Этюд в тонах Шарлотты

Бриттани Кавалларо, 2016

Отправляясь в частную школу в Америке, Джейми Ватсон уже знал, кого там встретит. Свою ровесницу. Гения дедукции. Одержимую, помешанную на химических опытах. Хрупкую девушку с длинными темными волосами и хрипотцой в голосе. Невыносимую всезнайку и задаваку. Одаренную скрипачку с трезвым и практичным умом. Неприступную Снежную королеву. Шарлотту Холмс. Только Джейми не догадывался о том, что за ледяным панцирем гениального детектива скрываются столь темные тайны – и пугающе сильные чувства. И не представлял, как сложно ему самому будет сохранять холодный рассудок в ее присутствии. Особенно когда над обоими нависает подозрение в жестоком убийстве.

Два

Крики начались перед самым рассветом.

Я услышал их еще во сне. Они доносились из разъяренной толпы; кто-то вооружил людей факелами и вилами, и они загнали меня в амбар под огромным звездным небом. Спрятаться здесь было негде, разве что за коровой, невозмутимо жующей сено.

Не надо быть психологом, чтобы растолковать этот сон. После драки с Добсоном мое имя узнали все. У людей, которые даже не были со мной знакомы, вдруг появилось на мой счет некое мнение. Добсона не особо любили, но у этого тупицы и бабника была свита из таких же качков, и они напоминали о себе каждый раз, стоило мне войти в столовую. Том же втайне кайфовал от этой истории. Сплетни были самой ходовой валютой в Шеррингфорде, и по его представлениям он заполучил ключ к королевской сокровищнице.

А у меня в целом все осталось по-прежнему. Как и раньше, мне было неуютно в Шеррингфорде, разве что стало еще тоскливее. На французском при моем появлении все замолкали. Как-то утром возле научного корпуса девочка-первокурсница под сдавленное хихиканье подружек за спиной вручила мне приглашение на школьный бал. Она была симпатичная, такая воздушная и светловолосая, но я сказал, что мне запретили туда идти. И это было почти правдой. Меня отстранили от всех внеклассных занятий на месяц: никаких клубов, поездок в город и, слава богу, никакого регби (при этом меня заверили, что стипендию мне оставят). Хотя одно мне запретить забыли: танцы. Легкое наказание, как сказала медсестра, осматривавшая мой сломанный нос. А для меня оно и вовсе не было наказанием.

После той драки я повсюду искал глазами Холмс, хоть и понятия не имел, что сказать ей при встрече. В тот раз она отменила покер, но я бы все равно не пошел — она и без того считала меня психом, который ее преследует. Вообще, в Шеррингфорде довольно сложно спрятаться, там всего-то студентов пятьсот и крошечный кампус, но у нее это как-то получалось. Ее не было в столовой; не было во дворе между занятиями.

Мне кажется, я не был бы так ею одержим, если бы хоть как-то вписывался в местную тусовку. До всей этой истории с Добсоном я кое с кем подружился — в основном благодаря Тому, который, кажется, был знаком со всеми: от милашек с нашего курса до будущих выпускников, играющих во фрисби во дворе. Довольно быстро и я с ними познакомился. Но в этой дружбе было что-то ненадежное, словно ее в любой момент могло сдуть ветром.

Причина номер один — постоянные разговоры о деньгах.

Не прямым текстом, типа: «Сколько зарабатывают твои родители?» Скорее так: «Чем твои родители занимаются? Вроде твоя мама была сенатором? А твой папа управляет хедж-фондом? Боже, я тоже еду на Рождество в Хэмптонс^[6]!» — обсуждали какие-то две девчонки на всю комнату. Я не раз видел, как ученики покупают наркотики у противного блондинчика из города, который ныкался по углам на наших вечеринках либо во дворе по вечерам. Ну а когда мои одноклассники не тратили деньги своих родителей на дозаправку кокаином, они отправлялись колесить по миру. На французском я как-то подслушал разговор девчонок о том, кто что делал прошлым летом: кто-то помогал строить сиротские приюты в Африке (никакой конкретики, всегда просто Африка), кто-то путешествовал с рюкзаком по Испании.

Шеррингфорд, конечно, не выдерживал конкуренции с Эндовером или Сент-Полом, забитыми будущими президентами, бейсболистами или астронавтами. Ну да, у нас были предметы типа сценарного мастерства или суахили и преподаватели с докторскими степенями в твидовых пиджаках; наши выпускники даже поступали в университеты Лиги Плюща, из тех, что поскромнее, но все же мы не дотягивали до элиты, вот в чем проблема. И вместо того, чтобы биться за то, чтобы стать лучшими, мы бились за то, чтобы быть наиболее привилегированными.

Вернее, они бились. Я был на этом матче лишь зрителем в первом ряду. Ну а где-то там, в темноте, блуждала Шарлотта Холмс, играя по своим собственным правилам.

В ночь убийства Добсона я долго не мог уснуть, думая, как все исправить. Все это недоразумение между мной и Холмс. Я был уверен, что потерял все шансы с ней подружиться, и эта мысль не давала мне покоя аж до полчетвертого. Мне казалось, я только задремал, как меня разбудил тревожный гул из коридора. Том, наспех одевшись, отправился на разведку, пока я только пытался вылезти из кровати. Наверное, это учебная тревога, а я просто не услышал пожарную сигнализацию, сонно подумал я.

В конце коридора собралась толпа: в основном ребята с этажа, но наша пожилая комендантша тоже была там, а за ней стояла школьная медсестра и кучка полицейских в форме и фуражках. Я протиснулся сквозь них и увидел Тома, неподвижно уставившегося на дверь, опечатанную полицейской лентой. Дверь оказалась чуть приоткрытой; в комнате было темно.

— Что такое? — спросил я его.

— Добсон, — ответил Том. Когда он наконец повернулся лицом ко мне, в его глазах читался страх. — Он мертв.

Тут я с изумлением понял, что боится он меня.

Парень позади меня сказал:

— Это Джеймс Ватсон, тот, который его ударил, — и шепот вокруг меня превратился в гул.

Миссис Данхэм, наша комендантша, успокаивающе положила руку мне на плечо.

— Всё в порядке, Джеймс, — сказала она. — Я буду рядом.

Ее очки съехали набекрень, плюс на ней был идиотского вида шелковый халат поверх пижамы; я вообще понятия не имел, что она ночует в общежитии, и тем более что знает, как меня зовут. Тем не менее я был несказанно ей рад, так как человек в строгой рубашке отошел от полицейских и направился ко мне.

— Джеймс, не так ли? — спросил он, посветив удостоверением. — Мы хотели бы задать тебе несколько вопросов о сегодняшнем вечере.

— Ну уж нет, — сказала миссис Данхэм. — Он несовершеннолетний, для допроса без присутствия опекуна нужно разрешение родителей.

— Мы же не арестовываем его, — настаивал мужчина.

— Все равно, — ответила она. — Школьные правила.

— Ладно. — Детектив вздохнул. — Сынок, далеко твои родители живут?

Он вынул блокнот и ручку из кармана брюк, прямо как в «Законе и Порядке».

Да, все это и правда напоминало сцену из сериала.

— Моя мать живет в Лондоне, — сказал я, и собственный голос даже мне самому показался фальшивым.

Взгляд Тома становился все более недоброжелательным. Стоявший позади него парень из соседней комнаты тихо заплакал.

— Отец живет здесь, в Коннектикуте, но я не видел его уже несколько лет.

— Можешь дать мне его номер? — спросил детектив, и я достал телефон, чтобы продиктовать номер, по которому сам никогда не звонил.

Детектив сказал что-то еще о том, чтобы я никуда не уходил, поспал, и что они зайдут ко мне в первой половине дня; со всем этим я согласился. Как будто у меня был выбор. Он дал мне свою визитку, на которой деловым шрифтом было отпечатано: «Детектив Бен Шепард». Он не был похож на других полицейских, которых я видел на экране или в жизни. На первый взгляд — типичный первый встречный в супермаркете; но, присмотревшись, я заметил, насколько он внимателен и сосредоточен — как пес, следящий глазами за мячом. Он не был похож на человека с трагическим прошлым, у которого убили мать или брата, после чего он и стал детективом. Он выглядел как человек, который играет со своими детьми в видеоигры. Или без напоминаний моет посуду.

Этот образ хорошего парня обескуражил меня сильнее, чем если бы он оказался усатым злодеем. Ибо было очевидно, что детектив Шепард считает злодеем меня.

Он послал мне якобы ободряющую улыбку. После чего ушел вместе с другими полицейскими, а все остальные еще несколько минут топтались на месте, пока миссис Данхэм не отправила их по комнатам. Проходя мимо, каждый из них толкнул меня плечом. Гарри, Питер, Лоуренс и даже Том в его бессменной вязаной жилетке. Их взгляд говорил одно. Чужак, было написано на этих лицах. Убийца, ты заслуживаешь наказания.

Миссис Данхэм предложила сделать мне какао, но я понятия не имел, о чем с ней разговаривать (впрочем, как и с остальными), так что вежливо отказался, сказав, что просто пойду спать. Как будто спать было хоть сколько-то возможно.

Тома в комнате не оказалось. Наверное, он решил остаться на ночь у кого-то еще, подумал я. Он же теперь меня боится. В ярости я схватил свою подушку и хотел было швырнуть ее в стену, но вдруг замер. Если кто-то узнает, мое положение это точно не облегчит. Именно из-за приступов гнева я так влип, напомнил я себе, так что просто злобно впечатал подушку в кровать.

Из-за приступов гнева и из-за Шарлотты Холмс.

Когда я снова крался по коридору, желтая лента на двери Добсона, отражавшая свет, напомнила мне зеркало, смотреть в которое совершенно не хотелось. Я двинулся дальше.

И только возле Лоуренс-холла я понял, что у меня нет ее номера. Ни номера телефона, ни номера комнаты — на самом деле я вообще не был уверен, что она живет именно здесь. Ряды темных окон уставились на меня, а я пытался хоть что-то придумать. Вот-вот рассветет. Фонари погаснут. Девушки, живущие здесь, примут душ, оденутся и отправятся на выход, захватив с собой учебники. Как скоро они узнают, что их однокурсник убит? Как скоро поверят, что это сделал я?

Я даже не знал, что ей скажу, когда найду ее. Что заставит ее поверить в мою невиновность? В последний раз мы виделись, когда тот, кого сегодня нашли убитым, едва не вышиб из меня дух.

Моя решительность таяла с каждой секундой, и я сел на ступеньки у входа в Лоуренс, чтобы подумать. В кампусе было темно и тихо, и только возле Миченера горели огни скорой помощи.

— Ватсон, — раздался громкий шепот. — Джейми Ватсон.

Холмс осторожно выглянула из-за деревьев; я вообще ее там не заметил. Впрочем, неудивительно, ведь она была с головы до ног в черном: брюки, перчатки, пара черных кроссовок, наглухо застегнутая куртка и даже рюкзак на плечах. На фоне всей этой мрачноты ее лицо белело как луна, и, взглянув на ее гневно сжатый рот, я понял, что ничего хорошего Шарлотта мне не скажет.

Так что я заговорил первым.

— Привет, — глупо, вполне в моем стиле. — Я искал тебя.

Она широко распахнула глаза и тут же зажмурилась; было видно, что девушка быстро прокручивает что-то в голове.

— Это из-за Добсона.

Я не стал спрашивать, откуда она знает. Это же Холмс. Но, чтобы получить объяснение, удивленный вид пришлось-таки принять.

— В общем, Том написал Лене, Лена написала мне. Довольно просто. К сожалению, я была в этом, когда получила сообщение, — она расстроенно указала на свой наряд, — так что решила не появляться в таком виде в общежитии. Дурной тон — в ночь убийства быть одетым, как грабитель, особенно имея свои счеты с убитым.

— А, — проговорил я. — А что ты хотела украсть?

Шарлотта еле заметно улыбнулась.

— Пипетки, — ответила она. — Я отправилась в свою лабораторию сразу после ночного обхода.

— Да ты настоящий ботан, — сказал я, засмеявшись, и улыбка вновь появилась на ее лице, на этот раз никуда не исчезнув. Невероятно. — У тебя своя лаборатория? Хотя нет. Потом. Добсон мертв, и мы с тобой, определенно, главные подозреваемые, а мы тут ржем.

— Я знаю. — Она потерла глаза. — Знаешь, сначала я подумала, что ты пришел обвинить меня.

Мои брови едва не уползли на затылок от удивления.

— Вовсе нет…

— Я уже поняла, — резко оборвала меня Шарлотта, пробегая по мне внимательным взглядом.

Меня словно рентгеном просвечивали. Ее глаза скользили по моему лицу, пальцам, моим стертым кедам.

— Но я сказала ему, что убью его. По идее, я должна быть твоей главной подозреваемой. А это не так.

На этот не-вопрос у меня имелось множество ответов, например: «Я — Ватсон, для меня генетически невозможно подозревать тебя» или «В моих фантазиях ты никогда не была злодейкой, всегда только героем». Но все, что приходило мне в голову, звучало либо пафосно, либо сопливо.

— Ну, ты говорила, что можешь себя защитить, — сказал я ей наконец. — Так что, если бы его убила ты, готов поспорить, нашлось бы человек двадцать свидетелей того, как он сам приставлял себе к голове пушку.

Холмс пожала плечами, явно довольная услышанным. Минуту мы сидели молча; где-то вдали защебетали птицы.

— Знаешь, — сказала Шарлотта, — этот ублюдок с первого дня домогался меня, как только мог. Орал мне вслед, совал записки под дверь. Шлепнул меня по заднице в очереди на завтрак в тот день, когда брат приехал ко мне на выходные. — Она покачала головой. — Для меня это было непросто, но я не сожгла его напалмом. И даже не расстреляла с дрона. Хотя Майло разработал целый план: подождать несколько лет и сделать так, чтоб он просто исчез из своей постели, словно похищенный инопланетянами. По крайней мере, он так говорил. Пытался меня подбодрить… — Холмс осеклась; было видно, что она сказала больше, чем намеревалась. — Вообще-то я должна все еще злиться на тебя.

— Но ты не злишься.

— Вот что, хватит нам мыть кости Добсону. — Шарлотта поднялась на ноги и, секунду помедлив, протянула мне руку.

— Не думал, что ты так трепетно относишься к мертвым, — ответил я. — Всего пару часов назад он был жив и здоров и буквально нарывался на порцию напалма.

Вдали поднималось солнце, словно кто-то неторопливо тянул его вверх за невидимую нить. Небо заиграло красками. Волосы Шарлотты отливали золотом, на щеках тоже были золотые блики, а в глазах читалось какое-то сверхъестественное знание.

В тот момент я был готов идти за ней хоть на край света.

— Хватит обсуждать Добсона, — сказала она, двинувшись на противоположную сторону двора, — потому что пора пойти осмотреть его комнату.

Я резко остановился:

— Прости, что?

Было уже десять минут восьмого, а мы должны были подняться на второй этаж Миченера. Я не представлял, как нам удастся незаметно прошмыгнуть мимо стола миссис Данхэм, не говоря уже о толпе первокурсников, направляющихся в душ перед завтраком. Тем временем Холмс, нахмурившись, что-то быстро прикинула, а затем тихо скользнула к заросшему плющом зданию.

Мне было велено ждать, пока она, пригнувшись к земле, исследовала сантиметр за сантиметром. Следы, осенило меня. Кто-то, как и мы, мог попытаться проникнуть в комнату Добсона таким путем. Я беспокойно огляделся, не следит ли кто, но кроны ясеня надежно скрывали нас от посторонних глаз. Слава богу, этот Шеррингфорд был чертовски живописным.

— Четыре девушки. Гуляли здесь вчера вечером, — наконец резюмировала Шарлотта, поднимаясь на ноги. — Их угги хорошо отпечатались. Но в одиночку здесь никто не ходил, даже чтобы покурить. Странно, место подходящее. — Она тщательно отряхнула одежду от травы и грязи. — Должно быть, они прошли через главный вход. Подземных тоннелей, как в Стивенсоне и Харрисе, здесь нет.

— Подземных тоннелей? — спросил я.

— Ты не слишком-то любознателен. Мы это наверстаем, но не сейчас. — Холмс окинула взглядом крепкие каменные подоконники на первом и втором этажах и принялась развязывать шнурки на ботинках.

— Засунь их в мой рюкзак, ладно? — сказала она, ставя ногу в носке на подоконник. — Свои тоже. И надень перчатки. Отпечатков быть не должно. Давай быстрее, кто-нибудь может открыть занавески. Хорошо, что его сосед на соревнованиях по регби.

— А ты точно знаешь, где их комната? — спросил я.

Она бросила на меня такой взгляд, будто я спросил, крутится ли Земля вокруг Солнца. — Ватсон, просто помоги мне забраться.

Я сцепил руки, чтобы Шарлотта могла поставить ногу, и через мгновение она уже карабкалась по плетям плюща к окну Добсона на втором этаже. Ухватившись одной рукой за подоконник, она вытащила из кармана кусок проволоки, согнула один конец зубами и получила крюк. Я не видел, что происходило дальше, но слышал, как она что-то напевает себе под нос. Было похоже на марш Сузы.

— Ну да, — прошептал я. — Мы встретились, когда ты шла именно что в лабораторию, ага.

— Заткнись, Ватсон. — Легкая возня, щелчок — и окно открылось. Холмс грациозно, словно танцуя, проскользнула внутрь.

И тут же высунулась в окно.

— Ты идешь?

Я выругался. Громко.

К счастью, я был в хорошей форме — хоть какая-то польза от этого регби. К тому же сантиметров на пятнадцать выше Шарлотты, так что на ветки плюща смог забраться сам. Когда я оказался в комнате Добсона, Холмс рассеянно похлопала меня по плечу; исследование местности уже шло полным ходом.

Обстановка здесь царила типичная для Миченера: черно-белый постер с двумя целующимися девушками и пол, заваленный грязной одеждой. На половине Рэндалла был такой же бардак, но он хотя бы кровать заправил. Простыни на кровати Добсона были скомканы, матрас торчал наружу. Тело, должно быть, увезли в морг.

На прикроватном столике стояло фото в рамке — Добсон, судя по сходству, с сестрой. Оба наклонились к объективу камеры, широко улыбаясь. Я почувствовал укол совести.

Холмс же было не до сантиментов.

— Подержи рюкзак, — приказала она и резко опустилась на четвереньки. Я испуганно отскочил. Шарлотта достала фонарик-авторучку и пинцет — казалось, буквально из воздуха.

— Ты заказала по интернету набор шпиона, что ли? — спросил я раздраженно.

За всю ночь я не поспал и часа и, честно говоря, изо всех сил пытался не запаниковать. Кто угодно сейчас мог войти и поймать нас на месте преступления, которое я вроде как грозился совершить.

Другое дело Холмс. Пока я стоял и трясся от страха, она спокойно и оперативно искала доказательства нашей невиновности. Я снова представил, как мы несемся по движущемуся поезду, и тихо усмехнулся. В реальности это выглядело бы примерно так: она скроется без следа, а я запутаюсь в собственных ногах, меня поймают и будут пытать водой.

— Тихо, — шепнула Холмс. — И достань банку для образцов, я кое-что нашла.

Я вытащил из рюкзака маленькую колбу, откупорил ее и наклонился, чтобы Шарлотта могла залезть туда пинцетом. Через стекло образец был похож на кусочек луковой кожуры; пока я его рассматривал, добавился второй, а за ним и третий. Шарлотта отщипнула от ковра немного ворса и поместила в другую банку, затем прошлась под кроватью своим куском проволоки, выудив оттуда несколько ручек, старую зубную щетку и еще какой-то хлам. Она осмотрела стакан с молоком возле кровати и старую цуг-флейту, лежавшую рядом. Пальцем в перчатке провела по стене невидимую линию от вентиляционного люка к подушке Добсона. Затем резко подняла глаза к потолку и начала считать, понятия не имею зачем. Каждый издаваемый нами звук, казалось, грозит тюрьмой, и сердце громко стучало у меня в ушах.

Холмс нагнулась, чтобы рассмотреть подушку Добсона, и жестом позвала меня. На подушке все еще виднелась вмятина от его головы.

— Это что, слюна? — спросил я шепотом, указывая на пятно.

— Отлично. — Шарлотта поскребла его острием пинцета. Я вообще-то просто пошутил, но от похвалы не отказался.

— Банку, — потребовала она, и я протянул ей банку.

— Я не вижу крови, — сказал я, и Холмс покачала головой. Крови и правда не было нигде.

В этот момент за дверью послышались шаги и голоса — их было несколько. К своему ужасу я понял, что обсуждают нас с Добсоном. Вдруг кто-то взволнованно спросил, перекрывая шум:

— Это ведь его комната?

— Надо уходить, — сказал я, и на секунду мне показалось, что Холмс собирается спорить. — Сейчас Же.

Я потащил ее к окну — клянусь, я видел, как поворачивается дверная ручка. Не мешкая я повис на подоконнике и спрыгнул.

Едва мои ноги коснулись земли, как страх сменился восторгом.

Наверху со щелчком закрылось окно. Холмс приземлилась рядом, я схватил ее за руку и повернул к себе.

— Тебя видели? — спросил я, задыхаясь.

— Нет, конечно.

— Холмс, — сказал я, — это было блестяще.

Снова ее мимолетная улыбка:

— Да уж, пожалуй. Особенно для первой попытки.

— Для первой — то есть ты раньше такого не проворачивала?

Она пожала плечами, но глаза ее блестели.

— Ты привела нас на место преступления, украла улики — отчего мы будем выглядеть еще более виноватыми, — и ты еще никогда такого не делала? — Если это прозвучало слегка истерично, то только потому, что я начинал слегка истерить.

Но Холмс уже двигалась дальше.

— Нам надо попасть в мою лабораторию, — сказала она, вытаскивая свою обувь из сумки, — не вызывая вопросов насчет того, почему это мы вместе. Может, разделимся и встретимся там минут через двадцать? Научный корпус, комната 442. — Она элегантным движением перебросила мне мои кеды. — Не торопись, хорошо? Я хочу добраться туда первой.

Кабинет номер 442 оказался обычной кладовкой.

Большой, конечно, но все же.

Когда я вошел, Холмс уже колдовала над своим оборудованием. Выглядело впечатляюще, до этого я видел такое только в кино — пробирки разного калибра: длинные и узкие, большие и широкие, с таинственной зеленой жидкостью, от которой поднимался пар. Горелки Бунзена сияли, словно софиты. Вся эта конструкция гордо возвышалась в центре комнаты. Пара настольных ламп, закрепленных на книжном шкафу, добавляла света. В шкафу теснилась коллекция потрепанных учебников, начиная от дарвиновского «Происхождения видов» и «Анатомии» Грея до толстенных томов с названиями типа «История почвы» и «Баритсу и вы». Книгам о ядах была выделена целая полка. А в самом низу я заметил биографию доктора Ватсона, ту самую, которую мама запретила мне читать из-за ее скандального содержания (конечно же, я немедленно ее прочел. Оказалось, он очень… нравился женщинам).

Ну а рядом с ней в качестве единственного представителя художественной литературы стояли рассказы доктора Ватсона о Шерлоке Холмсе в красивом кожаном переплете. Полное собрание, всё от «Этюда в багровых тонах» и до «Его последнего поклона». И, судя по потрепанным корешкам, эти книги явно были зачитаны до дыр.

Так что, если у меня и были какие-то сомнения насчет моего участия в этом расследовании — а они были, если честно, и размером с «Титаник», особенно после вторжения в комнату Добсона, — вид этой коллекции немного меня успокоил. Если где-то я и буду на своем месте, так это здесь, рядом с ней, подумал я.

Как бы странно все это ни выглядело.

В кладовке уместилось столько всего, что, узнай кто об этом месте, Шарлотта сразу стала бы Подозреваемой Номер Один во всех ВООБЩЕ убийствах в этом мире. Одна стена была украшена сравнительной характеристикой пистолетов, прямо перед которой с потолка свисал скелет огромной птицы (стервятник многозначительно уставился на меня своими пустыми глазницами). Протертый двухместный диван у стены был испещрен кровавыми пятнами — по всей видимости, кровь капала с висящих над ним хлыстов для верховой езды. Здесь были полки, забитые тяжелыми образцами почвы и крови, а также банка с чем-то, похожим на зубы. Рядом с ней стоял скрипичный футляр, единственная «нормальная» вещь в этом чулане.

Я искренне надеялся, что никому, кроме меня, Холмс это место не показывала. В противном случае ее точно посадят.

— Ватсон, — держа щипцы в руке, она указала на диван, — садись.

Я скривился.

— Кровь давно засохла, — добавила она таким тоном, как будто это меняет дело.

То, что я все-таки послушался, наглядно показывает, насколько я был вымотан.

— Как дела с… тем, что ты там делаешь? Кстати, что ты нашла?

— Двенадцать минут, — сказала она и вернулась к своим опытам.

Я ждал. С нетерпением.

— Не люблю строить гипотезы, не располагая достаточным количеством фактов, — произнесла наконец Шарлотта. — Но моя находка говорит о том, что наш убийца не собирался полагаться на случай. Он использовал минимум два, а то и три вида яда.

— Яда? — переспросил я с нескрываемым облегчением в голосе.

Я вообще ничего не знал о ядах, а значит, никак не мог быть связан с убийством Добсона.

А вот Холмс могла.

Я сглотнул.

— Я думал, ты на втором курсе. У тебя же еще не было химии.

— Здесь не было, — сказала она, держа пипетку на свету. — Но когда-то я занималась с репетитором.

Ну конечно. Я снова вспомнил слова моей матери о том, что Холмсы с рождения дрессировали своих детей на предмет дедукции. Интересно, чему еще научилась Шарлотта в своем огромном пустынном поместье в Сассексе.

Она прочистила горло.

— Как защищать себя. Как бесшумно передвигаться по комнате, как обнаружить все возможные выходы из помещения за считаные секунды. Планы целых городов, начиная с Лондона, включая названия всех фирм на каждой улице, и как быстрее туда добраться. Как разгадать мысли и поведение других. Благодаря этому можно определить их мотивы. — На мгновение ее глаза потемнели, но лицо прояснилось так быстро, что я решил, будто мне померещилось. — Ну и по обычной школьной программе меня тоже обучали. Такого ответа достаточно?

Я не представлял, как разговаривать с человеком, который читает твои мысли.

— Звучит невероятно, — сказал я искренне, — но не уверен, что хотел бы всегда знать, о чем думают другие. Откуда они, чего они хотят. А как же тайна?

Она пожала плечами, как мне показалось, с напускным равнодушием.

— Ну, не у всех же тяга к анализу. Но у нас в семье не любят хранить тайны. Мы любим их разгадывать.

Я хотел задать еще пару вопросов, но усталость взяла свое. Я попытался подавить зевок.

— Сколько времени?

— Восемь, — ответила она, капая прозрачной жидкостью на стекло. — С минуты на минуту всем придет оповещение, что занятия отменяются из-за убийства. Думаю, факультативную консультацию с психологом мы можем пропустить.

— Разбуди меня часа через два. — Мне пришлось свернуться клубком, чтобы поместиться на диване.

Натягивая на себя куртку, я на секунду поймал внимательный взгляд светлых глаз Холмс, но она быстро отвернулась.

Я проснулся в холодном поту, во рту был неприятный привкус. В кармане жалобно пропищал мой телефон, предупреждая, что батарея вот-вот сядет. Мгновение я с ужасом пытался сообразить, где я. Я посмотрел вверх, увидел изогнутые кончики хлыстов для верховой езды и вспомнил. Наверное, как-то неправильно, что меня это успокоило.

— Опыт длится уже час, — сказала Холмс из-за стола с химическим оборудованием.

В таком виде я никогда еще ее не видел: рукава куртки закатаны по локоть, волосы распушились от жары в нашем крошечном закутке.

— И ты меня не разбудила? Который час вообще?

— У тебя на руке часы.

— Холмс, сколько времени?

Она посмотрела на меня отрешенным взглядом:

— Семь?

Я выругался и принялся выковыривать телефон из кармана. Без пяти двенадцать. Мне пришло сообщение от школы, что все занятия отменяются, а в медсанчасти можно получить помощь психолога. И еще тринадцать пропущенных вызовов. Десять из них были от моего отца, как минимум два из Англии — «номер не определен», — и один с незнакомого местного номера. Я прослушал сообщение с голосовой почты.

«Это детектив Шепард, мне нужен Джеймс Ватсон…»

За столом Холмс рассматривала дно колбы Эрленмейера.

— Желтый осадок, — сказала она больше самой себе, чем мне. — Великолепно. Просто идеально.

Фальшиво напевая себе под нос, она перелила раствор в пробирку, закупорила ее и опустила в карман.

Я дослушал сообщение Шепарда, чувствуя, как от страха скрутило живот.

— Где здесь уборная? — сонно спросил я. — Мне надо умыться.

Она молча показала на раковину в углу, и я ополоснулся холодной водой.

— Судя по тому, что сказал детектив, — начал я, — они уже пообщались с моим отцом, который, видимо, считает, что я уже лезу в петлю, поэтому мы все встречаемся в моей комнате через тридцать минут. Что я ему скажу?

Конечно, этот вопрос был риторическим, хоть и весьма деликатным, но Холмс отошла от стола и села на потрепанный подлокотник дивана.

— Твоему отцу? — спросила она, и я кивнул. Ее сложенные в замок руки лежали у нее на коленях, и я заметил мелкие шрамы на внутренней стороне одного из локтей. Тут я вспомнил слова той рыжеволосой, что ее деньги уходят ей в вену.

— Я не видел его с двенадцати лет.

— Расскажешь почему? — спросила Шарлотта.

Было ясно: она знает, что так должны вести себя друзья — проявлять интерес к жизни друг друга, выслушивать, если друг расстроен, — и изо всех сил пытается это изобразить. Но так же ясно было, что она предпочла бы прогуляться по оголенным проводам.

Впрочем, она могла спросить и развлечения ради. Черт ее разберет.

— Лучше ты мне расскажи, — ответил я. — Я уверен, ты уже кое о чем догадалась. Прочитала по невидимым следам на моем мизинце.

— Вообще-то это не шутка.

— Знаю, — отозвался я. — Но, может, к этому лучше относиться попроще. Нам обоим.

— Попроще? — вздохнула Холмс и бросила мне куртку. — Поторапливайся, а то опоздаем.

Резкий ветер гулял по двору, но небо над головой было пронзительно-ясным. Ученики, сбившись в группы по два-три человека, прятались от холода. Проходя мимо, я успел заметить, что некоторые плакали не стесняясь; первокурсники, вероятно даже не знакомые с Добсоном, обнимали друг друга.

Но когда показались мы с Холмс, они просто… забыли про все. Забыли про свои разговоры, про слезы и душераздирающие истории. Один за одним, они поворачивались к нам; послышался шепот.

Своей миниатюрной белой ручкой Холмс взяла меня под локоть и потащила вперед.

— Так вот, — заговорила она быстро. — Твои родители англичане, но вырос ты в Америке; это мне рассказывали про тебя дома. Акцент у тебя слабый, но интонации чисто лондонские. Лондон ты, конечно, обожаешь; моя манера речи напомнила тебе о нем, это было у тебя на лице написано. Похоже, ты провел там очень важный для тебя период жизни. Учитывая тот факт, что ты сейчас сказал «уборная», а не «туалет» и кое-какие другие примеры, ты стараешься избегать сленга — наверное, чтобы не пришлось выбирать, кем быть: англичанином или американцем. Получается, ты переехал в Лондон лет в одиннадцать или двенадцать. Я права?

Я ошалело кивнул.

Непросто было все это слушать. Непросто было смириться с тем, что любое из моих бездумно брошенных слов или действий говорит о моем прошлом — надо просто знать, куда смотреть. Но еще сложнее было в тишине идти по двору, пока вся школа играет в судью, присяжных и палача. Мне кажется, она понимала это. Потому и приберегла свою речь для улицы: чтобы убить двух зайцев, так сказать.

— Эта куртка досталась тебе от кого-то. Она была сшита в семидесятые, судя по крою и этой ужасной коричневой коже; в целом, конечно, на тебе сидит хорошо, но чуть широковата в плечах. Я бы сказала, что ты купил ее в секонд-хенде — винтаж, все дела, — но остальная твоя одежда не старше двух лет. Так что либо куртка перешла к тебе по наследству, либо это подарок. — Она засунула руку мне в карман и вывернула его. — Пятна от фломастера, — сказала она довольно. — Я увидела их еще на диване. Сомневаюсь, что прошлой зимой ты таскал с собой маркеры. Нет, скорее всего, куртка была у тебя дома еще в детстве, и либо ты, либо твоя младшая сестра как-то раз сделали из нее костюм учителя рисования.

— Я не говорил тебе, что у меня есть сестра, — сказал я.

Она кинула на меня сочувственный взгляд:

— Это и так понятно.

— Ладно, куртка моего отца. — Довольно неприятно, когда тебя вот так препарируют. — И что?

— Ты носишь ее, — сказала она. — А это значит, что ты не испытываешь к нему ненависти. Это было бы слишком просто. И здесь уже нужно углубляться в психологию, но, извини, я ее не выношу. Могу только предположить, что ты ее носишь, потому что где-то глубоко внутри скучаешь по нему. Ты переехал в Лондон, когда тебе было двенадцать, но твой отец остался здесь. Ты называешь его «мой отец»; ты не говоришь «папа». Само упоминание о нем тебя напрягает; ну а поскольку мы уже выяснили, что он тебя не бил, думаю, твой страх породило долгое молчание. Ну и последнее — твои часы.

Мы почти дошли до Миченер-холла, и Холмс остановилась, протянув руку. Похоже, выбора у меня не было: я расстегнул ремешок и передал ей часы.

— Это первое, что я заметила при встрече с тобой, — сказала она, изучая их. — Они гораздо дороже, чем все остальные твои вещи. Слишком большой циферблат. И гравировка сзади — да, вот и она: «Джейми на его шестнадцатилетие, с любовью ДВ, ЭВ, МВ и РВ».

Глаза Шарлотты светились — не от радости открытия, а от удовольствия снова оказаться правой, — и тут я начал понимать, каково это — ненавидеть ее.

— Продолжай, — сказал я, лишь бы это все поскорее закончилось.

Она стала загибать пальцы.

— Детское прозвище, которое ты теперь не переносишь, — значит, сейчас он мало о тебе знает. Чрезмерно дорогой подарок для подростка? Многолетнее чувство вины. Но главное здесь — имена. Это подарок не только от него; он хотел подчеркнуть, что он от всей семьи. Его новой семьи. Твою мать зовут Грейс, мне тетя говорила. Так что «Э» — это… допустим, Энн, а «МВ» и «РВ» — твои брат и сестра по отцу. Даже его подарок тебе на день рождения — это нелепая попытка купить твою любовь. Вы не разговаривали годами, потому что он, скорее всего, изменял твоей матери с… Энн? Элис? Когда твои родители развелись, он остался в Америке и завел новую семью. Бросив, как тебе показалось, тебя и твою сестру.

Но твоя мать не держит на него зла: она не заставила тебя убрать этот нелепый подарок подальше, пока ты не подрастешь. Эти часы стоят не меньше трех тысяч. Нет, она позволила тебе их носить. Несмотря на развод, они сохранили хорошие отношения; наверное, она рада, что он живет своей жизнью, так как сама она стала жить ею еще до того, как их браку пришел конец. В любом случае она бы расстроилась, узнав, что вы с ним не ладите — мальчику нужен отец, и все такое. Твоя мачеха, должно быть, моложе ее, но не настолько, чтобы вызвать ее недовольство.

— Эбигейл, — сказал я. — Ее зовут Эбигейл.

Холмс пожала плечами; это была мелочь.

Во всем остальном она попала в точку, в десятку, в яблочко.

Холодный ветер ударил мне в лицо и растрепал ей волосы, так что я не видел ее глаз. — Знаешь, прости, — сказала она так тихо, что я едва расслышал. — Я не хотела… задеть тебя. Это просто то, что я увидела.

— Я знаю. Отличная работа, — ответил я, и это было правдой.

На самом деле я злился не на Шарлотту, а на само то, что мне пришлось вспомнить все, сделанное моим отцом. И на то, что мне до сих пор от этого больно. Еще я злился на себя за то, что мне страшно даже смотреть на эти тяжелые деревянные двери Миченер-холла и думать о тех, кто ждет меня внутри. Мой отец. Детектив. Я невиновен, напомнил я себе.

Почему же мне так паршиво?

Она снова взяла меня за руку.

— А еще ты носишь эту куртку, потому что считаешь, что похож в ней на Джеймса Дина, — сказала она, когда мы вошли. — Глаза — да, но у тебя совсем другой подбородок, и хоть ты и симпатичный, но не похож на страдающего актера. Больше на поджарого библиотекаря. — Она задумалась на секунду. — Что, наверное, не так уж и плохо.

Нет, никто, кроме меня, не стал бы терпеть эту девушку.

— Ты ужасна, — сказал я и тут же все ей простил.

— Вовсе нет. — На ее лице было написано облегчение. — Что во мне ужасного? Давай примеры. По пунктам.

— Джейми? — раздался робкий голос у меня за спиной. — Это ты?

Я обернулся. Передо мной стоял мой отец.

Примечания

6

Роскошный морской курорт на Лонг-Айленде (Нью-Йорк).