Как не обидеть дракона

Вадим Фельдман

Жизнь молодого дворянина Лиаса Ильсора драматически меняется после того, как он получает волшебные силы, – что удивительно: магом в мире Фэнби можно только родиться, но не стать. Размеренная жизнь деревенского аристократа канула в Лету, – вместо учебы в школе и управления поместьем юноше предстоит разгадывать множество загадок. Какова его роль в загадочных событиях, последовавших после инициации? Зачем ему передают таинственные послания непредсказуемые близнецы? Как «не обидеть дракона»?

Часть 2.

Война не началась

Мир Фэнби Империя

Кумр Графство Гиос

Из актов

Воспоминания приёмных родителей, хроника приведена священником Гейром: «Ребёнка того на пороге нашли. Лежал и плакал. А мы чего? Мы ничего — подобрали и воспитывали. Атом назвали, потом Атцем, потом Атцелем стал, значит… На что жили? К нему ж деньги приходили… Как? А никак. Раз в неделю один серебряный появлялся. Леший его разберёт. Хватало и на сестру. Да вот в школу послали… (неприличное слово). Не учились у нас дети отродясь, да и ладно. От этих талмудов-то чего? А ничего. Голова только ноет-то. Работать дети на поле не хотят — на столе пусто. А этого ещё как лошадь кусила чтось… Учиться начал, да. Читал, всё интересовался ерундой, вкалывать в поле не хотел…»

Воспоминания наставника деревенской школы Ванера Миопа, специалиста по наукам земельным. Судебный протокол: «Трудный был ребёнок. Вот ругаешь поганца, а он на тебя смотрит так, что прямо дрожь берёт. Неудивительно, что так вот закончил… преступлением. Ему аж не пикни поперёк — сразу в драку. Вроде самым сильным среди своих не слыл, но если уж дерётся, то до крови, до того, что либо покалечится, либо другого прибьёт, ага. И было ведь такое: еле спасали недругов-то его. Не один раз случалось в драки вмешиваться, ведь гадёныш душить принимался… Парень крепче него раза в три — как вцепится жуткой хваткой в горло, и спасай родимого… Дикий… Словно жил для потасовки».

Из заключения окружного суда графства Гиос: «Двенадцатого числа сего месяца мальчишка Атцель двенадцати лет отроду напал на девицу Соль, свою сводную сестру, и совершил с ней против её воли неприличное. Мальчишку приговариваем к округлению. Учитывая, что преступник сей скрылся от справедливого суда, разрешаем мы легионерам Гиоса заколоть негодяя, коли узрят они его».

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

аалатон Ваальсен, гроссмейстер Ордена борьбы с магами, рыцарь и граф Кумра, не разбирая дороги, брёл в никуда. Он совсем было заблудился в сети узких

улочек и проспектов, но через час бесполезных скитаний всё-таки узнал площадь Яростного Дракона. Напряжённое движение толпы утомляло — приходилось сражаться за право двигаться свободно. Однако даже в хаотичности живой массы направление точно просматривалось — в центр. Эта река из коленей и локтей донесла его до улицы Амнила-основателя, а затем и до самой Императорской площади.

Люди удивлённо шарахались от перепачканного сажей и грязью прохожего, не подозревая в нём одного из первых защитников страны от магов. Впрочем, знаковые события, в отличие от значимых, в Кумре происходили регулярно, и герои появлялись каждый второй день, как правило, собирая деньги на благотворительность и священные походы. Некоторых, тех, кто пытался призвать к новой религии или вселенском добру, казнили, конечно, но Паалатон явно к добру призывать не собирался — скорее наоборот.

Сегодня, в день возвращения Гильдии магов в Кумр, всеобщий интерес был прикован к вечернему небу, где под переливы музыки расцветали фигуры сложных иллюзий.

В толпу с верхних этажей щедро бросали подарки, и люди, радостно крича, ловили дармовые монеты, пряники и неопределённую мишуру. Где-то пели. Паалатон обернулся на музыку и остолбенел.

Там, где раньше красовались развалины старого Эльтонского посольства, возвышалось сооружение, которое, казалось, подпирало собой горизонт, отрицая законы человеческой архитектуры. Поразительно изящное внизу, оно постепенно набирало массивность, и каждый, впервые видевший это чудо, мог бы поклясться своим местом в Круге, что громадина вот-вот рухнет.

Рыцарь не стал исключением. Только спустя минуту он медленно начал привыкать к тому, что не придётся ждать конца света под обломками незнакомой башни.

— Правильно, — истерически улыбаясь, граф повёл сам с собой тихий разговор, не отрывая глаз от нового строения. — Кто-то проболтался, и они уловили момент, чтобы похоронить нас. Здорово спланировано. Что же, раз уж вы так паникуете в ожидании расплаты, гады, то считайте мою жизнь своей смертью…

— Враги в городе! — заорал он посреди веселящейся толпы таким страшным голосом, что несколько человек прекратили бессмысленное движение и уставились на «юродивого» (толпа раздаёт прозвища так же быстро, как плохой полководец награды).

Паалатон ошибочно принял общее ошеломление за проявление внимания к собственному горю.

— Веселитесь? Думаете, вас и дальше пряниками кормить будут? Они уничтожили пятьдесят лучших людей страны, а вам танцевать неймётся? Да вы что, заколдованы?

— Парень, не волнуйся, — откликнулся добродушный толстяк в первом ряду всё прибывающих любопытных. — Всё нормально. Шёл бы, а то сейчас возьмут да уведут…

Шаг вперёд — и вот уже ворот несчастного мещанина в кулаке Паалатона.

— Мне успокоиться?! — кричал он в лицо «утешителю», практически оплёвывая собеседника. — Да я тебя, как орка, на четыре части разломаю, ты, предатель!

— Простите, я же хотел… лучше… — торопливо бормотал толстяк.

Гроссмейстер брезгливо оттолкнул добряка, и тот без всякой грации, но эффектно скрылся за чужими спинами.

— Гады! — рыцарь демонстративно отвернулся от зрителей и вознёс эти слова небу, то есть башне.

— Гады! — крикнул он громче, наслаждаясь возрастающим интересом публики.

— Гады!

Троекратно повторённое оскорбление потеряло свежесть, потому что не обещало отзвука свыше. Паалатон сплюнул и продолжил путь молча.

Толпа провожала чудика глазами, но когда стражники (сердобольные граждане всегда вызывают стражников, если чего-то не понимают) добрались до подножья башни, никто им не показал направления, в котором исчез смутьян. Сумасшедшие сродни магам: их можно не любить, но показать на них — грех…

«Sagen Sie mir nochmal, mit welchem Zweck Sie nach Kumr fahren?»

«Lehrer, ich fahre nach Kumr, um die Drachen zu untersuchen».

«Und Sie haben sich aus dem Kopf geschlagen, irgendwie die Welt zu retten, die Menschen besser werden zu lassen oder gar die besten Wissenschaftler von dort zu unterstützen?»

«Ja, mein Lehrer, Drachen — nur die Drachen».¹

Столица империи город Кумр

Министерство путешествий

Министр путешествий империи Кумр, который работал в столице империи Кумр — городе Кумре, от повторяемости слова «Кумр» постоянно кривился, подписывая официальные бумаги.

Сейчас он не кривился, а растерянно переводил взгляд со своего стола, точнее с возлежащей на нём грамоты, на своего посетителя, окружённого государственными гвардейцами — аж целой дюжиной. Он ещё не принял никакого решения, да и как?

Представьте себе, что с утра к вам врывается некий сумасшедший, пусть и с манерами, но только что без слюней на подбородке, весь в саже, копоти, и именует себя рыцарем, гроссмейстером, представляется именем гиосского графа Ваальсена и кричит о государственной измене…

Двух охранников полуживыми затащил за собой, гад, ковры попортил их амуницией…

Слава богу, не нападал. Но зато пришлось выслушать его историю, пока секретарь Черыш в панике вызывал подмогу.

На данный момент опасности не было: когда появились эти самые гвардейцы, гость уже был достаточно смирным, так как выговорился и ожидал ответов. А не давать никаких ответов и тянуть с ними до последнего — специализация Ублизнюкавру Каха, недаром же он министр путешествий, фактически посол императора за границей, через пару лет — первый министр империи.

За те двадцать минут, которые прошли в нервном ожидании, Ваальсен, непрерывно ругаясь, успел выложить на красивом гиосском жаргоне с вкраплениями приличной речи многое, и ничто не укладывалось в голову, ничто не походило на правду. Он-де, Паалатон В., рыцарь некоего Ордена борьбы с магами при его императорском величестве Круимраре. Этот самый Орден некогда изгнал магов из Кумра, после чего был засекречен в особом подземелье, где и готовился отразить — повторное нападение колдунов.

Рыцари Ордена вкупе со своими жёнами, детьми и слугами — все якобы пребывали в состоянии постоянной боевой готовности. Подземелье было настолько секретным, что только сам гроссмейстер Ваальсен-старший (то есть папа неожиданного гостя) иногда выходил на круглый свет и давал императору отчёт о состоянии дел борьбы с Белыми, то есть магами.

И вот именно сегодня, за месяц до нового отчёта, подземелье сотрясло, стены укреплений дрогнули, несущие арки рухнули, и все, кто находился на этом засекреченном объекте, включая папашу Ваальсена (Ках упрощал формулировки в уме), погибли, заживо похороненные под давлением чего-то, что неожиданно возникло сверху.

Сам же Паалатон Ваальсен спасся банальнейшим образом. Он был молодым человеком с довольно «интересной», как он выражался, биографией и правами сына гроссмейстера, поэтому самовольно время от времени выходил наверх. К тому же он был единственным неженатым членом Ордена, поэтому у него были определённые потребности. В этот день случилось так, что его хорошая знакомая ночью решила отоспаться и договорилась с ним на утреннее рандеву.

Возвращаясь с довольно приятного свидания, молодой человек спустился уже почти по ступенькам до конца первого коридора, в котором планировал окликнуть часового (Каху не следовало знать, как именно Паалатон это делает), как вдруг всё дрогнуло, ступеньки под ногами поплыли и начали рушиться, пыль затрудняла дыхание — гость Каха, по его словам, вынужден был цепляться за какие-то булыжники, чтобы выбраться наверх. Его оцарапало падающими камнями, он получил многочисленные ушибы, а когда чудом выбрался, провалялся минут тридцать без сознания.

Позже гость Каха убедился, что вверху, прямо над подземными вотчинами Ваальсенов, возникло здание, да не какое-нибудь, а здание Гильдии магов Кумра, построенное на глазах читателя в первой части (о чём, впрочем, министр путешествий не мог знать без подготовки, потому что читателем нашей книги не был).

Таким образом, получалось, что маги отомстили Ордену, некогда изгнавшему их из Кумра. И получалось, что все эти ежегодные поздравления, национальный праздник, речи императоров и принудительный сгон народа с шариками в первый день весны, равно как и расхаживание с портретами мёртвых рыцарей по публичным домам — всё это было зря.

Всё это Ках выслушал с искренним смирением доктора — и даже умудрился всунуть секретарю Черышу записку, которая предписывала отправить бузотёра в соответствующую лечебницу, но сейчас, когда прибыли гвардейцы, министр путешествий передумал.

Кто его знает почему. Чиновники должны обладать определённой степенью интуиции, кроме того, прозвучала фраза: «Борьба с магами», а Ках, как читатель помнит, в любом обличии ненавидел Белых. Поэтому, когда двенадцать мечей стали гарантией его безопасности, Ублизнюкавру поступил несколько по-другому.

Он отправил во Дворец страданий (он же Дворец скорби) — так официально называли императорский замок — записку, изложив коротко бред сумасшедшего, и попросил поторопиться с ответом.

Чтобы не терять времени, министр предложил Паалатону помыться и переодеться, что тот выполнил по-солдатски, без лишних вопросов.

И когда на месте отвратительного старика-погорельца перед Кахом предстал юноша лет двадцати с чёрными волосами и военной выправкой, Ках уже обдумал ситуацию.

Да, действительно, в городе построили здание Гильдии магов.

Когда-то давным-давно покойный император изгнал магов из Кумра. И Орден действительно существовал на тот момент, но он был распущен за ненадобностью, и последний его гроссмейстер, совершенно не Ваальсен, кстати, погиб от алкогольного отравления в положенной герою по статусу бедности лет этак пятьдесят назад.

Какие подземелья? Какие землетрясения?

Страной управлял молодой император Круимрар. Но он только недавно достиг совершеннолетия, и даже сейчас не стал бы перенимать дела всерьёз, если бы не смерть регента — министра Ализовата. Старый негодяй умер совершенно неожиданно, всего-то в сто десять лет, и его величеству волей-неволей пришлось вникать в сложные государственные дела.

До сих пор магия в Кумре (в стране, а не в городе) была разрешена только отдельным практикующим и только для узких целей. Объединяться, создавать концессии, занимать рынки, участвовать в политике и финансировать производство Белым было строжайше запрещено. Такова была воля Ализовата.

Император решил всё переиграть.

Открытие здания Лиги магов в Кумре означало признание Лиги в качестве законной дипмиссии со всеми вытекающими обстоятельствами. Все ограничения отменялись. В страну получили право въезжать маги, которые были сильнее по своим возможностям, чем священники Храма, что раньше было разрешено только в графстве Бэлтон.

В чём была выгода императора — кто его знает. Поговаривали, что Круимрар и сам не без магических способностей, но вопросы его величеству задавать не принято, а на намёки он только улыбался, гладя свои золотые волосы.

Но Ордена не было! Его не могло быть! И уж точно, что любимец императора Ках должен был быть в курсе существования подобной организации.

Секретаря Черыша ожидали почти молча. Паалатон не хотел дальше говорить. Он насмешливо поглядывал на гвардейцев, а они на него — с явным опасением и некоторой степенью уважения: не каждый может смять двух стражников и протащить их за собой, при этом оставив в живых. Все стояли неподвижно, только Ках иногда позволял себе отходить к окну. Пришла грамота из Дворца страданий. И она сразила министра окончательно, просто выбила из седла, поразила в самое сердце, потому что всё, что говорил этот человек, согласно записке из секретариата его величества, было правдой. Перед ним действительно стоял рыцарь-магоборец Паалатон Ваальсен. Он не был сумасшедшим. Он действительно имел право называть себя сыном гроссмейстера Ордена борьбы с магами, а теперь — гроссмейстером, потому что Ваальсен-старший действительно покоился под обвалом.

Орден существовал. С буквой «л» на конце слова «существовал», потому что — прошедшее время. И спившийся гроссмейстер-забулдыга был всего лишь легендой, которую Ализоват придумал для сохранения тайны.

Проклятый министр даже из могилы не уставал плести интриги, как кровавый тиран, последствия действий которого приносят людям вред десятки лет после его смерти.

Про Орден просто, банально, глупо и по-бюрократически… забыли.

Ализоват, покойный регент, знал о нём и вёл соответствующие записи.

Но император разбирал архив министра со скоростью непослушного мальчишки, идущего в школу. Император в записке подчёркивал своё удивление и досаду. Император предлагал Каху извиниться, загладить вину икак-тоутихомирить Ваальсена. Император обещал наказать виновных.

Ках знал цену казённым клятвам. Он громко вдохнул, покачал головой и приказал гвардейцам покинуть помещение, освободив гроссмейстера Ваальсена, что те с явным удовольствием и сделали.

— Я, кажется, должен извиниться, — произнёс Ках. — Вы действительно Паалатон Ваальсен, и даже, если эта бумага меня не обманывает, у вас есть второе имя?..

Паалатон неопределённо кивнул головой:

— Атцель. У приличного человека должно быть много имён.

— И много работы в разных странах и в разные времена, верно? Вы были шпионом среди гномов…

Ках, читая большое канцелярское дело, которое внесли заодно с запиской от императора, на этом месте стрельнул глазами в Ваальсена и прокашлялся.

— Потом, в пятнадцать лет, вы руководили целым отрядом герцога Мангольда, сильно досадили князю Логанда… Неплохо, чёрт побери. И тут ещё и убийство мага!

Он опять закашлялся и вопросительно посмотрел на своего собеседника.

— Да, — не без гордости подтвердил тот, — и убийство мага.

— Вы приговорены к смерти в Мангольде, Логанде и гномами — в Иргольде… А, вот ещё и в Гиосе за изнасилование сводной сестры…

— Последнее — ложь, — возразил Паалатон.

— И при этом вы живы. Забавно.

Ках положил канцелярскую папку на стол.

— Вас явно кто-то всё время спасает, господин рыцарь. И даже сегодня вот…

— Ваша бумага, наверное, подсказывает вам, что меня надо немедленно арестовать по законам Мангольда и Логанда?

— Не без того… Но император отзывается об Ордене положительно, а значит, все его члены тоже хорошие люди. Верно? Да вы садитесь, что ли…

Паалатон нехотя принял приглашение: эмоции за время ожидания остыли, страшно хотелось есть и спать. Царапины от камней оказались не такими уж значительными — они ныли, но не требовали быстрого лечения. Голова гудела, но можно было потерпеть.

— Вы сказали, граф… — продолжал Ках. — Вы же граф, верно?

— Да, это титул моего отца.

— Граф… Гроссмейстер… Рыцарь Ордена… Как много и как мало теперь… Вы утверждаете, что выходили время от времени наверх, к нам?

— Да.

— И вы ничего не знали о том, что Гильдия снова в городе?

— Мы, конечно, были в курсе, что идут переговоры, но нас никто не предупреждал о том, что они закончились таким грандиозным предательством… Мой отец как раз готовил отчёт для министра Ализовата!

— Министр Ализоват мёртв, — почти с наслаждением выговорил Ках. — Уже несколько месяцев. Скажите, как функционировала связь с Дворцом страданий? Я, видите ли, министр всего несколько недель, и многое от меня осталось в тайне…

— Министр Ализоват, то есть покойный министр Ализоват, где-то раз в несколько месяцев получал наш отчёт.

— Раз в несколько месяцев, — Ках сразу понял, что это означало.

Ализоват и думать забыл про Орден, оставив своих сумасшедших слуг внизу, где от них меньше вреда. Но почему? Ализоват ненавидел магов? Он не считал Орден боеспособным? Загадка за загадкой.

— Раз в несколько месяцев… Видимо, получилось так, что после смерти министра императора не поставили в известность… Было согласовано крайне неудачное место для строительства…

— Согласовано! Маги воспользовались неопытностью императора и уничтожили нас!

«Отлично, — подумал Ках, — этот фанатик ничего против императора не имеет, хотя исключительно нежелание его величества знакомиться с архивами стало причиной гибели Ордена».

— Скорее всего, именно так, — проговорил Ках. — Видимо, маги всё рассчитали. Они могли быть виновны и в смерти Ализовата: в конце концов, он очень странно умер, его даже не позволили осмотреть в анатомическом театре…

— Да! — вскричал Паалатон. — Мы срочно должны сообщить об этом императору: вы и я!

«Пойти к императору, когда тот от стыда может приказать казнить и меня, и оставшегося свидетеля? Нет, спасибо».

— Предоставьте это мне, — сказал Ках вслух. — Пришло время тайных ходов и переговоров с императором при помощи Храма. Нас ведь постоянно прослушивают эти Белые.

— Маги, — подтвердил Паалатон. — Хорошо, я жду вас тут. Передайте императору, что мне нужны средства и время для восстановления Ордена. Его обманули. Я лично должен сообщить его величеству, почему допуск Гильдии в Кумр — роковая ошибка.

— Это невозможно, — Ках театрально пригорюнился.

— Я не попаду к императору ни завтра, ни послезавтра, ни даже через неделю. Интриги, придворные, бюрократия, сами понимаете. Знаете что?

— Да? — спросил озадаченный Паалатон.

— Снимите номер в гостинице и поживите там пару недель. Я за вами пришлю. Я найду вас. И передам ответ от императора. Думаю, две недели не приведут нас к краху. Гильдия уже здесь — хуже не станет. Но держитесь настороже: маги повсюду!

Паалатону ничего не оставалось, как нехотя согласиться. Он очень устал и понимал, что предпринимать какие-то действия сегодня было бы ошибкой. Ках дал ему небольшой мешочек с золотыми монетами, которого хватило бы на месяц-другой даже самому привередливому рыцарю, и отпустил.

— Черыш, — сказал он секретарю, — нужно сделать так, чтобы этот человек исчез из Кумра. Я про столицу империи, а не про империю. Но мирно. И нужно, чтобы он оставался в поле моего зрения. Он мне понадобится скоро, но не раньше чем через год. Ясно? Он должен получить какое-то поручение, от которого не сможет отказаться. Что-то связанное с борьбой с магами, но ничего серьёзного или опасного. Это понятно?

— Да, господин министр. Я подключу к этому делу Храм.

Не возражаете?

— Вы умный человек — действуйте.

И ещё один мешочек с золотыми покинул выдвижной ящик министерского столика.

Уже на пороге Черыш обернулся.

— Простите, министр, — сказал он. — Но почему эти люди вообще ушли под землю сразу после победы?

Ках задумался на мгновение, а потом улыбнулся, отвечая:

— Видите ли, мой дорогой, для некоторых людей война важнее победы. Победа переводит нас в ранг героев вчерашних дней (красивая фраза, я пошлю её в Новое Фаншо одному музыканту — уверен, он напишет на неё стихи и музыку), а никто не хотел бы быть записанным в герои вчерашних дней… В изоляции геройство можно растянуть во времени, как и при шизофрении…

Черыш покинул помещение. Ках некоторое время подумал, потом перешёл в подсобную комнатушку. После того как он закрыл дверь и несколько раз проверил надёжность щеколды, он направился к стоящему на полу сундуку, распахнул его крышку и извлёк наружу небольшой деревянный посох, который явно был предназначен для существа в два раза меньше ростом, чем министр.

Набалдашником он три раза прикоснулся к стене и резко обернулся. Вовремя. Рядом с ним возникла маленькая фигура в жёлтой куртке: капюшон натянут на голову, из-под капюшона торчит длинный нос и ярко светятся два хищных зелёных глаза.

— Приветствую тебя, мастер, — произнёс Ках, становясь на колени. Он делал это не для того, чтобы унизиться перед гномом, а для того, чтобы говорить с ним на равных — глаза в глаза. — Прости, я не могу превратиться снова и встретить тебя так, как это полагается твоему ученику. Превращение занимает много времени, а у нас его нет.

— К лешему формальности, — ответил тот, кого назвали мастером. — Зачем ты вызвал меня сюда? Я занят. Мы считаем деньги за последний месяц.

— О деньгах и речь, — возразил Ках. — Я только что встретил того, кого люди называют Паалатоном Ваальсеном, а его настоящее имя… Это то имя, которое мы, гномы, не можем произнести и не умереть. Или не убить.

Гном сбросил капюшон. Его голова: непричёсанные длинные волосы, цепкие глаза, слишком большой рот, мощный подбородок — всё это явилось миру, и во всём этом чувствовалось торжество.

— Он умрёт, — заявил мастер. — Он обязательно умрёт.

Но надеюсь, ты его не убил?

— Я не мог… Когда я узнал его, вокруг было слишком много Серых.

— Ещё рано, — гном потрепал своего ученика по щеке.

— Ещё очень рано. Всему своё время. Молодец, ты верно служишь горам Иргольда.

Яркая вспышка — снова наброшен капюшон, и фигура исчезла из комнаты, как будто её и не было. Министр Ках положил посох в сундук и вернулся к своим обычным рабочим делам.

Бегом в центр. Миновав очередной вонючий переулок, магоборец осмелился осмотреться. Даже в тесноте построек башня выглядывала практически отовсюду.

Увидев её, Паалатон не сдержал внутренней дрожи. Неподвижно застыв посреди улицы Старых Пекарей, он сопротивлялся чувству подавляющего страха, которое вопреки его желанию всё глубже проникало в сознание.

Маги… Уже два года он готовился под землёй с ними бороться, потерял отца (хотя по-настоящему он с ним так и не сошёлся), а вот пришла беда, и он — как ребёнок у доски перед строгим учителем.

«А вот и площадь».

Здесь по-прежнему царило волнение. Обыватели, которым не удалось поприсутствовать при воздвижении здания, теперь решили нанести визит в центр, чтобы лично оценить чудо-строение из расплавленной пыли и мусора.

— Выше Дворца страданий!

— Потрясающе! Красиво!

— Величественно!

Паалатон не прислушивался: мотивация толпы его ничуть не интересовала. Он прошёл мимо зевак прямо ко входу в башню. Рыцарь почти достиг цели и собрал все силы в кулак, готовясь прорываться сквозь охрану, как внезапно наткнулся на невидимое препятствие. Что-то откинуло непрошенного гостя в сторону, будто воздух перед зданием был противной кашей из пенок и комков. Пришлось сделать шаг назад.

Сзади раздался смех и знакомый голос:

— Куда прёшь, деревенщина? Магистры, дурачина, барьер поставили, чтобы…

Магистрами в Кумре называли любых учёных, изобретателей, магов — всех, чьи действия были непонятны простому люду.

Паалатон обернулся. Смех принадлежал тому самому толстому человеку, который пытался спасти его от стражников несколько часов назад.

— А, это ты? Иди-ка сюда.

Встретившись с ним глазами, бедолага осёкся, приглашение и манящий палец проигнорировал и второй раз за день, вопреки старой хохме о чести, предъявил рыцарю свой тыл. Всё по науке — даже сумку обронил, чтобы не замедляла.

— Ещё раз увижу, придушу!

Вокруг строения кипела работа, входили и выходили люди. Проплывали предметы мебели, грузчики тащили книги, картины, ковры, элементы интерьера и быта.

Всё пиршество вкуса двигалось по коридору, образованному шеренгами гвардейцев. Паалатон отошёл и стал наблюдать. К вечеру он понял, что попытки осчастливить своим появлением тех, кто был за барьером, обречены на провал. Два или три посетителя за вечер сумели просочиться внутрь: видимо, у них нашлись пропуска.

Среди баловней судьбы выделялись солидный господин и молодой аристократ (видно по повадкам) — его спутник или ученик. Похоже, у них имелась возможность поговорить с Белыми, правда, только коротко: их сразу выставили за барьер.

Не отдавая себе отчёта зачем, Паалатон задумал проследить за ними. Путь оказался недолгим: пройдя через толпу, парочка скрылась за дверьми «Императорского гостиного дома». Паалатон вернулся к бессмысленным наблюдениям.

На следующий день всё повторилось. Вокруг башни кипела та же суета.

Стояла невыносимая жара. К полудню улицы почти опустели. Верны присяге были лишь гвардия да колдуны, которым, похоже, наплевать на то, как старается светило. Гроссмейстер вспотел.

Закрепив за собой территорию вплотную к барьеру (для чего пришлось сломать несколько носов и вывернуть несколько рук местной публике), рыцарь всё ещё не знал, что делать дальше.

Единственное, что приходило в голову, — поймать момент, когда кто-то проскочит в здание, и пристроиться за ним, возможно, взять в заложники. А там уже найти начальника, объявить войну и пуститься на поиски новых солдат. Не ахти какой план, но лучше, чем ничего. Могут и отпустить.

— Слушайте, мастер, нам же ясно доложили, что заняты, а сегодня… — как сквозь сон долетел до слуха юный голос, который раздражённо перебили.

— Помолчи, молод ещё. И не лезь ползуче в дела деловые, что не понимаешь.

«Вчерашние, — вспомнил Паалатон. — А что, если?..» Свежая идея захватила полностью, и даже тот факт,

что придётся отдать с трудом завоёванную позицию вновь прибывшим зевакам, не стал на пути мечты.

«В принципе, должно сработать, — рассуждал воин, внимательно следя за стариком и юношей. — Да и что я теряю? В крайнем случае шею. Дед, хоть зуб давай, маг опытный, а этот как есть лопух».

Ученик: «А почему больших магов называют мастерами?»

Учитель: «Потому что они создают новую реальность».

Ученик: «А люди могут быть мастерами?»

Учитель: «Конечно, насколько старая реальность им позволит».

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Молодой маг целый день бродил по улицам, точнее по одной улице. И хотя он изучил её вдоль и поперёк, а пригородные буржуа уже издали узнавали любопытного провинциала, юноша всё-таки не решался сойти с проторённой тропы и пуститься в авантюру открытия новых кварталов. В гостиницу возвращаться не хотелось. Мастер пока что не удостоился аудиенции в Гильдии магов, был раздражителен и старался выместить зло на окружающих, а поскольку окружал старого нарцисса один Лиас, то… Куда лучше занять себя прогулками. Вечерело. Лучи предзакатного солнца по-новому раскрасили фасады и черепичные крыши домов. Улица постепенно пустела, но юноша предчувствовал: вскоре она заполнится. Честные граждане, прохаживающиеся в светлое время, поплетутся к семьям, и те, кто правит бал ночью, воскреснут из небытия.

— Эй, ваше благородство, — послышался грубоватый голос.

— Да, ты, то есть вы, угу, — повторили сбоку, когда, оглядевшись по сторонам, Лиас начал поворачиваться на зов.

— Не желаете посмотреть на девушек? — гнусавил показавшийся из узкого прохода между домами малопривлекательного вида верзила. На белого ученика он произвёл сложное, большей частью отталкивающее впечатление. — Девушки у нас самые лучшие, молоденькие — на всё готовы ради такого красавца!

Лиас, конечно, не собирался смотреть ни на каких девушек, тем более на тех, что дарили любовь за плату… Но, с другой стороны, в Гиосе у него было крайне мало опыта с противоположным полом, а возраст и здоровое мужское любопытство брали своё. Поэтому юноша не проследовал мимо странного незнакомца, а, кивнув, небрежно, как подобает, произнёс:

— Я не буду покупать твои услуги. Мне нечем платить.

— Первый раз бесплатно, — заверил человек из переулка и отступил назад в темноту. — Можете просто посмотреть, а потом сговоримся.

Лиас робко приблизился и остановился, не заходя в теснину домов, чтобы в случае неожиданности в мгновение ока вернуться в зону эфемерной защиты толпы.

Ему показалось, что кто-то внимательно следит за ним сзади. Но оглядываться Лиас не решился: счёл ниже своего достоинства.

— Я только посмотрю, — твёрдо заявил он в ответ на манящее движение грязной руки.

Её владелец нехорошо ухмыльнулся, и в тот же миг резкий толчок в спину («Всё-таки был сообщник, зря не оглянулся») вогнал Лиаса в промежуток между домами.

Отсчёт невольных шагов ещё продолжался, когда верзила подножкой направил его в другую сторону. Значительную часть пути после этого Лиас преодолел кувырком, вплоть до того момента, когда его недружелюбно поприветствовала стена. От сильного удара потемнело в глазах. Цепляясь за неровную холодную поверхность стены, он медленно поднялся и с трудом различил плывущие из просвета фигуры.

— Ты того…

— Не вздумай орать. Ты это хотел сказать, Галс? — возник ещё один тембр. В руках у сообщника был самострел.

— Заорёшь, — красноречивый жест, — и всё. Ясно?

В непривычной роли жертвы маг попытался говорить настолько жалобно, насколько было возможно.

— Что вам? У меня нет денег. Но мой мастер… Обладатель самострела коротко бросил:

— Раздевайся.

Лиас затравленно огляделся. Стены. Неровная слева, такая же справа, и позади — тупик. Расстояние — больше двух симов. Бандиты заняли позицию бок о бок и полностью перегораживали спасительный проход.

— Сначала кинжал, — предупредил негодяй с самострелом. Отодвинувшись назад, он внимательно следил за Лиасом.

Маг вздохнул и качнул головой в знак того, что подчиняется неизбежности. Рука скользнула в пустоту, и тотчас же он принял решение. Падая на колени, юноша схватился за эфес.

На что Лиас рассчитывал, неизвестно — скорее всего, на возможность нанести укол снизу… Так или иначе, он ошибся. За последние пару лет тот, кого называли Тродом, не раз бывал в переделках. Ему доводилось отбивать острые контратаки, поэтому нехитрый боевой приём не мог сбить его с толку. И не сбил.

Обратив внимание, что ноги жертвы стали подгибаться, второй бандит сместил оружие и, целясь в правое плечо, нажал на спуск.

Лиас услышал щелчок, и время застыло. Продолжая попытки извлечь меч из ножен, он определил опасность. Кажется, что-то заныло около носа… Сознание вздрогнуло, и горячая волна Силы лениво всколыхнулась, обличая в реальность неслышный приказ: «Ветер! Сюда! Весь, какой можно!»

Брынзь!

Металлический наконечник стрелы, отклонённый от своего пути внезапно поднявшимся ветром, вонзился в стену. Бандит удивлённо уставился на сломанное древко, которое снесло в сторону от цели.

Переваривая мысль: «Откуда взялся такой ветрюга?», незадачливый лучник едва успел среагировать на выпад Лиаса.

— У-у… сволочь!

Лиас уже сделал шаг к свободе, когда на его пути возник Галс. Опять выпад кинжалом — и снова бесполезно! Бандит легко отклонился и, перехватив руку Лиаса, заехал ему в висок. Теряя связь с миром, Лиас почувствовал: в рёбра стучится что-то твёрдое. «Кастет или жёсткая перчатка», — успел он подумать, прежде чем опрокинулся на землю.

Страшная боль не позволила отключиться совсем. Лиас сумел открыть глаза и увидел: кто-то из двоих готовился нанести последний удар.

Всё дальнейшее он воспринимал так, словно показывали картинки в театре силуэтов.

Свистящий звук резанул глухую тишину переулка, и бандит с кинжалом, нелепо сопя, плавно осел, а затем грузное тело шмякнулось на камни. Затем послышались звуки быстро удаляющихся шагов — скорее всего, кто-то бегом покидал место происшествия. Хотелось повернуться на шум, но немного запоздавший обморок вынудил его окончательно потерять интерес к происходящему.

Мир Фэнби Империя

Кумр Графство Гиос

Министру путешествий Каху.

Письмо от госпожи Айены (до замужества — девица Соль)

«Министру Каху.

Ваша светлость, прошу прощения, мои обороты речи вряд ли достойны Ваших глаз и ушей. Я простая крестьянка из Гиоса, писать мне помогает писарь Неуаейен, за что я ему особо благодарна.

Буду кратка. На Ваш основной вопрос я отвечаю: нет, мой брат меня не насиловал. Если бы он вернулся домой, я бы обняла его и приласкала: в детстве он был моей защитой и опорой. Когда мне было тринадцать лет, мои родители отлучились на несколько часов.

Неожиданно ко мне в дом ворвались соседские мальчишки. Я не буду писать их имён: все имена я называла судьям — это не помогло, а я до сих пор живу рядом с этими людьми. И они не помнят, что произошло. Это звучит странно, но я в этом совершенно уверена. Они не помнят, как меня насиловали. Их даже наказывать не за что.

Моя беда — это только моя беда и ничья вина…

Как сумасшедшие, не говоря ни слова, они набросились на меня, сорвали с меня одежды и всунули мне в рот кляп. Было очень больно. И я не хочу это больше вспоминать.

Самое страшное, однако, началось после. Как я ни втолковывала судьям, гвардейцам, писцам — никто мне не верил. Они смотрели на меня стеклянными глазами. Я называю им имена убийц, а они пишут: «Атцель». Нашлись свидетели, хотя я была одна дома!

Но и свидетели совершенно уверены, что это видели! Они считают меня больной, да и я сама считаю себя больной.

Те ребята теперь выросли и ведут себя так, словно ничего не произошло, они не злятся даже на меня, а жалеют! Один из них предложил мне выйти за него замуж, хотя, как он сказал, вины его нет.

Весь суд я повторяла то, что пишу Вам, но судьи со стеклянными глазами, свидетели, которые не могли ничего видеть, но говорили совершенно искренне, насильники — все просто игнорировали мои слова, слёзы, крики и вопли. Так приговор и вынесли.

Естественно, что подавать протест в суд Гиоса у меня нет возможности — я страшно бедна. А Атцель всё равно сбежал. Поэтому я рада, что хотя бы он жив и здоров. Если вы его найдёте, то передайте ему, что я жду его.

И последнее. Я не верю больше в правосудие. Но, может быть, мне стоит верить в чудеса? Ваше письмо — оно же к чему-то?

Помогите мне.

Ваша преданная».

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Он лежал на чём-то мягком. Было удобно — частые холодные капли воды, исправно поступавшие сверху, нарушили состояние болезненного покоя. Лиас мотнул головой и разрешил векам подняться.

Справа от кровати вежливо кашлянул высокий темноволосый юноша. Одной рукой незнакомец держал ведро, а другой, подставив её под струю, направлял влагу на проснувшегося.

— Наконец-то!

«В плену или спасён?» — прыгали слова в голове Лиаса. Разбудивший его человек не казался опасным.

— Я послал за Мартой, целительницей, она скоро придёт…

«Короткое же имя у целительницы», — удивился Лиас, но надо было что-то отвечать по делу, и, наверное, быстро…

— Спасибо, — получилось в полголоса. — Кто вы?

— Граф Паалатон Ваальсен. Служу фансийской короне. А с кем имею честь?

— Лиас Ильсор — будущий маг.

— Будущий? — улыбнулся граф.

Он поставил ведро на пол. Облитый выразительно скользнул взглядом по своему телу.

— Если бы я уже был Посвящённым, то лучше бы получилось дать отпор.

Рыцарь засмеялся. Лиасу показалось непривычным, что можно так мягко и в то же время искренне веселиться. Собеседники Лиаса в жизни до камня либо нарочито растягивали рты по уши, либо кудахтали, как испуганные куры. Последнее относилось даже к Этчеверрии.

Дверь заскрипела.

— Входите!

Шаркая ногами и кряхтя, на пороге появилась колоритная, не первой молодости женщина в цветастом балахоне, которая бросала во все стороны уничижительные взоры, словно заранее презирала и комнату, и всех в ней квартирующих.

«Ведьма, — подумал Лиас. — Не поймёшь, то ли влюбит, как раба, то ли отравит».

— Этот, что ли, больной? — поинтересовалась вошедшая, указав на мага и, не дожидаясь подтверждений, торопливо подошла к его кровати.

— Не помираю вроде, — неуверенно проговорил «больной».

— Оценивать своё здоровье — привилегия колдунов, не покушайся на неё. — Паалатон был уже серьёзен. — Человеку не дано пророчествовать.

— Ерунда! — с фанатичной убеждённостью заявила ведьма, успевшая обнюхать пациента. — Абсолютные истины всегда попахивают дерьмом.

— Раздевайтесь! — велела она Лиасу, пытавшемуся ей что-то возразить.

И тут же — Паалатону:

— И вы не стойте! Помогайте. Ему трудно, разве незаметно?

Толку от вас, как золота от гномов!

Вдвоём ведьма и её ассистент быстро стащили с юноши плащ, камзол и рубаху, которые, несмотря на приключения в грязи, остались совершенно чистыми. Пятьдесят семь золотых Этчеверрии явно не пропали даром.

После процедуры старуха уселась на край кровати и принялась плавно водить руками над потемневшими следами ударов.

— Да, давно я не занималась ничем сладким с таким красавцем. Молодость, молодость…

С этими словами она прикоснулась к рёбрам Лиаса, на что пациент ответил слабым криком с поправкой на стеснительность.

— Лучше ори — так правильнее. Теперь… — порывшись в складках балахона, ведьма извлекла маленький бутылёк. — Противно, но если хочешь, чтобы срослось сегодня, то выпьешь.

Содержимое бутылька превзошло самые жуткие ожидания — оно прыгало во рту, било в нёбо и пряталось под языком, не давая себя проглотить. Ничего гаже Лиас отродясь не пробовал. Давясь, он кое-как осилил большую часть лекарства. Прочее удалось протолкнуть внутрь минут за пятнадцать — невероятными вращениями языка.

Однако ломота сразу испарилась.

— А от ушибов — извольте, — при появлении нового сосуда пациент вздрогнул.

Целительница тут же осуждающе затараторила:

— Ай-ай-ай, ваше благородие, вы привередливые. Желаете скоро, без томления, так ещё и пить не соглашаетесь… Вам к хорошему лекарю нужно, а не за половину лиры к древней Марте. Глотайте, глотайте.

— Не могу я это проглотить, — печально сообщил маг, но его никто не слушал.

Пришлось пить — помогло воспоминание о «безболезненном» врачевании Этчеверрии и, откровенно говоря, негативное отношение к предложению Марты «порезвиться».

Граф Ваальсен смеялся.

— Здорово, — одобрила Марта. — А сейчас спите, через пару часов всё пройдёт.

Женщина достала ещё склянку и, поводив ею перед носом пациента, велела спать. Через сон Лиас услышал пару странных фраз.

— Появился тут, — говорила Марта, — и говорит:

«Орнитолога мне подавай». Хочу, говорит, драконов изучать. Деньги даёт — подскажи, мол. Я ему толкую: науками у нас только в академии занимаются… А он мне: «Да разве то науки…» Птиц он изучает… А драконы — птицы… В общем, отправила я его в Бэлтон — поступать. Умора: я — и отправила поступать…

Проснулся маг как раз перед восходом. Язык, набегавшийся вчера в погоне за непослушными каплями бабкиной микстуры, казалось, вот-вот выпрыгнет изо рта.

— А, дырка в Круге!

Произнеся это страшное кумрийское проклятие, молодой человек взвыл и некоторое время лежал тихо, стараясь безразличием победить недуг.

Светлеющая за окном мгла скупо делилась с помещением рассеянным призрачным светом. Лиас на удивление легко поднялся (видимо, подействовало-таки зелье) и направился к ближайшей двери. Скрипнуло. Ванная. Ещё дверь — не открылась. А вот третья, последняя, неожиданно легко поддалась. За нею находилась комната, раза в два меньше отведённой больному. Посреди возвышалась большая кровать графа. Тихо ступая, маг подошёл к нему вплотную.

В тот миг, когда Лиас попытался получше рассмотреть спящего и наклонился, тот резко повернулся, и прямо у горла юноши застыла полоска стали. Секунд десять Ваальсен глядел на гостя жутким, убийственно холодным взглядом, а затем, окончательно придя в себя ото сна, опустил оружие, сел на кровать и недовольно буркнул:

— Никогда так не делай.

— Прости! — возразил Лиас.

Он отступил на шаг и продолжал рассматривать своего спасителя: стройный, чуть выше среднего роста брюнет с густыми волнистыми волосами и правильными чертами лица, пожалуй, был его ровесником, во всяком случае выглядел не старше.

— Не подкрадывайся, если я сплю, — пояснил гроссмейстер погибшего Ордена. — Кстати, ты не против перейти на ты?

— Хорошо, Паалатон… Но…

— Что — «но»?

— Ты ведь из Гиоса? — голос выдал удивление. — И ты моего возраста. Откуда у тебя в имени столько букв?

Паалатон весело рассмеялся.

— Да, у нас в Гиосе ещё соблюдают глупые тонкости провинциального этикета, — заметил он. — И раз тебя зовут Лиас, то есть в твоём имени четыре буквы, ты либо выходец из народа, что отпадает, либо младший сын мелкопоместного аристократа. Угадал?

«Сын мелкопоместного аристократа» покраснел и молча кивнул.

— Да не дуйся. Я тоже из Гиоса, правда, давно туда не заезжал. Но так уж получилось, что мой дворянский род имеет серьёзные заслуги перед Кумром, поэтому и букв больше, чем обычно. Нет ничего страшного в попытках определить качество человека по количеству букв. Поживёшь в столице год-второй — поймёшь: иногда четыре буквы стоят гораздо дороже семи. На всякий случай: в империи все эти правила не действуют, самого императора зовут всего лишь Руин.

Граф усмехнулся, но на этот раз веселье отдавало неподдельной горечью философа.

— Ладно, пойдём завтракать. Заодно побеседуем по душам.

— Постой, мне надо сообщить учителю, что со мной всё в порядке, — спохватился маг.

Он сообразил, что мастер его не видел почти сутки и наверняка встревожен, а тревоги Этчеверрии даром не проходят.

— Поедим, тогда в путь, — возразил Паалатон. — А ещё лучше отправим посыльного. Кстати, ты же вроде умный парень. Ты не в курсе, что такое орнитология?

Лиас был не в курсе.

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Отель

Никогда ранее Лиас не заставал своего благодетеля в плену столь противоречивых эмоций. С одной стороны, выслушав Лиаса, Этчеверрия был готов растерзать безалаберного ученика за долгое отсутствие и глупое поведение; с другой стороны, старик обрадовался благополучному исходу происшествия.

Чтобы собраться с мыслями, он попросил Лиаса подробно пересказать события последнего дня.

— Вам же всё известно, — насупился парень. — Детали-то зачем?

— Не груби грубо, — отозвался Этчеверрия, — а докладывай обстоятельства обстоятельно.

— Нас ждёт граф Ваальсен…

— Вот ещё фигуристая фигура, — пробормотал учитель. — Удобно же его принесло. Поделом тебе — чтобы не шлялся по подвалам.

— Не… — начал было Лиас и осёкся.

— Вот всё и расскажешь, — пообещал Этчеверрия и взмахнул рукой.

Лицо молодого мага перекосила гримаса боли, слёзы выступили из глаз. Как огромный кипящий шар, масса слов ринулась в мозг (ощущение, что в голове кто-то играл в мяч), а потом и на язык. Неживым и, против воли, козлиным тенором он принялся вещать:

— Вчера около шести вечера я направился в город с целью не возвращаться домой как можно дольше, раз вы заняты мыслями о встрече с магистром, который не особо горит желанием, и злитесь…

— Ах ты, щенок, — медленно пропел Этчеверрия.

Председатель Гильдии Гиоса нешуточно переживал по поводу многочисленных отказов в аудиенции у председателя Гильдии магов Кумра. Замечание Лиаса попало в яблочко.

Дул лёгкий ветерок. Новое здание Гильдии не уставало трансформироваться, причём модернизация затрагивала и внешнюю сторону башни — на ней по велению мастеров возникали различные символы, значения которых оставались туманными, а Этчеверрия то восхищался чем-нибудь, то покачивал головой, словно критикуя происходящее.

В любом случае перед появлением очередного символа пускали молнию, и посреди светлого летнего неба без облаков это выглядело как-то чересчур напыщенно.

— А потом мы позавтракали, и граф Ваальсен велел отправляться домой. Сказал, что хочет с вами встретиться сегодня вечером, до того как мы посетим башню.

— Сегодня вечером, — пробурчал недовольный Этчеверрия, — я вынужден тратить силы на Серого. Ну, раз уж он тебя спас…

— Спасибо, что переживаете за меня, — вырвалось у Лиаса.

Старый маг пристально взглянул на ученика. Точно сказать было нельзя, но юноша мог бы поклясться, что наставник растрогался.

— Я ответом отвечаю за твоё величество — тем более что причина болезни, поразившей город, мне совершенно непонятна.

— Ведь умирают Серые, то есть люди, а я без двух минут Белый, — не без радости, за которую потом бывает стыдно, парировал Лиас.

Этчеверрия презрительно причмокнул.

— Запомни: все беды человечества валятся нам на голову оттого, что люди оценивают последствия, а не допытываются до первоисточника. Возьми, например, такую ситуацию: жестокий тиран истребляет многих в своём государстве. Знаешь, что ему стоит сделать для того, чтобы уничтожить их эффективно?

— Что?

— Внушить большей части населения, что печали какой-то там группы людей общих интересов не затрагивают, или найти резон, отчего цивилизованное стадо само желает меньшинству ухода. Когда глядишь на улицу, ничто не кажется интересным? Лиас невольно взглянул вниз. Там хоронили и пели.

Красный похоронный цвет походил на беспорядочное брожение кровавой каши, наваренной чуть ли не на целый легион.

— Но я думал… — сказал он вслух.

— Думал, что тебя это не касается. Конечно. Даже в твоей идиотской детской считалке красный цвет, цвет смерти, не упоминается. Человеческое очень серое. В академии пройдёт. Ты несвободен от списков, булл, проскрипций и квот. Враги народа всё равно будут найдены, идентифицированы, приговорены и ликвидированы, а потом придут к власти…

— Не понимаю, мастер. Может быть, я слишком глуп… Слова старика, были темны и явно порождены иным языком — не кумрийским. Лиас давно отмечал для себя заимствованные сочетания и целые предложения, которыми пользовался не только сам маг, но и его коллеги. Иногда на этом причудливом диалекте могли проходить часы беседы. Ранее призрак вежливости заставлял воздерживаться от вопросов. Теперь же, когда речь шла о смерти…

Этчеверрия, спохватившись, решил упростить свою речь и перевёл:

— Это значит, что охлократия способна убедить большинство в том, что оно меньшинство.

Лиасу хотелось добраться до сути:

— Учитель, кто такие «враги народа»? Что такое «буллы», «проскрипции», «квоты»?

— Видишь ли, ты не всё… гм… Есть такие страны… Их нет на карте. Наше дело — ограждаться от них тремя барьерами и избегать ошибок тамошних аборигенов. Кстати, лучшие из них точно так же поступают — уже давно не общаются с другими. Тебе рано… Давай лучше позавтракаем…

Этчеверрия поднялся с кресла, опираясь на золотые фигурки гоблинов, украшающие ручки, и растерянно произнёс:

— Погоди, ты толкуешь, мне надо встретиться с этим типом до того, как мы попадём сегодня в башню? Как разнюхал, что мы вообще туда проникнем проникновенно?

Лиас широко раскрыл глаза от удивления.

— Я заходил в гостиницу, и господин Парнай внизу читал письмо. Разве он не доложил о том, что это письмо вам? Ну, медленный тип…

Тот, кто внимательно следит за нашей историей, удивится, почему служители постоялых домов вскрывают чужие грамоты. Но такова традиция среди волшебников Кумра: право первого знакомства с текстом получал не тот, кому он адресован, а его слуга или ученик.

В конверте удобно спрятать магические амулеты, которые простолюдину не повредят, а вот мастеру жизнь испортят. Таким образом люди выступали в качестве телохранителей — и Лиас, кстати, владел до некоторой степени скромными тайнами эпистолярного творчества учителя.

Этчеверрия пару секунд одаривал лицо своего протеже взглядом проголодавшегося питона, затем, пнув ногами тапочки, выбежал в коридор и заорал:

— Хамы, олухи, отродье людское, что вы, даже конверт принести не в силах? Ну-ка, иди сюда, милейший! Да, ты!

Прибыл, точнее подбежал, упитанный Парнай — сладкий, как медовая вишня. Он недоумевал, как попасть в комнату: сначала попытался поклониться, а потом сделать шаг; когда это не получилось — наоборот.

Этот набор движений напоминал танец, но плохая спортивная форма исполнителя не давала довести номер до блестящего финала. Толстяк чуть не запутался в собственных ногах.

Интересно, что снятую нашими героями комнату украшала статуя древнего воина, который тоже кому-то кланялся — видимо, всем входящим. Лиасу из-за этого декоративного излишества казалось, что Парнай и мраморный юноша без конца обмениваются любезностями.

— Вваливайся, — тихо сказал маг, и смотрителя двора буквально внесло в дверь.

— Что же ты, эксперимент неудачного опыта, письма не доставляешь? — осведомился учитель неприятнейшим из своих трёхсот голосов.

«Превратит в жабу», — подумал Лиас.

— Так не было же писем, ваше белое превосходительство, — то и дело сглатывая, тараторил Парнай. — Только листик пустой бумаги на ваше имя… Я вот и молодому господину давал читать…

Юноша подтверждающе кивнул.

— Пустой лист! — взревел Этчеверрия. — Да на листе заклятие лежит, чтобы смертные нос сунуть не сумели. Вас же хлебом не корми — дай цензуру устроить.

— Что вы, что вы, — залепетал Парнай.

— Мало кто сознаёт: цензоры за века не добились главного — не уговорили талант на себя работать. Что толку тогда? За что им платят?

Управитель являлся живым воплощением фразы «не ведаю и не разумею».

— Дай! И пошёл вон…

Когда Парнай удалился, точнее ретировался, Этчеверрия, взмахивая время от времени свободной левой рукой, словно отгоняя оставшиеся после нерадивого служаки извинения и заверения, начал пожирать глазами заколдованное послание. Оно представляло собой приглашение от магистра Гильдии Кумра Гинна явиться к шести часам для беседы по личному делу.

Указывалось, что магистр не имел возможности лично присутствовать и поручил всё своему первому секретарю, о чём сожалел в высшей степени…

— Зажравшийся карьерист!

Слова, сорвавшиеся с языка, были настолько дерзки и революционны, что старый волшебник сам их испугался и приложил к губам палец.

Так он постоял с минуту, безумно вращая глазами, пока не поймал взгляд Лиаса. Мысли ученика витали совершенно в другом месте.

Мастер оглянулся, вздохнул и мягко спросил:

— Где там твой спаситель?

История Атцеля.

Протокол допроса герцога Мангольда. Допрос вёл

представитель Гильдии магов мастер Донард

«Вы давно знаете этого Атцеля?»

«Он состоит у меня на службе уже два года. Простите, состоял».

«Почему его зачислили в ваши войска?»

«Насколько мне известно, Атцель служил в Кумре и работал на министра Ализовата. Там решили, что беглецу лучше спрятаться от полиции Гиоса, которая обвиняла его в изнасиловании, у нас, в степях Мангольда, и направили к нам под протекцию».

«Протекцию? Мальчишку пятнадцати лет?»

«Скорее всего, он что-то хорошее наворотил для регента, но я стараюсь задавать поменьше вопросов приближённым моего царственного кузена».

«И Атцель не говорил?»

«Парень не из болтливых. Его действия, как вы уже могли прочитать… (смеётся) непредсказуемы».

«Зря веселитесь. Всё-таки такое произошло…»

«Извините».

«И что за должность ему определили?»

«Предложил писарем — отклонил. Воевать, твердит, хочу. Ну, откомандировал молодца в Логанд с Ненужными рыцарями сражаться».

«Так. То есть вы отправили мальчишку в опасный бой».

«Да. В целом какая разница, что с ним случится? От него исходил Поток Энергии, хоть сам закалывайся мечом, неприятный такой парень…»

«И что с ним случилось?»

«А то, что сосунок попал с отрядом в засаду. Ненужные окружили их. Завязалась кровавая битва — хоть пой. За Логанд дрались человек тридцать. Так вот наш Атцель уложил один половину! Никто из солдат этого и описать-то не смог: глаза закрыли, а открыли — нападающие мертвы. Я тогда ещё покумекал: пятнадцать врагов в пятнадцать лет угрохать… На год жизни — по особи. А остальные разбежались от ужаса. До сих пор помню: он весь в крови, на руках несут в ворота — и в тронный зал, на золотой пол. До сих пор паркет кажется кроваво-золотым. Пришлось (не без радости, признаю) назначить этого типа капитаном отряда».

«Вам не показалось странным такое развитие событий?»

«Исключительно. Но, когда странное полезно, быстро привыкаешь».

«И как он служил потом?»

«Великолепно… Весь Логанд держал в напряжении. Организовал несколько вылазок в леса — и возвращался с добычей! Этого даже матёрые рубаки себе не могли позволить! Он был страхом Логанда, страхом Сардов, страхом Ненужных рыцарей. В один день я декретировал закрепить его при основных войсках, сделал командиром сотни. И точно стал бы со временем моим главнокомандующим, если бы не глупость — простите, трагедия…»

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Таверна

Из окна, у которого сидел рыцарь, открывался вид на пруд размером с лужицу, который, по замыслу хозяина заведения, должен был изображать реку, — как будто он посетил не обычную забегаловку, а севший на мель корабль. Хозяин, нюхом чуявший аристократа, выделил рыцарю самое удачное место и приставил два стула для ещё не пришедших гостей так, чтобы все трое сидели у окна и имели возможность любоваться скудными растениями, осевшими около пруда.

Этчеверрия, к удивлению Лиаса, не стал затруднять себя словами и тут же затеял сверлить графа глазами.

— Граф Паалатон Ваальсен, — вежливо отрекомендовался тот.

— Здравствуй, спаситель, — начал Белый. — И что же ты спасаешь мастеров, если так нас ненавидишь?

Граф улыбнулся, нисколько не смущённый таким развитием разговора.

— Верно, — подтвердил он, — ненавижу. Но это мои личные проблемы. Вы вот заказали блюда из растений — то есть мяса не едите?

— Глупо, — сказал Этчеверрия, — пошли отсюда. Сейчас последует сравнение, метафора, а то и притча — и лучше сбежать сразу.

Маг собрался удалиться — не смог. Лиас не двигался и пристально смотрел на гроссмейстера.

— Ты что, маленький малец? — с наигранной вежливостью нарушил тишину учитель. — Благодарность — дочь испуга. Всё равно не округлили² бы.

— Может быть, но я его должник. Этчеверрия скривился, но возражать не стал.

Лиас подошёл к своему спасителю и положил ему руку на плечо. От театральности жеста или вследствие общей нервозности старый маг фыркнул.

— Твой наставник правду сказал, — подмигнув Лиасу, заговорил рыцарь. — Я считаю делом чести бороться с волшебниками.

Он обратился к Этчеверрии.

— Если вы такой грандиозный леший, — «леший» поморщился, — что можете определять мои эмоции, то знаете и то, что перед вами не подлец. Мне необходимо формально объявить колдунам войну. Не убивать, а предупредить. Вам ни за кого не надо бояться.

Смех мастера, подобный землетрясению, заставил Лиаса схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Тряслись столики, стены и настенные украшения, с хрустом полетели во все стороны красноватые оленьи рога.

Этчеверрия хохотал, одним глазом посматривая на реакцию Паалатона. Как только обнаружилось, что тот не струсил, наваждение прекратилось.

Дискуссия возобновилась так, словно ничего не произошло.

Старик просто сказал:

— Уничтожить Посвящённого — смертному? Невозможно.

— Тем более. Значит, вы верите моему обещанию. Впрочем, давайте к делу… Мне положено что-то за спасение вашего ученика?

— Деньги, женщины, любовь, вечное здоровье — сколько угодно, — поддакнул Этчеверрия. — Но ты, как скажут позже, просишь странного. Надо же, в Гильдию ему захотелось. Сам рассуди…

Рыцарь поклонился и сделал вид, что кроме слов Белого в жизни ему сейчас ничто в мире не интересно.

— Тебя не пугает, что никто не примет явление психа всерьёз? Для Гильдии подобные шутки имеют столько же интереса, сколько перерыв на обед. Секретарь заместителя секретаря — вот на что стоит рассчитывать посланцу серости, то есть смертному. Угроза отзвучит, и звук умрёт. Унизительное унижение, верно?

— Возможно, — улыбнулся Паалатон. — Но я уже не один

— у меня есть союзники, к которым придётся прислушаться. Один союзник.

— И как же именуют болезного?

— Ацульд.

Это было произнесено громко, и эффекта ждать не пришлось. Послышались испуганные голоса. Все, кто проводил время в таверне, подхватились и, толкая друг друга, падая, разбивая носы, свои и чужие, (а особо ловкие — с прихваченным имуществом в карманах) помчались к выходу.

Уже через полминуты, громко стуча по деревянному полу сапогами, скрылся последний из посетителей. Хлопнула дверь, запахло горелым мясом. Хозяин спрятался в маленькой комнатке за стойкой.

Этчеверрия вскочил на ноги и бросил на гроссмейстера уничижительный взгляд.

— Ты что, с ума сошёл? — кричал маг в пустом зале. — Весь город знает о том, что этот человек — преступник!

— Уважаемый, — перебил Паалатон, покрасневший от злости, — что вы несёте? Ацульд — чиновник императорского двора. Камергер!

— Несчастный, — старый волшебник постучал себе ладонью по лбу, — он сам Белый!

Пришло время рыцаря оторопеть.

— Как? Придворный!

— Да нет! Вселившийся в него демон, гоблин, или как там его. Гильдия охотится за ним. Он маг. И очень сильный.

И Этчеверрия рассказал поражённому Паалатону, как появился Ацульд; что это на самом деле вовсе не Ацульд, а нечто, принявшее его облик; как нашли убитого камергера; как маги опознали потерю Сущности; как этот негодяй покинул Дворец страданий; что он спрятался от Гильдии и не собирается в ней регистрироваться; что, скорее всего, мор в Кумре устроил именно он и что дальнейшие планы этого лже-Ацульда совершенно неизвестны.

— И он всегда спрашивает: «А знаете ли вы, как устроен мир?» У тебя тоже спрашивал?

Смертный мрачно смотрел на мага, подтверждая своей реакцией, что его именно что спросили.

Они помолчали с минуту.

— Всё равно ведите, — потребовал гроссмейстер. — Когда надо выбирать из двух гномов, лучше броситься в пропасть³. Хорошо, у меня нет и последнего козыря, последнего союзника… Плевать! Дело чести.

Лиас хотел что-товставить… Этчеверрия предупредительно подмигнул, показав на разбросанные стулья. «Ещё что скажешь — прибью», — услышал ученик слова мастера, хотя губы старика не шевелились.

Юноша вздохнул и пошёл приводить в порядок мебель.

— Лучше бы ты пожелал золота, — тоскливо протянул председатель Гильдии Гиоса. — Ну хорошо, я тебя проведу. С меня это снимает долг благодарности — и довольно дёшево, а натворить ты там всё равно ничего не сможешь. Но, если что, не обессудь. У барьера я скажу, что ты мой слуга.

Паалатон кивнул.

— Я не благодарю, так как вас, колдунов, не жалую. Мы квиты.

История Атцеля.

Протокол допроса герцога Мангольда. Запись вёл представитель Гильдии магов мастер Донард

«Как произошло убийство Посвящённого? Рассказывайте, мы знаем, что вашей вины в этом нет».

«Я не боюсь Белых и не воюю с вами. Всё случилось внезапно. Атцель стоял у фонтана, когда мой придворный кудесник Гий, орнитолог, вышел на прогулку. Впрочем, зачем он решил покинуть свою комнату, гоблин его поймёт. Запишите. Нелепый случай… Они столкнулись.

Я толком не слышал, что бормотал маг. Мальчишка вспыхнул, выхватил меч — и дальше ваш покорный слуга только и видел, что катящуюся голову Гийя с изумлёнными глазами. Да-да, именно с изумлёнными, никак иначе».

«Вы понимаете, что это первый и единственный случай такого рода?»

«Понимаю, что первый… Но единственный? Мальчишка-то от вас ушёл».

«Герцог, в официальной версии мы напишем, что он понёс суровое наказание. Понятно?»

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

У здания Гильдии магов

Площадь лопалась от скопления народа: то ли люди не насытились зрелищем грандиозной новостройки, то ли укоренившийся в центре мясной рынок привлекал публику запахами свежей крови.

Зеваки мешали друг другу что-либо увидеть. Лиасу казалось, что они все идут со стороны Дворца страданий. Ветер больше не обдувал, на вытоптанной земле неподвижно лежали листки бумаги и чья-то потерянная перчатка.

Пустая афишная будка («Не пустая, а без картинок», — подумал Лиас) каким-то образом не была демонтирована мастерами и осталась торчать перед барьером у входа.

— Ну и где этот магоборец? — пробубнил Этчеверрия без злости.

— А я селёдку купил в надёжном местечке, — гнусавил высокий человек в чёрном капюшоне, постоянно тыкая кошёлкой своему приятелю в лицо. — Там приятель один, так он рыбу кладёт, а не чешую и глаза…

— Ага, верь эльфам⁴, — пользовался плодами народной мудрости его собеседник, отворачиваясь. — Нигде сейчас не купишь приличного товара — одно <…> продают.

Паалатон легко бы узнал во втором простолюдине благодушного толстяка, который два раза пытался ему помочь, а вместо этого впал в немилость. Но рыцаря пока что не было — он опаздывал.

Маг зло посмотрел на толкующих.

— Милейший, — обратился он к тому, кто говорил последним, — не сквернословьте…

— А пошёл ты, — ответил почему-то не толстяк, а высокий, почти не оборачиваясь…

Лиас не выдержал.

— Как смеете?

Он прервал речь, внезапно чувствуя бесполезность препирательств.

— Что-то свиньи закудахтали, — монотонно, не намереваясь шутить, произнёс теперь уже толстяк. — Сейчас я тебя, малец…

— Вас обманули с селёдкой, — перебил его Этчеверрия.

— Продавец — мошенник и, когда вы отвернулись, подложил в пакет гвозди, вымазанные жиром.

— Вы сбрендили от старости?

— Проверьте…

Несколько человек, случайно подслушавших диалог, пялились на пакет так, словно хотели принудить его переместиться. Высокий демонстративно сплюнул и, апеллируя к зрителям, ораторствовал:

— Дед белены объелся: если бы у меня (он ткнул в себя пальцем) тут (указал на пакет) были гвозди, то они потянули бы куда тяжелее селёдки. Ведь десяток килограммов, поди.

Никто не ответил одобрением. Зевакам стало любопытно досмотреть эту сцену до конца и узнать правду. Как-никак развлечение.

— Проверь, посмотрим, — крикнул паренёк в белой рубашке.

— Да, точно, а то вдруг развалина прав, — сказал другой, с вечным прыщом на носу.

— Мастер, — шепнул Лиас Этчеверрии, который с выражением важного отсутствия созерцал здание Гильдии, как будто он не начинал разговор, — возможно ли… гвозди вместо селёдки?

— Молчи, — огрызнулся председатель Гиосской лиги.

— Ну, — возмущённый владелец рыбы высоко поднял пакет, — если бы это были гвозди, небось, не порадовался бы тот, в кого я их кину!

— Стой! — выскочившая из-за спин зевак полная женщина, видимо, супруга, попыталась удержать спорящего от растраты, но тот уже размахнулся и швырнул пакет. Он метил в направлении Этчеверрии, да разве попадёшь в мага? А вот в ногу толстяка — пожалуйста! Бум-ц!

— Ой-ой-ой! — взревел пострадавший.

Толпа сияла от радости, предвосхищая драку. Ругань толстого потонула в общем шуме. Кто-то орал: «Бей!», кто-то

— «Бис!», считая, что приехала группа бродячих комедиантов.

— Да я тебя!.. — слышал Лиас голос обиженного.

Покупатель селёдки тем временем неторопливо подошёл к пакету.

— Если бы это были гвозди, — менее уверенно гипотетизировал он, — то они бы звенели при ударе…

— Или впились бы тебе в <…>, — только для ученика прошептал маг.

Дальше происходило вот что.

Владелец селёдки.

Размахнувшись, незадачливый спорщик изо всех сил лупит «рыбой» по металлической будке. Но, не в состоянии удержать «лёгкую» ношу, получает её назад в виде ответного удара по собственной ноге… От боли валится наземь и стонет.

Его приятель.

Подстёгиваемый толпой толстяк, нога которого ещё ноет после встречи с «селёдкой», замечает поверженного соперника. Ослепший от ярости, он решает, что того надо добивать, и несётся вперёд. Толпа, конечно же, не остаётся в стороне — в руки хромающему мстителю вкладывают что-то твёрдое (Лиас не успел разглядеть — возможно, кастет).

Владелец селёдки.

Смотрит, как толстяк подбегает к нему и замахивается чем-то. Отвечает на угрозу вербально и физически. Образуется свалка. Сцепившиеся в клубок драчуны катятся в толпу, словно снежный ком, обрастая по пути новыми участниками событий.

На площади стихийно вырисовывается банальная деревенская потасовка.

А вот тут уж началось!

Нашлись и те, кто полез разнимать бедняг. Естественно, что, как каждому доброхоту, им досталось больше всех. Противники, стремясь довести дело до конца, крушили челюсти миротворцев и буквально ломали руки друг друга. В толпе сразу же нашлись приятели и родственники задействованных лиц, поэтому скоро за Лиасом и Этчеверрией бушевала настоящая война, которую можно было бы окрестить «селёдочной». Битва трансформировалась в побоище, уже сбежались завсегдатаи подобных мероприятий с соседних улиц, запестрила шлемами Императорская гвардия, слышались свистки и проклятия…

Посреди всего этого улыбающийся Этчеверрия и напуганный Лиас выглядели, если уместно так сказать, островками стабильности⁵, в основном благодаря воздушному щиту мастера. Несколько раз к барьеру выдвигались беснующиеся люди, наносили удары, но только разбивали кулаки о невидимую броню, созданную гиосским мастером.

Одного из драчунов толпа швырнула в барьер так, что он ударился носом и кровь повисла в воздухе, растёртая по невидимому полотну магического препятствия.

Затем на первый план прорвался Паалатон. Он отшвыривал нападавших, словно фигуры из картона. Молодой человек не оценил кровожадной суеты вокруг — он не считал себя вправе отвлекаться от цели.

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Гильдия магов Кумра

Изнутри здание Гильдии не приглянулось ни Лиасу, ни Паалатону. И это неудивительно: старческий возраст большинства магистров предполагал консервативность и традиционализм, противные юношескому задору.

За входом неслись странные запахи — мы пишем «неслись», так как последовательность их и сочетания менялись подобно направлению ветра при неустойчивой погоде.

Две ровные белые стены, туман впереди — и всё. Для того чтобы обозначить середину коридора, на пути красовался чей-то памятник.

Смертному казалось, что он находится в чреве огромной бесцветной змеи: залы не имели чёткой формы и состояли в различных пространственных взаимоотношениях с идущими. Вначале они поднимались («Шея», — думал гроссмейстер), при этом усталости, как при подъёме по горным тропам, не чувствовалось.

Потом стены опускались. В самой сложной точке путники осознали, что медленно шествуют по потолку. Обычный путь, только обстановка оригинальная.

Видимо, чтобы гости не скучали, в мрамор втёрли — опять-таки, именно это определение соответствовало реальности больше всего — какие-то створки, на которых не было ни одной внятной надписи.

«Догоним и перегоним», — прочитал Лиас на одной двери.

«Ура решениям XXII», — кричали буквы на другой. «Для демократии нужна диктатура», — гласила третья.

Мастера исполнили таблички рубинами по белому, линии, очерчивающие контуры помещений, постарались сохранить незаметными.

— Любезнейший, — прервал мысли Этчеверрии Паалатон, — что за ерунда начертана на входах? Как понимать — «устроил сам себе путч»?

Маг обернулся, но ответить не успел.

То ли из-за поворота, то ли из воздуха появился некто в коричневом, услышавший вопрос, и тут же пустился в объяснения.

— Эти входы, дорогой собрат, — занудил он, приняв рыцаря за Белого, отчего тот нахмурился и скрестил руки на груди, — и таблички на них сделаны на древнем фаншо, от нашего языка отличающемся исключительно лексическим наполнением корней. Например, если вы говорите «товарищ», то ненавидите собеседника и страшно закомплексованы.

«Власть» переводится как «бог», а «бог» переводится в зависимости от контекста, хоть бога нет. «Храм» — «грех», «свобода» — «кормушка», «народный избранник» — «вор». Если для нас «путч» — «военный переворот», то для них — «великое событие», после которого можно укрепиться на троне и начать уничтожать себе подобных. Таблички эти мы получили из Нового Фаншо в подарок. В чеке-фактуре было написано, что они имеют магическое действие… Поставили брак. Один день колдуешь — три дня чинишь. А для музея — то что надо. Выглядит красиво, пока пыль с поверхности не смахнёшь.

Этчеверрия поблагодарил гида-добровольца, и он испарился.

— Сейчас в Новом Фаншо вроде всё по-другому, — сказал начитанный Паалатон.

— Да нет, то же самое, — грустно парировал маг.

— Видимо, там перебор Посвящённых?

Лиас укоризненно посмотрел на своего спасителя, но промолчал.

Гильдию не делили на этажи. Архитекторы признавали только Уровни. В зависимости от постулатов науки каждый Уровень занимал определённую высоту. Геометрически это никак не проявлялось, хотя несчастный, осмелившийся нарушить неписанные правила и зайти на незаслуженно высокий Уровень, рисковал многим…

Этчеверрия выступил в роли отменно великодушного учителя, сопровождая воспитанника лично, да и протекция хоть и лже-, но единственного председателя Гиосской гильдии гарантировала мальчику место в академии. Естественно, маг всё объяснил Лиасу в том смысле, что тот обрёл огромную милость.

Паалатону путь выше был заказан. Этчеверрия слышал, что секретариат по делам Серых (говоря с Паалатоном, он употребил слово «смертных») находится где-то вне Уровней, и твёрдо вознамерился избавиться от тягостной ноши. Не нравился ему этот спаситель.

Проще говоря, старик задался целью передать неприятного спутника заботам коллег, не нарушив обещания.

Он поклонился белой пустоте вверху. Лиас повторил движение. Гроссмейстер осматривался вокруг, словно пытаясь найти в искривлённом пространстве разумную пропорцию.

— Здесь конец твоего пути, — сказал Этчеверрия. — Мы тебе больше ничего не должны.

Маг неуверенно кивнул головой в знак расставания, подошёл к новому другу и подал ему руку. Крепкого пожатия в ответ он не ощутил.

— Прощай, — Лиас старался улыбаться. — Подумай всё-таки…

— Не болтай, — строго обрезал учитель. — Такую ненависть не изведёшь.

Граф хмыкнул и сам испугался — Гильдия ему ответила презрительным эхом.

— Я много уже думал, — ответил он. — И тебе нечего бояться. Могу дать совет: не становись магом. Оставайся человеком. Тогда можно будет и пообщаться. А впрочем, мы вряд ли увидимся.

— Погоди, — Лиас отвёл взгляд от рыцаря и торопливо развязал узелки сумки. — Вот, смотри.

Паалатон принял чёрную коробку. Было приятно ощущать полированное дерево подушечками пальцев.

— Это подарил мне сегодня мастер, я же должен тебе что-то вручить, — продолжал молодой маг. — Там алмазы. Они особенные — помогут переговариваться на расстоянии. Точнее, их два, и второй я сохраню у сердца.

— Ну, спасибо…

Рыцарь провожал глазами белые фигуры, ожидая, что где-то в белой вязи возникнет поворот и они скроются за ним. Но силуэты исчезли, не сходя с тропы, как старики, идущие умирать.

— Ваш главный, ко мне! — хриплым голосом крикнул Паалатон, который оценил возможность вызывать собеседников обращением в никуда.

— Не так сразу, — ответили сверху. — Что понадобилось, смертный?

— Желаю аудиенции у председателя. Смех.

— Я хочу говорить с ним, есть важное послание для Гильдии. Оно изменит судьбу магии.

— Послание в секретариат или в почтовый отдел?

— Нет, вы не поняли. Я гроссмейстер Ордена…

— В секретариат, если письмо открыто, — сообщил второй невидимый.

— Но иесли письмо закрыто, то на нём стоит«секретариат»…

— Слушайте! — приказательно умолял Паалатон, отступая на шаг. — Повторяю: у меня нет письма.

— Устное послание — к делопроизводителям…

— Мне ни к чему делопроизводитель!

— Аеслисразук исполнителям? — вголосе почувствовалась нарастающая усталость.

— Будь вам Круг квадратом⁶, — сдался рыцарь. Смех…

Исполнитель (официальный титул мага Гильдии, занимающегося конкретным распоряжением начальства на временной основе) по имени Рой принял графа согласно белому этикету. Приветственный взгляд и предложение занять место, отринутое гостем с негодованием, — вот и все крохи протокола, на которые он готов был отвлечься от умственной деятельности.

Представители его профессии являлись чернорабочими среди магов, и задача этого конкретного Белого состояла в том, чтобы проводить в жизнь распоряжения по меблировке здания.

Рой общался в основном с поставщиками и плотниками, хотя и с теми отделывался молчаливыми командами. Тем не менее он честно носил титул магистра и был куда могущественнее и старше председателя Гильдии Гиоса.

День выдался смурным, времени терять не хотелось. Намного больше, чем хмурящий брови вояка, Роя сейчас интересовала неточность инструкций о перевозке амулетов, чистота полов в кабинетах магистров и выбор краски для стула. К тому же в зале стояло это кресло, которое никак не хотело признаться, какой кабинет для него предназначен, и отсутствовало в инвентарной описи. Что с этим делать?

Мало того, Роя в тот день уже посетил один смертный. Как он попал на аудиенцию, кто его знает. Видимо, совсем обленились привратники.

И этот смертный ни много ни мало потребовал у него, у магистра Роя, направление на обучение в Академию Бэлтона! Конечно, Белый хотел избавиться от мальчишки (да, тот был совсем молод, вот почти как этот мрачный рыцарь, солдафон), но Гилберт Дикорнс (так звали первого посетителя) вполне сумел доказать, что у него есть потенциал стать магом.

Во-первых, его отец был какой-то шишкой в Новом Фаншо. Само по себе это ничего не значило, ведь Силы по наследству не передаются. Но абитуриент блестяще воспроизводил голоса… Точнее, он вытащил из сумки какую-то штуку, велел Рою произнести пару слов, и тут же, постучав пальцем по блестящей поверхности штуки, заставил её голос магистра повторить — точь-в-точь, интонация в интонацию…

И ведь загадка: у парня ни крупицы Силы, а чудеса он творит! Пришлось отправить этого смертного в Бэлтон — пусть там разбираются, умники и умницы на профессорской ставке.

Особенно позабавила Роя, однако, просьба студента направить его на факультет, который связан с изучением поведения птиц и драконов… Как это он выразился? Орнитология? М-да…

Что же, если сегодня такой день, когда приходится принимать смертных одного за другим…

Согласно традициям Кумра, беседу полагалось начинать хозяину. Но задавать вопросы стоит тогда, когда ответ интересен. Ответ не был интересен, поэтому вежливое ожидание уже успело превратиться в неловкость, но тут прозвучал голос гроссмейстера:

— Вы направите меня к председателю? Рой измученно осведомился:

— А что за нужда, смертный?

Рыцарь, обрадованный тем, что с ним говорят не потолки, а живые существа, несколько быстрее, чем хотелось, повёл речь:

— Я принёс Гильдии важную новость.

— Для Гильдии нет важных новостей. Все колебания мира нам известны. Лучше бы господин граф принёс стул.

Паалатон улыбнулся одной из тех улыбок, от которых мир не раскрашивается.

«Тебя я убью первым, старый негодяй».

— Так что насчёт аудиенции?

«Не уймётся», — вяло подумал Рой.

— Суть?

Воинственный посетитель стоял, демонстрируя всем видом, что его задерживают зря. Маг с трудом решил в уме проблемы трёх пропавших бра и пристально осмотрел гостя.

— Хорошо, передам, — сказал он через минуту.

— Что?

— Я передам, что граф Ваальсен из Гиоса, бывший гроссмейстер Ордена борьбы с нами, объявляет Гильдии войну и мы должны быть начеку, так как ваша цель — истребление каждого колдуна в Кумре. Ну и прочую гоблиниаду.

Белый отвлёкся, чтобы черкнуть пару строк на пергаменте. Рыцарь чувствовал себя крайне неловко и плюхнулся наконец в кресло. И то не к месту.

— Если это всё, — продолжал Рой, — то извольте покинуть здание. Скоро привезут балки, и у меня совершенно из головы не идёт арифметика со стульями. В третий кабинет выделить пять или в пятый — три? Кстати, вы не умеете пилить?

Инвентарная белиберда не смогла деморализовать магоборца.

— Предупреждаю, — повторил он, — я истреблю…

— Ладно, — перебил его Рой, — явитесь послезавтра, тогда и покрасим.

— Да вы что, липония объелись? Не понимаете? Я гроссмейстер Ордена!

— Ордена больше нет, — ответил Рой. — За неприятности Гильдия готова лично вам выделить компенсацию. Покиньте здание. Завтра придёте в секретариат, принесёте счёт — заявление мы рассмотрим в установленном порядке.

— Что?! — только и смог выговорить Паалатон.

Исполнитель изобразил скрипача, и в ту же секунду графу показалось, что воздух в помещении густеет. Движение в сторону окна — и словно ноги, как в старой сказке, сами пошли в пляс. Ушибленные об эфес пальцы болели. Лёгкие работали, словно после долгого бега. К горлу подступила тошнота. Взлетевшая бумага резанула рыцаря по щеке. Тело потеряло опору. Вибрация. Судорожный вздох. Вправо — подъём, снова вниз, и вот он уже в прямом смысле слова висит над инвентаризатором.

— И научитесь строгать перед тем, как придёте, — отдал поручение негостеприимный хозяин, вид на лысину которого сверху был совершенно не эпохальным.

Удар воздуха — и вот гроссмейстер уже снаружи. Минимальная заминка — и воздух зажужжал в ушах, приближая голоса зевак рядом с барьером. Падающий в отчаянии закрыл лицо руками, чтобы не глядеть на надвигающуюся пропасть. Последней его мыслью была: «Убью!»

— Что с тобой, горемыка?

Паалатон поднял глаза и увидел физиономию толстяка — всю в синяках, но благодушную. Тот держал пакет с половиной гвоздеселёдок, отвоёванных на рынке.

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Придя в себя через несколько часов в какой-то таверне, Паалатон намеревался, хоть и с запозданием, рассмотреть её в деталях. Это было результатом обескураживающих часов пустого и мрачного самосозерцания, которое здорово приелось. Начать, впрочем, следует с того, что неудачливый борец с магами искренне не понимал, что он тут делает, — он вообще не мог руководить своими поступками.

«Вино, — думал граф, — вино мешает мне думать». И продолжал пить.

Таверна располагалась в здании бывшей лекарни, поэтому воняло невыносимо (рыцарь запахов не чувствовал, видимо, в результате удара о землю, но посетители общались только на эту тему).

С другой стороны, вызвал симпатию добряк — содержатель заведения: для «благородного господина» стакан обтёрли грязным покрывалом, только после этого его торжественно водрузили на стол.

Столы стояли вперемешку. Стены перед входом резко сужались, формируя треугольник, а за посетителями снова раздвигались. Надо сказать, то ещё место.

Строения хилые — пробить в таких дыру можно и кулаком. Несколько смельчаков уже дали жару — белые пятна зияли, пропуская свет, открывая взору свалку и нужник снаружи.

Посетителей хватало. Люди опасные и отчаянные, они шумели, играли в карты и в местную разновидность шахмат — с мордобоем после каждого хода. Некоторые храбрились и начинали громко рассуждать о недостатках кумрских властей. Гроссмейстер предпринял пару попыток обрести смысл жизни. Он искал шанс подраться, но попадались одни простолюдины, с которыми связываться скорее позорно, чем интересно.

Теперь же рыцарь желал избежать общения с кем бы то ни было. Только бы одного Белого повстречать… Исполнителя Роя.

Хотелось пить и молчать, молчать и пить. В голове слова складывались в причудливые звуки, получалось вот что:

Презираю людей,

В аксиомы влюблённых до драки,

Отрицаю спондей —

Усложнения ритма, блокады.

И детей,

На воде отбивающих камнем зигзаги,

И конечную цель

В виде пошлой,

Оскаленной правды.

Я люблю корабли,

Отходящие к далям горящим.

Не вернутся?

И что?

Это только награда — как мячик…

На осколках убитого точками

Разума-гада

Неизбежно появится

Злой, но смеющийся

Мальчик.

Красный сумбур сгустился в тот момент, когда скрипнула дверь таверны и оскорбительно узкие стены словно раздвинулись перед сановником в белой мантии.

Паалатон услышал, как грохочут стулья. Звуки удивлённых возгласов раздразнили сознание, и он обернулся. Всепроникающая сила этикета заставила рыцаря вместе с пьяным сбродом подняться на ноги.

Чёрные были магами, точно так же как Белые, но образовывали отдельное от Гильдии магов сословие. Только они умели что-то там высматривать в Круге — олицетворении божества, представляющем собой текучий металл, заключённый в положенную форму.

Так как священники Круга носили белые одежды, а магов, как мы помним, народ называл Белыми, то для разграничения храмовники всегда носили с собой что-нибудь чёрное, например только что вошедший повязал на правом плече чёрный бант.

Получалось, что людей в белом именовали Чёрными. Конечно же, Паалатон ненавидел все виды волшебников, но в Ордене его научили, что Храм тоже ненавидит Белых, поэтому сначала надо использовать святош для уничтожения главного врага, а потом уже… Да и религиозное воспитание давало о себе знать.

Краем глаза гроссмейстер заметил испуганно-удивлённое лицо трактирщика. Последний терялся в догадках: то ли радоваться прибыли, то ли подбивать убытки.

Сначала в руках человека в белом показались три золотых, со звоном упавших на барную стойку, затем он мягким жестом предложил собравшимся выйти.

Трактирщик с проворством, заслуживавшим дополнительной награды, освободил здание от людей, которые и без того не собирались задерживаться (мало ли что придёт в голову Чёрным), и сам ретировался.

Гроссмейстер сел. Почему-то он знал, что ему покидать таверну не нужно. Наоборот даже.

Квинт Аюта, Чёрный священник, избегая попадания в чьи-то испражнения, подошёл к цели и, не спрашивая ни о чём, устроился за столиком смертного.

Если бы несчастный граф знал, кто почтил его визитом… Вновь прибывший считался непосредственным

помощником и правой рукой первосвященника Кумра. Такие люди в рядовой день не появлялись на улицах вообще, а уж тем более не захаживали в таверны.

Этот Чёрный имел репутацию исключительного интригана и казнокрада. Но, несмотря на это, а может быть, и благодаря этому он стал одним из самых значимых волшебников мира Фэнби.

Прославился он организацией округления собственной матушки.

Её кончина вошла в учебники Академии волшебства, ибо была… приятной. Бедняжка была безнадёжно больна, и Аюта принял решение избавить её от мучений. Результат был ошеломляющим: он смог добиться того, чтобы аристократка радовалась приступам боли, которые так мучили других больных, и зависела от неё — не могла дождаться, когда боль начнётся.

Во многом его популярности способствовали авторские проповеди, причём каждый, кто на них побывал, оказывался потом настолько фанатичным поклонником Круга, что Смотрители умолили оратора отложить публичные выступления.

И было отчего: новообращённые фанатики тут же вознамерились конвертировать в истинную веру еретиков, а за неимением таковых занялись лешими. Конвертировали, естественно, огнём и мечом.

Лешие, народ суровый, приняли ответные меры, в результате знаменитые лесные пожары уничтожили восьмую часть природных угодий Кумра. Чтобы остановить этот кошмар, пришлось старому министру Ализовату лично отрубать головы особо зарвавшимся фанатикам — лешие это оценили и поджигательство бросили.

— Гроссмейстер Ваальсен? — вопросил чёрный карьерист. В такт напевной речи он смешно поднимал и опускал брови, что вызывало улыбку.

Любого другого это развеселило бы, но рыцарь в своём горе выдал на-гора лишь оскал. Глаза графа были злы, они зафиксировали намертво одну точку за спиной священника.

— Искривление сознания, — пробормотал неслышно служитель Круга, после чего воздел руки и попытался изобразить на стене сложный теневой рисунок.

Тут же в мысли рыцаря врезался сноп белого света, а затем через белизну восприятия начали проскакивать красные, зелёные и жёлтые шарики. Оглушённый этими видениями, Паалатон дёрнулся всем телом в сторону священника, но тут же опал, как слизняк, на спинку стула.

— Повторяю, вы ли граф Паалатон Ваальсен? — так же сладко спросил Аюта, когда рыцарь снова зашевелился.

Паалатон, постепенно обретая разум, протянул руку к своей чаше вина, сумел сжать её ручку в кулаке, но поднести ко рту пока ещё не мог. Опершись о край стола, он выпрямился и пробормотал:

— Да, это я.

Несмотря на слабость, он чётко понимал, что его тоска и его унижение куда-то улетучились. С каждым словом священника силы возвращались.

Аюта сказал: Пока господин рыцарь приходит в себя, я ему кое-что прочитаю. Как это там было?

«Сильные люди никогда не обижаются. Обида — удел слабых людей. Слабые люди никогда не обижаются. Они обижают сильных.

Слабые люди придумали, что сильным нельзя обижаться, чтобы иметь возможность наносить им уколы безнаказанно.

Сильные люди поверили слабым и стали слабее. Теперь у нас мало сильных людей.

Обида — право сильного человека. Только слабый может не признавать этого. Потому что хочет стать сильным.

Прощение — удел сильного человека по отношению к сильному человеку.

Слабого простить нельзя, так как он не настолько силён, чтобы исправиться или раскаяться.

Сильного простить нельзя, так как он не обижает.

Обижаться нужно так же, как нужно плакать. То есть непременно».

— Это мои слова, — произнёс гроссмейстер. — Но откуда?

— О да, — захлебываясь от жеманности, пропел священник.

— Это слова, под которыми вполне можно было бы поставить:

«Написано Паалатоном Ваальсеном». Слова неплохие.

— Спасибо, — машинально поблагодарил рыцарь.

— Но боюсь, что мне придётся в нашей беседе часто называть вас другим именем, Атцель из Гиоса.

Сжатый кулак гроссмейстера с размаху ударил по столу, две кружки вина перед ним подпрыгнули.

— Какого?!

— Да-да, Атцелем, — повторил Аюта уже строже и сразу добавил: — Не бойтесь, не собираюсь я вас предавать казни за убийство мага или за всё, что вы там натворили. Это мне неинтересно, в конце концов. Если честно, мне эти маги и самому не нравятся.

— Вы тоже колдун, — буркнул Паалатон, явно успокоившись.

— Так и вы не так уж серы. Верно, Атцель из Гиоса, человек, который обокрал гномов в Иргольде, единственный магоубийца мира? Человек, который не боится эльфов?

Паалатон на этот раз не разозлился. Он устроился поудобнее и кивнул Аюте, чтобы тот продолжал.

— Вот это хорошо, — священник кивнул в ответ. — Да, Храм всё знает. А Гильдия ничего не знает — как вам такой поворот? Вы наш, Паалатон. Наш. В некотором смысле я ваш отец. Скажем так, в том смысле, в котором вы умудряетесь

— хи-хи — показывать небольшие фокусы эльфам и гномам. Украсть у Жёлтых двести сундуков золота! Круг вас благослови, когда Ализоват отдал Храму восемь процентов от этой суммы, Храм стал в пятнадцать раз богаче!

— Вы хотите сказать, — сказал Паалатон, — что это вы мне помогали?

— Да, Атцель. Но вы неправильно употребили вид глагола. Не помогали, а помогли. Вы были избраны нами при рождении, мы заложили в вас определённые Силы, мы употребили наше влияние на то, чтобы обеспечить вам пару раз побег, например из-под топора палача в Мангольде, но мы не можем ни отнять у вас эти Силы назад, ни обойтись без вашей помощи.

— Зачем? — спросил Паалатон.

— Ответ на этот вопрос вам следует искать у эльфов. Вы, конечно, не знаете, но у нас с ними есть небольшое соперничество. Они пытаются мир разрушить — мы против. Вы элемент нашей игры. Пока вы живы и пока вы сильнее Зелёных, мир от них защищён. Естественно, ваши личные достоинства тут ни при чём. Вы были избраны случайно.

Читатель может удивиться спокойному тону этого разговора, ведь Паалатону открывают глаза на нечто новое, на то, что он должен был обдумывать всю жизнь. Разгадка же его спокойствия очень проста: во-первых, в мире Фэнби чудеса, как читатель уже понял, не являются чем-то неординарным; во-вторых, эмоции рыцаря Аюте были не нужны, и он их подавлял.

— Я побеждал эльфов, — заметил Паалатон. — Они пытались меня убить, когда мне было лет восемь.

— И снова неправильно выбрана форма глагола, — Аюта провёл рукавом по столу, и тот стал зеркально чистым, как будто дерево лакировали. — Если Зелёные пришли вас убивать, то они не пытались — они убили. Они управляют временем, и ваша смерть была предопределена. А то, что вы живы, — это и есть проблема. Но не наша… А их проблема. И, поверьте мне, они убивали вас намного чаще, чем один раз. Собственно, ничем другим они уже десятилетиями не занимаются. А до вас убивали других. Вы не уникальны, мой друг. И тем не менее мы спасли вам жизнь. Не угодно ли уплатить по счетам?

— Ага, ждите, — засмеялся Атцель. — Вы ещё благодарности от меня потребуйте! Не знаю, что вы там придумали и для чего меня, как вы выражаетесь, «избрали», но вообще-то я не нанимался в спасители мира. И во многом я хотел бы его изменить. Так что уж простите, но целовать ноги я вам сегодня не буду.

Чёрный затянул с ответом, водя раскрашенным ногтем по блестящей поверхности стола.

— Пива, господа?

Трактирщик решился подойти. Он застыл в позе ожидания, глядя куда-то между «господ».

— Пива-то извольте, милейший, — сказал Аюта, — но вы нам обеспечьте прежде всего покой. Я заплачу вам тридцать раз вашу дневную выручку, если тут никто не появится следующие тридцать минут. Сможете продержаться?

— Костьми лягу!

Трактирщик принёс пиво и, схватив увесистую дубинку, отправился сторожить помещение.

— Я знаю, что вы нам ничем не обязаны, — протянул священник. — Но мы можем договориться. Вам ведь, кажется, нужно Орден заново собирать?

Паалатон с плохо скрытым интересом взглянул на духовного карьериста.

— Орден… Орден… Что вы понимаете…

— Если честно, — немедленно ответил Аюта, — меня военные операции абсолютно не интересуют. Кроме одной.

— Кроме одной?

— Да. Храм хочет, чтобы вы поехали в Логанд, возглавили бы там войска князя Сарда, так называемых Ненужных рыцарей, и захватили один артефакт. Это замок, маленький замок, который стоит на реке Ципр, отделяющей княжество Мангольд от Логанда. Если честно, это даже больше мост, чем замок, — только по его стенам можно удобно пересечь реку. Его даже называют в народе Мостом.

Паалатон смог дослушать только до этого слова, после чего он уже не был в состоянии сдерживаться и разразился здоровым солдатским хохотом. Некоторое время он не мог связать двух слов и только держался за живот. Трактирщик, охранявший свои тридцать дневных выручек, был крайне удивлён такой невежливостью. Смеяться в присутствии Чёрного!

— Я… Ха-ха! В Логанд! Ха! Вы в своём уме?

— Я так понимаю, вы хотите объяснить мне, почему это невозможно? — язвительно спросил Аюта, но стрелы иронии не достигли Паалатона.

— Я Атцель из Гиоса! — сказал он. — Я приговорён в Мангольде к смерти за убийство мага, а в Логанде — за то, что был военачальником войск Мангольда. Меня отправят на плаху на любой стороне реки Ципр! Нет, ну надо же, насмешил: явиться в Логанд и возглавить Ненужных рыцарей! Может, мне сразу Лигу магов возглавить?

— Деньги ценятся в нашем мире, — неожиданно заметил Чёрный, как будто совершенно не в тему, — страшное дело. Пообещайте только князьям и герцогам несколько тысяч золотых — и они простят кого угодно… Не переживайте за смертные приговоры. Они не приведены в исполнение потому, что мы не дали этого сделать.

— Я никуда не поеду, — отрезал отсмеявшийся и снова помрачневший Паалатон. — У меня тут дела.

— Какие дела, глупец? — голос Аюты изменился — он звучал как голос с неба, как абсолютная истина, слегка истерично от осознания своей правоты. — Будете собирать борцовский отряд? Отряд падающих из окон? На виду у Гильдии?

— Да, это было бы глупо, — хрипло сказал Паалатон. — Но какие есть альтернативы?

— После захвата Моста я дам вам Орден, помогу разделаться с магами в Мангольде и снабжу вас деньгами. А главное, когда вы захватите Мост, то есть замок, я буду некоторым образом в ваших руках. Но это необязательное условие.

— Тайны… Тайны… А если обманете?

— Жаль, — вяло пробубнил Чёрный, явно теряя интерес к разговору.

Пауза заполнила пространство напряжением.

— Я вас оскорбил?

— Нет, вы меня разочаровали.

— Чем?

— Непониманием главного: отсутствия выбора.

— Допустим. У меня есть вопросы.

Аюта нахмурился и жестом дал понять, что он готов ответить, но просит не затягивать.

— Вы в курсе, что я воюю со всеми магами, то есть и с вами? Я убью…

— Мы рискнём.

— Я должен буду ехать через Мангольд?

— Да. Это обязательное условие. И запомните одно имя: Виурен Диктис. Спасите этого человека во что бы то ни стало.

— Мне есть кого опасаться?

— Да, меня, если не выполните задание или позволите себе расхлябанность.

— И только?

— Нет, есть ещё один человек. Его зовут Ацульд. Если вдруг в пути вы с ним столкнётесь… Впрочем, это вряд ли произойдёт. Я об этом позабочусь.

— Мы уже столкнулись, — заметил Паалатон.

— Я знаю. Я знаю всё. Вам и в этом смысле повезло. Мало кто переживёт встречу с ним. И ещё. Если вдруг начнёт происходить нечто странное, например кто-то потеряет память или вы будете испытывать такое ощущение, что у кого-то ложные воспоминания, это значит, что с вами играют в кошки-мышки эльфы. Или около вас — с другими. В этом случае обязательно поговорите с ними. Вы знаете как, верно?

Паалатон кивнул.

Аюта встал. Он положил на стол два кошеля с золотыми монетами.

— Один из них отдадите хозяину таверны. Второй — вам на сборы. Это деньги Храма, будьте с ними осторожны.

Примечания

1

— Скажите мне ещё раз: с какой целью вы направляетесь в Кумр?

— Изучать драконов, учитель.

— И вы не будете заниматься таким глупостями, как спасение мира, улучшение человека или помощь местным учёным?

— Нет, мой учитель. Драконы, только драконы. (Нем.).

2

Округлить — убить (фэнб.).

3

Пословица.

4

Поговорка Кумра, которую можно перевести как «губу раскатал» или «ты простофиля».

5

Это не кумрская поговорка — её происхождение мы точно не установили.

6

Так как Круг для жителей Фаншо был священен, квадрат выступал в роли того, что мы именуем словом «чёрт». Это закрепилось во многих местных поговорках.