Поэзия на все времена

Вадим Юрьевич Шарыгин (2024)

Эта книга — простой отчёт о сложной работе, отчёт одного из лучших поэтов нашей современности, земного небожителя о счастливом пропадании пропадом посреди добрых и злых обывателей всех мастей и оттенков. Для стихов этой книги практически не осталось читателей: тихо скончались, громко отмучились, сгинули в пучине цивилизации грабежа и разбоя. В этом смысле, эта книга — символ сиротства поэзии, тихого исхода её значимости и тайного очарования из жизни людей. Вместе с тем, эта книга — прямое подтверждение сохранения высоты русской поэзии и своеобразный призыв к оставшимся гражданам поэзии «Держать строй!», идти в будущее, лежащее не вовне, но внутри самого себя. В книгу вошли произведения поэта за период с октября 2023 по декабрь 2024 года.

Гражданину поэзии

1.

Держать! —

рубеж последней обороны —

Где выпал снег на головы и кроны,

Где след простыл и зал пустует тронный…

На линии огня, в разгар свечей,

Под звёздами расстрелянных ночей —

Сдержать — в бетон закатанную

плоскость простоты!

У миллионов — помыслы чисты,

Но не способны слышать отголоски,

Далёких ливней шум, сошествие минут

На глубину дождя, и только холод плоский

Под занавес в ладонях разотрут.

Держаться!

Голосом остывшим

вечность крепла —

С достоинством, с улыбкой на губах

слагающего реквием поэта

Влечёт судьба и волоком согрета

Строка и беспощадная молва.

Цветаева Марина,

Как права!

Как одиночество — громадно, одичала

Душа, как оттолкнули от причала —

Поэзию, страну и корабли,

Как пустошь улиц кошками скребли,

До блеска натирая твердь л а т у н и

К открытию двухстворчатых дверей;

И мыслями янтарными т о н у л и

В туманах странствия, под грохот якорей…

Мечтая, мачтами отстав от берегов,

от низкой плоскости погасших очагов;

от изб, усадеб, дум сердешных…

И подхватили волны спешно

Изгнанников… Нас бросили об камни,

Чужие судьбы выдали. И давний,

Как пожелтевшая открытка «С Рождеством!»,

Потрёпан облик счастья, с торжеством

Посредственностей — всех мастей и рангов —

Смириться? Прорван фронт,

Чернь, хлынув ржавчиною с флангов,

Накатывает — тучной простотой —

И кровью хлюпает траншея под шагами…

Убиты все.

Людьми и их богами.

Лишь двое нас, читатель,

Ты да я…

2.

Скажу тебе, ни слова не тая,

В последнюю минуту тишины,

Мы слабостью, как веточки, сильны,

Перемежав кровавые бинты

С весёлым погруженьем школьниц в банты,

Изгои в ногу маршей, эмигранты

Поверхности разрубленной страны,

Приверженцы напевной старины,

С мечтами мачт, на холоде и в зное,

Несём в руках исчадие больное —

Масс умопомешательство, в иное

Восходим состоянье вещества,

В сознание…

Колеблется листва…

Вглядись, в цветущий гул,

В котором самосоздаётся

Из впечатлений крох,

В высокой пропасти колодца,

Прозрачная, как смех ребёнка, глубина —

Тончайшей жизни лёгкая цена…

Там — наши:

Три сестры. Вишнёвый пышет сад.

Смеются дядя Ваня и Иванов.

И тень от ветра, покидая ткань диванов,

Укромно укрывает разговор:

О высоте с вершин осенних гор,

О дальней, предстающей ввысь дороге,

О человеческом несчастном, душном Боге…

Ты слышишь, друг мой,

Видишь землю неба,

Внутри себя…

Распластанная небыль:

Непобедима.

Неподвластна.

Невозможна,

как блеск кинжала,

не покинувшего ножны!

Смотри!

Насквозь пронзай скупое бытиё,

Пропитывая кровью поколений

Свой дальний взгляд,

И протяженье лени,

И годы, отданные всуе на закланье,

И многотонных жизней увяданье

Пусть будет знаком, памяткой, сигналом

О том, в каком безудержном и алом

Чаду, аду — живут…

Вокруг и около…

И над растерзанной душою

клювом клёкала

Судьба — с размахом чёрного крыла,

Смотри, как многих в землю забрала

Земная жизнь…

Не знали.

Не дерзнули.

Им вырывали из груди щипцами пули.

Им пели со святыми упокой.

И солнце восходило за рекой

Для новых мук, для бойни обновлённой,

И, заливая кровью горла клёны,

Есенин умирал —

Под гнётом твёрдоглазых со стишками…

А Мандельштама, волоком по Каме,

Уже тащили — дни грядущие и люди.

И голову Цветаевой на блюде

Народу подавали, пир горою,

Идёт, цветы несут отцветшему герою,

И доску лепят на расстрелянную стенку:

Лик в профиль, полочка с цветами…

Ломает строки обыватель об коленку,

И каждый день

Нас, волоком по Каме,

Лениво тащит — современник,

Каждый, каждый,

И только ты, оставшийся, однажды,

Остановился…

Ужаснулся…

На попятную

Пошёл…По небу волглой тропкой, вечной, ватною —

За Словом, как за кроликом Алиса

В страну чудес… Всплеснула вскрик актриса

На сцене в первом акте в Камергерском…

Внимай, читатель,

В этом тексте дерзком —

Где пустошь, глушь, пугающе похожи

На большинства раззявленные рожи —

Есть вдохновенная надежда на былое,

Есть ветер в гривах мчащихся коней!

Нас на земле людей —

осталось двое.

Держать! Держаться!

Выстоять. Сильней

Любить — в высоты Слова восходящих,

Не кровь младенцев, не стенанья матерей,

Не деревянный с ленточками ящик,

Но бригантины нарисованных морей!

3.

Запомни голос строк моих,

Заполонивший голос стих,

Читающий, смотрящий вглубь и ввысь!

Мы — сдерживаем кровью чернь

И в снах отозвались —

На каждый крик души смертельной,

Уставшей, схоронившей, постарелой.

Я знаю, как душа твоя смотрела

На небо, в даль, я рядом был с тобой,

Там голуби взвивались в высь гурьбой,

И солнце нам глаза до слёз слепило,

И грохот свежерухнувшего спила

Стихал вокруг, средь сосен вековых…

Остаться выжившим? Как все?

Живьём? В живых?

Или по капли крови удаляясь в мир иного

Таинственного, шаткого, больного

В невыносимости тоски, где всё обнова,

Произнесения небесного расклада,

Стяжать величие падения? Ты рада,

Читающая жизнь, душа родная,

Расслышать млечный голос побратима?

Поэзия, как сон, неотвратима,

Невозвратима, но попытка перевода

С небесного на русский свершена.

Цветаеву увозит в смерть подвода.

Есенину, как голубям пшена,

На грудь цветы бросают, к обелиску

Седого Мандельштама — ставят, близко,

Вплотную — мусор и остатки от еды,

Стишки, стаканы, с ночи до среды,

От четверга до воскресенья, до обеда

Ждут чуда…

Обывательства победа —

На всём пространстве убиенных душ и слов,

И мыслей, и порывов, и слогов…

Лишь ты да я…

Сплошь, волны берегов

Шумят, разбившись, вновь штурмуя тверди

Остывших скал, и всхлипам арий Верди

Не верьте, счастье плачет под луною…

Читатель, друг,

С отчаянной, больною,

Высокой неизбежностью порога,

Стучится смерть разлук — в жилище Бога!

И всё-таки…

Счастливые поэты —

Людьми убиты. В тишину одеты

Осенние московские дворы.

У петербургской дружной детворы

Экзамены в гимназии — латынь…

Остынь, земля, душа моя, остынь

От злых предчувствий, предзнаменований,

Иванов, погостив у дяди Вани,

У трёх сестёр в саду, вовсю вишнёвом,

Остался с Чайкой, в чёрном фраке, в новом.

И продолжается глубокий разговор:

О том как славно пел на хорах храма хор,

Как год Семнадцатый, наставший навсегда,

На веки вечные, окутал города

И веси — пустошью, щемящей немотой…

О том, как луч струится золотой

Сквозь звуки реквиема

в комнате пустой…

P.S.

Неизгладимый,

осенённый красотой!