Причудливые виражи

Валерий Столыпин, 2023

Если любишь жизнь, то и она тебе не откажет во взаимности. Иначе не бывает. Каждый предмет, любое явление от одного только внимания способны менять свойства адекватно посылу. Любовь и счастье не появляются сами по себе. Они – ответ на поступки и мысли. О чём подумал, что предпринял, то и вернётся бумерангом. Улыбка, доброжелательность, открытый взгляд – оружие фантастической силы. Как, впрочем, презрительный, насмешливый, настороженный, неприязненный. Вектор движения у этих инструментов сугубо противоположный. Кому из претендентов на внимание улыбнётся судьба, нет смысла предсказывать. Жизнь невозможно повторить, как и истории любви. Именно об этом хотят вам поведать персонажи историй, собранных в этой книге.

Как обидно, что всё в этом мире не так

Вместо соли дождинку грусти,

Клок бедовой дурман-травы,

Можжевеловый пряный кустик,

Горсть безоблачной синевы,

Гущину озорного града,

Запеченную в неба плюш,

Плюс задумчивость листопада

Под ледовою гладью луж,

Подъядрить огоньком валежным,

Настругать звездопада хмель

И тебе с поцелуем нежным

Это утро подать в постель…

Александр Кунин

Геннадий спешил домой: гнал по пустынной ночной трассе, подпевая группе “Наутилус Помпилиус”, — я хочу быть с тобой… я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, я хочу быть с тобой, и я буду с тобой.

Музыка была фоном для размышлений. Он не вдумывался, о чём в ней поётся, потому, что в жизни, в его жизни, было кое-что гораздо более важное. Геннадий определённо хотел быть и именно с ней, вот уже почти восемнадцать лет грезил этим.

Неизменно, днём и ночью его мысли согревал один единственный родной до боли необъяснимо притягательный женский образ, воплощённый в облике жены.

Он был довольно стеснителен и застенчив в общении, что не характерно для поведения мужчины. Слово “люблю” постоянно вводило Геннадия в краску. Когда жена, дурачась, приставала к нему с просьбой озвучить свои чувства, облечь их в словесные кружева, он впадал в ступор.

Сомневаться в его привязанности и обожании не было повода, однако, любимая с видимым удовольствием вызывала у него смущение. Ей нравилось убеждаться в наличии слабости у этого сильного мужчины.

Фары выдёргивали из стены черноты очередной огрызок шоссе. Навстречу пролетали, заглушая на мгновение музыку, машины, о которых тут же забываешь, потому, что кроме них есть, о чём помнить.

Три дня Гена был в командировке, три долгих дня не видел свою Ларису — милую, любимую до колик в животе и судорог в мозгах женщину, жену и мать подросшей шестнадцатилетней Машеньки.

Мужчина соскучился, в том числе по тактильным ощущениям и чарующему букету интимных запахов, от которых буквально сходил с ума. Ни одна женщина на свете не могла его возбудить, пусть даже изысканным флиртом или наготой молодого упругого тела, сильнее, чем супруга.

Именно по запаху он некогда и определил, что Лариса — именно та женщина, которую можно и нужно любить. Некоторые ведутся в личном выборе на внешний вид, очаровываются рассеянным или томным взглядом, острым умом, освежающим обаянием молодости, а Генка поплыл, ощутив исходящей от незнакомки пьянящий дурман, вскруживший голову, пленивший в одно единственное мгновение — сразу и навсегда.

“Я хочу быть с тобой! Хочу, хочу, хочу!”

Гена повторял и повторял эту незамысловатую фразу, высвечивающую, оживляющую в воображении, словно свет фар в ночи, моменты обожания, единения и волнующей близости. Сколько же их было — не сосчитать, тех ярких мгновений страсти, дарящих ощущения безмерного блаженства.

“Моя Ларисоль! Милая, любимая, единственная!”

Ночь была довольно холодная. Ещё вечером лил дождь, но включать в машине печку не хотелось, чтобы случайно не заснуть. Желание примчаться как можно быстрее, обнять, зацеловать, начиная со сладких губ, заканчивая…

На этой возбуждающей мысли Гена потянулся в щемящей истоме до хруста в шее, представив, как зароется туда носом, вдыхая волшебный нутряной аромат, как сожмёт с силой ядрёные, напряжённые желанием близости ягодицы, как подогретая бесстыдной лаской жена замурлычет, засопит блаженно, многозначительно выгнет упругий стан, поощряя продолжить сладкую муку запустит в его волосы нежные пальчики, тихо прошепчет что-нибудь эдакое, заковыристое, отчего захочется сделать её счастливой.

Фантазировать конкретнее, ярче, было невыносимо. Два, от силы три часа, и он дома. Стоит немного потерпеть, чтобы не растратить зазря плотоядную нежность.

Стихи, что ли сочинить. Например, такие, — “её волшебные глаза…я утопаю в них, я таю. Лечу, забыв про тормоза, люблю её, о ней мечтаю. Виденье, словно стрекоза. Я чудный аромат вдыхаю. Лечу на полных парусах. Меня ты ждёшь, я это знаю!”

“Нет, Геныч, не поэт ты, не поэт. Лучше подумай, что с премии Ларисольке своей подаришь. Вот, чего у неё нет… или не так… о чём она мечтает? Нет, на это определённо не хватит. Что, если нижнее бельё купить, такое, чтобы хоть стой, хоть падай… а размер? Такие вещи должны как влитые сидеть. Отпадает. Тогда банально — деньгами отдать, чтобы сама воплотила фантазии. И нечего голову морочить”.

Километры и время пролетели незаметно.

Генка забежал по пути в ночной магазин, выбрал приличный сорт Мартини, пачку апельсинового сока, пару шоколадок.

Продуктов в холодильнике должно быть достаточно. В прекрасном настроении, предвкушая океан удовольствий, влетел он на седьмой этаж без лифта, тихохонько, ведь это сюрприз. Неслышно отомкнул замок.

В воздухе квартиры плотно висел тяжёлый мускусный запах, который сложно с чем-либо иным перепутать — насыщенный гормонами дух безудержной похоти.

Сердце невольно ёкнуло, остановилось, подпрыгнуло, пропустило пару размеренных тактов, вновь завелось с болью в груди, словно после удара тяжёлым предметом.

Генка не успел ничего понять — сработала интуиция. Или подсознание.

Банк памяти хранит многое. Специфическое пряное испарение пахло изнурительным, многочасовым энергичным сексом.

И где? В его доме, в супружеской спальне.

Ни знать, ни видеть того, о чём подумал, не хотелось.

Но ведь он может ошибаться. Мало ли в жизни случайных совпадений. Говорят, так воняют некоторые сорта сыра. Правда пристрастия к данному экзотическому продукту Лариса точно не имеет.

Делать нечего — нужно проверять.

Генка снял туфли, осторожно прокрался в спальню, окна которой смотрели на восток. Было раннее утро, до рассвета оставалась пара часов. Зато, ярко светила полная луна. В другое время такой пейзаж мог бы растрогать до слёз очарованием прекрасного, но сегодня, сейчас повода для благодушия не было.

Два влажных обнажённых тела наслаждались близостью на его супружеском ложе; как голубки — в первозданном, никакой одеждой не обременённом виде, циничные и дерзкие в бесстыдной наготе.

Лариса, его Лариса, широко раскинула прелестные белые ноги, обнажая соблазнительно выбритый вход в пещеру наслаждений.

Голова её покоилась на руке атлета. По объёмным мышцам было видно, насколько он физически развит. Вторая рука обхватывала расплющенную грудь жены.

Одежда любовников в беспорядке разбросана на полу. На тумбочке два фужера с остатками тёмного вина, пустая бутылка.

Вид и запах душераздирающей сцены были невыносимо омерзительны.

Генку передёрнуло. Промелькнуло желание немедленно включить свет, насладиться панической реакцией коварных эгоистов.

Но зачем, разве это чего-то изменит? Всё уже случилось. Возможно не в первый раз.

Шокировало, озадачило, возмутило до глубины души уверенное спокойствие жены. Она же знает, что у мужа исключительно острое обоняние. Даже спустя время он почувствовал бы посторонний запах.

Впрочем, это уже не имело значения: Геннадий больше не хотел видеть мгновенно ставшую чужой и враждебной Ларису.

Похоже, Маша, у её родителей. Такое часто бывает.

Думать ни о чём не хотелось. Даже не так — мыслей было слишком много: они суетились, толкались и мешали друг другу, создавая хаос, отчего казалось, будто голова пустая и звонкая.

Мужчина тихонько раскрыл встроенный шкаф в коридоре, отыскал ключ от бабушкиной однокомнатной квартиры.

Лариса настаивала её продать, а Гена считал, что позже она пригодится для Маши, уже почти взрослой, чтобы жить самостоятельно. Не заметишь, как выпорхнет из гнезда. Нужно же ей где-то жить.

Вот и пригодилась квартирка.

Купленные перед поездкой продукты пришлись кстати. Он положил их в сумку. На выходе вспомнил, что нужно дать супруге знать, что он всё видел.

На тумбочке в прихожей открыл тетрадь, написал размашисто “Насладился в полной мере незабываемым зрелищем! В постели с Тарзаном ты была великолепна. Не решился отвлекать и беспокоить. Бывший муж”

До бабушкиной квартиры пять кварталов городской застройки. Машина ещё не остыла.

Ехал Гена осторожно, медленно. Торопиться теперь было некуда. Заснуть всё равно не удастся.

По радио опять крутили ту же мелодию Наутилуса.

Горькая кривая усмешка отпечаталась на его лице, когда начал улавливать текст песни, — в комнате с белым потолком, с правом на надежду. В комнате с видом на огни, с верою в любовь. Я ломал стекло как шоколад в руке, я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе, я смотрел в эти лица, и не мог им простить того, что…

Генка определённо не мог простить коварное, чудовищное предательство.

С ним происходило нечто не совсем понятное — какое-то болезненное раздвоение: с одной стороны тошнило от брезгливости, и тут же всплывало желание грубо изнасиловать жену, чтобы она почувствовала боль и унижение, но при этом смотреть в её распутные глаза.

Жалко было почему-то не себя — её: Лариса ведь такая беспомощная в повседневной жизни.

Она никогда не работала, ничего толком не умеет. Интересно, что скажет дочь, когда узнает причину его бегства… как отнесётся к нему, к матери, с кем решит жить?

Возможность оставить всё, как есть, вернуться позднее, простить, даже не приходила в голову.

“Почему, почему, почему”, — спрашивал себя Гена, и не находил ответа.

Лариса — единственная в его жизни женщина. Он однолюб.

Ни детских, ни школьных романтических приключений у него не было.

Этими качествами, преданностью и верностью, мужчина гордился, женщиной своей неслыханно дорожил, относился к ней как к хрупкому экзотическому цветку: впитывал её сладкий нектар, наслаждался деликатным лакомством, оберегая от тягот жизни, от обстоятельств, от житейских трудностей, ударов судьбы, бытовых проблем.

По возможности старался выполнять хозяйственные обязанности, выделял Ларисе значительную часть семейного бюджета на личные расходы, никогда не заводил склок, гасил большую часть незначительных разногласий, уступая во всём.

Взамен ему нужна была только любовь. Разве это так много?

Как же несправедлива жизнь, позволяющая расплачиваться за добро фальшивыми отношениями!

Мозг высверливало жгучее желание немедленно проникнуть в сознание Ларисы, тайком узнать, в чём кроется причина предательства, что конкретно подвигло жену свершить над ним духовную казнь.

Геннадий во всём винил только себя, хотел разобраться в причине разобщения, вникнуть в суть своего и жены эксцентричного поведения, в тонкости взаимных отношений, в нюансы трагического несовпадения интересов.

Знать бы, чего любимой не хватало. Не было у него возможности уделять супруге больше внимания: ни друзей, ни посторонних занятий не имел, старался, как мог обустроить комфортную жизнь семьи.

Конец ознакомительного фрагмента.