Корона ветров. Лунная сага. Книга первая. Космофлот Федерации

Валериан Телёбин, 2020

Пришло время раскрыть все секреты и рассказать о событиях, свидетелем которых мне довелось стать. Эта история началась в декабре 2121 года и не закончилась до сих пор. Действие разворачивается на Луне в период её активной колонизации. Невероятные амбиции отдельных персонажей способны привести общество высоких технологий на грань планетарной катастрофы и, возможно, даже заставить мир переступить через эту грань. Череда трагических обстоятельств и чужая злая воля создают непреодолимые препятствия на пути главных героев, и теперь для того, чтобы спасти свой мир от разрушения, или хотя бы просто уцелеть, у них остаётся лишь один путь – война.

III

Закат пролил последние лучи

огнём

на стены мрачного фиорда,

где только скалы,

возвышаясь гордо,

имели сотни мыслимых причин

быть хмурыми.

Всегда точимы ветром,

они тысячелетьями хранят

от лютых бурь норвежскую природу,

а как суров величественный взгляд

их вдаль, сквозь тьму,

в ночную непогоду…

— Ну что, Тулома Кетанович, ты бы прав — тонн восемь, если не больше, — произнёс рыбмастер, закончив подъём трала, чем вывел Дружинина из задумчивости, — если ты и дальше так будешь ловить, то мы быстро наберём груз… — и после небольшой паузы добавил. — На других штурманов-то надежды нет.

— Да я бы с радостью, но только не в мою подвахту. Что-то мне не улыбается одному за всех вкалывать. (Здесь нужно пояснить, что на рыболовном флоте есть традиция — если размер улова превышает определённую норму, на помощь палубной команде для обработки рыбы выходят члены экипажа, сменившиеся с вахты, — штурмана́, механики, мотористы и т. д., но только один раз в сутки).

— Ну ты хитрюга! Другим лишь бы хоть что-нибудь поймать, а ты, значит, сам себе устанавливаешь размер улова? Как ты это делаешь? — изумился рыбмастер.

— Так у нас хорошая поисковая аппаратура, плюс немножечко везения, и вот результат, — ответил Тулома, как бы даже немного оправдываясь.

— Да ладно, не прибедняйся! Это называется рыбацкое чутьё! — резюмировал Игорь.

Штурманская вахта закончилась, и теперь им предстояло переодеться и выйти на палубу — подрезать улов. (Дело в том, что по новым требованиям норвежских властей у свежевыловленной трески нужно в течение сорока минут перерезать горло, дабы кровь в мясе не оставалась). Уже через двадцать минут, успев попить чаю и переодеться, Тулома вышел на палубу, одетый в прорезиненный комбинезон бледно-оранжевого цвета, с острым, как бритва, шкерочным ножом в руке, и забрался в рыбный ящик. Установленный на правом борту промысловой палубы металлический короб из листовой нержавейки был в высоту около восьмидесяти сантиметров и тем не менее за раз умещал в себе сразу весь улов из-за своих внушительных размеров — где-то три на четыре метра. Моряки стояли в ящике почти по пояс в рыбе и, перерезав горло очередной рыбине, бросали её в соседнюю секцию с проточной водой. Отдельные рыбины достигали размеров человеческого роста. Дружинин подцепил одну такую левой рукой за жабры, приподнял ей голову и уже приготовился перерезать горло, как она вдруг сильно дёрнулась всем телом и, почти перевернувшись на брюхо, едва не вывернула ему запястье. Но зато теперь оба её огромных рыбьих глаза смотрели прямо на него. Это было живое существо, прожившее долгую жизнь. Сколько тысяч миль она преодолела, скитаясь по мрачным глубинам полярных морей. Только ли голод и инстинкт размножения заставляли её жить в вечном движении. И был ли в её жизни какой-то иной смысл, кроме этого. Осознавала ли она себя звеном пищевой цепи или ступенью эволюции. А может быть, прямо сейчас после многих лет, проведённых в толще вод Мирового океана, она вдруг поняла, что Господь населил воды морей и океанов разными рыбами просто потому, что это хорошо, и жизнь сама по себе так прекрасна. Или это понял только Тулома? Но в этот момент рыба снова дёрнулась и, окончательно высвободившись, плюхнулась обратно в рыбный ящик. Снаружи осталась только её покрытая шрамами спина — видно, не раз ей уже приходилось уворачиваться от донных тралов. А на этот раз не свезло. Тулома частенько в своей жизни совершал поступки, казавшиеся окружающим как минимум нелогичными. Вот и сейчас он засунул нож в ножны, осторожно взял эту рыбину на руки и швырнул её за борт. Все вокруг замерли и посмотрели на него.

— Тулома, ты что сейчас сделал? Это же треска! — первым нарушил молчание сменный механик Женька Смолянский, стоявший к Дружинину ближе всех.

— И что? — ответил Тулома почти безразлично.

— Ну, мы же только непромысловую рыбу выбрасываем… — произнёс Женька неуверенно.

— Она мне сказала, что её дети дома ждут, — выдал Тулома неожиданно даже для самого себя.

И вдруг все вокруг разом заржали. Во всё горло. И долго ещё потом не могли остановиться. Когда парни немного упокоились, Тулома с совершенно серьёзным видом стал рассказывать им, что у моряков существует традиция — отпускать из первого трала самую крупную рыбину, чтобы рыбалка удачной была.

— Я, конечно, не так давно в море хожу — всего-то лет десять, но про такую традицию слышу впервые, — удивился рыбмастер.

«Конечно, впервые! Я её только что выдумал», — усмехнулся про тебя Дружинин, а вслух произнёс:

— Незнание традиций не освобождает вас от обязанности их соблюдать.

— Странно, — снова усомнился Игорь, — мне казалось, что раньше эта фраза звучала иначе. Тулома, перестань выносить нам мозги!

Вскоре все снова вернулись к работе. Хотя то, что они делали, называть работой можно было лишь условно. Больше это походило на массовую казнь или резню, устроенную какими-то дикими варварами. Всего за каких-нибудь полчаса каждый из моряков перерезал глотки нескольким сотням рыбин. Кровь вспенивалась на вскрытых аортах и, разлетаясь веером, попадала в лицо, в глаза, в рот. Комбинезоны были облиты кровью, словно из душа. И сами они стояли по колено в крови, и в этой крови отчаянно извивались в предчувствии неминуемой скорой гибели немногие оставшиеся ещё живые рыбины. Странное это действо переполняло сердца моряков какой-то первобытной силой, вызывая эйфорию и невероятную лёгкость в возбуждённом сознании.

Но вскоре всё закончилось. Моряки выбрались из рыбного ящика и отправились поливать друг друга из пожарного шланга, пытаясь таким образом смыть кровь с комбинезонов. Тулома остался один в металлическом ящике. Корабль прилично покачивало, и от этого его колени захлёстывали кровавые волны. В руке он держал слегка затупившийся окровавленный нож, а его лицо было сплошь заляпано брызгами крови. Ледовитый океан тяжко вздыхал, как будто осознавая горечь утраты. Волосы штурмана трепал порывистый ветер, а он стоял, запрокинув голову, смотрел на остывающие звёзды и не мог оторваться, словно провожал души убитых существ.

Помывшись в душе после подвахты, Тулома налил себе кружку тёплого молока с мёдом и, усевшись поудобнее на диване в своей каюте, продолжил работу над сборником морских рассказов, начатую им несколько дней назад: «Был удивительно тихий, солнечный вечер. Бирюзово-синее море шелестело вдоль борта слабыми всплесками океанской зыби. Маленькое оранжевое Солнце, устав вращать вокруг себя целую вселенную, склонило голову к ласковому океану, собираясь к полуночи зачерпнуть пригоршню игриво фосфоресцирующей морской воды, чтобы самозабвенно ею напиться и, побелев от соли, вновь взметнуться в небосвод, разматывая радужную спираль Полярного дня»…

Спустя пять дней экипаж взял полный груз. Немногим более сорока тонн охлаждённой трески, щедро пересыпанной колотым льдом, почти полностью заполнили трюм. Пора на заход — первый в этом рейсе. За сутки до входа в терводы Норвегии Тулома связался с Вардё-радио и созвонился с агентом. Его свободное владение английским частенько подкидывало ему лишнюю работёнку. Но из рейса в рейс повторялась одна и та же ситуация — никто, кроме Туломы, не владел английским в достаточной степени, и всё внешнее общение происходило только через него. Но вряд ли его это утруждало. Наоборот, он всегда старался лишний раз попрактиковаться и в деловом, и в разговорном английском, к тому же он всегда обладал всей полнотой информации, что не могло не тешить его самолюбие.