27 000 лет втроем. Секс и власть в каменном веке

Валентин Сунцов

Каждый рано или поздно задается вопросом о том, «правильно» ли он живет относительно «традиций предков». Мы пытаемся посмотреть на свою жизнь в крохотной ретроспективе нескольких сотен лет и даже не представляем, насколько в этом близоруки.Десятки тысяч лет назад люди уже использовали керамику и фаллоимитаторы, умели считать и ткать, открывали континенты и расписывали потрясающие фрески.Эта книга откроет для вас мир по-новому, шокирует и поможет переосмыслить ложные понятия правил и традиций.

Шматок гуманизма

в голове филантропа

— Вам не кажется странным, что люди выбрали для самого древнего охотничьего культа трехметрового травоядного медведя? — внезапно спросил меня Альберт, глядя на часы, — хотя одна из версий его исчезновения гласит, что исчез пещерный медведь самостоятельно, без нашей помощи. Строение широких носовых пазух, ослабившее череп, изменение климата, затянувшаяся зима и бла-бла-бла…

— А вы полагаете, человечество опять решило оправдать человечество?

— Я полагаю, что нам пора поужинать, — профессор решительно схватил свое пальто. — В конце концов, точно мы никогда не узнаем, особенно учитывая, что культ медведеубийства, похоже, мы переняли у неандертальцев. Как вы находите эту преемственность поколений?

— Занятно, — размышлял я, выходя из аудитории, — а откуда взялись бурые медведи, если пещерные исчезли?

— Оттуда же, откуда появились слоны после исчезновения мамонта, — ответил Альберт, запирая кабинет.

Я тупо уставился на него, не понимая ответа, хотя и ощущая в воздухе сарказм. Альберт закатил глаза.

— Перестаньте, пожалуйста! Слоны не являются потомками мамонтов, как бурые медведи — потомками пещерных медведей!

Я смутился, припомнив картинку генеалогии слонов в зоологическом музее Санкт-Петербурга. Потом мысли как-то утекли в тот бар на Владимирском проспекте, ее потрясающую грудь третьего размера и пущенную на ветер неделю.

Похоже, все это время я смотрел профессору в глаза.

— А кроманьонцы не являются потомками неандертальца, вы же помните? — остановил он поток моих ассоциаций.

— А как же насчет четырех процентов генов неандертальцев в нашем геноме? — парировал я.

— Это другое. Это любовь. Пойдемте уже поедим, черт подери.

Я сделал заказ и перевел внимание официанта на профессора.

Немного странно было наблюдать татуировки на предплечьях, над закатанными рукавами белой учительской рубашки. В кафе Hard Rock звучал Bon Jovi, когда Альберт заказывал себе фалафель. И это тоже было странным. Хотя не до такой степени, как его мотивация к рассказу, которую я до сих пор не успел разгадать.

— Альберт, все-таки зачем вам это?

Он отпустил официанта.

— Вы про фалафель?

— Я про эту историю. Зачем вы тратите свое время на этот рассказ малознакомому человеку?

Профессор облокотился на спинку кресла и задумался на секунду. Зазвучал трек Queen «Under Pressure».

— Вы наверняка думали над вопросом, что вы оставите после себя? — наконец ответил он, — машины, дома, деньги и дети, разумеется, не в счет.

— Насчет машин солидарен, — отвечал я, облегченно вспоминая тот день, когда продал машину, — пардон, а что с детьми-то не так?

— А что так?

— Ну как! Это же наследие. Ну… это… как бы…

— Ну? — Альберт внимательно следил за моими мыслительными потугами.

— Ну… вы меня поняли, — развел я руками.

Мой собеседник подумал немного, отбивая такт музыки пальцами рук.

— С конца 80-х годов все человечество живет в долг, производя больше отходов, чем наша планета может переработать. Мы загрязняем природу с такой скоростью, что она не успевает восстанавливаться. Например, один перелет на самолете по выбросу парниковых газов равен восьми месяцам использования автомобиля, — Альберт остановился на секунду, потому как в этот момент ему принесли бокал вина. Он вдохнул аромат.

— Но это мелочи. Вы будете удивлены, узнав, что мировое животноводство приносит больше метана и парниковых газов в атмосферу, чем весь наш транспорт вместе взятый. И при этом каждую секунду для человеческой еды убивают больше 2000 животных, а один человек в среднем за жизнь потребляет их около 7000. На производство одного гамбургера косвенно требуется 2500 литров пресной воды… и это мы даже не начали говорить об ужасных мучениях бедных зверей.

Профессор наконец сделал глоток вина и, глядя в мои глаза, спросил:

— Знаете, почему людям не нравится, когда их собеседники не пьют алкоголь? Люди чувствуют, что вы имеете все шансы прожить дольше и рассказать свою версию прошедших событий. Это раздражает, — сказал профессор и улыбнулся.

— Благодарю за честность, я привык, — пожал я плечами.

— Итак, сегодня происходит самое массовое вымирание видов за шестьдесят пять миллионов лет, так называемое голоценовое вымирание. И самое забавное, что мы часто даже не едим этих зверюшек — люди просто уничтожают леса и моря, в которых эти существа имели несчастье родиться.

— Альберт, ну позвольте, не все же питаются гамбургерами без перерыва. Есть вегетарианцы, есть люди очень экономные в потреблении воды, чем они виноваты перед планетой? Почему бы им не оставить, например, четыре ребенка такого же чудесного склада?

— Я приведу вам ассоциативный ряд, а вы попробуйте самостоятельно найти ответ между строк: туалетная бумага, билет на самолет, школьная тетрадь, стакан молока, салон автомобиля, сыр Рокфор, деревянный кухонный стол, — Альберт сделал еще глоток, — все, что окружает нас, сделано за счет природы, за счет ее уничтожения. Впервые за всю историю человеческого вида наше выживание зависит от способности сдерживать размножение, а не увеличивать его. Так что, когда человек заводит себе четверых детей и наследует каждому по машине и квартире, это не вопрос его личного достатка и успеха. Это не вопрос его высоких моральных ценностей и религиозных убеждений. Это то, сколько потребит и уничтожит каждый из этих новых людей. А если они любят мяско, как большинство — это еще и 28 000 мертвых животных, которых могут съесть эти четыре новых человека.

— И что же вы предлагаете? — возмутился я, — вернуться в природную среду древнего человека, подобно тому как жили индейцы в Америке до прихода европейцев? Гармония с природой во имя жизни на земле?

— Когда люди около пятнадцати тысяч лет назад перешли по Берингии в Америку, они уничтожили в Северной Америке семьдесят четыре процента видов животной мегафауны. В Южной Америке восемьдесят два процента. Миллионы лет животный мир развивался там, не зная приматов, подобных нам, потому животные даже не подозревали о том, как опасна эта обезьянка. Звери просто стояли и смотрели на двуногого, который подходил и убивал в упор. Так что все эти виды были уничтожены до того, как научились просто даже нас опасаться. В Европе таким же образом было уничтожено пятьдесят девять процентов видов, а в Азии пятьдесят два процента. Собственно, мы с вами застали львов, жирафов и слонов в Африке только лишь потому, что человечество там развивалось с ними параллельно и звери уже знали, что можно от нас ожидать.

— Хорошо! Ну то есть не хорошо конечно, но я понимаю. Но здесь, в России, мы объективно вымираем, этого же вы не будете отрицать? — я знал, что «патриотизм последнее прибежище негодяя», но на эмоциях не удержался.

— Да, вы правы, — вздохнул Альберт, — русские вымирают. А земляне на грани катастрофы от перенаселения. Однако, говорят, именно на Россию приходится 20% мировых выбросов метана в атмосферу…

В этот момент официант принес мне заказанный бифштекс и пожелал приятного аппетита.

Почему-то захотелось дать официанту в морду.

— Чтобы несколько поднять ваш аппетит, — заметил Альберт, — надо сказать, что, по последним оценкам ученых, человечество вряд ли перейдет порог в 11 миллиардов особей. Правда, вряд ли в будущем среди них найдутся белые люди, но пусть нас утешает, что разноцветная популяция унаследует нашу цивилизацию. Зато наиболее прогрессивные общества уже сегодня научились сдерживать свою сексуальную активность наркотиками, вакцинацией, гомосексуализмом, компьютерными играми и образованием.

— А что насчет менее прогрессивных?

— О, им пока достаются только наркотики.

Мы вышли из бара и двинулись по Садовому кольцу.

— Вы правда считаете, что многодетные семьи сегодня уже не могут иметь тот почетный статус, что они имели в прошлом веке? — я не мог так быстро закрыть эту тему. В конце концов, я вырос в многодетной семье.

— Инерция человечества огромна, — ответил профессор, — например, в Средневековье в Англии существовала правовая норма — когда двое мужчин спорили, они могли подраться на дуэли и выживший считался правым. Мол, бог таким образом указал на правильную точку зрения. Так вот, это суеверие признали незаконным только… в конце XIX века.

Некоторое время мы шли молча. Надо сказать, что говорить на Садовом кольце трудновато, впрочем как и дышать. Мы нырнули в переулок. Стало тише.

— Простите, что поднял эту тему, должен вам признаться, это ведь почти не имеет смысла. Человечество обречено, — сказал ученый с такой интонацией, будто вспоминал неудачную партию в покер, — мы спасаем пятимесячных недоношенных младенцев и тратим миллиарды на социализацию людей с врожденной инвалидностью, коллекционируя миллион генетических мутаций, которые передадим следующим поколениям. Мы обрекаем людей будущего на жуткие муки. Черт возьми, какой утонченный садизм! Хотя, впрочем, не слушайте меня, я антрополог, мне можно. А вот если об этом заговорите вы — вас как минимум назовут фашистом.

Альберт дружелюбно улыбнулся.

— Красота спасет мир, — пожал я плечами, хотя никогда до конца не понимал этой фразы, — возможно, нам поможет искусство?

— Да-да! Хорошо, что вы напомнили…

Фигурка тарпана из пещеры Фогельхерд, Германия.

Вырезана из кости мамонта, размер 4,8 см.

Создана задолго до приручения лошади — около 33 000 лет назад.