Грань

Александр Сороковик

В большинстве рассказов этого сборника герои находятся на грани – жизни и смерти, какого-то выбора, или просто в необычной ситуации. Есть тут и лирика, и юмор, но всё же большая часть рассказов посвящена событиям серьёзным, часто даже трагическим: тут и о войне, и об одиночестве, и о родительской любви. У каждого своя грань, каждый по-своему решает, переступить её, или остаться за гранью.В небольшой повести «Сто тысяч долларов» в руки опустившегося бомжа попадает огромное состояние. Сможет ли он распорядиться им с толком и вернуться в общество, которое в своё время оттолкнуло его за грань?

Славянская сага

1. Славяне-черногорцы

…А умирать почётно было

Средь пуль и матовых клинков,

И уносить с собой в могилу

Двух-трёх врагов, двух-трёх врагов.

Пока курок в ружье не стёрся,

Стреляли с сёдел и с колен, —

И в плен не брали черногорца —

Он просто не сдавался в плен!

В. Высоцкий «Водой наполненные горсти…»

Драган Петрович, высокий, статный усач задумчиво смотрел вдаль — туда, откуда с минуты на минуту могли появиться турки. На рассвете из села ушли молодые женщины с детьми. Ушла и Зорица, его совсем юная жена, носившая под сердцем их сына. Ушла, подчиняясь решению мужчин, пряча вскипавшие слёзы, не ропща, не возражая, гордо выпрямив стан. Настоящая жена черногорца! Драган гордился ею — теперь он был уверен, что воспитает она их сына, как положено. Совсем мало побыли они вместе, всего-то шесть месяцев! Что ж, такая судьба у их народа, и так Бог дал им свыше меры, целых полгода — почти вечность для черногорца.

Их сын вырастет, станет таким же храбрым воином, как и его отец! Найдёт себе такую же сильную, верную жену, как его Зорица, родит сына, и… тоже погибнет в бою! Но придёт время и все гордые, благородные славяне поднимутся на священную борьбу, выкинут ненавистных захватчиков! Его потомки будут жить и растить детей на своей земле, в мире и благоденствии!

А сейчас их жёны и дети ушли. Остались мужчины и вдовы — те, что успели вырастить своих детей — гордые и бесстрашные, как их погибшие мужья. Они вместе вступят сегодня в бой, будут биться с захватчиками до конца, за этот клочок родной земли. Если врагов будет мало и Бог не оставит их своей милостью, они отобьются, и под покровом ночи уйдут в горы. Если нет — полягут все на родной земле, напоив её своей кровью. Умрут, но в плен никто не сдастся. Пленных черногорцев не бывает…

Краем глаза Драган заметил на тропе тихое движение. Турки? Он осторожно выглянул из укрытия. Да, так и есть, турки. Черногорец беззвучно перекатился пониже и подал условный сигнал, похожий на крик обитателя болот — баклана, только чуть-чуть изменённый, понятный только горцу. Услышал ответный крик Йована — я, мол, всё понял и приготовился.

Подпустив турок поближе, Драган поджёг короткий фитиль. Взвыв приподнял огромный валун, который покатился вниз, прямо на турецкое войско. Раздался грохот, послышались вопли врагов. Драган стал стрелять, тщательно целясь. Турки, несмотря на потери, лезли вверх с фанатичным упорством. Он сбивал их одиночными выстрелами, рядом с ним также метко стреляли его товарищи. Но врагов было много, слишком много!

Слева послышался взрыв, ещё один камень покатился вниз, давя врагов. Но Драгану казалось, что турок не становится меньше, а наоборот, их число увеличивается. Вдруг он услышал такой же крик баклана, какой ещё недавно сам посылал другу и понял, что враги зашли Йовану в тыл. Значит, помощи не будет. Выстрелы слева и справа от него становились всё реже, его братья гибли под пулями. Теперь осталось одно — умереть свободным, непокорённым, захватив с собой нескольких врагов. Он выпрямился, отбросив ружьё, для которого уже не было ни одного патрона. К нему медленно приближались турки, выставив перед собой кинжалы и пистолеты.

Драган усмехнулся: хотите взять меня в плен? Не будет вовек такого! Он бросился вперёд так быстро, что турки успели выстрелить только один раз. Черногорец не заметил обжигающей вспышки, не почувствовал, как впиваются в его тело кривые кинжалы. Уже умирая, последним усилием железных мышц, он обхватил оторопевших врагов в охапку и покатился с ними к пропасти по острым камням, разрывающим его уже мёртвое тело, не выпуская отчаянно кричавших турок, разрываемых теми же камнями…

2. Славяне-русские (великороссы и малороссы)

Эта глава написана на основе

реального события.

Автор.

В небольшой горнице было жарко натоплено. Печка давно погасла, но жар продолжал волнами накатываться от белёной стены по всей комнате. Плотно занавешенные оконца не пропускали свет на улицу. Сегодня собрались самые верные. Они приходили по одному, огородами; прячась за невысоким заборчиком, быстро проскальзывали в двери, раздевались в сенях, проходили в комнату. Собаку Степан Игнатьев не держал, некому было выдать их лаем; но, с другой стороны, когда все зашли в дом и закрыли дверь, некому стало и предупредить их, если зайдёт во двор кто-то из чужих.

Дальний конец комнаты отгородили занавесками, к которым прицепили с двух сторон иконы Спасителя и Богородицы. Там сейчас алтарь. В другом углу — накрытый стол: тарелки, чугунок с картошкой, бутылка самогона. Это маскировка. Если придёт кто-то чужой, они быстро уберут иконы, раздёрнут занавески, сядут за стол — вроде как праздник.

Хотя и в самом деле, у них сегодня праздник: приехал тайный священник, отец Пётр. Время сейчас такое, церкви закрыты, священники арестованы, а то и убиты. В городе работает одна большая церковь, там служит гладко выбритый вертлявый попик, на исповеди интересуется только, не грешил ли против Богом данной Советской власти? Знает ли тех, кто грешил? Туда никто с их окраины не ходит. Кто вообще забыл дорогу в храм, кто и рад бы, да некуда.

На Пасху, на Рождество, на Троицу по улицам ходит горластая комсомольская агитбригада, вваливается в дома, проверяет — не празднуют ли? Если найдут икону, обязательно поломают, сожгут, а хозяев выволокут на улицу, будут насмехаться, улюлюкать. А когда на их окраину завернёт спецотряд, радостно укажут на этот дом — вот здесь самая контра и живёт!

Народ затаился. Иконы сами сожгли, или попрятали. В храм ни ногой. Раньше роптали: зачем, мол, эта церковь нужна? Вот ужо выкинем толстых попов, без них проживём! А сейчас задумались. Прежде тот же поп, чему молодёжь учил? Слушайся старших, работай честно, женись, деток воспитывай. Теперь молодые не женятся, замуж не выходят. Так и живут, как собаки: сбежались-разбежались. Отца с матерью не то, чтобы слушаться, выгнать на улицу могут, а то и в ГПУ сдать: контра, мол, несознательная! А там разговор короткий: разменять контру! И к стенке.

Затаилась Русь. Ходят ещё по ней, по затаившейся Руси последние оставшиеся в живых честные батюшки, тайно служат Литургии по хатам. Ловят их, ссылают, расстреливают. И народ, что этих батюшек принимает — туда же. Кто не оскотинится, не запишется в Хамово войско, не продаст своё Первородство за чечевичную похлёбку — тем три дороги на выбор: бежать за границу (да только все, кто мог, уже убежали); к расстрельной стенке, либо в концлагерь, (да только всё одно — смерть); или затаиться, как мышь (да только где сейчас затаишься?).

Вот и в доме у Степана Игнатьева собралось с десяток таких, затаившихся. Не дошли пока до них руки, много контры ещё надо повыловить! Но скоро, скоро до всех доберутся! А пока служит отец Пётр литургию. Он ещё не стар возрастом, но согбен и сед. Где-то в смуте Гражданской войны затерялась его семья — жена, сын и две дочери. Где они — Бог ведает. А он служит по домам Литургии, по ночам, в будние дни. Вот и сейчас, служба к концу приспевает, скоро надо опять уходить…

Не заметила Мария, чья очередь была следить за двором, как там мелькнули тени; отвлеклась, на батюшку глядя, больно уж благостно служил отец Пётр! Не заметил никто, как ворвались в дом вооружённые люди в форме. Разбежались по дому, гремя винтовками.

— Где поп? — зло спросил старший — раскосый, кривоногий (видно, из кавалеристов), плохо выбритый тип.

Молчит Степан, молчат гости. Что тут скажешь? Вот он, поп-то, стоит посреди комнаты, в стареньком, чудом сохранившемся облачении. Как вышел причащать народ, так и застыл. Поднял над головой чашу со Святыми Дарами, строго смотрит на пришельцев сквозь марлевое покрывало, сестрой Марфой, тайной монахиней, сверху наброшенное — это она вроде как скрыть его попыталась.

— Где поп? — снова заорал раскосый, и Степана, выхватив у ближнего к нему бойца винтовку, прямо в лицо прикладом — хрясь! Тот кровью залился, упал, но молчит.

Бойцы бегают по комнате, прямо на батюшку смотрят — не видят! Вот один пробежал рядом, плечом задел, оглянулся зло: кто это тут под ногами путается, вот я его сейчас!

— Где поп? — орёт главный, — быстро говорите, иначе всех расстреляем!

Степан поднялся, утёр рукавом кровь, поклонился смиренно.

— Нету здесь попов, хоть весь дом обыщите, нету! Родственники собрались, именины празднуем, — спокойно так говорит, словно не стоит в двух шагах от него священник со Святыми Дарами.

— Я видел, как вечером сюда поп прошмыгнул, — чуть не визжит раскосый, — а за ним другие, вы тут подпольную общину собрали, тайную службу правите!

— Это не поп сюда заходил, — ещё смиреннее возразил Степан, — это Григорий, свояк мой. У него пальто длинное, чёрное, вот вы и спутали. Да вот это пальто, извольте глянуть, всё табаком пропахло, а попы разве курят?

Свояк, умница, уже тут как тут: держит пальто в руках, стараясь не воротить нос от пропитанного табачным дымом сукна. Раньше оно принадлежало расстрелянному соседу-курильщику, и в нём Григорий пахнет пролетарием-богоборцем, не так привлекает внимание своим интеллигентным видом.

Главный поостыл, действительно, всё обыскали, нет попа! Подходит к столу, подозрительно нюхает бутыль, наливает себе полный стакан самогона. Выпивает, крякает, шумно отрыгивает. Хватает тёплую картошку, запихивает в рот. Грозит Степану винтовкой и…уходит вместе со всем «войском»! С минуту все молчат, потом шумно выдыхают воздух, будто всё это время не дышали. Отец Пётр, словно ничего не было, сбрасывает марлю и продолжает читать молитву ко Причастию, затем опускает Чашу. К нему подходят по очереди, он скоро причащает всех, заканчивает службу, снимает облачение.

— Быстро расходитесь, все, — говорит торопливо, — они сейчас опомнятся, вернутся.

Все начинают собираться, торопливо кланяются, подходят благословиться. Никто не говорит о произошедшем — Бог явил чудо, не дал погубить всех. Расходятся по одному, исчезают в рассветном тумане.

— Ты тоже уходи, Степан, — строго говорит священник, — тебя-то они точно не помилуют, когда вернутся!

— Куда мне идти, батюшка, — улыбается разбитыми губами Степан, — я сегодня причастился, можно и помирать спокойно. Куда мне прятаться! Надоело поди…

Они трижды, по-русски, целуются и священник исчезает. Долго ли ему ещё бродить по Руси, тайно служить в домах? Бог знает. Но верит он, что не умрёт Россия, земля славянская! Что вернётся мир на эту землю, что кончится мрачная ночь, что люди, уставшие от безумия, возвратятся к своим истокам, будут создавать семьи, растить детей, мирно работать, не будут упиваться и блудить. Чист душой отец Пётр, в людях добро только видит…

3. Славяне — вроде бы русские

Саня Петров, двадцатидвухлетний оболтус, проснулся поздно. Посмотрел на часы — одиннадцать ноль пять. Значит, универ сегодня опять пролетает. Да пёс с ним! Классно вчера погудели! Он с удовольствием вспомнил вчерашний грохот ночного клуба, блики цветных вспышек, весело орущую в микрофон диджеиху с торчащими, почти ничем не прикрытыми грудями. Весёлую пелену хмельного угара, сладко прижимающуюся к нему деваху, как её, Галя, что ли?

Да вот же она, сопит рядом! Или не она? Да какая разница, сейчас узнаем. Он толкнул девицу в плечо.

— Эй, Галка, вставай!

— Какая я тебе Галка, — сонно заворочалась та, — иди ты лесом, дай поспать!

— Хватит спать, пойди лучше сделай кофе — башка трещит!

— Какое кофе, чувак! Сейчас пиво надо!

— Во-о! Сходила бы за пивасиком, а?

— Щас, разбежалась! Сам иди!

В дверь позвонили. Сашка, как есть голый, пошёл открывать. Ввалился Вадька, притащил пиво. Кое-как одевшись, радостно гомоня, компания уселась на кухне. После первой же бутылки в голове прояснилось, Сашка даже вспомнил, что девчонку зовут Мариной, что подцепил он её вчера уже на выходе с дискотеки, когда Галка, так сладко прижимавшаяся к нему, куда-то исчезла. Вскоре пиво закончилось. Все закурили, блаженно потягиваясь.

— Ну что, братья-славяне, — нарушил молчание Вадим, — сегодня пятница, универ побоку, завтра выходные, какие предложения?

— Ты как? — спросил Санька у Марины. — Тебе на работу не надо? Или в школу?

— Мне пофиг, — лениво ответила та, выпуская изо рта ровное колечко дыма.

— Тогда вот что, — решительно сказал Вадим, — банкет продолжается! Собираем, у кого что есть и гудим дальше. А вечером опять в клуб!

Он порылся по карманам, достал несколько смятых банкнот.

— Да-а, — протянул разочарованно, — не густо…

Саня полез в карман, небрежно выложил кучу мелких купюр, гордо выпрямился:

— Я вчера никому не отказывал!

— Ну, — Вадька задумчиво почесал щёку, — придётся мобилу продавать.

Отмахнулся от вопросительного взгляда Саньки:

— Вечером новую добудем, — тихо сказал он, — что, впервой, что ли?

Они посмотрели на Марину. Та апатично потянулась к своей сумочке, вытащила две бумажки по двадцать долларов.

— Вот, заработала вчера, — она цинично усмехнулась, — это за двоих.

— За каких двоих? — недоумённо уставился на неё Вадька.

— А ты чё, тихо сам с собою вечером будешь? Мне, между прочим, не по приколу тусоваться вместе с какой-то незнакомой тёлкой, я лучше Анжелку позову, или ты клятву верности давал?

— Ловко ты придумала, — Вадька восхищённо покрутил головой, — ладно, давай свою Анжелку!

Марина стала звонить, с кем-то договариваться, хихикать в трубку. Парни пошли на рынок, нашли знакомого барыгу, продали Вадькин айфон, обменяли доллары. Попили ещё пивка, набрали водки, продуктов. Часть денег оставили на вечер.

Дома Марина ждала их не одна. Анжелка оказалась маленькой, весёлой, пухленькой хохотушкой, в контраст своей ленивой, высокой, вальяжной подруге. Она вся была утыкана пирсингом, носила длиннющие ногти фиолетового цвета.

Они ещё выпили, посидели на кухне, потом по очереди уединялись в комнате — Саша с Мариной, а Вадька с Анжелкой. Затем ещё выпили, поели и снова уединялись, только уже наоборот: Саня с Анжелкой, а Вадька с Мариной. Ну, а что, прикольно же!

Вечером ребят разморило, они бы не прочь были и дальше оставаться дома, но неугомонные подружки потащили их в тот же ночной клуб. Они снова пили, колбасились на танцполе под грохочущие ритмы, потом вышли на улицу, где Вадька глазами показал Сане на одинокую фигуру богато одетой девушки, говорившей в сторонке по дорогому телефону. Ясно, гламурная лохиня, непонятно как оказавшаяся одна в ночном клубе. Они переглянулись и сразу поняли друг друга:

— Подходим, плотно зажимаем, я даю ей по голове, ты хватаешь мобилу и ходу.

— А девки?

— Хрен с ними, мы своё от них получили, новых найдём!

Всё так и сделали. Но затуманенный алкоголем Вадькин мозг неверно дал команду, и кулак только скользнул по лицу девушки. Она пронзительно завизжала. Вадька ударил ещё раз, девушка упала, Саня завладел телефоном, но было уже поздно. На крик выскочил здоровенный парень, видно, был совсем рядом. С ходу ударил Вадьку ногой в живот и тот согнулся пополам. Санька бросился на парня, но навстречу ему выскочили ещё двое, такие же крепкие, спортивные ребята. Он бросил телефон, хотел увернуться, но получил ошеломляющий удар в лицо, а затем под дых.

Саня уже не чувствовал, как их добивали сильными, прицельными, профессиональными ударами тяжёлых ботинок с коваными носками; не видел, как через минуту парни вместе с девушкой убежали в темноту, сели в машину, уехали. Не слышал, как приехала скорая и врач равнодушно ощупал их, сказав фельдшеру:

— Грузим в машину и в больницу, пусть доктор разбирается. Хотя, оба не жильцы, один уже по-моему не дышит.

— А, туда им и дорога! Нажрутся, как свиньи, потом кидаются друг на друга. А мы из-за них, может, к настоящему больному не успели…

… Как сержант Ломакин докладывал по рации начальству:

— Драка в ночном клубе. Два парня между собой что-то не поделили, подрались, да так, что оба, похоже, того… Да, оба пьяные… Так точно, прослежу, — он ещё раз посмотрел на парней, которых затаскивали в машину, отключил рацию, озабоченно покачал головой: — хорошо бы вам, ребята, побыстрее окочуриться. Для вас уже всё кончено, не жильцы вы… А нам зачем лишние проблемы?

4. Разные славяне

Яркий свет совсем не слепил глаза. Боли он тоже не чувствовал. Не чувствовал и тела. Саня знал, что после таких ударов он, если и останется жив, будет испытывать нестерпимую боль. Но нет, он как бы парил в яркой, светлой невесомости. Может, его накачали наркотиками? Но почему тогда все мысли его так ясны? Вдруг Санька понял: он уже умер, вознёсся на небо… Хотя, какое там небо! Если Там что-то есть, то ему после всех его «подвигов», небо явно не светит.

Он увидел, как справа от него, в углу появилось некое существо. Такое же белое, как свет, не обладающее телом, но в тоже время явно имеющее облик — высокий человек со спокойным, серьёзным лицом и белыми длинными волосами.

— Ты кто? — спросил парень.

— Можешь считать меня ангелом…

— Так я умер?

— И да и нет.

— Как это?

— Неважно. У нас мало времени. Смотри, — он махнул рукой куда-то в сторону, и Саня увидел ряд человеческих фигур. Вот статный усач в холщовой рубахе, перепоясанной широким шёлковым поясом, в руке древнее ружьё. Вот старенький седой священник в потёртом облачении. Вот ещё какие-то люди в старинных одеждах и в военной форме. Все молча смотрят на него, смотрят строго и осуждающе.

Конец ознакомительного фрагмента.