В закрытом гарнизоне

Валерий Ковалев

Рассказы о службе моряков-подводников Краснознаменного Северного флота. В дальних плаваниях и на берегу. Серьезные. И с долей юмора.

Дорога на Вьюжный

На разрисованном морозом стекле перистые узоры, в углу кабинета, на раскаленной лодочной грелке побулькивает и исходит душистым паром фарфоровый чайник, а на свободном столе (его хозяин в автономке), на расстеленной газете благоухает десяток пирожков с мясом, только что доставленных дневальным из матросского кафе.

— Так, щас дернем чифирку, отпишемся и «море на замок», — довольно потирает руки Мариоз Галимыч, вскрыв сейф и брякнув на стол «литерное» дело.

Мы с ним только что вернулись с «объектов», Габидулин с Сайда-губы, а я из гарнизонного поселка и изрядно продрогли.

Когда, немного подкрепившись, мы прихлебываем обжигающий напиток, сопровождая действо глубокими затяжками беломора, на моем столе звонит телефон, и я снимаю трубку.

— Как дела? — возникает в ней голос дежурного по флотилийскому отделу, моего однокашника Валеры Шабрина.

— Дела у прокурора, — отвечаю я. — У меня делишки.

— Понял, — отвечает Валера. — Давай их в сейф и срочно к Василию Ефимычу.

— Озадачили? — интересуется Габидулин, выдувая вверх тонкую струйку дыма.

— Вроде того, — опускаю трубку на рычаг. — Адмирал зачем-то вызывает.

— Озадачит, — философски изрекает капитан 3 ранга. — Давай, топай, он ждать не любит.

Спустя минуту, нахлобучив на голову шапку, я сбегаю вниз по широкому трапу казармы, пихаю от себя заиндевелую, с пружиной дверь и выхожу наружу.

Легкие наполняются морозным воздухом, и, скрипя по свежему снегу, я топаю в сторону Особого отдела флотилии.

Он чуть сбоку от казарменного городка, в белом здании на берегу залива.

Взбежав на широкое крыльцо, с лежащим перед дверью резиновым ковриком, я шаркаю по нему ногами, вхожу в небольшую прихожую и давлю висящую на стене кнопку.

Внутри хрюкает ревун, потом щелкает автоматический замок, и я оказываюсь внутри.

Стоящий у входа матрос охраны со штыком на поясе бодро козыряет, я в ответ, и направляюсь к комнате дежурного.

За ее проемом навстречу поднимается Шабрин, мы пожимаем друг другу руки, и я киваю в конец длинного коридора, — как настроение?

— Вполне, — улыбается Валера. — Я бы даже сказал, благодушное.

Проследовав по длинной ковровой дорожке, окаймленной с боков двумя рядами дверей с табличками, я ступаю в расположенный в торце темный тамбур, стучу костяшками пальцев в отделанную шпоном дверь и, со словами «прошу разрешения», вхожу внутрь.

Навстречу мягкий свет жужжащих под потолком плафонов, громадный портрет «Железного Феликса» на стене, и под ним массивная фигура начальника.

— Присаживайся — кивает он на приставной стол, и мы пожимаем друг другу руки.

Василия Ефимовича я знаю давно, еще когда служил срочную на одной из лодок флотилии и он направлял меня на учебу, а потом, будучи в Москве, пригласил к себе на службу.

— Как идет подготовка к выходу? — отложив в сторону какой-то талмуд, интересуется начальник, и я обстоятельно докладываю.

— Ну-ну, — благодушно гудит он, — давай, готовься.

Через месяц у меня выход на боевую службу, и я «подчищаю» все береговые дела.

Затем Василий Ефимович наклоняется, выдвигает ящик в одной из тумб стола и на свет появляются сложенный в несколько раз крейсерский военно-морской флаг и офицерский кортик.

— У меня к тебе просьба, — чуть выдвигает клинок из ножен, и снова вщелкивает его на место. — Сегодня во Вьюжном мой старинный друг, полковник Колосков, отмечает перевод в Москву. А у нас, как на грех, вечером совещание у командующего. Навести его и передай мои поздравления, а заодно и эти сувениры, добро?

— Нет вопросов, — отвечаю я, после чего адмирал помещает подарки в специально приготовленную коробку и передает мне.

— Поедешь с Огневым, на грузовом ГАЗе, — добавляет он. — И возьми пистолет, на всякий случай.

— Есть, — поднимаюсь я со своего места. — Разрешите идти?

— Давай, — кивает Василий Ефимович, и я направляюсь к выходу.

Спустя полчаса, недавно полученный отделом новенький ГАЗ-66 с крытым тентом отъезжает от отдела и рулит в сторону опоясывающего базу серпантина. На землю опускаются ранние сумерки.

— За час доедем? — закуриваю я папиросу и протягиваю пачку водителю.

— Должны, — тянет тот оттуда пальцами вторую и прибавляет газу.

Натужно ревя мотором, грузовик взбирается на серпантин, слева, внизу, проплывает режимная зона с парящим от холода заливом и застывшими у пирсов черными телами ракетоносцев.

Потом мы спускаемся в окаймленную причудливо изогнутыми полярными березками и кустарником распадок, в центре которого замерзшее озерцо, водитель врубает очередную передачу и ГАЗ, завывая, берет очередной подъем.

За ним, в обширной, окаймленной сопками долине, раскинулся гарнизонный поселок со скальным плато и заснеженными пятиэтажками, и полого уходящая вверх, накатанная дорога, сливающаяся с горизонтом.

На въездном КПП я предъявляю укутанному в тулуп матросу служебное удостоверение, то машет рукой, и второй поднимает шлагбаум.

— Погнали наши городских, — довольно ухмыляется Огнев, и грузовик, плавно набирая ход, катит в белое безмолвие.

Оно открывается сразу, поражает своей безмерностью и мрачной красотой мироздания.

Я протягиваю руку к закрепленной на панели старенькой, в кожаном чехле «Селге», щелкаю колесиком и кабину наполняет тихая мелодия.

Мне не забыцца песні той даўняе вясны:

На мурамскай дарожцы стаялі тры сасны.

Цяпер магу прызнацца — тады пачаў кахаць,

Цябе з ніякай кветкай не мог я параўнаць.

под серебряные переборы гитар поют молодые голоса и безмолвие исчезает.

Кругом белые искрящиеся просторы, со все темнеющим вверху небом, первые, едва заметные звезды в вышине и очарование прекрасной музыки.

— Хорошо поют, — вздыхает Огнев. — Душевно.

— Хорошо, — соглашаюсь я, и мы слушаем дальше.

Разница в возрасте у нас лет семь и восприятие, по-видимому, одинаковое. Первая любовь, грусть и оставшиеся надежды.

Между тем колеса «шишиги» (так у нас почему-то зовут ГАЗ) исправно накручивают километры, звезд на небе становится больше, и Огнев включает т фары.

В их свете, по сторонам хорошо расчищенной трассы мелькают причудливые тени, перед ветровым стеклом возникает белый рой, откуда-то, с просторов Арктики, налетает снежный заряд.

Через минуту все исчезает в бешеной круговерти, мы сбавляем скорость, по стеклу со скрипом гуляют «дворники».

— Только на Севере такое, — то и дело выворачивая руль, недовольно бубнит Огнев. — Все наоборот. Кому расскажешь, не поверят.

Александрына, цяпер прыйшла зіма.

Александрына, шукаю я — няма..

Александрына, і з песьняй ты цьвіла.

Александрына, якою ты была?

выдает приемник последний куплет, после чего следует завершающая импровизация.

И, как по волшебству, за окном все прекращается.

Ветер с воем улетает в просторы тундр, метельный рой исчезает, фиолетовое небо становится выше.

Минут через десять грузовик подкатывает к нужной нам, заснеженной развилке.

Следующая от нее влево, дорога ведет в сторону Полярного и дальше в Североморск, вправо — к затерянной в сопках погранзаставе, а та, что перед нами, во Вьюжный.

Там расположен небольшой судоремонтный завод «Нерпа», гарнизон военных строителей и еще какие-то, неизвестные мне объекты.

Искрящиеся огни поселка возникают километров через десять, за очередным, опушенным редким ельником поворотом.

Ухабистая дорога за ним, тянется вдоль гладкой заснеженной поверхности, а далекие, желтеющие окнами пятиэтажки, расположены на противоположной стороне.

— Тут объезжать еще километра три, — оборачивается ко мне активно работающий рулем Огнев. — Может рванем напрямик, через озеро?

Грузовик с воем преодолевает очередную рытвину, нас бросает из стороны в сторону, и я ору моряку, — стой!

Рев двигателя тут же затихает, в ушах звенит приятная тишина, и слышно как что-то потрескивает под капотом.

Открыв дверцы, мы выбираемся из кабины, разминаем затекшие ноги и топаем к кромке берега.

— Во, — отгребя сапогом слой снега, стучит кованым каблуком в лед Огнев. — Хорошо промерзло, можно ехать.

Я делаю то же самое и соглашаюсь.

Неделю назад была оттепель, а потом грянули морозы.

— Давай, — соглашаюсь я, и мы направляемся обратно.

Через минуту ГАЗ трогает с места, потрескивая береговой кромкой выбирается на лед, и мы катим по белому полю в сторону огней.

— Ну вот, — довольно шмыгает носом Огнев. — А там бы всю душу вытрясло.

Когда до противоположного берега остается половина, мы видим на нем несколько автомобилей и какие-то мечущиеся тени.

— Что за черт? — переглядываюсь я с водителем и верчу рукоятку опускания стекла.

–…ад! — неясно доносится оттуда. — …ад, мать..ашу!!

— Назад поздно, — косится на меня матрос, и я киваю, — прибавь газу.

Вот, наконец, и пологий берег.

А в следующую минуту впереди возникает змеящаяся трещина, потов вторая, и они начинают набухать водой.

— Черт, — шипит Огнев, и его лицо бледнеет.

Трещины между тем становятся ветвистее, и зад машины проседает.

— Врубай передний мост! — бледнея подсигиваю я на сидении, — быстро!

Вслед за этим слышен скрежет передачи, «шишига», круша ледяной припай, с воем вползает на берег и останавливается.

— Мать вашу! — возникает в свете фар автоинспектор в белом полушубке, и выдает все, что о нас думает. Здесь же, рядом, на нас с интересом взирает морской патруль и несколько зевак, после чего его старший — мичман, требует предъявить документы.

Когда выясняется, кто мы и откуда, милицейский капитан добреет, сообщает, что он занаряжен для нашей встречи на КПП* и предлагает сопроводить к полковнику.

— Мероприятие уже началось, — доверительно сообщает он. — Прошу в мою машину, — и делает знак рукавицей в сторону гаишного УАЗа.

— Давай за нами, — оборачиваюсь я к старшему матросу и усаживаюсь на переднее сидение.

— Повезло вам, — говорит капитан, когда машины выруливают на заснеженный асфальт и следуют вдоль длинной череды освещенных фонарей пятиэтажек. Здесь прошлой зимой военторговская машина тоже чуть срезала дорогу. Кладовщика и шофера вытащили, а грузовик того, булькнул.

— Знать судьба, — отвечаю я и закуриваю. Информация не из приятных.

Минут через пять, свернув на какую-то улицу, мы останавливаемся перед освещенными окнами типового кафе, в военных городках они почему-то все похожи, после чего инспектор уезжает, а я, получив от Огнева коробку, направляюсь к двери под вывеской.

Внутри небольшой холл, со скучающей гардеробщицей и мерцание экрана портативного телевизора.

— Вы из приглашенных? — оживляется бабуля, я молча киваю, передаю ей шинель с шапкой, и, мельком взглянув в зеркало, направляюсь в сторону банкетного зала.

Там сияние люстр, приглушенный шум голосов и звяк посуды

— А вот еще один опоздавший! — кричит кто-то из гостей, и ко мне поворачивается десяток голов. За расставленными буквой «П» столами сидят человек двадцать, женщин и мужчин, отдавая дань кушаньям и напиткам.

Отыскав глазами виновника торжества, он восседает в центре, я подхожу к нему, представляюсь и вручаю коробку.

— Спасибо, — довольно сопит полковник, жмет мне руку и передает коробку, возникшему рядом майору.

Потом, невзирая на желание следовать обратно, он усаживает меня рядом и наливается «штрафная».

Делать нечего, встаю, провозглашаю короткий тост и выцеживаю стакан водки.

— Могет флот, могет, — шелестит среди гостей, и я наваливаюсь на закуску.

Утолив первый голод, вспоминаю про Огнева.

Товарищ, полковник, — наклоняюсь к Колоскову. — У меня в машине матрос, — и тот понимающе кивает.

По его знаку к нам подходит все тот же майор, теперь я знаю, что это замполит и получает ценные указания.

Спустя час, распрощавшись с радушными хозяевами, я покидаю набирающее обороты застолье, и наш заиндевелый ГАЗон направляется к выезду из поселка.

Огнев весьма доволен, его от пуза накормили, да еще вручили объемный пакет в дорогу.

— Давно так не шамал, — икает он. — Хорошо, однако, служить в милиции.

Потом мы минуем выездное КПП, со стоящим у него знакомым УАЗом, и объезжаем по ухабистой дороге коварное озеро.

На нем наш старый след, четко пропечатанный рубчатыми колесами, и мы молча переглядываемся. Хорошо все, что хорошо кончается.

А погода между тем явно изменилась.

Мороз упал, небо стало выше и светлее, к утру не иначе будет оттепель.

Я снова включаю «Селгу», оттуда тихо льется музыка, навевая лирические настроения.

Когда мы подъезжаем к развилке, то видим пританцовывающую там, группу. Двое военных в шинелях, и гражданские женщина и мужчина, с ребенком на руках.

— Тормози, — видя как они «голосуют», особождаюсь я от полудремы, и грузовик плавно плавно останавливается.

В следующее мгновение слышен быстрый хруп снега, и я открываю дверцу кабины.

— Не в Гаджиево? — возникают внизу два побелевших от холода лица.

— Точно так, — чуть улыбаюсь я, — садитесь.

— Грузимся ребята! — оборачивается старший, с погонами капитана 3 ранга.

Мы с Огневым выбираемся наружу, он гремит запорами кузова и откидывает заднюю стенку.

Женщину, с укутанным до глаз пацаненком, мы помещаем в теплую кабину, а все остальные, прихватив вещи, лезут в кузов.

Там, у противоположного борта, мы вооружаем откидную скамейку, тесно усаживаемся в ряд и я стучу рукой по кабине, — поехали!

«Шишига», урча, набирает ход, стенки кузова чуть подрагивают.

— Будешь? — отвинтив крышку, протягивает мне капитан 3 ранга мельхиоровую шильницу.

— Нет, — отвечаю, — спасибо. Я уже принял.

— Ясно, — делает тот глоток и передает флягу спутникам.

В светлом проеме роятся снежинки, вдаль убегает лента дороги, на душе легко и благостно.