Петрушка на балу

Валерий Вайнин, 2016

Талантливый физик и незаурядная личность, который за что ни возьмется – делает это блестяще: от игры в шахматы до решения научных задач, от молодежных танцев до помощи близким друзьям. К изумлению окружающих этот гений, что называется, все бросил и погрузился в балет. И все это не только ради любимой девушки-балерины, а потому что пижону этому, как ни странно, самому интересно… Девушка его, напротив, бросает балет и со временем становится успешной владелицей ресторана.Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Солнце покинуло наконец танцзал, жалюзи были подняты, и в окна беспрепятственно хлынул свет. Шла репетиция балетного спектакля. Танцоры (в тех же обтягивающих трико) жмурились сидя вдоль стены, за исключением пары, занятой в очередной сцене. Синеглазая девушка с черными стрижеными волосами и остроносый парень с волосами, стянутыми в хвост, расположились рядышком на стульях в центре зала. Они терпеливо ждали, пока прервавший репетицию балетмейстер закончит разговор по мобильнику. Отойдя в сторонку, Макаров спокойным ровным голосом пытался поставить точку в диалоге:

— Никто не обгорел, Кать. Даже не ушибся. Хочешь, поклянусь?.. Алины там вообще не было… Как скажешь. Когда загорится, помчусь звонить тебе.

Вскочив со стула, синеглазая девушка подбежала к нему.

— Скажи ей: у нас репетиция! Сколько можно жилы тянуть!

— Ну-ка, брысь, — столь же спокойно осадил ее Макаров. И, дождавшись, пока дочь вернулась на место, проговорил в телефон: — Слыхала? Жива-здорова. Извини, меня сейчас тут порвут. — Дав отбой, он отложил мобильник.

В наступившей тишине прозвучала насмешка Ольги:

— Надо же, какая заботливость. Материнская прямо.

— Хватит! — отозвалась со стула девушка-синеглазка. — Без комментариев обойдемся!

— Или до ночи тут промаемся, — ввернул ее остроносый партнер.

Макаров взглянул на него, склонив голову набок.

— И сколько же, Леха, тебе положено маяться? Если по контракту.

Парень поднял руки.

— Сколько скажете. До потери пульса.

— Правильный ответ. — Макаров подошел к сидящей на скамье Ольге. — Ну?

Ольга выдержала его взгляд.

— Баранки гну.

— Отправила, говоришь, мента на кудыкину гору?

— Ничего другого на ум не пришло.

Макаров извлек из ее волос красную ленту. Ольга не шевельнулась. И труппа с интересом наблюдала, как балетмейстер повязывает ленту на Ольгиной шее бантиком.

— В наказание. — Макаров расправил бант. — Будешь носить, не снимая. Пока гнев мой не остынет.

Раздались смешки.

Ольга сверкнула на худрука глазами.

— Ага, щас! — Но к ленте не прикоснулась.

Макаров меж тем повернулся к сидящей на стульях паре.

— Сцена у телевизора — поехали!

Прижавшись плечами, парень и девушка уставились в пространство. Затем задергались и принялись пихаться. Вновь послышались смешки. Симпатичный парень постарше (как и утром, массирующий колено) небрежно обронил:

— Высокое искусство. Новаторское, главное.

Макаров бросил через плечо:

— Петя, заткнись. — И воззрился на сидящих в центре зала. — Совсем сбрендили? Мы же это проходили.

Щеки девушки вспыхнули.

— Пап, может, с музыкой?

Балетмейстер мотнул вихрастой головой.

— Музыка из телевизора не звучит. В смысле содержательном. Когда пульт в руках Леши, слышны только выстрелы из боевика. А когда пультом завладевает Алина, музыка — лишь фон для страстей из мексиканского сериала. Все это еще не смонтировано, так что обойдетесь. При том главное требование: музыка должна звучать в ваших головах, и танцевать под нее вы обязаны даже в абсолютной тишине. Кто не справится — выгоню. И никаких «пап», ясно?

Немолодой танцор брякнул:

— Детоубийца. — И насмешливо уставился в потолок.

Мужчина и женщина лет под сорок, с аристократической отрешенностью наблюдавшие за происходящим, обменялись взглядами.

— Думаю, Миша Ласкин схлопочет, — предположил мужчина, теребя чахлую бородку. — С утра, бедолага, нарывается.

Женщина с бледным лицом, заплетая волосы в косичку, искривила тонкие губы.

— Схлопочет как пить дать.

Миша Ласкин буравил взглядом потолок.

— Елецкие, хотите пари? Ставлю десять баксов: инквизитор не посмеет.

— Принимаем, — отозвалась женщина.

— И удваиваем, — подхватил мужчина с бородкой.

Балетмейстер предостерегающе поднял руку.

— Елецкие, воздержитесь. Если удалю Мишу с репетиции — он обвинит меня в холокосте. Оно мне надо?

Все рассмеялись. И Миша Ласкин похвалил:

— Тертый ты калач, Макаров.

— А то! — подмигнул Сергей. — Работы у нас навалом, а времени в обрез. Так что никаких «пап». — Он хлопнул в ладоши. — Алина, Леша — вы у телевизора, пытаетесь завладеть пультом.

Сидящие на стульях парень с девушкой опять принялись пихаться. Макаров снова их прервал:

— Выпороть вас, что ли?

— Что мы делаем не так? — буркнул парень.

— Если ты сидишь, Леша, это не значит, что ты не танцуешь. Надоело напоминать.

Алина растерянно смотрела на отца. А парень упрямо тряхнул «хвостом» на затылке.

— Сергей Петрович, что мы делаем не так?

— Нет пластики? — предположила девушка.

Макаров вздохнул.

— Ни пластики, ни характеров. Петрушка, отбирая пульт у невесты, трогательно деликатен. Он опасается ее обидеть, нечаянно сделать больно. Представь его движения, Леша. — Балетмейстер прошелся по залу. — Юлия же, напротив, ведет себя, точно капризный ребенок, у которого отнимают игрушку.

— Я так и делаю, — ввернула Алина.

Макаров покачал головой.

— Ты похожа на воришку, цапнувшего с прилавка банан. — Когда стих смех, Сергей подытожил: — Зачем столько мусолить эту незначительную, вроде, сцену? Затем, что в спектакле ничего незначительного не бывает. К тому же, с этой сценки начинается действие и задается тон всему шоу.

— Великий педагог, — не удержался Миша Ласкин. — Помесь Фокина с Голейзовским.

Макаров и ухом не повел.

— Врубайтесь в образ, — сказал он Алине и Леше. — Поехали.

На сей раз получилось лучше. Движения сидящих на стуле действительно обрели пластику и, главное, наполнились смыслом. Борьба за обладание телевизионным пультом походила теперь на игру, в которой худо-бедно обозначились характеры. Огрехов было еще полно, однако никто из коллег уже не хихикал.

Тут послышалось постороннее покашливание. С папкой под мышкой в дверях зала стоял капитан Хомяков.

— Почему без музыки? — осведомился он смущенно.

— Простите, если можете.

Раздражения в голосе балетмейстер явно не прозвучало, но капитан ОВД оказался чутким.

— Я здесь по службе, — произнес он с вызовом. — Не то, ей-богу, нашел бы, чем заняться.

Труппа смотрела на худрука.

Худрук взирал на милиционера.

— И что теперь? Вы намерены срывать репетиции?

Хомяков расправил сутулые плечи.

— Без нужды не намерен. Сергей Петрович, не я все это закрутил.

Макаров признал в душе его правоту.

— Ладно. Что я должен?

— Выйдем на две минуты, — потребовал капитан, скрываясь за дверью.

Ольга расправила на шее бант.

— Может, я?

— Непременно, — обронил Макаров у входа. — Ты мой кролик в шляпе.

Хомяков тем временем, устроясь в одном из кресел, раскрыл папку.

— Присаживайтесь, — пригласил он.

Макаров качнул головой.

— Вы обещали на две минуты.

— Как хотите. — Капитан достал из папки полиэтиленовый пакет с лоскутом обгоревшей материи. — Гляньте-ка: здесь инициалы «С. М.». Ваш платок?

Сергей протянул руку.

— Позвольте…

Хомяков, пристально за ним наблюдавший, переместил пакет подальше.

— Не трогайте. Просто посмотрите.

— Где вы его нашли? Ах да… на месте пожара, очевидно?

— В нем была пакля, смоченная бензином.

Макаров опустился в кресло напротив.

— Какой же я разиня, — сказал он. — Мой платок. Жена мне его вышила. Бывшая то есть.

Кивнув, Хомяков убрал пакет в папку.

— На разиню, Сергей Петрович, вы не похожи. Тем более, вы физик: захотели бы поджечь, изобрели бы что-то понадежней.

Взгляд Макарова выразил удивление.

— Поджигателем, значит, вы меня не считаете?

Хомяков усмехнулся.

— Менты не так тупы, как в анекдотах.

— Нынче утром, однако, вы были уверены…

— Ну, блин, вы даете! Может, я исповедываться перед вами должен?

— В принципе, блин, не должны, — согласился Макаров.

Капитан невольно улыбнулся.

— То-то и оно. Буду гнуть эту линию: типа вы под подозрением. Я рассчитываю на ваше содействие. Кто-то ведь поджег, Сергей Петрович, козе понятно.

Макаров напрягся.

— Я должен был сам с этим разобраться.

— Вот и разбирались бы! — в досаде отреагировал Хомяков. — Нечего было в прокуратуру капать! На мне ограбление ювелирного, а балетная ваша хренотень… — Капитан похлопал себя по загривку. — Как ваш платок там оказался? Догадки имеются?

Макаров чуть подумал.

— Ни единой. Катя… бывшая жена, два платка мне вышила. Один исчез из кармана брюк, затем — вскоре и другой. Почти полгода прошло.

Хомяков сделал пометку в блокноте.

— Вы огорчились? — осведомился он.

— К делу не относится.

— Относится, Сергей Петрович. Может, кто-то сильно хотел вам досадить. Тот, кто хорошо вас знает.

— Огорчился, — сказал Макаров. — И что это нам дает?

Капитан задумчиво покусывал авторучку.

— Другие платки не пропадали? Не вышитые Екатериной Васильевной.

Макаров взглянул на него с интересом.

— Ход ваших мыслей ясен. Не пропадали. Но, опять же, что это дает?

Хомяков снял фуражку и шмякнул на стол.

— А пес его знает! Но за эту ниточку… С вами пока все, Сергей Петрович. Не могли бы вы пригласить сюда Олю… э-э… Ольгу Николаевну?

Сергей с облегчением поднялся.

— Запросто. И Олю, и Ольгу Николаевну — пришлю обеих.

Хохотнув, капитан пригладил волосы.

Балетмейстер вернулся в зал, и оттуда танцующей походкой вышла, можно сказать, старая знакомая. Она села в кресло и, положив ногу на ногу, проворковала:

— Наконец-то, Виталик. Заставляешь скучать.

Хомяков не сдержал улыбки.

— Почему у тебя лента на шее?

— Сползла. — Ольга расправила бант. — Как успехи, напарник? Расколол королеву бифштексов?

Улыбка на лице капитана погасла.

— Влегкую, — ответил он. — Приковал наручниками к трубе и дубинкой по почкам. Во всем призналась.

— Зачем же так?

— А как ты хотела? Ты ж нас, ментов, знаешь.

Ольга взглянула сердито. И несколько мгновений они, что называется, играли в гляделки.

— За кого, Виталик, ты меня держишь? — спросила Ольга.

— За крутого напарника. В милицию служить пойдешь?

Послышалась мелодия из «Лебединого озера», и голос Макарова скомандовал: «Держи спину, Алина! В корсет упакую!» Заинтересованный Хомяков проследовал к дверям зала.

Синеглазая девушка с черными стрижеными волосами, волнообразно двигая руками, танцевала на пуантах. «До чего ж они похожи! — восхищенно подумал Хомяков. Как я сразу не допер?» Тут остроносый паренек с «хвостом» на затылке (таких причесок у мужиков капитан на дух не переносил) поколдовал с магнитофоном. Из динамиков хлынуло что-то забойно-ритмичное, и парень пластично задергался под эту музыку. Синеглазая Алина, подбоченясь, за ним наблюдала. Затем, как бы в досаде, нажала на магнитофонную клавишу. И вновь полилась тема из «Лебединого озера». Девушка возобновила танец на пуантах, а парень в досаде топтался рядом. Хомяков зачарованно замер.

— Работать будем или глазеть? — произнесла Ольга. — Закрой-ка дверь, сыщик.

Капитан неохотно вернулся в кресло.

— Как они успевают музыку менять? Даже без перемотки.

— Монтаж, Виталик, запиши в блокнот. Какого черта ты на меня взъелся?

Хомяков взглянул на нее в упор.

— Почему не сказала, что она жена Макарова?

— Бывшая! — сверкнула глазами Ольга. — Уже четыре года как бывшая!

— Ты сказала: брошенная женщина.

— Одно другого не исключает!

— Разве Макаров ее бросил?

— Какая на хрен разница?! Они собачились перед пожаром! Она, что ли, это отрицает?!

— Не отрицает.

— Еще бы ей отрицать: свидетелей вагон!

Хомяков не сводил глаз с пылающего лица балерины.

— Успокойся, Оль: вдохни и выдохни. У нее же дочь здесь танцует.

— И что с того?! К чему ты дочь сюда приплел?!

— Ну, блин, ты даешь! Мы говорим про Екатерину Митину… не Митину, кстати, а Макарову. Зачем ей поджигать? Насолить бывшему супругу и дочери заодно? Так, по-твоему?

Забравшись в кресло с ногами, Ольга теребила красный бант на шее. Хомяков не торопил ее с ответом, лишь продолжал изучающе смотреть. Ольга вздохнула с улыбкой.

— Кто знает? — пожала она плечами. — Не хочу возводить напраслину, однако… Кто знает, на что способна танцовщица-неудачница с завышенной самооценкой? Женская психология, Виталик, вещь настолько своеобразная…

Возникла пауза. Хомяков терпеливо ждал продолжения.

* * *

Мусоля задачку по геометрии, Ольга искоса наблюдала за старшим братом. Валентин тщательно вывязывал перед зеркалом галстук. Ветерок из форточки шевелил его густые волосы и страничку Олиной тетради. Сентябрь шел к концу, но после дня рождения погода сохранялась теплая и сухая.

— Задачку решишь? — подала голос Ольга. — Или собой никак не налюбуешься?

Валентин полюбопытствовал:

— О чем там речь?

— Треугольник, вписанный в окружность.

— Сама решай. Или позвони Макарову.

— Звонила, — в досаде призналась девочка. — Нет его. Шлёндает где-то.

Валентин справился наконец с галстуком.

— «Шлёндает?» — нахмурился он, подходя к сестре. — Откуда ты словечки эти берешь?

— Из народной среды. — Продвинутая семиклассница ткнула авторучкой в тетрадь. — Вот чертеж, вот условие. Выручай, братан, тащи меня к знанию.

— Вытащишь тебя, занозу. — Валентин вперился в чертеж. — Тэк-с… Вы уже проходили теорему об угле, опирающемся на дугу окружности? Этот угол равен половине дуги.

Ольга мотнула головой.

— Не проходили. Макаров больше недели носа не кажет. С чего бы это?

Валентин усмехнулся.

— Просто кошмар. Думай об учебе, Оль. Если без этой теоремы…

— Вы не поссорились?

— Успокойся. Мы с Сержем и с Динкой каждый день видимся на работе. Нас же в одну лабораторию распределили, забыла?

«Ты видишься, а я не вижусь», — возразила девочка мысленно, а вслух проворчала:

— О’кей, долго еще ты будешь возиться?

— Ты не даешь мне сосредоточиться! — мальчишески вспылил Валентин. — Если вы не проходили этой теоремы…

— Макаров бы решил, — вздохнула Ольга. — Жопа ты, а не физик.

— Сама ты жопа! — старший брат отложил тетрадь. — Маленькая вредная жопа!

Ольга округлила глаза.

— Пап! — закричала она. — Валька меня плохим словам учит!

Родитель, дремлющий в соседней комнате за газетой, разумеется, не отреагировал. Зато Валентин выскочил в прихожую и надел плащ. Сестра вышла за ним следом.

— Не будь яблочным пюре, Валька, — сказала она. — Срочно женись, а то Катьку уведут.

Брови брата приподнялись.

— Кто?

— Конь в пальто, — буркнула Ольга, возвращаясь к урокам.

В метро Валентин обдумывал ее сердитое предупреждение. Странно. Повод для опасений, вроде бы, отсутствовал. Вроде бы. После дня рождения они с Катей встречались дважды — просто гуляли, и все шло замечательно. В обществе друг друга они ощущали себя легко и непринужденно. Отчего же после глупых Олькиных слов на душе будто кошки скребут?

От метро Валентин решил пройти две остановки пешком: время позволяло. В чем причина этой глухой тревоги? В Макарове? Но с Макаровым Катя больше не виделась, можно поклясться. Да и на дне рождения они, в основном, пикировались, за редким исключением… Черт побери эти исключения!

К трехэтажному зданию балетного училища Валентин приблизился в настроении сумрачном. И окружал его шелестящий сентябрьский сумрак. Дурацким замечанием сестры пятница казалась испорченной. Однако стоило Валентину увидеть Катю…

В вестибюле она с улыбкой поцеловала его в щеку. Народу было негусто, да и внимания ни них никто не обращал. На Кате был брючный костюм под цвет глаз и туфли на шпильке в тон. Ее черные волосы убраны были в пышный «конский хвост».

— Ноги прямо гудят, — пожаловалась юная балерина. — Куда мы сегодня?

— В «Художественный». — Валентин совершенно оттаял. — Я взял билеты на американский ужастик. Успеем еще перекусить в буфете.

— Чудненько! — обрадовалась Катя. — Прогулки я бы не выдержала. Передохнуть время есть?

Сияющий Валентин глянул на часы.

— Навалом.

Они присели на стулья у стены.

— Будь проклят этот балет, — вздохнула Катя. — Как прошла неделя? Рассказывай с подробностями.

— Да какие подробности… Осваиваемся в лаборатории. — Валентин разглядывал приближающегося к ним тощего юношу. — Мы осваиваемся, начальство к нам принюхивается — ничего интересного.

У тощего юноши были шкодливо-грустные глаза.

— Здрасьте вам! — произнес он бодро и обратился к Кате: — Отойдем-ка на минуту.

— Зачем? — устало спросила Катя.

— Для гнусных приставаний, — выпалил юноша. — Митина, у меня мало времени.

Катя тронула за руку воинственно приставшего Валентина.

— Не бери в голову: это наш Миша Ласкин. Мишуня, — сказала она тощему парню, — либо говори, что хотел, либо отвали. Сил больше нет.

Косясь на Валентина, Миша доложил:

— Тебе записка, Митина. Велено передать лично.

Катин взгляд выразил удивление. А Валентин раздраженно уточнил:

— Тебе, Миша, за услуги платят или из альтруизма стараешься?

Парень и бровью не повел.

— Его зовут Валькой? — обратился он к Кате. — Ему тоже записка.

Валентин с Катей переглянулись.

— От кого? — осведомилась девушка.

Раздвинув руки, Миша изобразил широкие плечи:

— Вот такой. — Затем взъерошил свои волосы: — И такой.

— Макаров! — вырвалось у Валентина.

Катины щеки медленно заливала краска.

— Как он вообще… Что он здесь забыл?

Миша Ласкин усмехнулся.

— За нами наблюдал. Как мы потеем.

— И Татьяна Андреевна его не выперла?

— Сам удивляюсь. Не смотри на меня так.

Раскрасневшаяся Катя протянула ладонь.

— Давай записки.

Но Миша медлил.

— На перемене, — сообщил он, — я пытался удержать линейку на носу. Вертикально, разумеется. Здоровяк этот вдруг подошел и заявил, что удержит линейку на носу дольше, чем я. Мы заключили пари. Он выиграл с разницей в двадцать секунд.

Валентин прыснул.

— Узнаю Макарова!

Миша обратил на него шкодливо-грустный взор.

— Поэтому я передаю вам записки. Никакого альтруизма — лишь проигранное пари. — Он вручил Кате два листка из блокнота и, уходя, обронил: — Опасный тип. Весьма опасный.

Катя протянула листки Валентину.

— Прочти вслух.

Валентин буркнул:

— Ох, этот Серж… — И прочел: — «Дражайшей Екатерине поклон. Пришел, увидел, осудил.» Далее подпись: «Маркиз Баттман Тандю.» — Валентин хмыкнул. — Что такое «баттман тандю»?

— Движение в классическом танце, — отмахнулась Катя. — Читай вторую.

— Вторая адресована мне.

— Мою ты прочел, прочти теперь свою. Что за секреты?

И Валентин с улыбкой прочитал:

— «Валька, она горбится. Чтоб держалась прямо, привяжи к ее спине лыжи…» Кать, ты что? Это же Макаров.

Катя поднялась, сверкая глазами.

— Кто горбится?! Я горблюсь?! — Походкой разгневанной королевы она проследовала в гардероб, надела плащ и вернулась. — Татьяна Андреевна, если хочешь знать, следит как цербер, чтобы мы тянули спину! Он просто идиот!

Валентин также встал со стула.

— Не заводись, Кать. Он просто ваньку валяет.

— Я не завожусь. Пойдем.

Они вышли из училища. Было темно, и пахло осенью. Катя взяла Валентина под руку.

— Прогуляемся до метро. Время ведь есть?

— Тебя, вроде, ноги не держали.

— Оклемалась немного. У метро есть автоматы — позвоним Макарову. Я ему выскажу.

Шурша опавшими листьями, они шли по тротуару. Валентин погладил Катину руку.

— Прекрати. Что именно ты собралась высказывать?

Катя резко остановилась.

— Послушай! Если бы я приперлась к вам в лабораторию и стала подглядывать, шпионить… Тебе бы понравилось?!

Валентин рассмеялся.

— Пережил бы как-нибудь. Шпионь на здоровье.

— А мне это не нравится! — Катя повлекла его под руку по улице. — Могу я высказать свое отношение?! Могу потребовать, чтобы оставил мою спину в покое и вообще?!

Валентин счел за благо отступить.

— Можешь. По Конституции. Но в темпе: время уже поджимает.

Катя вдруг обняла его и поцеловала. Но, когда Валентин попытался вернуть поцелуй, грациозно уклонилась.

В ближайшем телефон-автомате Валентин набрал номер Сергея. Выражение лица Кати обещало, что «маркизу Баттман Тандю» мало не покажется. В трубке, однако, раздались частые гудки.

— Занято, — сообщил Валентин.

Катя слегка его подвинула.

— Дай-ка, я попробую.

— Ты же номера не знаешь.

— Так продиктуй.

После двух неудачных попыток Катя обозвала Макарова «чертовым болтуном» и вознамерилась продолжить натиск. Валентин отобрал у нее трубку.

— Он, между прочим, с родителями живет. Не известно, кто висит на телефоне.

Гнев Кати, судя по всему, не иссяк.

— Ну и что, сдадимся?!

Валентин вздохнул.

— Доедем до Арбата, позвоним оттуда. В буфет уже не успеем.

Из автомата возле «Художественного» они дозвонились сразу. Трубку сняла мать Сергея.

— Добрый вечер, Ирина Александровна, — проговорил Валентин. — Дома ли друг мой разлюбезный?

— Нет, Валя, — отозвалась мамаша, — друг твой разлюбезный где-то развлекается. Сам-то как?

Вежливо отшутившись, Валентин простился. Объяснять Кате ничего не пришлось.

— Ладно, — кивнула она на афишу, — пошли смотреть мистический триллер.

В буфет они все же успели. Это было единственной удачей, поскольку фильм оказался полным бредом. Инфернальные монстры тупо жрали каждого кто подвернется, а жертвы столь же тупо лезли им в пасть, оглашая окрестности воплями. Но было очевидно: чудищам в финале придет каюк и дебиловатый герой, волей Господа, уложит спасенную девицу в койку. Публика млела в предвкушении.

— Пойдем отсюда, — предложила Катя.

На выходе Валентин взглянул на часы.

— Домой, вроде, рановато.

— Погуляем, — согласилась Катя. — Но сначала дозвонимся. Макарову. Пока задор не пропал.

«Знаешь, где у меня твой задор?!» — едва не выдал Валентин, но сдержался. Они пристроились к телефону-автомату. Трубку опять сняла мать и доложила, что Сережа еще не вернулся: пятница все же.

— Хватит, — буркнул Валентин.

— Нет, не хватит! — ожгла его взглядом Катя — Как он узнал, где я учусь?! Как узнал, что мы сегодня встречаемся?!

Валентин разозлился тоже.

— Я ему сказал! Это тайна государственная?!

Катя притопнула каблучком.

— Трепался бы меньше! А то «пришел, увидел, осудил»! И как я жила без этого?!

Они стояли у телефона-автомата, готовые поссориться.

Валентин опустил взгляд.

— Ладно, есть одна идейка. — Он набрал номер Дины Белых и в коротком разговоре с ее папой выяснил, что «Диночка на прогулке с Сережей, обещали вернуться к одиннадцати». Сообщив это Кате, Валентин отрезал: — Звонить больше не буду.

Катя скривила губы.

— Бабник твой Макаров.

— Ты про Дину?

— Ага. Видела, как они на кухне… Ладно, дело не мое.

Валентин вдруг ощутил себя задетым.

— У Макарова с Динкой ничего нет — пусть гуляют хоть до утра. Не надо грязи.

Катя внезапно успокоилась.

— Конечно, пусть гуляют. — Она взяла Валентина под руку. — И мы с тобой пройдемся. Чтоб ужастик выветрить из головы.

Их прогулка, однако, длилась не долго: Катя все же устала. И главное, Макаров, как Фома Опискин, можно сказать, «блистал своим отсутствием». Валентин проводил Катю, условился созвониться завтра и получил заслуженный поцелуй в щеку.

Дома все уже спали. Валентин прошел в свою комнату, извлек из кармана две записки Макарова и, повертев их в руке, бросил на письменный стол. Затем, раздевшись до трусов, отправился в душ. Вернувшись, он застал у себя сестру. В ночной рубашке Ольга сидела на тахте и при свете бра читала пресловутые записки.

— Это что еще такое?! — рявкнул Валентин. — Ну-ка, брысь!

— Не ори, предков разбудишь, — прошипела девочка. — Киселем ты был, киселем останешься.

— Ах ты задница с ушами… — задохнулся от возмущения старший брат. — Вали отсюда, пока не огребла.

Ольга не шелохнулась.

— Там был Макаров, да? Так и знала, так и знала…

— Что ты знала?! Спать иди!

— Ага, щас! Тут меры принимать надо!

Валентин прыснул. Злость его улеглась.

— Какие меры, козявка нахальная?

Чуть подумав, Ольга скомкала записки.

— О’кей, поступаю в балетное училище.

Валентин не рассмеялся, так как хорошо знал свою сестру.

— Тебе уже двенадцать, — заметил он рассудительно. — Для балета ты старуха. Угомонись.

Поднявшись с тахты, Ольга пошла к двери и на пороге обернулась. Сквозь ночную рубашку проступала ее угловатая фигурка.

— В балете я буду лучшей, — отчеканила девочка. — Валька, ты меня знаешь.

Валентин обалдело присел на тахту.

* * *

— Оль, не размазывай кашу по стенке, — поморщился капитан Хомяков. — Если, по-твоему, подожгла она… Завязывай с психологией, доказательства давай.

Ольга теребила красный бант на шее.

— Я этого не утверждаю, Виталик. Утверждать — прерогатива твоя. А собирать доказательства — твоя работа.

Хомяков изобразил улыбочку.

— Вот, значит, ты какая? То мы напарники, то сразу табачок врозь.

У Ольги улыбка вышла натуральней.

— Про табачок не напоминай: до того курить охота… Не обижайся, Виталь. Нужна моя помощь — нет вопросов. В рамках моей компетенции, разумеется.

— За рамки не переступлю. — Хомяков ткнул авторучкой в блокнот. — Во сколько Екатерина Макарова ушла из театра? Хоть приблизительно.

— На часы, представь, я не смотрела. А какая разница?

— Здрасьте-пожалуйста! Ушла она, допустим в час дня, а пожар начался в четыре. Оль, не включай дурочку.

Ольга нахмурила брови.

— Во-первых, пожар могли заметить не сразу…

— Если б не сразу, там бы все сгорело к едрене-фене.

— А во-вторых, большой разницы во времени, конечно же, не было. Между ее уходом и пожаром прошло, примерно…

В кармане Хомякова зазвонил мобильник. Достав его, капитан отозвался:

— Ну что там, Аркадий?.. Во, блин! А без меня никак?!.. Послать их, что ли не способен?!.. Ладно, еду… Еду, говорю! Успокойся! — Хомяков сунул мобильник в карман, а блокнот — в папку. — Время ухода, значит, ты не запомнила. Плохо, напарник. Как говорит наш следак, «пирожок с хреном».

— И что же делать?

Хомяков встал с кресла.

— Опросить других свидетелей.

— Вот и опроси, радость моя.

— Обязательно. Почему, кстати, ее ресторан называется «Ностальгия»?

Ольга пожала плечами.

— Полет фантазии.

— Ясно. И этого не знаешь. — Хомяков шагнул к выходу. — Будь внимательна, солнце мое.

Оказавшись за дверью, он услыхал:

— Эй, мент! Не сутулься!

Хомяков с усмешкой расправил плечи.