал, и полковник, и их свита, и даже связисты, привставшие со своих стульев, уставились вниз, на состав, практически не мигая. Зрелище внизу стоило того. Крыша одного из центральных вагонов вдруг дрогнула и стала делиться пополам, словно в мультфильме. Да и вся эта картина сейчас, предвещавшая кому-то апокалипсис, напоминала сейчас кадры кинокартины на экране. Не дожидаясь, пока створки разойдутся полностью, из нутра вагона выглянула острым носом ракета. Вертикального состояния она достигла невероятно быстро — или так это показалось большинству «зрителей». Лишь Крупина чуть заметно кивнула — все эти передвижения точно укладывались в нормативные сроки. Командовали ими опытные офицеры, обученные еще советской воинской школы. И ею же воспитанные. Что толкнуло эту элиту Советской, а ныне Российской армий встать на путь открытого неповиновения, даже измены? Крупина пока не знала.

Она не стала сейчас командовать; видела, как цепи десантников стремительно разбегаются, прячутся в заранее намеченные укрытия.

— Значит, — довольно кивнула она, — вариант номер «Два» до тебя, Иван Михайлович, довели. Дай бог, чтобы дело не дошло до варианта «Три». Впрочем, для этого я сейчас здесь и нахожусь.

Она покосилась на американцев — на двух офицеров из свиты — которые дернулись было подальше от стекол, таких хрупких, таких ненадежных перед грозным действом, что сейчас разворачивалось совсем рядом. Алан не шелохнулся, он зачарованно провожал взглядом поднимающуюся ракету. И офицеры не решились отскочить в безопасное место. А Крупина, еще раз усмехнувшись, теперь уже открыто, не стала успокаивать их; говорить, что надежность этих стекол была проверена — заранее. И специалистам, которые определили, что им сейчас ничего не грозит, можно было доверять. По крайней мере сама Наталья доверяла.

Наконец ракета замерла. Все дружно вдохнули воздух в грудь и задержали дыхание, словно это могло остановить сумасшедшего, коснувшегося сейчас пальцем большой красной кнопки внутри изолированного помещения в составе. И палец этот не дрогнул; решительно нажал на пластик, олицетворявший собой смерть тысяч, а может и миллионов людей.

— Ничего он не олицетворяет, — прикрыла глаза от ослепительной вспышки Наталья, — ни миллионов, ни тысяч, ни даже одного человека.

Это она прошептала практически неслышно; гораздо громче выкрикнула, пытаясь перекрыть и грозный гул, замирающий вдали, и эхо от него, соединившееся с где-то все-таки не выдержавшими воздушной волны стеклами, и общий горестный стон, что раздался в будущем зале ожидания:

— Успокойтесь, товарищи… и господа! Ракета не несет ядерного заряда. Это простая болванка, которая должна упасть на остров в океане, — потом, помолчав, добавила, уже в наступившей тишине, — в Тихом океане. В двенадцати тысячах километрах отсюда.

— И никого там не убьет? — вскричал первым Ротмэн.

— Если только на голову свалится, — иронично прищурилась Наталья.

— Значит это был спектакль, — отчеканил полковник, — значит вы все это время водили НАС (тут он явно имел в себя не себя, не даже собственное начальство, а ВСЮ АМЕРИКУ) за нос.

— Ага, — теперь так же зло прищурилась Крупина, — за длинный нос, который вы суете в каждую дырку. Не беспокойтесь, спектакля тут чрезвычайно мало. И там, в составе, действительно сидят преступники. И там действительно есть ракеты с ядерными боеголовками. И нам надо остановить их — и преступников, и ракеты!

— Но как?! — отшатнулся от ее порыва полковник.

— Пока не знаю, — пожала плечами Крупина, — может, это нам подскажет?

Она опять ткнула пальцем в стекло, достойно выдержавшее испытание. Там, внизу, открылись жалюзи одного из окон (длинный вагон, выпустивший ракету, сразу же захлопнул свои створки). В открытом окне никого не было видно — наверное команда, или командиры там опасались точного выстрела снайпера. Зато мелькнул какой-то белый конверт. Наталья повернулась было к Семенову, но генерал и сам уже отдавал приказ; совсем короткий, из одного слова:

— Рычков!

Понятливый майор тут же исчез, и появился опять так быстро, что никто не успел сказать даже одного слова. Появился с конвертом, к которому протянулись сразу две руки. И Рычков, поколебавшись, сунул конверт Крупиной, к немалой досаде своего генерала, которую тот попытался скрыть. На майора Семенов серчать не стал. Сунул бы бравый десантник свернутую бумажку в ладонь собственному начальству, она тут же оказалась бы в руках специального представителя. Понятливый майор лишь отрезал лишнее звено в этой цепочке.

— Но все же, — чуть ревниво подумал Семенов, — мог бы и мне отдать.

Он уставился в лицо Натальи, которая по мере того, как глаза спецпредставителя пробегали по строчкам послания, меняло выражение с серьезного, даже сердитого на изумленное. Казалось, она сейчас расхохочется. Но нет — она сдержалась; лишь с коротким смешком протянула развернутый листок генералу:

— Читайте!

Семенов не стал отмахиваться от американского полковника, засопевшего за его спиной, справедливо рассудив, что это разрешение во множественном числе относится и к союзникам тоже. Ротмэн наверное читал побыстрее русского генерала, потому что стал хмыкать раньше, чем тот продрался сквозь вязь основных требований ядерных террористов.

— В общем, — подвел совсем короткий итог Семенов, — если отбросить словесную шелуху насчет права свободного народа Чечни на самоопределение, да требований наказать всех, кто причастен к гибели «мирного населения свободной кавказской республики», террористы конкретно требовали одного — свободного пропуска состава в ту самую республику, желающую отгородиться от России не только горами, но и вполне официальной государственной границей.

И этот состав, как пафосно заявляли составители требований, должен был влиться в могучую армию независимой Ичкерии.

— Во как, — покрутил головой Семенов, — значит, решили еще одну ядерную державу на глобусе нарисовать. Ну-ну…

Последнее наверное относилась и к завершающей части послания, над которой успел похмыкать американец. Русский эту часть подытожил еще короче:

— Сто миллионов долларов наличными, вина, наркотиков и девочек. Даже количество указали. Где же мы столько девочек наберем?

Про миллионы и все остальное он не спросил.

— Вот именно, — улыбнулась рядом Крупина, словно словосочетание «ядерная держава» ее совсем не встревожили, — где наберем? Могу тебе подсказать — на Горьковской трассе; хоть сотню. Рычков сгоняет. Только кто им платить будет? Я — точно не буду. Хотя…

А генерал, пребывая все в том же неторопливом раздумьи, ляпнул, не подумав:

— Вообще-то, девочка у нас тут одна…

Он тут же заткнулся, с видимым испугом бросив взгляд на Наталью. Семенов и сам вряд и мог припомнить, когда пугался чего-то в последний раз. А теперь по спине действительно потек холодный пот. Может потому, что Крупина сейчас так же, как много лет назад, могла играючи разбить репутацию непобедимого, самого лучшего рукопашника дивизии… В следующий момент он отказался верить своим глазам — Наталья глядела на него поощряюще: «Давай, продолжай!».

Но Семенов продолжить не рискнул, и Крупина закончила его мысль сама:

— А что, прогуляться, что ли; на мужичков поглядеть?

И она сделала какое-то движение телом, что у мужиков, которых хватало и здесь в буквальном смысле отвисли челюсти. Точнее всего нынешнюю позу, которую блудливо улыбающаяся сорокалетняя женщина не спешила менять, охарактеризовал генерал — мысленно, конечно:

— Ну точно по-бл… ски.

А у Крупиной в душе не то чтобы все пело; просто повод, как ей пробраться внутрь состава, который она без преувеличения могла разобрать и собрать по винтику с закрытыми глазами, нашелся сам собой.

— Так ты серьезно?! — воскликнул генерал, невольно переходя на «ты», — одну я тебя не пущу!

— Сам переоденешься? — чуть не расхохоталась Наталья, — тогда давай в компанию того сержанта возьмем — чтобы «союзникам» не было обидно. Или господин полковник лично хочет убедиться, что никаких секретов у нас нет, и что все это (она обвела рукой пути за стеклом) никакой не спектакль.

Американец ее смеха не поддержал; напротив, насупился. Он выдержал небольшую паузу, а потом все-таки признался:

— Такая мысль была, Наталья… Юрьевна. Но вам я доверяю…. Нет, не так, — поправился он, — вам я безусловно верю.

— Ну и зря, — подумала Крупина, очаровательно улыбаясь.

И улыбке и тем самым позам ее учили специально; учили мастера своего дела. Другие мастера учили, что верить противнику нельзя. А сейчас напротив стоял враг; пусть временно не бряцающий оружием, пусть искренне верящий в светлое будущее американо-русских отношений.

— Пошутили и хватит, — вернула она лицу серьезное выражение, а телу официальную осанку, — давайте сюда Лидию… Кочергину. Не зря же мы ее попросили остаться.

И опять на лице Семенова появилось сомнение; да и во взгляде Ротмэна промелькнуло что-то такое, заставившее Наталью поверить, что у этого простоватого и непосредственного на вид вояки тоже были вполне квалифицированные инструкторы; и не только по физической подготовке…

Когда чуть испуганную Кочергину доставили в «штаб», подполковника Крупину было не узнать. Бежать переодеваться в ближайший магазин она не стала. Побежал туда гонец на все руки (точнее ноги) майор Рычков. Побежал реквизировать несколько ящиков водки. Ну и закуску конечно — это велела специальный представитель, которая, как оказалось, сегодня даже не завтракала. Сама она тем временем удивительным образом преображалась. Под пиджачком, который был куплен в Милане за бешенные деньги, оказалась не менее эксклюзивная кофточка, которая тут же лишилась рукавов. Четырех верхних пуговиц Наталья отрывать не стала; просто расстегнула их, показав не только верхню ючасть упругой загорелой груди, но и половину бюстгальтера, узнав цену которого, побледнел бы не только генерал Семенов, но и его американский «коллега». Впрочем они, да и все другие вояки здесь старательно отворачивались; точнее старались отворачиваться, невольно возвращаясь к этим мягким полукружиям, и к кружевам, подчеркивающим их, и… Наталья не пожалела и нижней части гардероба. Из сумочки вслед за маникюрным несессером появился нож, которому, вроде бы, не было место в дамском аксессуаре. Ножик этот бойцы тоже оценили. А потом мысленно, а кто-то даже вслух, совсем негромко ахнули, когда острое лезвие поползло по брюкам, оставляя от них совсем немного. Генералу даже показалось, что только пояс, да еще чуть-чуть — в том месте, где самое сокровенное берегла молния.

Крупина хитро улыбнулась и взялась было за язычок молнии — вроде как вжикнуть, попробовать, надежно ли работает этот оберег. Но это было просто небольшой шалостью; как и то обстоятельство, что от обрезков штанин она избавилась тут же, не прячась — наклонившись без всякого стеснения. Так что желающие могли увидеть сейчас, что трусики на этой женщине, которая, казалось, с каждым движением сбрасывала с плеч, и с остальных частей тела по году, составляли единый гарнитур с бюстгальтером. Подмигивать мужикам она не стала (хоть и хотелось — честно призналась Наталья себе); оставила этот маневр для других, которых надеялась сразить не только женскими чарами.

Наконец пришла пора и для той самой косметички. Последние два года научили бывшего агента три нуля один многому. В том числе и наносить макияж — эту боевую раскраску — сотнями разных способов. Несколько мазков кисточкой с тушью, помадой и тональном кремом могли преобразить женщину до неузнаваемости. И Крупина сейчас доказала это, на глазах потрясенных служивых превращаясь из холеной представительницы высших московских кругов в путану; красивую, такую же холеную, но все же продажную женщину. Последним штрихом было вернуть на лицо ту блудливую улыбку, которую она уже испробовала на окружающих. Она и вернула ее, поворачиваясь к остановившейся посреди зала Кочергиной.

Лидка давнюю знакомую не узнала. Довольная Крупина шагнула к ней, возвращая достаточно невинное выражение лицу, и Кочергина икнула, невольно сглотнув ком, который вдруг оказался в горле.

— Наталья… Юрьевна — прошептала она, не решаясь броситься к Крупиной, — что они с вами сделали?

— Это что я с ними сделала! — хотелось воскликнуть Наталье, окинувшей офицеров, и прежде всего Семенова с Ротмэном плотоядным взглядом.

Вместо того она сделала лицо еще скучнее и ошарашила Лидку, теперь уже наповал:

— Вот, Лида — товарищ генерал работу нам с тобой предлагает; высокооплачиваемую.

Семенов рядом только крякнул, а спецпредставитель — сама Наталья чуть не расхохоталась сейчас, представив, как она входит в таком виде на заседание Правительства — так вот, спецпредставитель сунула руку все в ту же сумочку, и выудила из нее пачку стодолларовых купюр. Не тонкую, и не толстую — среднюю. Но, как определил бы остроглазый сосед Лидки по рынку, гораздо объемнее, чем в кармане американского сержанта.

— Платит товарищ генерал наличными (Семенову теперь крякнуть не удалось — он этим самым кряхтением подавился) — держи.

Кочергина машинально приняла на ладонь доллары, перетянутые такой родной резиночкой желтого цвета и только потом спросила:

— А что надо делать?

— Пустяки, — махнула рукой Крупина, — сходить со мной в гости. Вон в тот поезд.

Лидка тут же оказалась рядом. Ладонь с купюрами была сжата так, что и Крупина, и Семенов, и даже полковник Ротмэн поняли — мысленно она уже вовсю тратит деньги; а может, уже и потратила.

— Так там же это… ядерные ракеты! Одна уже и улетела!

— Улетела, — согласилась Крупина, — а больше там и нет.

— Правда? — уставилась ей в лицо Кочергина.

— Абсолютно, — даже не моргнула глазом бывший агент три нуля первый.

Она могла обмануть не только эту считавшую себя многоопытной, а на самом деле такую наивную женщину; любой детектор лжи сейчас тоже поверил бы — в ракетном составе больше нет грозного оружия. Да Наталья и сама верила в это. Точнее в то, что ни ей, ни Лидке ядерные боеголовки ничем не грозят — не будут же их расстреливать в упор межконтинентальными ракетами. Что касается людей, которые этими ракетами управляют, то у них кроме красной кнопки было другое оружие, смертельное в ближнем бою.

— Но до перестрелки, девочка, не дойдет — это я тебе обещаю.

Она отвернулась, чтобы не напугать Лидку мелькнувшей на губах зловещей улыбкой. Отвернулась к косметичке — делать из базарной торговки соратницу по ночному ремеслу. Впрочем, как надеялась сама Крупина, до ночи дело все-таки не дойдет — все кончится намного раньше. Через пару минут рядом стояла еще одна путана, и еще надо было постараться, чтобы определить — чья раскраска была сильнее готова к бою.

«Девочек» и восемь ящиков водки, к которым совсем скромно, если не сказать жалко, прилагались два пакета с закуской, до состава проводил конечно же Рычков. Он же и постучал громко камнем, подобранным тут же, между железобетонными шпалами по стальной двери вагона. Это был четвертый вагон от головы состава. Впрочем, с таким же основанием голову можно было назвать хвостом — ядерный поезд с одинаковым успехом мог передвигаться в обоих направлениях. Главное было не в названиях. Главное, что в этом вагоне находился командный пункт и те самые кнопки, к которым нужно было добраться в первую очередь. А еще — до того, кто отдавал команды начальнику спецсостава. Вот этот человек и интересовал больше всего и Наталью и того, кто послал ее в Ковров.

Да — Наталья Крупина опять была на службе; совершенно добровольно приняв предложение еще прежнего премьер-министра. Он ушел с поста; точнее его ушли — почти год назад. Но перед уходом успел назначить Крупину своим специальным представителем по кризисным ситуациям. В чем заключались ее обязанности, никто не знал; так же как никто не вел учета ее рабочего времени. На заседаниях правительства она присутствовала — сидела в самом дальнем ряду; даже не за длинным столом, где и принимались решения. Взгляд нового премьер-министра часто останавливался на ее лице. Самой Наталье было понятно, что ему мучительно хочется спросить:

— А кто собственно, эта тетка в строгом деловом костюме? И что она делает здесь, ни разу за полгода даже не открыв рта? И — главное — почему влиятельные, очень влиятельные люди, которым никак нельзя отказать, просили не трогать эту таинственную… «специального представителя». Его представителя, между прочим, председателя правительства.

И совсем уже беспомощным стало лицо премьера, когда в ходе обсуждения невероятного по своей чудовищности и невозможности происшествия — захвата террористами ядерного поезда — эта женщина встала и строго (совсем так же, как его первая учительница) прервала председательствующего на середине длинной, полной общих слов фразы. Теперь ее сходство со строгой учительницей было полным. Премьер так и подумал, что она скажет что-то вроде:

— Хватит болтать!

И не ошибся. Конечно, так прямо специальный представитель не заявила; она просто и доходчиво объяснила, что столь специфичные дела не подлежат широкомуобсуждению (болтовне, иными словами) и что их должны решать люди, специально назначенные для этого. А поскольку она, Наталья Юрьевна Крупина и является специальным представителем, и именно по чрезвычайным ситуациям…

Справедливости ради надо отметить, что и без облегченного кивка премьера Крупина выехала бы в Ковров. Потому, что это все-таки был не чужой для нее город, и — главное — потому что почувствовала: кроется за этим захватом что-то другое, много опаснее и подлее, чем даже ядерный взрыв. Ей еще кое-что подсказали, подкинули — тот самый человек, что иногда позванивал премьеру…

Дверь, под которой стояли на щебенке две девицы на вид ну очень легкого поведения, а еще майор российской армии и восемь десантников, каждый из которых в одиночку принес ящик водки, так и не открылась. Крупина про себя, чтобы не портить физиономии весьма легкомысленной девицы, одобрительно хмыкнула — неведомый пока противник распорядился открыть дверь в это вместилище адского оружия в самом центре состава — там, где располагалась жилая зона; где секретов было меньше всего. Туда и понесли теперь ящики чертыхающиеся негромко парни в голубых беретах. Состав стоял на запасном пути, не у пассажирской платформы, так что девушкам на каблуках (не очень высоких, конечно, но все же!) пришлось спотыкаться по щебенке. Лидка даже негромко выматерилась, едва не подвернув лодыжку. А от открытой дверцы, до которой оставалось метров десять, или чуть поменьше, раздался первый приказ:

— Стоять! Стоять, где стоите!

Майор выполнил уже первый приказ; еще он поднял руки, и десантники с видимым удовольствием подчинились, опустили позвякивающий груз на ту же щебенку.

— Теперь только бабы! — командовавший в проем так и не выглянул, очевиднонаблюдая за ними с какой-то невидимой предполагаемому снайперу позиции.

— Я это не понесу, — капризно заявила Крупина, несильно пнув носком туфельки ближайший ящик.

Ящик отозвался чуть слышным звоном, который очевидно все-таки расслышали внутри вагона. Потому что до Крупиной, специально настроившейся на такие тихие звуки, донесся яростный шепот, а потом железный скрип — кто-то поднимал плиту, что освобождала путь к ступеням. Этот кто-то оказался рослым парнем; судя по погонам — прапорщиком из охраны поезда. Перекинутый за плечо автомат с укороченным прикладом тут же оказался в его руках, и это ощущение надежности, что придает оружие, заставило его напряженное злое лицо несколько расслабиться. Теперь на эту круглую веснушчатую физиономию никто бы не навесил ярлык террориста.

Рычков — согласно одного из сценариев, которые успели обыграть еще в «штабе» — резко задвинул за свою спину и Крупину, и (сразу за ней) Кочергину. Теперь он стоял перед двумя сверхсрочниками, спрыгнувшими вслед за прапорщиком. Стоял один — молодцеватый, стройный, готовый сразиться сразу с тремя противниками; и победить. Но эта победа не нужна была никому — ни самому майору, ни Наталье. А трем «террористам», двое из которых которые за внешней бравадой пытались спрятать панику в глазах, тем более. Наталья не исключала, что и эти парни, и сами они — с водкой, закуской и восьмеркой сопровождения — сейчас находятся под прицелом; особенности конструкции спецсостава позволяли. И что внутри его есть еще заложники, из-за которых сверхсрочники и боятся сейчас броситься к майору, а может и дальше — хотя бы за тот состав, цистерны которого представляли собой замечательную защиту от пуль калибра семь шесть две.

— Если только в них не залили по горлышко бензин, — бросила на товарный состав быстрый взгляд Крупина.

На цистерне грязно-белого цвета было написано: «Серная кислота», — что подполковника тоже не обрадовало. Прапорщик, а за ним оба сержанта подхватили по ящику и потащили в открытую дверь. За третьим, особым, рейсом прапорщик подошел один. Он опять постарался накинуть на лицо чувство собственной значимости, и даже вершителя судеб мира. На горца он ничем не походил; веснушчатое рыжебровое и толстогубое лицо сейчас смешно хмурилось. Он, очевидно и сам понимал, насколько уступает во всем майору-десантнику. Потому и спросил грубо, бесцеремонно выдергивая из-за спины последнего девчат:

— Че так мало-то. Нам этих двоих.., — он хотел обозвать девушек как-то очень уж заковыристо, но наткнулся на лицо Натальи — испуганное и вульгарное, в то же время удивительно прекрасное, чем-то зацепившее душу.

Наталье как-то удалось сотворить такое со своим лицом, обычно совсем неприметным. Потому что ей нужно было не только попасть внутрь, а для этого она должна была на сто процентов выглядеть, как самая обычная проститутка — это во-первых. А во-вторых, ей нужно было добраться до главных действующих лиц, и значит, чем-то отодвинуть на задний план массовку — Лидку Кочергину.

Прапорщик на время забыл обо всем, только таращился в спину Натальи, без всякой команды шагнувшей вперед. Она уже подняла ногу, чтобы утвердиться на нижней ступени вагона, когда он спохватился, и бросился было следом. Но тут же остановился, резко повернулся к Рычкову, вспомнив о главном:

— А где деньги? Где наркота?!

— Деньги будут, — поднял голову кверху майор; он словно высчитывал что-то, — часа через два. Из Москвы вертолетом доставят. В этом городе таких денег нет и никогда не будет. А наркотики… Насчет наркотиков приказ однозначный — в этот состав никакие наркотики не попадут. Кто хочет ширнуться — милости просим. Дозой до конца жизни обеспечим.

— Ага, — проворчал прапорщик уже не бегу, — свинцовой дозой.

Крупину между тем чьи-то крепкие руки буквально вдернули внутрь вагона; семенившую за ней Лидку злой прапорщик подсадил под крепкую задницу плечом — так что она наткнулась на спину Натальи. А та рассматривала сейчас человека, который вполне мог быть одним из ее целей. Кряжистый чернобородый кавказец в камуфляже без знаков различия рассматривал ее в упор; рассматривал с подозрением и легким недоумением. Он очевидно был уверен, что одна из этих девиц (его взгляд метнулся к Кочергиной и обратно) прислана сюда совсем не для того, чтобы послушно раздвигать ножки. Ну или не только для этого. Но сейчас его звериное чутье подсказывало — в этих русских девках нет никакой агрессии. Их глаза сейчас были заполнены страхом, и еще… Крупина решила подсказать ему:

— Нам сказали, что вы заплатите… Щедро заплатите.

Бородач вдруг захохотал, обнажив в темных волосах провал, в котором белели крепкие зубы. Наталья этот хохот для себя перевела так:

— Ай, молодец командир! Ай, красавец. Денег не прислал, еще и за этих… хочет заставить заплатить.

Губы же его сквозь смех все-таки вытолкнули наружу;

— Заплатим, красавица, обязательно заплатим. Пойдем со мной!

Он рванул ее за собой в проем двери, ведущей в соседний вагон. Нужный Наталье четвертый находился именно в том направлении, потому она и не сопротивлялась; даже подтолкнула его — мысленно. Как оказалась, ее безмолвная команда нашла какого-то адресата; в кармане чернобородого, который успел оглянуться и сообщить: «Джамал меня зовут! Запомнишь?», — затрещала рация. Такая, знала Крупина, входила в комплект командного пункта. Еще она успела в тот короткий промежуток, что Джамал вынимал продолговатый ящичек с короткой антенной из узкого для него кармана и рявкал: «Да, слушаю!», — понять, что к Кавказу этот бородач никакого отношения не имеет. И дело было не в имени; точнее не только в имени.

— Араб, — определила по акценту агент три нуля первый, — Ближний Восток; скорее всего саудит.

Ее так и подмывало выдать какую-нибудь длиннющую цитату из Корана; даже пообещала себе огорошить Джамала этим, но потом.

— Потом, — усмехнулась она где-то глубоко внутри себя, — все потом, а сейчас послушаем, что тебе говорит твой собрат. Очень горячий собрат.

Араб, назвавшийся Джамалом, не поворачивал лица к Наталье; но она сейчас была уверена — его глаза сейчас горят гневом, а губы скривились в гримасе, обещающей немыслимые страдания тому, кто сейчас изливал на него грязные ругательства. Причем, если бы они разносились в тесных помещениях вагонов, которые эта пара, соединенная руками, пробегала не останавливаясь, ярости было бы скорее всего намного меньше. На арабском же Крупина, которая оказывается совсем не забыла язык пророка Мухаммеда, не могла даже себе представить, что такого страшного натворил ее провожатый, что вызвал на себя такой трехэтажный мат с поминанием родни до седьмого колена и всех домашних животных, начиная от ишака, и кончая… Нет — этот неслыханная, нестерпимая для ушей правоверного хула все изливалась и изливалась на несчастного Джамала, пока он наконец не ворвался, тяжело дыша от ярости и одышки, в тот самый четвертый вагон. Ворвался, чуть ли не отшвырнув от тяжелой бронированной двери соплеменника, вооруженного таким же автоматом, как у прапорщика. Наталья с Джамалом оказались посреди сравнительно большого помещения, главным в котором был конечно же рабочий стол с той самой кнопкой. Кнопки, правда, сейчас не было видно, а может ее и вообще заменяли ключи замысловатой формы, лежащие посреди стола, да секретный код, который мог ввести человек, сидевший за столом.

Этого человека подполковник Крупина знала — по фотографии, которую ей показали еще в Москве. Полковник Сорокин, Валерий Николаевич, был командиром ядерного поезда, и на фотографии в парадном кителе с целой россыпью наград выглядел пышущим здоровьем здоровяком с чуть заметными усиками. Теперь же у пульта сидел, безвольно повесив руки, едва не достающие до линолеумного пола, серый от усталости и отчаяния старик, которому полевая форма была на вид велика на несколько размеров. Задорно торчащие на фотографии усы сейчас свисали унылыми сосульками; на левом усе повисла тяжелая капля.

— Слеза, — поняла Наталья, — этот здоровый сильный человек плачет, потому что…

Ее потемневший взгляд остановился на кожаном диванчике у боковой стенки, на котором сидела, скромно сжав коленки под длинной юбкой, женщина средних лет. С двух сторон к ней прижимались дети; две девочки, погодки, лет семи-восьми — поздние, и от того особо лелеемые, если только эта женщина была их матерью, а полковник Сорокин… отцом. Строки личного дела командира поезда промелькнули перед глазами быстрой, практически пулеметной очередью, и Крупина с острой жалостью в сердце кивнула:

— Да, это их дети. И этот громила с кривым ножом, что стоит перед ними, совсем не шутит. И другой, что отнял наконец трубку рации от уха и уставился на них с Джамалом, тоже не шутил, богохульствуя на весь вагон и — через трубку — на бородатого араба.

— Впрочем, — теперь она оглядела уже противников, — они все бородаты в разной степени. А этот, на крики которого меня приволокли — спасибо, кстати — орал совсем не на Джамала. Он визжал, через слово поминая грязных животных…

— Этого я делать не буду, — глухо, в пол, повторил — очевидно не в первый раз — полковник Сорокин.

— Будешь, — одним мгновением успокоился Джамал, отпуская руку Крупиной, — еще как будешь.

— Ийе, — удивился рядом бородач помоложе, — ты кого привел, Джамал?

— Кого надо, — грубо оборвал его главарь, которым очевидно и был первый среди арабов знакомец Крупиной, — бери младшую девчонку; начнем с нее — по очереди.

Парень закинул автомат за спину и шагнул к диванчику. Полковник арабского языка скорее всего не знал; но страшный смысл слов Джамала уловил. Он дернулся приваренном к полу стуле, к которому был притянут ремнями и уронил голову на металлическую столешницу, глухо завыв. И Крупина забыла и о своем обещании насчет цитаты из Корана, и о всяком милосердии. Словно безжалостный тайфун пронесся по вагону. Арабов было восемь — и семь из них упали уже мертвыми. И это было милосердием для них, потому что Джамал все-таки еще мог услышать священные строки в последний раз. Но перед этим ему предстояло пройти через такие муки, о которых он даже не подозревал. И выложить все тайны, что знал, и о которых давно позабыл.

Этого длинного, но стремительного движения агента три нуля первый ни полковник, ни его жена с детьми не заметили и не могли заметить. А сама Крупина, которая остановилась за спиной Сорокина, замучилась бы объяснять, отчего у абрека, только что поигрывающего ножиком страшного вида, этот ножик торчит в груди — прямо напротив сердца. И почему у молодого, но уже достаточно бородатого, эта самая борода покорно торчит набок, вместе со свернутой головой. И почему не шевелятся все остальные, кроме мычащего в бессилии Джамала.

На первый вопрос поднявшего наконец голову Сорокина Наталья ответила, даже не дождавшись его:

— Я — подполковник Крупина, Наталья Юрьевна; спецотдел.

Чей это отдел, и какими делами он занимается, полковник спрашивать не стал. Он теперь по настоящему заплакал; беззвучно, и потому страшно. И Крупина отступила в сторону; она поняла, что помочь этому человеку прийти в себя не сможет; что ему сейчас нужны не слова утешения, а родные объятия. Наталья легонько подтолкнула к отцу и мужу сразу троих, и к слезам тут же добавился общий женский плач.

В очередной раз подивившись своему жестокосердию — эта картина если и заставила сжаться сердце, то лишь на несколько долгих мгновений — она продолжила работу «спецотдела». Спрашивать полковника о чем-то сейчас было бесполезно. Гораздо важнее было «зачистить» состав, а потом вдумчиво, хоть и безо всякого удовольствия допросить Джамала. Крупина лишь захватила со столешницы ту самую связку фигурных ключей, опустила из в собственный карман, которому оказывается нашлось место в остатках брюк и пошла — как сама себе призналась «веселиться». Потому что «под ноль» больше никого зачищать не собиралась — так, намять бока и обездвижить, пока «террористами» не займутся по подведомственности. Вообще-то, с зачисткой можно было подождать — запереться внутри бронированной капсулы, в сердце состава, и ждать помощи. Но была еще одна проблема — Лидка.

Ее злой визгливый голос Крупина услышала еще за два вагона. Она успела по ходу обезоружить и отправить в долгий сон всего двух охранников. Пленных солдатиков, которых заперли в собственных кубриках, тревожить пока не стала — пусть разбирается собственное командование. А остальные «террористы» сейчас столпились в том самом вагоне, где Лидию Кочергину прижал к углу прапорщик. Впрочем, сказать «прижал» было бы не совсем верно. Лидка как раз сейчас наступала на него из своего угла, готовая пустить в ход крепкие кулачки. И автомат, которым заслонился от нее прапорщик, совсем не смущал разбушевавшуюся торговку. Она кричала, как и было договорено в «штабе»:

— Я тебе дам… Я тебе сейчас такой пи.., — тут она увидела стоящую с довольной физиономией Крупину и вроде как засмущалась, проглотила последнее слово; а потом заорала совсем оглушительно, — гони деньги вперед, паразит! Гони, как обещал!

Под этот крик Наталья и уложила на пол безжалостными ударами еще четверых ренегатов во главе с прапорщиком. А потом, подмигнув Кочергиной: «Молодец, девка!», — унеслась в хвост состава, продолжать зачистку. Там нашелся лишь один арабчонок — тоже бородатый, но хилый. И этого, последнего живого соплеменника Джамала она пожалела, лишь сломала несколько очень важных костей, что гарантировало — этот человек больше в бандитских налетах участвовать не будет.

Лидка так и стояла с открытым ртом и вытаращенными в ужасе глазами. Крупина помазала перед ее застывшим лицом ладонью:

— Ау, подруга, очнись, — и добавила, поняв причину такого ступора, — да живые они все, девочка, живые. Полежат немного, и встанут…

Наталья открыла дверцу вагона, высунулась в вечернюю свежесть, и пробормотала, так, чтобы не услышала ни Кочергина, ни майор Рычков, уже готовый запрыгнуть на ступеньку впереди своих десантников:

— Если им разрешат подняться. А про тех, в командирском вагоне, тебе знать совершенно не обязательно.

Крупина на мгновенье замерла, подставив лицо вынырнувшему из-за взявшейся непонятно откуда тучки солнцу. И тут же ее лицо — несколько мгновений удивительно благостное — сменило выражение, стало жестким, погнало от себя волну предостережения и холодной ярости к вершине серого здания, что нависало над привокзальной площадью — даже выше недостроя, где ждали ее русский генерал с американским полковником. Феноменальное чутье подсказало — ее кто-то буквально сверлит взглядом, причем взглядом вооруженным. Что это было? Может, и прицел снайперской винтовки! И она шагнула назад, в полутьму тамбура, понимая, что в эту дверь она ни за что не выйдет.