Щит

Василий Горъ, 2013

Порой мы не там ищем помощи. Или ждем ее от сильных, не думая, что цена благодарности окажется непомерной, или надеемся только на себя, не замечая протянутой руки друга. Кром Меченый, Нелюдь, слуга Бога-Отступника, убийца во имя справедливости и отродье Зла, в глазах тысяч людей почти закончил свой Путь. На плахе. За то, что… спас дочь погибшего барона Д`Атерна. Спас еще и еще раз в охваченной мятежом стране. Не ожидая и противясь благодарности. Боясь и не подпуская к себе любовь. Но то, на что в ответ отважилась Мэй, оказалось выше ожиданий, за гранью логики и понимания, превратив мечту в надежду…

Глава 4

Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя

Седьмой день четвертой десятины третьего лиственя

К вечеру ощутимо похолодало, и к концу Покаяния^[28] брат Ансельм, как и все остальные монахи, облаченный в одну только власяницу^[29], начал замерзать. Не помогали ни войлочный коврик, предусмотрительно постеленный под ноги, ни струя теплого воздуха, вырывающаяся из неприметной дыры в полу и согревающая колени, ни довольно крепкое тирренское вино, стараниями Бенора оказавшееся в чаше вместо предписанной ритуалом колодезной воды.

«А ведь когда-то я считал, что холод — это испытание Духа. И искренне радовался, что способен часами молиться, стоя на коленях на покрытом изморозью каменном полу… — дочитав последние слова проповеди, угрюмо подумал глава Ордена Вседержителя. — Каким же я был наивным!»

Тем временем хор мальчиков-послушников тоненько затянул «Славься, Вседержитель, в веках», и коленопреклоненная паства, на миг забыв о существовании брата Ансельма, в едином порыве перевела взгляды на писаный лик Бога-Отца.

Вседержитель стоически выдержал их мысленную мольбу о прощении, спасении и направлении на путь истинный и от мироточения воздержался. Видимо, не увидел в очередном дне, прожитом его паствой, ничего особенного.

Паства опустила взгляды и вздохнула. А потом слитно грянула последнюю строку исполняемого гимна. То ли для того, чтобы согреться, то ли чтобы поддержать певцов.

Могучий рев полутора сотен луженых глоток вознесся к куполу центрального зала Обители и, отразившись от многочисленных фресок с изображением жития господня, затих. И в этот же самый момент пропал и последний лучик солнца, освещавший божественный лик через малюсенькое окошечко под самым куполом.

Мысленно похвалив себя за идеально точное следование церемонии, брат Ансельм медленно оторвал правую длань от Изумрудной Скрижали и торжественно произнес:

— Да разгонит Тьму Неверия Истинный Свет, сияющий в наших душах, братья!

— Во имя Господа!!! — патетично воскликнули монахи. И гордо вскинули головы, словно представляя, как освещают наступившую Тьму светом Веры.

Впрочем, почему «словно»? Они действительно представляли. Все до единого. Ибо истово верили в то, что люди созданы Богом-Отцом именно для того, чтобы мир не поглотила Ночь.

В нише справа еле слышно чиркнуло кресало. И пламя свечи, зажженной рукой брата Магнуса, осветило белую власяницу брата Ансельма и его одухотворенное лицо…

Как обычно, последнее мгновение проповеди глава Ордена использовал во весь перестрел^[30]: в полутора сотнях восторженных взглядов успел углядеть аж три сомневающихся! И мысленно поморщился: братьев-надзирающих, работавших с этой троицей, требовалось наказать. Если, конечно, в их действиях не было умысла…

Не успели Врата Света сомкнуться за его спиной, как на плечах возникла меховая накидка. Закутавшись в нее поплотнее, Ансельм чуть не застонал от удовольствия — она оказалась подогретой!

— Ваше преподобие, позвольте, я помогу вам обуться? — сложившись в поклоне, поинтересовался брат Бенор.

— Разрешаю… — Глава Ордена Вседержителя вдел ноги в горячие войлочные постолы.

— Ветер с полуночи. И небо затягивает облаками… — встав с коленей, доложил помощник. — Значит, ночью, скорее всего, пойдет дождь, а под утро подморозит. Поэтому я позволил себе растопить камин в вашей опочивальне…

— Правильно сделал, — улыбнулся Ансельм, представил себе жар, идущий от полыхающих бревен, и, сорвавшись с места, быстрым шагом двинулся по коридору.

Брат Бенор засеменил следом. И, понизив голос, виновато вздохнул:

— У сестры Кании начались дни очищения. Сестра Карина это подтвердила. Вы были заняты, и я взял на себя смелость поднять к вам в покои сестру Одалию.

Глава Ордена Вседержителя остановился, вопросительно изогнул бровь и уставился на помощника:

— Одалия — это которая?

— Та, которую вы изволили назвать светоносной^[31]…

Вспомнив волнующие изгибы фигуры этой воистину светоносной сестры, глава Ордена ощутил, как в его чреслах начинает разгораться огонь.

— А она готова? — спросил он, заранее зная ответ.

— Да, ваше преподобие! Брат Годрим закончил с ней еще в обед, и теперь она жаждет одарить вас теплом своей души…

— Тогда поспешим, — усмехнулся брат Ансельм. — Негоже заставлять девушку ждать…

Без малого четыре сотни шагов, разделяющих главный зал Обители с покоями главы Ордена, Ансельм преодолел за считаные минуты. И, влетев в услужливо распахнутую Бенором дверь, аж застонал от удовольствия: в покоях было жарко!

Скинув с плеч накидку и стряхнув постолы, он подскочил к столу, подхватил кубок с белогорским и сделал несколько глотков:

— Славься, о Вседержитель!

— Воистину… — эхом отозвался брат Бенор.

— Ужин, как обычно, потом… — поставив кубок на место, выдохнул Ансельм, в два прыжка оказался рядом с дверями в опочивальню, рванул их на себя и чуть не задохнулся от восхищения: на черных, как ночь, простынях сияло молочно-белое пятно — девичье тело, достойное быть воспетым в балладах самого маэстро Бенуа.

Представив Золотой Голос Белогорья, пялящийся на его Одалию, брат Ансельм почувствовал ревность. И мысленно прошипел: «Ну уж нет! Пусть воспевает кого-нибудь еще. А я как-нибудь обойдусь без его песен о моей женщине…»

Тем временем сестра Одалия, игравшаяся с непослушным локоном, как бы невзначай коснулась им самого кончика темно-коричневого соска и, подняв взгляд на хозяина опочивальни, облизала острым язычком ярко-алые губы.

Ансельм сглотнул, рванул ворот власяницы… и почти сразу же почувствовал, как под его коленями проминается покрывало, как его взгляд тонет в глазах светоносной сестры, а в пальцах его правой руки трепещет теплая, тяжелая и упругая девичья грудь.

— Ты сводишь меня с ума… — хрипло выдохнул он, склонился над девушкой и впился в ее губы поцелуем…

Губы сестры Одалии пахли земляникой. И не только пахли — лобызая их, Ансельм явственно чувствовал сладость свежесобранных ягод и наслаждался их вкусом. Ощущения были такими волнующими, что он уделил губам Одалии целую вечность. И оторвался от них только тогда, когда понял, что его женщина пытается отстраниться.

Отпустил. Перевел дух. Увидел рядом темный, почти черный сосок и вдруг сообразил, что все время, проведенное рядом с этим роскошным телом, ограничивался одними только поцелуями!

Смял грудь. Медленно развел в стороны молочно-белые колени. Скользнул рукой к лону и вдруг ощутил на языке легонький, едва ощутимый привкус мяты…

«Несушка»^[32]?! — мгновенно оказавшись на ногах, мысленно взвыл он. И… поймал удовлетворенный взгляд сделавшей свое дело девицы!

— Годрим, паскуда! — зарычал он. — Сгною!!!

— Если успеешь… — усмехнулась сестра Одалия и… демонстративно свела колени!

Глава Ордена рванул ее голову на себя, развел пальцами веки и криво усмехнулся: даже в свете догорающих свечей было видно, что белок обоих глаз красавицы испещрен «звездами забвения» — алыми точками на месте полопавшихся жил^[33].

— Ну да! Мне осталось минут пятнадцать-двадцать. От силы — полчаса… — кивнула Одалия. — Так что тащить к палачам бессмысленно: я уйду к Вседержителю раньше, чем они до меня дотронутся…

— Ты уйдешь к Двуликому, дура!!! — взбесился Ансельм.

— Да какая разница? — усмехнулась она, игриво убрала со лба непослушную прядь и заложила ее за ухо. — Главное, что ты отправишься следом за мной…

— В помаде — «Поцелуй Черной Вдовы»? — уточнил Ансельм.

— Он самый. — Девушка провела язычком по губам и ехидно сморщила носик. — И этот поцелуй был последним поцелуем в твоей жизни… Скажи, тебе сейчас, наверное, жутко страшно?

— Не последний. И не страшно, — оскалился глава Ордена Вседержителя и снова припал к губам сестры Одалии!

Та затрепыхалась, попыталась вырваться — но не тут-то было: Ансельм был намного сильнее. Поэтому насладился мягкостью ее губ, нехотя оторвался, дал ей отдышаться и припал губами к соску.

Поцеловал. Почувствовал, как тот начал пробуждаться, и ухмыльнулся:

— И даже не предпоследний…

— Противоядия к «Поцелую Черной Вдовы» нет!!! — пытаясь отстраниться, взвыла девушка.

— Нет… — удержав ее на месте, согласился он. А потом заставил ее развести колени: — Однако к нему можно привыкнуть.

Сестра Одалия ошиблась — первые признаки приближающейся к ней смерти Ансельм почувствовал только минут через сорок. К этому времени он успел удовлетворить свою похоть всеми известными ему способами, поэтому, ощутив, что девушку начало трясти, нисколько не расстроился — спокойно встал с кровати, отогнул в сторону ковер и скинул истерзанное тело на каменный пол.

— Ты… все равно… умрешь… — зачем-то прикрыв одной ладонью лоно, а второй — искусанную грудь, прошептала девушка.

— Умру, — кивнул монах. — Но не сегодня. Кстати, ты была восхитительна! Я буду помнить о тебе всю свою очень долгую жизнь.

— Тварь!!! Изверг!!! Животное!!!

— Ты повторяешься. Придумай что-нибудь еще.

— Я тебя ненавижу!!!

— И это ты уже говорила…

Девушку выгнуло дугой. Несколько мгновений она билась в судорогах и исходила пеной, а потом, не успев толком перевести дух, прохрипела:

— Да падет на тебя Проклятие Двуликого!!!

Один из желто-серых клочьев пены, сорвавшись с ее губ, упал на пол в полутора пальцах от ковра. Брат Ансельм вскочил, на всякий случай отодвинул его к стене, вернулся на кровать и с сочувствием посмотрел на Одалию:

— Открою тебе страшную тайну: богам нет дела ни до нас, ни до наших бед. Приблизительно так же, как и нам нет дела до проблем муравьев или кузнечиков. Говоря иными словами, для богов мы слишком ничтожны, чтобы у них появилось желание прислушиваться к нашим мольбам.

— Ты богохульник!!!

— Угу. И это — лучшее доказательство того, что я прав: если Вседержителю нет дела до мыслей главы своего собственного Ордена, то на остальных ему вообще наплевать!

— Тебя про… проклянут все бо… боги Горгота!!! — закатив глаза, прошипела девушка. И забилась в новом приступе. На этот раз — в намного более сильном, чем первый: ее ломало так, что Ансельму пришлось спрыгнуть с кровати, связать ей руки и заткнуть рот, чтобы ее вопли не перебудили всю Обитель.

Справился. Невесть как умудрившись не перемазаться в пене. Потом выждал, пока она придет в себя, и усмехнулся:

— Как видишь, до сих пор не прокляли… Кстати, третий приступ будет еще более болезненным…

Сестра Одалия помертвела и… заплакала! Сразу превратившись из красавицы в жуткое зареванное чудовище.

Впрочем, отворачиваться от нее было еще рано: Ансельм опустился на колено, вытащил из-под кровати небольшой сундучок, достал из него склянку с плотно притертой крышкой и показал ее сестре Одалии:

— Посмотри-ка сюда! Это — «Касание Безмолвия». В отличие от «Поцелуя Черной Вдовы», оно убивает мгновенно и абсолютно безболезненно. Если скажешь, кто тебя послал, — я подарю тебе легкую смерть.

Через два часа после смерти сестры Одалии глава Ордена Вседержителя, наконец, отлип от зеркала и облегченно перевел дух — «звезды забвения» так и не появились.

— Моя предусмотрительность очередной раз спасла мне жизнь, — удовлетворенно выдохнул он, заглянул в опустевший кувшин и заревел: — Бе-е-ено-о-ор!!!

Через десяток ударов сердца дверь еле слышно заскрипела, и в комнате возникла сгорбленная фигура его правой руки:

— Да, ваше преподобие?

Вглядевшись в глаза монаха и не увидев в них ни любопытства, ни возмущения, ни жалости к валяющемуся на полу бездыханному телу, Ансельм мысленно похвалил себя за правильный выбор помощника и отрывисто бросил:

— Распорядись, чтобы накрыли на стол. Убери труп. Потом пригласи ко мне в кабинет Рона и Ламма.

Бенор сложился в поклоне и пропал. Так, как будто его и не было.

Еще раз заглянув в зеркало и придирчиво осмотрев белки глаз и внутреннюю поверхность век, Ансельм привычно осенил себя знаком животворящего круга, посмеялся над въевшимися в плоть привычками и пошел одеваться — представать перед иерархами в чем мать родила было бы верхом неуважения. Прежде всего, к самому себе.

Оделся. Обулся. Вышел из опочивальни, задумчиво уставился на мерную свечу и по-простецки почесал затылок: дело шло к полуночи, то есть иерархи, скорее всего, уже спали.

— Ничего, проснутся. Я же не сплю! — Он невесть в который раз за вечер посмотрел на свои пальцы и окончательно успокоился: трястись они перестали. Совсем. Значит, Темная половина Двуликого, заглянувшая в Обитель, наконец-то убралась восвояси.

— Ваше преподобие, ужин сейчас принесут! — вынырнув из-за портьеры, доложил Бенор. — Вы позволите проводить вас в трапезную?

— Дойду сам. Займись телом в опочивальне.

Помощник кивнул и исчез за дверью. А Ансельм, почесав скулу, подошел к окну и уставился на факел, торчащий из держателя у входа в исповедальню.

«Ну вот, опять кто-то почувствовал себя виноватым… — криво усмехнулся он. — Небось, возжелал скоромного или кому-то позавидовал. А отец-исповедник должен просыпаться и нестись через всю Обитель, чтобы выслушивать бред, который не стоит и гнутого копья^[34]. Муравьи, воистину муравьи. Впрочем, о чем это я? Эти мелкие проблемы — их жизнь! А пока они ими живут, мы, боги, можем делать все, что захотим…»

Примечания

28

Покаяние — вечерняя проповедь.

29

Власяница — длинная рубашка из волос или козьей шерсти.

30

Во весь перестрел — выражение, аналогичное нашему «на всю катушку».

31

Светоносная — местное прозвище блондинок.

32

«Несушка» — местное выражение. Аналог нашего «человек с двойным дном».

33

Жила — местное название кровеносных сосудов.

34

Копье — мелкая серебряная монета.