Этюд в тонах Шарлотты

Бриттани Кавалларо, 2016

Отправляясь в частную школу в Америке, Джейми Ватсон уже знал, кого там встретит. Свою ровесницу. Гения дедукции. Одержимую, помешанную на химических опытах. Хрупкую девушку с длинными темными волосами и хрипотцой в голосе. Невыносимую всезнайку и задаваку. Одаренную скрипачку с трезвым и практичным умом. Неприступную Снежную королеву. Шарлотту Холмс. Только Джейми не догадывался о том, что за ледяным панцирем гениального детектива скрываются столь темные тайны – и пугающе сильные чувства. И не представлял, как сложно ему самому будет сохранять холодный рассудок в ее присутствии. Особенно когда над обоими нависает подозрение в жестоком убийстве.

Четыре

На следующий день я снова не брал трубку, и тогда в моей комнате объявилась миссис Данхэм и вежливо предупредила, что, если ей придется выслушать по телефону еще одну истерику моей матери, она совершит публичный акт самосожжения. В общем, в тот четверг мне пришлось выдержать концерт от мамы и поток вопросов от моей сестры Шелби — «Что случилось? Ты в порядке? Тебя что, теперь домой отправят?» — и разговор этот тянулся бесконечно. Про приглашение на ужин к отцу я не стал им рассказывать; я сам еще не решил, ехать или нет.

С Томом мы всё уладили. Вернее, его природное добродушие взяло верх над подозрениями, и спустя день неловкого молчания он сам подошел ко мне, когда я работал за своим столом. Мне хотелось сохранить на бумаге все детали убийства Ли Добсона — точные часы и даты, названия ядов, все, что раскопала Холмс. Я подумывал написать об этом рассказ, и, когда Том заглянул мне через плечо, было вполне естественно испытать свою задумку на нем.

А заодно проверить версию, благодаря которой ни меня, ни Холмс не исключат из школы.

«Происшествие со змеей» — так в официальном заявлении от Шеррингфорда охарактеризовали «несчастный случай», произошедший с Ли Добсоном. Читать это было скорее странно, чем страшно. Таким образом администрация пыталась убедить родителей в безопасности кампуса, но студентов все равно увозили домой пачками. Особенно тихим и пустынным казался в эти два дня наш холл: ни очереди в душ, ни громкой музыки из комнат.

Очень скоро эту тишину нарушили репортеры.

Еще вечером их не было — а наутро во дворе стало не протолкнуться, повсюду вспышки камер и громкие голоса. Стоило выйти после занятий, как тебя поджидали их сочувственные похлопывания по плечу и нацеленные в лицо объективы. Большинство студентов игнорировали их. Но не все. Как-то раз во время обеда я видел, как та рыжеволосая девушка с французского тихо плакала на камеру. А потом сквозь слезы сообщила, что ее портфолио можно посмотреть у нее на странице. Наверное, я не вправе винить человека за такое наглое использование СМИ; в конце концов, они тоже ее использовали.

Потом этот же журналист принялся за меня.

Он ходил за мной по пятам на переменах и бормотал соболезнования, а затем выдавал вопросы вроде «Вы действительно считаете, что с Ли Добсоном произошел несчастный случай?» или «Правда ли, что вы держите у себя в комнате змею?». На оборудовании оператора был логотип Би-би-си. Но мне и так было понятно по аристократическому акценту и гордо поднятому подбородку — очередной урод из Оксбриджа 1. Его отправили через океан за компроматом на Холмсов; это было ясно по тому, как настойчиво он пытался перевести разговор на Шарлотту. Каким-то образом он раздобыл мое расписание и еще долго караулил меня между занятиями на пару с оператором.

В тот день я решил, что от меня наконец отстали. Когда я вышел через главный вход, эта парочка беседовала с местным на ступеньках научного корпуса. «Да, чувак, — донеслось до меня, — я тоже об этом слышал. Мои э-э-э… друганы говорили, что Шарлотта Холмс создала какую-то жуткую секту и Джейми Ватсон — что-то типа ее мелкой злобной шестерки…»

Опустив голову, я быстро прошел мимо, но репортер окликнул меня и бросился следом, стараясь ухватить за руку.

Я резко развернулся и уже был готов ему врезать. Оператор мгновенно выпрыгнул вперед и направил на меня свой объектив.

— Поняли, о чем я? — тут же вставил местный.

В этот раз мне удалось его разглядеть. Лет тридцать, черты лица мелкие, самые обычные, волосы светлые, густые. Том говорил, что это здешний барыга — я видел, как вечерами он ошивается в кампусе.

Очевидно, сейчас его слово дороже моего.

¹ Совместное название Оксфорда и Кембриджа, старейших университетов Великобритании.

— Отойди, — тихо сказал я и поднял воротник. Мне дали пройти, хотя все мы знали, что завтра они вернутся.

Но нет. Очевидно, репортеры так всех достали, что наконец начали поступать жалобы от родителей. На следующий день Шеррингфорд официально закрыл кампус для посетителей.

Когда я спросил Холмс, рада ли она, в ответ увидел только вежливую улыбку.

— У моего брата договор со СМИ, — сказала она. — Меня они не трогали.

Настроение у всех было на нуле, так что, несмотря на траур, школа решила не отменять школьный бал. Зеленые и белые школьные флаги развевались возле часовни и библиотеки; на ужин столовая пообещала стейки и лосось. Каждый день девушки толпами отправлялись на почту и возвращались с посылками — в них были платья. Выбранные еще несколько месяцев назад, они летели к своим обладательницам из Нью-Йорка, Бостона, было даже одно платье из Парижа. Это я узнал от Кэссиди и Эштона с моих занятий по французскому: они всё про всех знали. Но не только девушки усиленно готовились к балу. Том пригласил Лену, и, похоже, родители прислали ему костюм из Чикаго. А иначе я не представляю, где он раздобыл свой бирюзовый пиджак и жилет.

Да, это была все та же трата времени и денег, но на этот раз я видел в ней смысл. Уж лучше шоу, чем трагедия.

Когда я поделился своими мыслями с Холмс, она рассмеялась, запрокинув голову, что для нее редкость:

— Для парня ты слишком все драматизируешь.

Мне было нечего ей возразить. У нее была возможность изучить меня, ведь каждую свободную минуту я проводил в лаборатории 442.

Мы здесь обедали, ужинали — а точнее, я, по своему обыкновению, жадно заглатывал еду, пока Шарлотта определяла, как прошел мой день. На завтрак ты ел хлопья «Капитан Кранч», говорила она, плюс ты попробовал новый крем для бритья, тебе он не понравился. Все это время она гоняла содержимое по тарелке, маскируя тот факт, что она ничего не ест. Я укорял ее, и она подцепляла один-два ломтика картошки фри, чтобы меня успокоить; минут через десять мне приходилось снова напоминать ей о еде. Как-то вечером я сказал, что моя любимая песня — «Heart-Shaped Box» «Нирваны», и буквально через час, взявшись за скрипку, она сыграла вступление из «Smells Like Teen Spirit». Мне кажется, Холмс даже не осознавала, что делает; поймав на себе мой взгляд, она аж подскочила и сразу переключилась на «Алеманду» Баха. (Я выучил названия всех произведений, которые она играет. Ей нравилось, что я спрашиваю, а мне нравилось слушать.)

Попытайся я объяснить, что между нами происходит, никто все равно не понял бы. Обычно я бросал какое-нибудь абсурдное утверждение, она виртуозно отбивала мою подачу, и заканчивалось это яростными спорами обо всем на свете: от жуков и рождественских спектаклей до цвета глаз доктора Ватсона. Мы спорили по поводу подозреваемых: она была уверена, что наш убийца связан с Шеррингфордом, хотя я не мог понять, почему в таком случае он не приступил к делу еще год назад. И что ему (или ей) было нужно от меня. Когда я нашел склад пустых склянок в футляре для скрипки, мы не на шутку повздорили из-за того, что она продолжает принимать окси.

— Это не твое дело, — гневно отбивалась она и злилась еще больше, когда я настаивал, что вообще-то мое.

А как по-другому? Я был ее другом. Может, именно поэтому самые серьезные стычки у нас случались по пустякам. Как-то вечером мы поссорились из-за того, что она вечно занимала весь свой крошечный диван, и мне приходилось сидеть на полу. Я хлопнул дверью, и на следующее утро она принесла складное кресло.

— Это тебе, — сказала она, небрежно махнув рукой; ни на что другое в нашей кладовке уже просто не хватило бы места.

Но мы не всегда жили как кошка с собакой — чаще как раз наоборот. Обычно я не кричал на Шарлотту, потому что оказывался под властью гипнотического взгляда и цепочки логических рассуждений, в результате которых позволял ей, к примеру, выдернуть волос у меня из носа ради эксперимента. (Здесь стоит добавить, что взамен она обещала месяц делать за меня домашку по химии.) Она научила меня вскрывать простые замки, и, когда я наконец правильно вставил булавку, услышал заветный щелчок и с облегчением откинулся на диван, она завязала мне глаза и заставила проделать все заново. Однажды Холмс обмолвилась, что в детстве ей не давали сладкого, и тогда я купил в местном магазине огромный мешок конфет и торжественно вручил этот королевский подарок ей. Она крепко задумалась и отказалась их пробовать, а на мои уговоры лишь закатывала глаза. Я отлучился, чтобы ответить на мамин звонок, а когда вернулся, то застал ее в безнадежных попытках надкусить леденец.

Пока я проводил все свое время в кабинете 442, мир снаружи казался все более странным. Порой наше с ней пребывание в лаборатории напоминало заблаговременный переезд в бункер в преддверии ядерного апокалипсиса. И когда я получил от Тома сообщение с вопросом, кого я пригласил на бал, я долго моргал (освещение в лаборатории было тусклым), пытаясь убедить себя, что вообще-то никакой радиации нет и я могу выйти наружу.

Но пары у меня не было, и я решил, что не буду никого искать. При мысли о вечеринках мне представлялся какой-то другой Шеррингфорд: такой, где вечер с девушкой моей мечты означал диско-шары и дерьмовую музыку, а не бунзеновские горелки и пятна крови. Где появиться в толпе одноклассников не будет сущей пыткой. Забыть о том, что я главный подозреваемый в убийстве, у меня не было шансов, ведь даже незнакомые мне люди обрывали разговор, когда я входил в класс. Комната Добсона по-прежнему была оклеена желтой полицейской лентой. Его бывший сосед Рэндалл все еще пытался подставить мне подножку в коридоре. Учителя обращались со мной либо как с хрустальной вазой, либо как с пустым местом, за исключением разве что тихони мистера Уитли, преподавателя литературного мастерства: он отвел меня в сторонку и сказал, что всегда готов выслушать, если надо. Я поблагодарил его, но всерьез не воспринял. Он просто предложил помощь как порядочный человек. Хотя, конечно, было приятно, что кто-то здравомыслящий видит, что со мной происходит.

А я, по правде говоря, был в ужасе. Боялся, что просто могу уснуть и не проснуться. Кто-то охотился за нами с Холмс, и мы понятия не имели, кто это. Точнее, я понятия не имел. У меня было щемящее чувство, что Холмс что-то знает, но она продолжала молчать как партизан.

— Я отказываюсь строить гипотезы при недостатке фактов — таков был ее ответ.

— Ну, так давай раздобудем факты, — сказал я. — С чего начнем?

Она занесла смычок над скрипкой и задумалась.

— Медпункт, — проговорила она наконец.

Если Добсона действительно отравили мышьяком, нужно узнать, обращался ли он перед смертью к врачу. Сначала эта идея меня удивила. Она ведь и так подтвердила наличие яда своими экспериментами, что здесь еще доказывать? Мы уже знали ответ.

Но чем больше я об этом думал, тем лучше понимал ход ее мыслей. Детектив Шепард полностью отмел идеи Холмс о том, что нас хотят подставить. Каждый раз, покидая научный корпус, я видел полицейских в штатском возле входной двери. Однажды я даже застукал одного из них возле моей комнаты, он копался в нашем мусорном ведре. Ну а Холмс рассказала, как утром проснулась и увидела на лестнице снаружи группу людей, которые заглядывали в ее окно. Она никак это не прокомментировала, но я знал, что ей не по себе. По ее рассказам, а также по регулярным звонкам от ее связной из Скотленд-Ярда, я понял, что Холмс не привыкла работать вне рамок закона. И хотя она не говорила этого вслух, я видел, как она пытается направить наши отношения с полицией в правильное русло. Если школьная медсестра подтвердит наши подозрения, это будет неплохое начало.

— Ты ей нравишься, — сухо сказала Холмс по дороге в медпункт.

Это была мелкая пристройка к Харрис-холлу, с парой коек и диспансером. Каждый раз, когда я там появлялся (ссадины на руках, сломанный нос), меня принимала одна и та же медсестра. И мне казалось, что наше с ней общение было сугубо деловым.

— Ну, если ты так считаешь… — протянул я. — Какой у нас план? Я притворюсь больным, надавлю на жалость и отвлеку ее, пока ты будешь копаться в записях?

Холмс подмигнула мне.

— Именно, — ответила она и толкнула дверь.

В приемном покое было пусто. Медсестра разгадывала судоку, сидя за столом.

— Чем могу помочь? — спросила она, не поднимая глаз.

— Это снова я, — начал я виновато, показывая свои руки. — Они снова болят, и я тут подумал, вдруг это все-таки перелом, мало ли.

— Бедняжка. — В голосе медсестры была ритмичность, которая делала его странно привлекательным. — Твоя девушка пришла для моральной поддержки?

Я взглянул на Холмс, она выдавила печальную улыбку.

— Не знаю, смогу ли смотреть, — тихо сказала она. — Просто я так за него волнуюсь. Наверное, мне лучше подождать здесь.

Медсестра успокаивающе положила руку ей на плечо.

— Ничего страшного я делать не буду, обещаю. Останься с ним. Пойдем, пойдем.

Она отвела нас в смотровую, где потыкала мои пальцы (а они и правда болели), сказала, что они прекрасно заживают, вручила мне тайленол и отпустила нас. Весь визит занял минут пять.

— М-да, — хмуро сказала Холмс, когда за нами закрылась дверь. — Это не то, на что я рассчитывала.

Я усмехнулся:

— Тебе стоит поработать над образом заботливой девушки. Выходит, это все? Никаких записей?

— Ну нет, — ответила она. — Ночью я залезу к ней и найду то, что мне нужно. Просто так не хочется снова возиться с этими камерами наблюдения.

— А почему сразу было так не сделать?

На ее лице промелькнула улыбка.

— Тебе же не терпится приняться за дело. Я хотела тебя подключить.

— Э-э, ну спасибо.

— Но ночью я пойду одна. А то ты неуклюжий как слон. Увидимся позже.

Она похлопала меня по плечу и отправилась дальше, оставив польщенным и оскорбленным одновременно. Побочные эффекты от общения с Шарлоттой Холмс.

На следующий день после занятий я отправился в ее лабораторию. Там, возле двери, меня встретил детектив Шепард. Я не знал, что он имеет право допрашивать нас без родителей, но, очевидно, он нашел способ пообщаться с Холмс.

— Джейми, — тяжело произнес он. — С тобой и Шарлоттой мы встретимся в воскресенье вечером у твоего отца дома. Тогда и поговорим. — Он с сожалением посмотрел на меня и пошел по коридору.

— Погодите, вы поедете с нами? — крикнул я ему вслед, но ответа так и не дождался.

О чем бы они с Шепардом ни говорили, настроение у Холмс явно испортилось.

— Зачем ты его впустила? Это что вообще было?

— Ничего.

— Ничего, — повторил я. — Я думал, ты показала ему медицинскую историю Добсона.

— Разумеется, он ее уже видел, — сказала она. — Он отчитал меня за проникновение со взломом и ушел.

— Так Добсон и правда обращался к доктору с жалобами.

— Он частенько бывал в медпункте, — сказала она. — Как сказал Шепард, в основном с травмами от регби. Еще он сказал, что волосы жертвы проверили на мышьяк, результат положительный, и мои доказательства ему не нужны. После он попросил перечислить все, что у меня стоит на полке с ядами. И ушел, добавив, что мы скоро увидимся. Думает, что напугал меня. Что за дилетант.

— Погоди, давай помедленнее. Ты впустила сюда детектива. Ты показала ему свою полку с ядами.

— Да.

— С ядами.

— Да.

— И среди них есть мышьяк?

— Да.

— И он снова устроит нам допрос в это воскресенье, — сказал я, и мне стало плохо.

— Да, — членораздельно повторила она, будто разговаривала со слабоумным.

Минуту я стоял, уставившись на нее. Что-то она недоговаривала.

— Ладно. Надо составить список возможных подозреваемых. Нужно найти что-то, что можно им показать. Что-то, что улучшит твою — нашу — ситуацию.

Я отвернулся, приклеил скотчем кусок оберточной бумаги на стенку книжного шкафа и написал на нем: «Подозреваемые».

— Ватсон, — сказала она, — у тебя нет подозреваемых.

Я сердито уставился на нее. Она поднесла к губам сигарету и глубоко затянулась. Мы пришли к негласному соглашению: она выбросит все свои таблетки, а я перестану их искать. В результате мне пришлось смириться с постоянным присутствием в ее руках «Лаки Страйк»: так она пыталась перейти на наркотик, который ее не убьет — ну, по крайней мере, не так быстро.

Сигаретный дым превратил это место в филиал ада на земле. Что доводило меня почти до ручки. А Холмс все так же сидела, курила и ничего не объясняла.

— Что насчет человека, который взял «Приключения Шерлока Холмса» из библиотеки? Должна же быть запись.

— Поправочка. Это был новый экземпляр, и никто никогда не брал его. Его украли с полки, — ответила Холмс. — В библиотеке у него статус «утерян». И, поскольку сейчас книга у полиции, изучить ее у меня не получится.

— А враги? Давай вспомним врагов Добсона.

— А, ну давай. Записывай туда всю женскую половину нашей школы. — Ее глаза потемнели. — Хотя, судя по моим прошлогодним данным, я единственная, кто имел с ним проблемы.

Я сглотнул.

— Тогда, может, начнем с наших врагов?

— У тебя их нет.

— У меня есть бывшие девушки, — начал перечислять я. — Из Англии. Из Америки. Из Шотландии — Фионе пошел бы клетчатый чемоданчик с ядами… — По правде говоря, Фиона была способна максимум порвать со мной на глазах у всего класса.

Холмс подняла брови.

— Нет, — сказала она и выдохнула.

Мне очень хотелось вырвать сигарету у нее из рук и раздавить ботинком об пол, но я сдержался.

— Я толком не сплю, — сказал я ей, — от страха, что на очереди либо ты, либо я, либо какая-нибудь несчастная буфетчица, которая и вовсе не виновата, что мы с тобой перешли дорожку фанату загадочных убийств. Может, все-таки поможешь мне, а?

Она сосредоточенно сощурилась.

— Маркиз Абергавенни, — сказала она наконец. — Я подожгла его конюшню, когда мне было девять.

— Хорошо, — сказал я и, понизив голос, добавил: — Можешь сказать по буквам?

Она проигнорировала меня.

— Наверное, можешь добавить к списку химика Кристофа Демаршелье. Который француз, а не датчанин. Ну и графиню ван Ландингем — я никогда ей не нравилась. Майло ей тоже не нравился, если уж на то пошло, так ведь он разбил ей сердце. А еще директриса школы Инсбрук в Люцерне, я постоянно обыгрывала ее в шахматы, и чемпион по настольному теннису Квентин Уайлд. Думаю, его товарищей по команде Бэзила и Томма тоже можешь записать. Томм с двойным «м», конечно же. А вот фамилий не помню. Странно.

— И это все? Или, может, есть еще несколько пэров или членов Парламента? Ну или парочка коронованных особ, нет?

Сделав глубокую затяжку, она закашлялась, а когда смогла нормально говорить, то добавила:

— А, есть еще Август Мориарти. — Как будто не знала, что это имя должно было прозвучать в первую очередь.

— Ты вообще о чем думала, — медленно произнес я, — когда наживала себе врага Мориарти?

Профессор Джеймс Мориарти был главным противником Шерлока Холмса. В каком-то смысле он был равен самому Великому Детективу. Мориарти стал величайшим криминальным гением Лондона; он погиб в схватке с Шерлоком Холмсом у Рейхенбахского водопада в Швейцарии. После той схватки Шерлок инсценировал свою смерть, чтобы отследить всех тайных агентов Мориарти. Даже доктор Ватсон считал, что Шерлока больше нет. И хотя официальная версия об этом умалчивает, из авторитетного источника мне известно, что, когда три года спустя Холмс вальяжно вошел в его кабинет, мой прапрадед от души двинул бывшему напарнику в челюсть.

Как я уже говорил, у меня были спорные примеры для подражания.

Впрочем, у Холмс тоже.

Ее изящная рука резко швырнула сигарету в пепельницу:

— Это к делу не относится.

Что-то задело ее, это было слышно по голосу. Но оставить эту тему я не мог.

— Холмс, у профессора Мориарти полно поклонников. Даже последователей. Ты в курсе, что какой-то английский серийный убийца считал его своим главным вдохновителем? И те произведения искусства, что он украл, — их так и не нашли. А оставшаяся родня старается не отставать от своего знаменитого предка.

Я подчеркнул на листке имя Август. Никогда про него не слышал.

— Я знаю, прошло более ста лет, но…

— Я бы предпочла думать, — резко оборвала меня Холмс, — что прошлое не определяет нас.

Она поднялась, скинув с себя одеяло. На ней была плиссированная юбка, которую она подвернула на поясе, чтобы та казалась короче, и белая оксфордская рубашка, расстегнутая на четыре пуговицы.

Это она для детектива так вырядилась? Или для чего-то еще? К чему это все?

Я смущенно откашлялся. Тут настроение Шарлотты характерным для нее образом мгновенно изменилось, и она, мельком улыбнувшись, вытащила из-под дивана коробку.

В коробке были парики. Десятки париков, разложенных по мешочкам и отсортированных по цветам. Холмс достала маленькое зеркало, быстро оглядела себя и стала затягивать волосы в узел.

— То есть этот разговор окончен, — сказал я, но с тем же успехом я мог беседовать со стенкой.

Все напрасно; я проиграл. Если она не хочет говорить об Августе Мориарти, то ни за что не станет, и тут я бессилен.

Глядя на ее приготовления, я немного успокоился. Они чем-то напоминали то, как она настраивала свою скрипку. Сначала сетчатая шапочка на волосы, затем парик — длинные светлые локоны, — и довершил метаморфозу искусный макияж, который она наносила, удерживая крошечное зеркальце между колен. Я не знаю, что она сделала, но теперь на меня снизу вверх смотрело сияющее личико с большими наивными глазами, розовыми щеками и влажным блеском на губах. Она побрызгалась туалетной водой. Затем как ни в чем не бывало достала пару силиконовых вкладышей из сумки и засунула их по очереди в свой бюстгальтер.

Я покраснел и отвернулся.

— Дже-е-ейми? — раздался звонкий голос юной американки. Она подошла ближе. — С тобой все в порядке?

Передо мной стояла типичнейшая малолетняя соблазнительница: там, где раньше были прямые линии, появились изгибы. До того я не замечал, что у Холмс идеальная осанка, но сразу обратил внимание на ее отсутствие у этой расхлябанной особы в… о боже, она надела гольфы. Светлый парик и макияж подчеркивали ее серые глаза — я и не подозревал, что они могут так приветливо сиять. А адресованный мне взгляд был просто-таки преступным.

— Я Хэээйли, — произнесла она с ленивым калифорнийским акцентом. — Собираюсь поступать в следующем году. Я приехала с мааамой, но мне хотелось самой посмотреть кампус. Сегодня вроде будет вечеринка? — Пальцем она коснулась моей груди. — Хочешь взять меня с собооой?

Меня ни от кого еще так не воротило.

Я резко отпрянул и врезался в стол с химическим оборудованием. Зазвенели мензурки; одна даже упала на пол и разбилась. А передо мной, несмотря на весь этот маскарад, снова стояла Холмс — жесткая, загадочная и… довольная.

— Отлично, — сказала она своим обычным хриплым голосом, торопливо запихивая вещи в рюкзак. — Если Хэйли тебе не понравилась, то она — как раз то, что мне нужно.

— Нужно для чего?

— Терпение, — отозвалась Шарлотта. — Обещаю, позже все тебе расскажу.

Она бросила взгляд на список подозреваемых, на имя в самом его конце. Август Мориарти.

— Все расскажу, Ватсон. Но не сейчас.

— Это чертовски несправедливо, — пожаловался я.

— Ты прав. — Холмс улыбнулась. — Можем продолжить разговор ночью, за покером. Там я буду в своем обычном виде.

— Никто не придет. Все считают нас убийцами.

— Как раз поэтому придут все, — поправила она.

— Считай, что тебе повезет, если хотя бы я буду.

— Мне повезет, — коротко ответила она.

— Ладно, — сказал я, вскинув руки. Она снова победила: шах и мат.

Пять шагов до двери — и Холмс больше не Холмс.

Кокетливо помахав рукой, Хэйли сказала: «Покааа, Джейми».

И вот я один, и всех занятий у меня — подмести осколки разбитой мензурки с пола.

То ли дело было в нашей сомнительной славе, то ли в предвкушении встречи выпускников — я так и не понял, но Холмс была права насчет людей. Когда я пришел в Стивенсон в полдвенадцатого, кухня в подвале была забита битком. Какие-то первокурсники организовали параллельную игру на пять карт в общей зоне, и мне пришлось протискиваться мимо группы хихикающих девчонок, чтобы пробраться внутрь. Вместо того чтобы замолкнуть при моем появлении, как это делали остальные, они захихикали еще громче. Стиснув зубы, я наконец добрался до карточного стола в самом конце.

Холмс нигде не было видно: балом правила Лена в каком-то невообразимом цилиндре. Я видел ее много раз, хотя особого внимания никогда не обращал. Красива, тут не поспоришь. Том был готов петь ей дифирамбы каждый вечер: длинные прямые волосы, чернильно-черные глаза, смуглая кожа. Она слегка раскраснелась от волнения (и, вероятно, от водки). Рядом возвышалась аккуратная пирамида из фишек. Завидев меня, Лена помахала мне рукой.

Рядом с ней был не Том, а какой-то незнакомый парень, который явно не обрадовался мне.

— Привет, убийца, — прошипел он. Я пропустил это мимо ушей.

— Привет, Джейми, — сказала Лена, тоже не обращая на него внимания. — Хочешь сыграть? Стулья закончились, но я могу включить тебя в игру, если ты согласен постоять.

— Может занять мое место. Хочу еще выпить. — Девушка с другой стороны от Лены — кажется, ее звали Мариэлла — с трудом поднялась на ноги и, покачиваясь, направилась к стойке, где стояли бутылки с этикеткой «Водка» и сомнительного вида ананасовый сок. Первокурсница, пригласившая меня на бал, выступала в роли бармена. От ее взгляда я тоже старался уклониться. Был ли здесь вообще кто-то, кого я не избегаю?

— Хорошо, что Мариэлла ушла, — сказала мне Лена заговорщицким тоном. — У нее улов баксов на пятьдесят. Ну, был у нее, теперь у меня. Упс.

Если Мариэлла была такой же, как остальные студенты в Шеррингфорде, пропажи этих денег она даже не заметит. Я же подумал о последних тридцати пяти долларах на моем счету, которые я точно не могу себе позволить продуть, и отказался от предложения Лены, сославшись на то, что не умею играть.

— Но я постараюсь вникнуть в суть, — соврал я. На самом деле мне просто не хотелось уходить с этого места до прихода Холмс, так как я никого больше здесь не знал.

— Боже мой, — сказала Лена, прижав руку к груди. — Ты тоже британец? Вы оба такие милые, это что-то.

В Англии я был американцем. Здесь наоборот.

— Вообще-то я родился здесь, — ответил я.

— Мы играть будем или нет? — спросил парень рядом с Леной.

— Нет, — заявила она, отодвигая стул. — Ну, или играйте сами. Я хочу поболтать с Джейми.

Лена рассовала фишки по карманам своего платья и потянула меня в сторону. Я даже не стал ее поправлять; я уже понял, что просить называть меня Джеймс бесполезно.

— Я просто хотела сказать тебе, — продолжила она, очень тщательно выговаривая слова, — я не считаю, что это вы с Шарлоттой убили Ли. Только посмотри на себя! Ты же просто душка, ну вот, ты покраснел, это так мило. Тебя будто специально послали ей, чтобы она забыла обо всей этой истории с Августом. Нееет, поверить не могу, что вы расправились с Ли, как Бонни и Клайд. — Она нахмурилась. — Все равно он был козлом.

— С Августом? — Мой голос прозвучал неестественно громко, и я содрогнулся. — Незнакомое имя. Кто это?

— Погоди, — ответила она. — Дай я опрокину еще рюмку.

Притворщик из меня бездарный, но Лена была слишком пьяна.

— Ну, в общем. Август. Парень у нее на родине. Она очень переживала из-за него, когда приехала сюда в прошлом году. Как всегда, ничего мне не рассказывала, но я подслушала, как она говорила о нем по телефону. Под дверью, ну ты понял. Потом приехал в гости ее брат, и они были как два ЦРУ-шника, говорили о нем все время. Я постоянно слышала это имя, оно необычное, запоминается. В общем, Майло уехал, но перед этим заявил, весь такой: «Рррр, я с этим разберусь», после чего она повеселела. — Она поднесла руку ко рту. — Черт. Черт-черт-черт. Не стоило тебе этого рассказывать. Женская солидарность вроде как.

Мне хотелось поинтересоваться, что же такого она мне рассказала — разве что, возможно, про одну из атак дронов, устроенных Майло.

Конец ознакомительного фрагмента.