Ускользающая цель

Вадим Плугов, 2021

Девушка, вчерашняя школьница и завтрашняя студентка, по дороге в супермаркет на каникулах даже и не думала, что за его стеной может располагаться целый волшебный мир, полный колдунов и ведьм, драконов и привидений, заклинаний и проклятий. И этот мир надо спасать, да и наш, обычный, тоже, поскольку они подвергаются страшной опасности. И спасать придется именно ей. Но каким будет это спасение?

Глава 3

Прохлада нежной пеленой обволакивает меня. Как же это прекрасно, даже после значительно пониженного в этом странном лесу бетонно-асфальтного зноя мегаполиса! Я оказываюсь на середине площадки перед лестницей. «Должно быть, это — прихожая», — быстро соображаю я. Девушки оказываются тут же, рядом со мной, по бокам, и закрывают двери так же бесшумно, как и открыли их.

— Идем, — снова говорят они мне хором в оба уха.

Смотрю вверх и вижу над ступенями такие же двустворчатые двери, как и те, через которые мы только что прошли.

— Хорошо, идем так идем, — отвечаю я.

В этот самый момент все четыре светильника отделяются от держателей в виде стеблей с листьями на стенах и, проплывая в воздухе без всякой опоры на той же высоте, что и были закреплены, выстраиваются в ряд над первой ступенью лестницы. Каждый из них представляет из себя бутон без стебля с тремя тонкими разделенными между собой лепестками, загнутыми горизонтально на концах, в которых и установлены свечи. У меня шевелятся волосы на макушке от такого зрелища. Еще раз убеждаюсь в том, что читать и (или) смотреть сказки — это одно, а вот оказаться в одной них — это уже совсем другое! Совсем! Уж это точно!

Иду вперед, девчонки — по обеим сторонам, светильники со свечами плывут перед нами, освещая дорогу, но, в отличии от обычных свечей, замечаю я, язычки пламени у них не загибаются назад при движении вперед. Однако раздумывать над этим чудом природы времени нет, здесь и без этого хватает чудес! Мы уже поднялись по лестнице и стоим перед второй двустворчатой дверью. Девушки вновь проходят немного вперед и, взявшись за дверные ручки, бесшумно открывают створки двери передо мной, а светильники по две штуки разлетаются в стороны.

— Идем, — вновь одновременно в оба уха говорят мне мои спутницы.

Моему взгляду открывается зал раза в два больше учительской в школе, которую я закончила в этом году.

Светильники, сопровождавшие нас в прихожей и на лестнице, остаются висеть в воздухе на своих местах, ну а я прохожу вместе с девчонками вперед и вхожу в зал на пару метров. Обращаю внимание на то, что запах благовоний мгновенно исчезает, как только я переступаю порог зала. Девушки, опять же, совершенно бесшумно закрывают за мной створки двери. Это я так же замечаю на входе. Затем они, вероятно, остаются стоять за моей спиной, поскольку периферийным зрением я их не вижу. На этот раз повинуюсь их команде молча, наверное, от полного вида помещения, которое я лицезрю.

Передо мной зал. Его потолок и пол имеют форму овала и освещены ярким светом нескольких десятков светильников, плавающих в воздухе наподобие тех, что так любезно освещали нам прихожую и лестницу, а сейчас парят в проходе в этот зал.

В зале два человека. Они стоят боками к нам и грудью друг к другу. Лица повернуты в нашу сторону. Похоже, что они перед нашим появлением о чем-то разговаривали. Один — коренастый мужчина ростом пониже меня, лет шестидесяти трех — шестидесяти пяти с тонкими чертами морщинистого лица и крючковатым орлиным носом. Ловлю себя на мысли, что в молодости он, наверное, был красив. Лицо его обрамлено длинными распущенными серебристыми от седины волосами, которые частично лежат на плечах, а частично свисают за спиной. Другой — высокий стройный широкоплечий парень, блондин с так же тонкими чертами очень красивого лица и такой же прической. Ему лет двадцать — двадцать два. Рост парня впечатляет — метр девяносто пять, не меньше! Но самое потрясающее — это его голубые глаза. Цвета ясного апрельского неба. Именно так я характеризую их для себя. Просто взор не оторвать! Но любоваться ими, как бы мне этого ни хотелось, увы, времени нет. Продолжаю осмотр этих людей. Одеты эти господа в длинные мантии. Седовласый в черную, а блондин в темно-синюю. В их прорезях под шеями видны бледно-серые рубашки и вполне себе современные галстуки темно-вишневого цвета. Под мантиями самые обычные на вид строгие черные брюки и так же строгие черные туфли. Похожие брюки и туфли отец носит на работу. Едва мы входим, мужчина и парень поворачиваются в нашу сторону.

Оглядываю помещение, и оно вызывает у меня интерес едва ли не больший, чем его обитатели. Стены и пол отделаны темно-синей тканью, очень похожей на ту, которая применяется для аналогичных целей в коридоре и на лестнице, по которым мы сюда пришли. Только здесь никаких черных узоров нет. Пол просто темно-синего цвета, а на стенах какие-то совершенно одинаковые, размещенные в шахматном порядке замысловатые эмблемы из материала, похожего на золото. Каждая эмблема чем-то напоминает птеродактиля с расправленными в стороны крыльями и пунцовым щитом на груди. Морда птеродактиля повернута к левому крылу, которое, соответственно, справа от меня. Окон в зале нет. В противоположной проходу, через который мы только что вошли, стене еще одна двустворчатая дверь, такая же, как и те, через которые мы уже проходили в этом удивительном шатре. Потолок зала в форме купола в виде половины разрезанного вдоль эллипсоида вращения. На нем изображено ночное звездное небо, но такое, какого я никогда в жизни не видела! Замечаю, что за мужчинами стоит большой стол из полированного темного дерева, украшенный резьбой. На столе находится какое-то странное изделие из металла, стекла и обычных и разноцветных стекол. Изделие это достаточно внушительных габаритов — размером с топливный бак грузовика и занимает почти всю столешницу.

Только сейчас обращаю внимание на то, что наших шагов ни там, на лестнице, ни здесь, в зале, абсолютно неслышно.

— Добрый день, Элеонора Александровна, — говорит пожилой мужчина с коротким изящным поклоном, глядя при этом мне в глаза. У него низкий приятный хорошо поставленный голос. — Позвольте представиться, меня зовут Рола́нд Тиба́льтович Керсе́ль-Энта́у. Я — Главный особый уполномоченный Правительством волшебства, чародейства и колдовства Российской Федерации по взаимодействию с рациональным миром, и мне очень приятно с вами познакомиться, — после этих слов он разворачивает и показывает мне свое удостоверение. — Это — мой коллега Виталий Елисеевич Сотников, — в этот момент длинноволосый мужчина убирает удостоверение во внутренний карман своей одежды изящным жестом, похоже, он все делает изящно, указывает на блондина.

Тот вслед за пожилым предъявляет удостоверение, коротко кивает головой и как-то глухо говорит:

— Добрый день, очень приятно, — и убирает удостоверение.

«У него тоже благозвучный голос, хоть и звучит глухо», — отмечаю я про себя.

— Добрый день, очень приятно, — машинально, но вежливо произношу и я с коротким поклоном в ответ на их слова.

— Мой коллега — Ведущий особый уполномоченный Правительством волшебства, чародейства и колдовства Российской Федерации по взаимодействию с рациональным миром, — продолжает свой рассказ приятным голосом Роланд Тибальтович, слегка кивая, опять же, изящно, головой в сторону блондина. Блондин, точнее, Виталий Елисеевич с явным интересом меня разглядывает, а у меня вновь, в который раз за сегодня, волосы шевелятся на макушке от происходящих со мной событий.

— Прошу вас оценить наше гостеприимство, Элеонора Александровна, — говорит Роланд Тибальтович и едва слышно щелкает пальцами правой руки.

Между нами над полом появляется рябь, очень похожая на ту, что я уже видела сегодня несколько раз, меня охватывает предчувствие чего-то необычного, и в ту же секунду буквально из воздуха появляются пять совершенно одинаковых кресел и маленький столик наподобие журнального из темного, как и большой стол в этом зале, дерева. По внешнему виду эти кресла похожи на обычные кресла мягкой мебели, стилизованные под старые, какие показывают в кино, только каменные, но, приглядевшись, я понимаю, что они никакие не каменные, это просто материал такого необычного для кресел цвета. Три кресла стоят спинками к девушкам и ко мне, а два других — перед ними, метрах в двух, спинками, соответственно, к мужчинам. Между ними и находится столик из такого же «каменного» материала. Все кресла размещены по дугам, будто частям некоей невидимой моим глазам окружности.

Я все больше убеждаюсь, что Роланд Тибальтович здесь главный.

— Чай, кофе, какао? — деловито осведомляется он, должно быть, у всех присутствующих.

— Спасибо, кофе, если можно, — отвечаю я, как могу, наиболее светски и утвердительно и, как мне кажется, тоже изящно киваю головой.

«Отказываться, наверное, будет невежливо», — мелькает мысль в моем мозгу.

— Как будет угодно, Элеонора Александровна, — произносит мужчина. — И нам тогда тоже кофе.

Молчание — знак согласия.

Еще один еле слышный щелчок пальцев, вновь едва заметная рябь, но уже над столиком, и на нем появляются пять чашек, стоящих на блюдцах, на которых еще лежат кофейные ложки и по два кусочка сахара. Ощущаю, что к этой необычной ряби я уже начинаю привыкать. Чашки и блюдца очень красивые, похоже, из фарфора, белого цвета с каким-то коричневым рисунком. Ложки тоже хороши, наверное, из серебра. Во всех чашках налита темная жидкость, и над ними идет пар. Посередине столешницы стоит маленький кувшинчик на блюдце. Они оба явно из того же набора, что и кофейные чашки с блюдцами, и, должно быть, так же из фарфора. В кувшинчике белая жидкость.

«Молочница с молоком, — догадываюсь я. — А блюдце, чтобы не запачкать стол. Вероятно, в такой приятной после жары прохладе горячий кофе, как и горячий кофе с молоком, вполне себе уместны», — приходит мне в голову мысль.

— Прошу вас, друзья мои, располагайтесь, — говорит Роланд Тибальтович и делает очередной изящный жест рукой, которым обводит сразу все кресла и столик.

Мы все следуем его приглашению и рассаживаемся в кресла. Я — в то, что стоит спинкой ко мне посередине, мои спутницы — в кресла по бокам от «моего», ну а мужчины в кресла напротив нас. Немного неловко перед Роландом Тибальтовичем, солидным дядей, за свои хоть стройные и длинные, но все же голые ноги, которые прикрыты лишь коротенькими шортами.

«Но я же не знала, что меня сюда позовут», — звучит в голове вполне уважительная причина моего сегодняшнего одеяния.

Успеваю заметить, как Роланд Тибальтович, ничуть не смутившись вида моих ног, прямо через мантию изящнейшим жестом подергивает брюки. «Жаль, что я не могу так же изящнейше подернуть мои шорты», — мелькает мысль в голове. Блондин, которого я никак не могу заставить себя называть Виталием Елисеевичем, пытается повторить его действия, но делает это так неуклюже, что я едва сдерживаю улыбку.

«Тебе, парень, до него далеко! — весело думаю я. — Неверное, это какая-то психологическая реакция стабилизации сознания после всех тех невероятных событий, которые со мной приключились в этот, казалось бы, самый обычный летний день, — продолжаю я размышлять. — А вот эта мысль совсем уже невеселая!»

Кресло, в которое сажусь, оказывается очень мягким и удобным, а запах кофе просто чарующим, не то, что быстрорастворимый, к которому я дома и в гостях с годами привыкла.

— Кофе с молоком? — спрашивает, глядя мне прямо в глаза, Роланд Тибальтович, из чего я делаю вывод, что вопрос обращен именно к моей скромной персоне.

— О, нет, спасибо! — как можно вежливее отвечаю я.

— Конфеты, печенье, варенье? — задает еще один вопрос седовласый мужчина так же мне.

— Нет, благодарю! — вновь отказываюсь я.

Роланд Тибальтович обводит взглядом всех остальных присутствующих.

— Нет, спасибо! Нет, спасибо! Нет, спасибо! — быстро, один за другим, как выстрелы из старинных корабельных пушек в военно-исторических фильмах, которые я иногда видела в детстве, производят ответы все трое других человек, сидящих перед столиком, и отрицательно мотают головами из стороны в сторону.

— Насколько я помню, дамы пьют с молоком, — улыбаясь лишь краешками губ, говорит Роланд Тибальтович, а глаза пепельно-серого цвета, на который я только сейчас обращаю внимание, остаются совершенно серьезными.

Затем он еле заметно двигает одним лишь мизинцем левой руки, и все кусочки сахара дружно, как по команде, буквально запрыгивают в чашки кофе с характерными звуками, молочница поднимается в воздух, подлетает по очереди к чашкам Клары и Карлы и наливает молоко в них, после чего возвращается на свое место на блюдце. Ложечки так же сами запрыгивают в чашки и начинают перемешивать содержимое в них. С моей ложечкой и чашкой происходит то же самое. Я ошеломлена, но уже в значительно меньшей степени, чем когда все эти чудеса со мной только начались.

«Интересно, а чашки летают, как и молочница, и что, будут им все эти напитки и в рот заливать?» — приходит на ум озорная мысль. Наверное, еще одна реакция стабилизации сознания, но раздумывать на эту тему у меня времени нет.

— Элеонора Александровна, не будем тратить ваше драгоценное время и перейдем сразу к той проблеме, по причине возникновения которой мы вас сюда и пригласили, — говорит мне Роланд Тибальтович.