Чарованная щепка

Валерия Демина (2023)

Не позволяйте двадцатилетним барышням скучать в провинции! Однажды они объявят о намерении взять будущее в собственные ручки, прихватив ненароком судьбу и старшего брата, дабы ему не схоронить магический дар в родовой глуши.Гордый Итирсис, столица Ладии — лучшая арена воплощения амбиций. Артефактная мастерская «Чарованная щепка» врывается в шумную жизнь его лавок, аптек, трактиров и гильдий, чтобы стать приметнейшей их частью и сыграть свою звонкую партию в симфонии этого города.

Глава 9. Уборка сулит Арис открытия

В Итирсисе: 15 марта, вторник

Менестрели воспевают мартовские муки юности — о, счастливцы! Как легко эти странники презрели иное пламя в сердцах домовниц, как скоро забыли ужас весенней генеральной уборки!

Леонора собрала на груди руки, обозревая комнату. Единственная в избе, клетушка на добрую четверть стеснена облезлой печью, прочий же простор освоили сундуки и древние шкатулки. Только в центре еще влез невеликий стол, да узкое ложе скрыла занавеска на веревочке. С печи сникло тонкое одеяльце, выдавая там вторую роскошную почивальню.

Хозяйка покачала головой: когда она запустила свое жилище так, что клеть легко сойдет за кладовую? Разве нужны эти горы вещей одинокой даме с дочерью? Сундуки пора просеять сверху до низу.

Откинув крышку первой жертвы, женщина вгляделась в ее нутро. Жертва — небольшой резной ларец — ощерилась в ответ металлическим блеском длинных стержней разной толщины. Женщине понадобилось несколько мгновений, чтобы распознать в них вязальные спицы дочери. Похоже, что этот ларь находится под протекцией Арис и вторжение может эскалировать конфликт.

С неохотою ларец убрался в сторону, открывая подступы к сундуку побольше. Тот оказался полон пряжи и мешочков с лавандой, отгоняющих жадную моль. Леонора молью себя никак не числила, но и ей пришлось отступиться от идеи уничтожить содержимое. В конце концов, рукоделие дочери уже три года кормит их обеих, нет никакой причины мешаться в его устроение.

Пряжей и образцами узоров оказались полны еще две шкатулки. Леонора подивилась обширности территорий, занятых пасмами и клубками. Закралась мысль, что пряжа множится уже как-то самостоятельно. Возможно, моль должна бы контролировать ее поголовье, а отсутствие важного санитара сулит природную катастрофу. Нужно будет поговорить с дочерью, когда та вернется.

Леонора зевнула, но закрыла сундук и стянула остатки сил к другому фронту. Ей же достанет воли управиться со старою одеждой?

— Тетушка Леонора, вы не спите? — спросила Селена, входя в избу через половину часа.

Глазам ее предстала картина неравного боя. Тут и там раскинулись платья, рубахи и юбки, посуда покрывала стол небольшими когортами. Крошечный участок пола в центре хаоса вместил аккуратно сложенную ветошь и битый соусника на ней. Леонора сидела рядом с этой конструкцией в полном изнеможении.

— Разбойники побывали? — ужаснулась гостья, не находя, на чем остановить свой взор.

— Здравствуй, Селена, — подняла глаза хозяйка, — я произвела ревизию. Старый плащ и соусник с трещиной давно пора вынести из нашего дома. Здесь не место хламу, держать стоит лишь вещи, несущие ценность.

Как видно, правило соблюдалось под этим кровом свято, потому ценность несли почти все найденные по сундуками предметы. Юбки оказались весьма годными к носке, старые шали — памятью о матери, плошки — недостаточно щербатыми для расставания. Под конец переборка велась уже на одном только упрямстве, без надежды на новую жизнь в освобожденной светлой клети.

Селена вздохнула — следовало явиться раньше.

— Вы ели, тетушка? — спросила она, приближаясь к столу и напрасно ища меж посудных отрядов следы хоть какой-то трапезы.

Леонора задумалась — и не припомнила. Медленно поднялась, оправила домашнее платье и заметила, что оно уже не облегает ее фигуры, а висит на хрупких плечиках мешком. Пока хозяйка изучала свой рукав, Селена уже деловито снимала прихваткой печную заслонку.

— Арис говорила, что в печи оставила теплые щи, — стрекотала она. — Вам обязательно нужно обедать.

Леонора тяжело отвела глаза от платья, оглядела итоги своей весенней сортировки, но не прекословила. С покорностью заняла она лавку и принялась тихонько переставлять кувшины, высвобождая краешек стола. Движения растеряли недавнюю расторопность, держаться прямо было пыткой. Селена понятливо ускорила хлопоты с ухватом.

— Вам нельзя ложиться без еды, дорогая тетушка, — заговаривала она, не давая обессилевшей хозяйке провалиться в забытье преждевременно. — Арис так чудесно готовит, вы же знаете.

Горшочек перелетел из печи на стол, девица выложила капустные горы в глубокую плошку и укрыла их ломтем еще не остывшей буханки.

Трапезу Леонора ковыряла вяло и безропотно. Необходимость принимать пищу хотя бы раз в сутки она еще сознавала, хотя дремота шептала, что обед мог бы подождать.

Сон окончательно победил ее через четверть часа, сразу после пиалы подслащенного чая, который Селена вливала в хозяйку едва не принуждением.

Арис вернулась домой, когда Леонора давно спала за тонкой занавеской, а Селена завершала сложение вещей аккуратными стопками. Не ведая, куда их поместить на хранение, она все-таки не смогла взирать равнодушно на неопрятные ворохи.

Вязунья быстро нашла глазами плошку с остатками щей на столе — заботливой ручкой соседки вся прочая утварь была удалена с него на узкие полки у печи.

— Ты, кажется, вовремя? — благодарно обернулась она к Селене.

Подруга улыбнулась и кивнула подбородком на двух изгнанников по центру комнаты.

–Тетушка просила это выбросить. Сегодня она славно потрудилась!

Младшая хозяйка сняла зимнее облачение в сенях, шагнула внутрь и приткнула за собой рассохшуюся дверь.

— Матушка не смиряется, — с радостью и болью подытожила она, — хотя подымается уже на час, а то и менее.

Леонора боролась и проигрывала, сама вязунья работала беспрестанно — им нечего было стыдиться, но почему-то рядом с хлопотливой Селеной укором проступили сиротские половички, просящие веселой снежной чистки, разбросанные мышами кусочки пакли, шаткая ножка стола и мутные окошки. Дом никогда не знал крепких мужских рук, но и спорым женским было теперь не до него.

— Из библиотеки магов? — спросила гостья, венчая стопку рубах последней, беленой с расшитыми рукавами. — Отыскала что-то?

Печальной вязунье нечем было хвастать.

— На подобную хворь нет и намека, а я должна уделять время и другому поиску.

— Боишься, что право на книги отберут, коли не справишься? — понимающе вывела гостья.

Арис давно ценила умение подруги делить печаль того, кто рядом. Это виделось тем дивнее, что сама Селена готовилась к свадьбе с молодым аптекарем, но в собственном нехитром счастье как будто еще острее ощущала чужие беды. Арис винила себя за корысть, но доброту девицы заняла невольно — долгие труды в библиотеке требовали пригляду за матушкой со стороны.

— Ты ведь только седмицу как приступила, — тепло продолжила Селена, как будто ничуть не тяготясь этим служением. — Все знают, что ты справишься.

В ее глазах уже одно владение грамотой наделяло Арис ученой степенью.

— Спасибо, добрый друг, — ответила вязунья, не вполне разделяя веру в могущество своего рассудка.

Будет шанс — она непременно отплатит Селене за преданность, а пока примет то, что дается. Не время теперь чураться помощи.

Гостья позаботилась даже о том, чтобы встретить младшую хозяйку самоваром. Закончив с одеждой, она уверенно разлила ароматный чай и раскрошила брусок свекловичного сахара. Арис едва умыла руки и сняла с полки варенье, обретенное в день потери свитера, как в ее холодные пальцы оказалась втиснута горячая пиала.

Селена бойко плеснула чаю и себе. Свободная лавка была одна, и девушки подсели друг ко другу, тесно прибравши тяжелые юбки из шерсти. Арис поднесла пиалу к губам и с подозрением вдохнула — чай обернулся терпким и незнакомым.

— Я добавила толченый корень, — призналась гостья, сконфуженная этим замешательством. — Название на память не легло, такое странное. Говорят, что он бодрит и на востоке страшно дорог… Кинри говорит, — уточнила она, смущаясь еще более. — Он передал, для вас обеих.

Арис нашла вкус непривычным, но судить решила по плодам, а не первому впечатлению.

— Как знать, что поднимет матушку, — покорно изрекла она, но горечь корня все же замазала вареньем на горбушке.

— Тетушка больна уж пятый год? — припомнила Селена осторожно и тоже потянулась к малиновой сладости.

— Пять зим назад вернулась из гастролей с жалобой на хворь, поставила скрипку в угол и слегла, — Арис без охоты воскрешала тот день в памяти, но деликатная подруга доселе о многом не вопрошала, а теперь имела право слышать. — Поначалу матушка еще поднималась часто и могла даже домовничать, но утомление приходит все быстрее и теперь она почти бессильна. Я страшусь за ее разум — напрямую болезнь его не тронула, но он едва успевает проснуться, как снова оказывается стянут липкими сонными путами.

Эта мысль пугала невыносимо. Пока еще матушка в сознании, но уже не всегда может позаботиться о себе. Сон манит ее забыть о пище — и все равно, поднимаясь раз за разом, она продолжает искать себе занятий.

Селена посмотрела на занавеску. Чай с привкусом тоски, узкая лавка и нечаянно приоткрытая жизнь соседки сподвигли негромко задать вопрос, на который она прежде не отважилась.

— Тетушка ведь не из простых, правда? Даже в речи она не походит на нас.

Арис дернула уголком губ, но не сумела улыбнуться и уставилась на темные бревна стены напротив.

— Если бы я это знала, — вздохнула она.

Селена угадала, что сегодня Арис поведает больше, и та, действительно, замолкла ненадолго.

— Иногда во снах мне является старый дом, подобный сказке. Едва ли он был велик на самом деле, но кухарку я помню ясно. Не разберу лишь, кем числились в нем мы с матушкой.

Порой вязунья жаждала узнать, где расположен этот кров, можно ли взглянуть на него теперь — но она так и не решилась потревожить свои детские видения.

— Мы жили замкнуто, как будто в ожидании чего-то, — негромно делилась Арис. — Многие силы приложила матушка для моего воспитания, едва ли видя нас в теперешней избушке. Вопросами терзала я ее напрасно — лишь девичье имя она называла Талео, но где мне разузнать об этом роде!

Арис умолкла снова, делая глоток и привыкая к резкости дареного напитка. Многим хотелось еще делиться, но не все обсуждают и с близкой подругой.

Много ли правды было в том, что скупо открывала Леонора? Женщина избегала говорить Арис об отце даже в самые душевные минуты. Неизменно жестко стояла лишь на том, что его забрала война с Тассиром, но брак ее был честным. Новой фамилии, впрочем, так не означила, а только прятала глаза. Историю встречи с отцом или хотя бы намек на род его войска Арис выпытать не сумела. В конце концов, она оставила расспросы, несущие матушке скорби.

Манеры Леоноры Эмильевны утверждали, что другую жизнь она видела близко — но была ли ее частью? Талантливая к сочинительству, быть может, и свадьбу придумала для себя и людей, покрывая душевные раны и защищая дочь.

Арис медленно водила пальцем по ободу некрашеной пиалы. Продолжать рассказ было непросто, но держать в себе оказалось еще тяжелее.

— Мне было около восьми, когда мы перебрались в эту избушку. Полагаю, ценное было на тот момент уже распродано, разве что любимую скрипку матушка не променяла на серебряные луны. Через четыре года она оставила меня подлетком на поруки добрых соседок и начала гастроли со знаменитым оркестром «Голос Ладии». Матушка очень музыкальна — это дало нам, наконец, возможность достойного заработка. Порой мне кажется, что это время было для нее самым счастливым. Она переживала за меня и мучилась виною, но рассказы о поездках по империи, об успехе выступлений — наполняли ее восторгом.

— Я помню, — прибавила Селена, — иногда, возвращаясь, она позволяла всей улице собраться и слушать ее игру. Мы плакали, не зная сами отчего.

Арис тоже не забыла те летние вечера, когда соседи собирались во дворике, садясь на принесенные лавки, низкие скамейки или прямо на траву — и жадно вбирали музыку матушки, сдобренную неспешными речами о дальних землях. Она могла говорить им что угодно — спорить никто не брался, от мала до велика все пребывали под гипнозом ее смычка и слов без малейшей магии.

— Болезнь ее началась в мои пятнадцать, — сказала вязунья. — Все, что скопила матушка, ушло на лекарей. Они только разводили руками, сойдясь в одном: хвори нет, но что-то тянет ее силы и наводит неодолимую дремоту. Причину так и не нашли, чужих артефактов не обнаружили. Матушка угасает безо всякой боли. Проснувшись, бросается что-то делать, хочет жить, но этого хватает теперь едва на час, а снадобья для придания сил уже не действуют. Порой она только играет на скрипке, не то хватаясь за прошлое, не то с ним прощаясь.

— Маги тоже не сладили? — спросила гостья. — Наверное, просят дорого?

— Немногие снизошли к осмотру за скудную нашу плату, — подтвердила Арис, — но и толку было мало. Я оббила бы все пороги, но матушка вдруг отрезала, что больше расходов она не потерпит.

— Неужто тетушка поверила, что ты бросишь искать помощи? — зная искреннюю близость подруги с матерью, Селена изумилась.

— Мне пришлось, — горько улыбнулась Арис. — Узнав, что я продолжаю поиски дельного мага, она весьма рассердилась и с неохотою призналась, что старые связи позволили ей наведаться в дом одного из сильнейших магистров Ладии. К несчастью, его вердикт ничем не отличался, потому она запретила дальнейшие бессмысленные траты. Мое недоверие очень оскорбило матушку. Всего раз я еще привела чародея, но его услуги она отвергла с гневом.

В самом ли деле болезная сумела добиться приема у кого-то из магистров, Арис так и не разведала. Здоровье Леоноры тогда позволяло ей бывать вне дома, но прежде о подобных знакомствах она умалчивала.

— Когда явилась Лея Сальвадоровна, я вновь заговорила с матушкой об осмотре. Лея бы нас не разорила, зато могла подарить еще каплю надежды. Однако, матушка не пожелала и слышать об этом. Магические книги — моя последняя возможность искать выход, не нарушая запрета, — скорбно подытожила вязунья.

Селена только накрыла ладошкою пальцы подруги, жестом повторяя реченную ранее веру в счастливый исход: и нет разницы, быть ему логичным или чудесным.

Странный чай исчез из пиалы на удивление скоро. С его ли живительной силы или по всегдашней хозяйской ответственности, но Арис поднялась из-за стола и принялась освобождать полы и лавки. Сегодня уже третья женщина коснулась наведения порядка — маленькая изба давно позабыла такое внимание.

Льняные летние юбки отправились на дно большого сундука дожидаться срока, рубахи легли поверх. Четыре домашние шали (первые кривоватые эксперименты с вязанием) устроились чуть ближе.

Арис вовсе не желала выпроваживать подругу — работать руками за беседой казалось правильно и уютно. Невольно приученная к замкнутости, поначалу она не ведала тягости одиночества. В последние же дни, когда бремя бывать с людьми выпадало все чаще, повинность эта вдруг обернулась благотворной и почти желанной.

Однако, Селена не задержалась — она и сама имела чем заняться дома в большой семье, тем паче, родительский кров ей предстояло скоро покинуть с положенным девичьим плачем.

Прощаясь, девица негромко обещала свои молитвы, затем добавила уже легко и деловито:

— Завтра занесу пару окуней с отцовой подледной рыбалки.

Арис была благодарна и за то, и за другое.

Отдельным видом странных женских развлечений можно означить «уборку после уборки». Адептки новых традиций войны с домашним хаосом не зря советовали воздержаться от кавалерийского наскока. Их стратагемой были «шажочки», а первой вылазкой полагалось начистить до блеска медный таз при кухонной бочке. Только у Арис его заменяла деревянная кадка, отчасти черная, отчасти зеленая. Кадка не блистала в былые времена — не сиять ей и ныне, потому девушка как-то сразу ощутила себя чуждой последним веяниям домовитости и в их подробности не входила.

Вязко и бессмысленно топчась мыслями вкруг этого нехитрого предмета, Арис добралась с ворохом лент до последнего ларца, так рьяно опустошенного матерью. Атласные змейки почти опустились на место, когда девушка приметила край бумаги, застрявшей в зазоре между дном и толстой стенкой ларчика.

Продолжать переборки она не рвалась и в первую секунду хотела забыть о находке. Затем, сетуя на сознательность, все-таки вытащила его и понесла к шкатулке для бумаг. Ленты шли в дело крайне редко, и вязунья запоздало удивилась появлению под ними сложенного вчетверо квадратика — дорогого, с голубою тонировкой. Развернув почти машинально, девица запнулась на пути.

Сердце шумно разогналось, и в жизнь Арис ворвались две строки из иного мира, брошенные знакомой скорописью матушки:

«Д.А.: Раскудрявая аллея, 15».

Кто такой «Д.А.»? Живет ли он еще в указанном квартале богатых аристократов?

Значит ли это, что ее отчество начинается на «Д»?