Поэзия на все времена

Вадим Юрьевич Шарыгин (2024)

Эта книга — простой отчёт о сложной работе, отчёт одного из лучших поэтов нашей современности, земного небожителя о счастливом пропадании пропадом посреди добрых и злых обывателей всех мастей и оттенков. Для стихов этой книги практически не осталось читателей: тихо скончались, громко отмучились, сгинули в пучине цивилизации грабежа и разбоя. В этом смысле, эта книга — символ сиротства поэзии, тихого исхода её значимости и тайного очарования из жизни людей. Вместе с тем, эта книга — прямое подтверждение сохранения высоты русской поэзии и своеобразный призыв к оставшимся гражданам поэзии «Держать строй!», идти в будущее, лежащее не вовне, но внутри самого себя. В книгу вошли произведения поэта за период с октября 2023 по декабрь 2024 года.

Сон

1.

Мне снится всё это,

Мне это только снится?

С ладони подхватила корм синица —

Вспорхнула бережно среди проталин марта

И долгую дорогу в дюнах Марта

Оплакивает взглядом вековым…

Пьеро на сцене, с гримом восковым,

Поёт Вертинского — и мёртвым, и живым —

Его легко услышать, тенор терпко длится…

Мне снится: громко вздёрнулась землица,

Взлетели комья, рухнули на плечи,

Прервали сон, закутанный в шинели,

Кого-то рядом сталью искалечит…

А сосны закружились, зашумели,

И вот уже, я, собственной персоной,

Снюсь вам, в долине полусонной:

Поэт. Один. И ветер с вороньём.

И вы — не знающие — каждым божьим днём —

Зачем, за что такие творческие муки —

За горизонт уводят, путь потерь сулят…

Цветы кладут на памятники внуки,

По осени считавшие цыплят…

Взгляд обгоревший мой бредёт-гудёт вдоль пепла

Сгоревших заживо — улыбок, деревень…

И это только сон? Прохладой, помню, крепла

Ночь многозвёздная, с печами набекрень.

Молчанье — где-то голосами моросило,

Бродило тенью с огоньками папирос,

Бинтом свисало окровавленным с носилок,

Глазами детскими вздымало в ночь вопрос…

Как хорошо, что всё это, наверно,

Лишь только сон, я неудобно лёг,

Уснув над приключением Жюля Верна!

Всё это только сон или пролог

Свершённого грядущего, да нет же,

Не может быть, чтобы реальность так…

Линованные правила сольфеджио

И настежь брошенный, распахнутый чердак,

Сменяли в кинозале стрёкот кадра:

Чапаев в бурке, вдох перехватив,

В грудину скачет… Русская эскадра,

Цусима, в топки сбросивши кардиф,

В пучину поглощает броненосцы,

Цвет русской чести — волглый, волновой;

Белеет чайка, жалобно проносится

Над пьесой Чехова, над спящею Невой…

2.

Я сплю.

Я вижу сон.

Проснусь, быть может,

Когда-нибудь, вернусь в родные дни,

Туда, где солнце, пёс забавно гложет

Обглоданную кость и ребятни

Доносится, и птиц весёлый гомон,

И жизни впереди, хоть отбавляй…

Когда-нибудь проснусь,

а нынче комом

Подходит к горлу —

Тихий Разгуляй,

Краюха города, в котором все уснули,

Нет никого — пустых людей стада

Пасутся, мёдом пахнет мёртвый улей

И косами, зловещая страда,

Последние сбирает урожаи:

Усопшие, уснувшие навек…

Надежды подворотни нарожают…

Вновь прибывшие — очередь калек,

Растянется к иконам без улыбок,

Конца и края нет таким хвостам!

Мой одинокий сон,

к рассвету зыбок

И вскриком тихим должное воздам:

Стареющим секундам, что по кругу

Выгуливает римский циферблат…

Во сне — цветы на грудь — любимой, другу;

Во сне — воображением богат

Мятежный дух,

Проснуться бы, отныне:

В веках иду, блаженным нищим, хохочу,

До слёз, из рук рывком судьбу отнимет

Суровый молодец, я к земскому врачу:

Молю — душа озябшая, больная…

Мне сон бы этот страшный — умертвить!

Вдруг, в пелену молчанья пеленаю

Высокий вскрик и плачущая нить

Вернувшегося клина среди свежи

Притягивает взгляд, и даль близка:

Со вспененным разливом побережий,

С взмывающим раздумьем костерка…

Я сплю во сне,

в котором вьётся песней —

Высоких дум прозрачный хоровод

И пробуждение, и плавность крыл чудесней,

И смерти нет, разлук смертельных наперёд!

Религий нет, нет государств и будней,

Нет миллионов, плоскостью простых!

Я сплю от всех,

всё глубже, беспробудней,

Восходит в жизнь нерукотворный стих…

3.

Среди ходячих истуканов,

Среди «За Родину!» стаканов,

Там, где пьют молча третий тост,

Где разговор о жизни прост,

Мой брезжит сон,

Как ветерок под Вязьмой в Сорок первом,

Насыщен гарью, стонами, бинтом

Охвачен, с перебитым взрывом нервом,

С отложенным до завтра, на потом,

На старость лет: «куда живём все?» вскриком,

Мой сон укрыт шинелью в поле диком.

Витает над уснувшей головой,

Доносит цвет оживший, луговой…

Во сне: летаю на коне на красном, воздымая

Охрипший голос — к Богу, к солнцу дней.

Пью с жаждою пустыни воздух мая,

И нет на свете — преданней, верней —

Порывов к счастью, чем мои исканья двери,

Ведущей в оторопь, в случайность, в смутный ряд

Свободных бликов — мне свечой в ладони верит —

Романтик века, и со мной заговорят,

Во сне, конечно, птицы, звери, побратимы

Пространства торжества метаморфоз.

Полёты рук моих неукротимы!

Мне мёртвый на телеге мир привёз —

Уставший сон,

в нём в унисон,

как на груди медали под Берлином,

Звенят, звонят слова колоколов,

Вечерняя заря в наряде длинном

Хрустально прикоснулась: «Будь здоров,

Спи, мой хороший, сладко и вальяжно,

Всё только сон, забудь, воспрянь, воспей

Возлюбленности, искренней и влажной,

Пой беззаветно, словно соловей!»

И я остался в этом сне благословенном,

На все четыре стороны исчез,

Лишь пением ночей, в предместьях Вены,

В предместьях памяти, где горестей в обрез,

Я жил во сне..

Но, вдруг, решил проснуться:

Вокруг опять: мещане, пустота.

И бьют на счастье головы об блюдца,

И речь и мысль — до воровства проста!

Но нет судьбы иной: Голгофа, выбор:

Бессонница, забвение, двора

Весенний воздух, отражает Выборг

И Петербург — удар из-за бугра;

Горит Москва, Смоленск, пошли ракеты

Последние, в ночную прорву глаз…

Все обнялись, спокойно, сон мой, где ты! —

Губами молвить.

В распоследний раз.