Ева, верни ребро!

Валерий Липневич (2024)

Поэтическая повесть Валерия Липневича «Ева, верни ребро!» даёт представление о студенческой жизни уже далёких семидесятых. Не столько о бытовых моментах той жизни, но о её духовной составляющей — что думали, читали, о чём спорили, на что надеялись и, конечно, как влюблялись. Подлинная история двух красивых и одарённых природой людей, ощутивших непреодолимую тягу друг к другу.Повесть привлекает силой и глубиной чувства, неординарностью мышления, ненавязчивым юмором, философичностью. Она не только сохранила, но и обрела новую актуальность на фоне общего понижения культурного уровня во всех сферах нашей жизни. Вошла в одноименный сборник прозы (Мн., Мастацкая лiтаратура. 2013). Переводилась на белорусский («Маладосць» (2011, 9).

ПОД КОНВОЕМ РЕАЛЬНОСТИ

… «осторожность жеста людского» на аттических стелах намекает, что во всем есть какой-то предел, какие-то границы существования и проявления. Может быть, не зная границ любви и поэтому преступая их, мы пытаемся преодолеть временность вовсе не любовью? Современное искусство не может, в отличие от греческого, определить границы любви, не может указать «участь людскую на узкой полоске земли плодородной между потоком и камнем», не может, потому что само лишено этой плодородности и мечется между камнем пошлости и потоком иронии, которая, полностью подчиняя художника, разрушает и его личность, и его искусство…

Виктор не сразу понял в чем дело, когда цоканье чьих-то каблучков заставило поднять глаза. Галина была с подругой и двумя парнями.

Что-то сжалось в нем, как всегда сжимается в нас, когда обнаруживаем, что мечта, ушедшая свободной и беспечной, возвращается под конвоем реальности.

Галина показывала в журнале какие-то стихи и, округляя губы, — словно пела, — что-то увлеченно говорила, плавно жестикулируя свободной рукой и резко отбрасывая нависавшие волосы.

Он не успел подумать, чтобы это могло значить — сочетание плавности и резкости, как Галина закрыла журнал и пошла к выходу. Он тоже подхватился, торопливо собирая книги и тетради. Девушка, сидевшая напротив, удивленно взглянула на него. Глядя на Галину, ожидая, что она поздоровается, он проходит мимо них. Пестрая блузка ей очень к лицу. Остановилась, еще что-то доказывает парню и не смотрит по сторонам.

А значит и не видит никого, с кем можно поздороваться. Но что-то проскальзывает в движениях — какая-то скованность, подчеркнутость, разложение на составляющие. Движение, не склеенное одним чувством, — увлеченностью разговором, — словно распадается на жесткие механические отрезки. Виктор подумал, что она все-таки заметила его, но почему-то не взглянула и, словно нарочно, затягивает разговор с парнем. Когда сдавал книги, обернулся, поймал ее взгляд. Она суховато кивнула. Подруга проследила за кивком и что-то спросила. Галина не ответила.

Он снова обогнал их, оделся раньше и стоит смотрит, как они одеваются. Ребята не помогают девушкам. Это его немного успокаивает. Виктор, не отрываясь, пристально следит за Галиной, только за ней, не отвлекаясь на спутников. Но вот один из них, коротко взглянув на Виктора, что-то сказал, поигрывая глазами. Галина промолчала. Виктор подавил в себе раздражение. Да, ему интересно видеть ее с другими, оценивать искренность интонаций и жестов, запоминая неискренние и фальшивые, чтобы знать их в лицо и не пропускать в отношении к себе.

Галина медленно надевает шубу, но вдруг приостанавливается, начинает что-то говорить, вроде бы даже страстно, с запалом. Чувствуется, что ей не хватает рук, которые сзади, в рукавах. В ее движениях та же скованность, то же распадение на составляющие. Нет вдохновения, которое всем этим самим по себе правильным движениям дало бы непринужденность естественности и органичности.

Виктор подумал, что она похожа на розу, лепестки которой вместо того, чтобы просто располагаться на чашечке, оборваны и нанизаны на нитку. Ему кажется, что она все-таки немного напрягается, старается не замечать его, и эти старания что-то обещают, обнадеживают.

Минуя Виктора, их компания молча выходит на улицу. Край ее шубы касается его пальто — коричневое скользит по серому. Это волнует Виктора. Ее профиль мелькает так близко, что, чуть наклонившись, он мог бы поцеловать ее в ямочку на щеке. Галина проходит, наклонив голову, унося тот вчерашний запах и дырочку в мочке.

Он выходит следом. Медленно спускается по ступеням, бесстрастно смотрит, как она уходит куда-то с какими-то чужими людьми. Их длинные тени — от фонарей — покачиваются перед ним на асфальте, словно мнутся в нерешительности, многословно извиняясь, а потом деловито укорачиваются и догоняют хозяев.

Слышно, что они опять о чем-то спорят. Точнее, это Галина их в чем-то убеждает. Какие тупые — ‑ разве с девушками можно спорить. Им нужно говорить только то, что им нравится. Но, возможно, самый действенный вариант — это когда приятное для них приходится отстаивать с ними же в споре. И преодолевая не шуточное сопротивление. В сущности, каждая женщина предпочитает быть изнасилованной. По форме. А высшее насилие со стороны мужчины — это когда женщина сама приползает.

Виктор подумал, что они идут в какую-то предновогоднюю компанию. Ее спутники его уже не беспокоят. Такие ей не должны нравиться: грубоваты. Виктор остановился, постоял, глядя, как они исчезают в тумане, становясь смутными и лохматыми. Галина сделала левой рукой какое-то кошачье, замахивающееся движение. Парень рядом с ней отшатнулся. Они, похоже, расстаются. Виктор заторопился. Да, расходятся, прощаются. Виктор делает еще несколько быстрых шагов и подходит к ним.

— Смена караула, — бодро начинает он.

— Вы меня ждете? — она делает движение к нему, так интимно, что он сразу успокаивается и забывает все свои маленькие обиды.

— Нет, в принципе, но… — говорит он очень неискренне.

— Вы извините, — виновато звучит ее голос, — но мы сейчас торопимся. Мы сегодня уезжаем.

— Галина! — Виктор бросается за ней так стремительно, что прохожие оборачиваются. — Простите! У вас есть телефон?

— Да, есть. Но я не скоро приеду. Мы еще где-нибудь увидимся, — обнадежила она.

— Да, конечно, — подтвердил он бесстрастно.

— Стал как столб посреди дороги!

— Извините… Резко повернувшись, Виктор куда-то заторопился, словно надеясь, что сама торопливость подскажет куда.