Преследование

Бренда Джойс, 2012

Много лет назад любовная драма превратила Амелию Грейстоун в убежденную старую деву, заставив смириться с унылым существованием в сельской глуши. Привычная жизнь в одночасье изменилась, когда Амелия приняла предложение стать экономкой своего недавно овдовевшего соседа Саймона Гренвилла, могущественного графа Сент-Джастского. Когда-то именно Саймон разбил Амелии сердце, но прошлое давно забыто, а его детям нужно внимание… Амелия великодушно бросается на выручку – и попадает в опасный водоворот жизни британского аристократа, ведущего опасные шпионские игры с французскими республиканцами. Былая страсть вспыхивает с прежней силой, только возможно ли счастье взаимной любви в нелегкое военное время, когда опасность грозит и от чужих, и от своих?..

Глава 1

Поместье Грейстоун, Корнуолл

4 апреля 1794 года

— Жена Гренвилла умерла.

Амелия Грейстоун застыла со стопкой тарелок в руках, уставившись на брата невидящим взором.

— Ты слышала, что я сказал? — спросил Лукас, и его серые глаза наполнились тревогой. — Леди Гренвилл умерла прошлой ночью, пытаясь произвести на свет дочь.

«Его жена умерла…»

Ужас буквально парализовал Амелию. Новости о войне или разгуле насилия во Франции приходили каждый день — сообщения были ужасными, ввергающими в шок. Но такого Амелия не ожидала.

Как леди Гренвилл могла умереть? Она была такой утонченной, такой красивой — и слишком молодой, чтобы умереть!

Амелия едва могла собраться с мыслями. Леди Гренвилл не приезжала в Сент-Джаст-Холл с момента свадьбы, случившейся десять лет назад, — точно так же, как не бывал в имении и ее супруг. И вдруг в январе она появилась в родовом поместье графа со всем своим домашним хозяйством и двумя сыновьями — и явно ожидая еще одного ребенка. Сент-Джаста с ней не было.

Корнуолл и так слыл забытой богом глушью, в январе же в этой местности становилось и вовсе нестерпимо. В середине зимы, когда дули сильные ветры и на побережье обрушивались яростные штормы, здесь царили лютый холод и суровое уныние.

Ну какая женщина решилась бы приехать в самый отдаленный уголок страны зимой, чтобы произвести тут на свет свое дитя? Появление леди Гренвилл казалось очень странным.

Амелия удивилась ничуть не меньше остальных жителей прихода, когда услышала, что графиня появилась в имении, а позже, получив от нее приглашение на чай, даже и не подумала от него отказаться. Ей не терпелось познакомиться с Элизабет Гренвилл, и не только потому, что они были соседками. Амелия сгорала от любопытства, какой же была графиня Сент-Джастская.

И она оказалась точно такой, как и ожидала Амелия, — белокурой и красивой, приятной в общении, элегантной и в высшей степени благородной. Она представлялась идеальной спутницей для темноволосого задумчивого графа. Элизабет Гренвилл обладала всем, чего была лишена Амелия Грейстоун.

Поскольку Амелия похоронила прошлое давным-давно — в сущности, лет десять назад, — она даже не ожидала, что станет сравнивать себя с графиней. Но при встрече, едва держась на ногах от потрясения, Амелия вдруг осознала, как сильно хотела рассмотреть и расспросить женщину, на которой в свое время женился Гренвилл, — женщину, которую он предпочел ей.

Амелия задрожала, крепко прижимая тарелки к груди. Если бы она не была такой осторожной, наверняка принялась бы грезить о прошлом! Но теперь она запрещала себе думать, будто на самом деле так желала встречи с леди Гренвилл именно потому, что хотела составить мнение о ней, оценить ее как потенциальную соперницу. Осознание этого привело Амелию в ужас.

Элизабет Гренвилл ей понравилась. Да и роман с Гренвиллом закончился десять лет назад.

Амелия выбросила все эти мысли из головы тогда. И действительно не хотела возвращаться к былому теперь.

Но внезапно она почувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой, юной и красивой, наивной и доверчивой, а еще такой ранимой… Она будто снова очутилась в кольце сильных рук Саймона Гренвилла, ожидая от него объяснения в любви и предложения руки и сердца.

Эти неуместные мысли поразили Амелию, она хотела отмахнуться от них, но было уже слишком поздно. Шлюзовые ворота, сдерживавшие поток памяти, открылись. Пылкие, безрассудные картины замелькали перед мысленным взором: они вдвоем на брошенном на землю одеяле для пикника, они в живом лабиринте позади дома, они в его карете… Саймон неистово целует ее, Амелия отвечает на его поцелуи, и они вдвоем бьются в агонии очень опасной, безрассудной страсти…

Амелия глубоко вдохнула, потрясенная этой внезапной яркой вспышкой памяти о том давно минувшем лете. Он никогда не был искренним. Он никогда не ухаживал за ней с серьезными намерениями. Теперь Амелия была достаточно здравомыслящей женщиной, чтобы понимать это. И все же в ту пору она ждала от него предложения — и предательство буквально сокрушило ее.

Почему ужасная смерть леди Гренвилл заставила Амелию вспомнить тот период своей жизни, когда она была такой молодой и такой глупой? Многие годы она не позволяла себе ни единой мысли о том лете, не думала о тех мгновениях, даже когда сидела в гостиной леди Гренвилл, потягивая чай и обсуждая войну.

Но теперь Гренвилл был вдовцом…

Лукас забрал у Амелии стопку тарелок, резко вернув обратно в реальность. Амелия молча уставилась на брата, приходя в ужас от своей последней мысли и со страхом гадая, что же это могло значить.

— Амелия? — встревоженно окликнул Лукас.

Нет, она не должна думать о прошлом. Амелия не знала, почему вдруг воскресли те нелепые воспоминания, но теперь она была серьезной женщиной двадцати шести лет. То романтическое увлечение забылось. Она не хотела вспоминать тот флирт — или что-то еще в этом роде — никогда. Именно поэтому Амелия упорно гнала от себя мысли о романе все эти годы — с тех пор, как Гренвилл уехал из Корнуолла, не сказав ни слова, вскоре после трагического несчастного случая, унесшего жизнь его брата.

Все это нужно было забыть.

И это забылось! После тяжких душевных мук, разумеется, после долгой печали, но Амелия нашла в себе силы продолжать жить. Она сосредоточила все свое внимание на маме, рассудок которой давно помутился, на братьях, сестре и имении. Так Амелии действительно удалось забыть о Гренвилле и их романтических отношениях на целых десять лет. Она была занятой женщиной в стесненном материальном положении и с обременительными обязанностями. Жизнь Саймона тоже не стояла на месте. Он женился и обзавелся детьми.

И никаких сожалений у Амелии не было. Она была нужна своей семье. Таков был ее долг — заботиться обо всех близких — еще с детских лет, когда отец их бросил. Но потом во Франции вспыхнула революция, началась война, и все изменилось.

— Ты чуть не выронила тарелки! — воскликнул Лукас. — Тебе плохо? Ты жутко побледнела!

Амелия вздрогнула. Ей действительно стало дурно. Но она не собиралась позволять прошлому, давно умершему и погребенному, волновать ее снова.

— Это ужасная трагедия!

Лукас, золотистые волосы которого были небрежно стянуты назад в косу, пристально смотрел на нее. Он только что приехал из Лондона — или, по крайней мере, утверждал, что прямиком оттуда. Брат был высоким и выглядел настоящим франтом в изумрудного цвета бархатном сюртуке, желтовато-коричневых бриджах и чулках.

— Ну-ка, Амелия, признавайся, почему ты так огорчена?

Ей удалось выдавить из себя улыбку. Почему она огорчилась? Точно не из-за Гренвилла. Красивая женщина, молодая мать умерла, оставив троих маленьких детей.

— Она умерла, рожая третьего ребенка, Лукас. И еще остались два маленьких мальчика. Я познакомилась с ней в феврале. Она оказалась именно такой красивой, любезной и элегантной, как твердили все вокруг, — объяснила Амелия. Помнится, с того самого момента, как Элизабет вошла в гостиную, Амелии стало совершенно ясно, почему Гренвилл выбрал ее. Он был темным и мощным, она — светлой и очень милой. Они составляли идеальную аристократическую пару. — Ее сердечность и гостеприимство произвели на меня приятное впечатление. А еще она была умна. Мы хорошо побеседовали. Как жаль, что ее больше нет!

— Действительно, жаль. А еще мне очень жаль этих детей и Сент-Джаста.

Амелия ощутила, как самообладание вернулось к ней. И несмотря на то что мрачный образ Гренвилла, казалось, неотступно преследовал ее теперь, здравый смысл тоже возвратился. Леди Гренвилл умерла, оставив троих маленьких детей. Сейчас соседям требовались соболезнования Амелии — и, возможно, ее помощь.

— Бедные мальчики, бедное дитя! Мне так их жалко!

— Это будет сложный период, — согласился Лукас и бросил на сестру странный взгляд. — К смерти молодых привыкнуть невозможно.

Амелия понимала, что брат сейчас думает о войне; она знала о его деятельности в военное время абсолютно все. Но сейчас она по-прежнему думала об этих несчастных детях — и это было полезнее, безопаснее, чем размышлять о Гренвилле. Забрав у Лукаса тарелки, Амелия принялась уныло накрывать на стол. Она так печалилась из-за детей… Гренвилл наверняка был убит горем, но Амелия не хотела думать о нем или его чувствах даже притом, что он был ее соседом.

Она поставила последнюю тарелку на старый обеденный стол — и вперила невидящий взор в обшарпанную, но отполированную до зеркального блеска деревянную поверхность. Как много времени прошло… Когда-то она была влюблена, но теперь, разумеется, не любила Гренвилла. Определенно ей следовало сделать то, что и полагалось в подобной ситуации.

В сущности, Амелия не видела Саймона Гренвилла целых десять лет. Сейчас она, вероятно, даже не узнала бы его. Граф мог растолстеть. И даже поседеть. Он наверняка уже не был тем лихим молодым повесой, способным заставить ее сердце колотиться, бросив один-единственный многозначительный взгляд.

Да и сам Гренвилл вряд ли узнал бы ее. Амелия по-прежнему была стройной — если честно, даже худой — и миниатюрной, но ее внешность померкла, увяла, как это обычно происходит с любой наружностью. И хотя джентльмены постарше по-прежнему время от времени бросали в ее сторону заинтересованные взгляды, Амелия едва ли была такой же красивой, как когда-то.

Она испытала что-то вроде небольшого облегчения. То необычайное притяжение, существовавшее между ними прежде, точно не возникнет снова. И Амелия больше не будет испытывать неловкость в его присутствии, как это было раньше. В конце концов, она тоже стала старше и мудрее. Жизнь закалила ее, превратив в сильную и решительную женщину.

Так что, когда ей доведется увидеть Гренвилла, думала Амелия, она выразит свои соболезнования точно так же, как поступила бы с любым другим соседом, переживающим подобную трагедию.

Амелии сразу стало лучше. Да, на душе явно полегчало. Те глупые воспоминания именно этим и были — глупостью.

— Уверен, семья никак не может оправиться от потери, — тихо заметил Лукас. — Конечно, она была слишком молода, чтобы умереть. Сент-Джаст, должно быть, вне себя от потрясения.

Амелия осторожно подняла взгляд. Лукас был прав. Гренвилл наверняка сильно любил свою красавицу жену. Амелия прокашлялась.

— Ты застал меня врасплох, Лукас, как всегда! Я совсем тебя не ждала, и вдруг ты появляешься дома, да еще и с такими ошеломляющими новостями.

Брат обнял ее за плечи.

— Прости. Я услышал о смерти леди Гренвилл, когда остановился в Пензансе, чтобы сменить лошадей.

— Я всерьез беспокоюсь о детях. Мы должны помочь этой семье всем, чем только можем. — Амелия говорила совершенно искренне. Она никогда не повернулась бы спиной к людям, оказавшимся в беде.

Лукас улыбнулся:

— Ну вот, теперь со мной говорит сестра, которую я знаю и люблю. Конечно же ты беспокоишься. Убежден, что Гренвилл даст соответствующие указания по поводу каждого своего ребенка, как только обретет способность мыслить ясно.

Амелия задумчиво посмотрела на брата. Гренвилл, несомненно, пребывал в состоянии шока. Теперь она нарочно гнала от себя его привлекательный образ, напоминая себе о том, что граф, вероятно, стал толстым и седым.

— Да, разумеется, он разберется.

Амелия окинула взглядом накрытый стол. С сервировкой приходилось исхитряться — учитывая то, в каких стесненных обстоятельствах существовала их семья. Сад пока еще не зацвел, поэтому на середине стола красовался лишь высокий серебряный канделябр, оставшийся с лучших времен. Единственным предметом обстановки в комнате, кроме стола, был старинный буфет, в котором поблескивал их лучший фарфор. Зал был меблирован так же скудно.

— Обед будет готов через несколько минут, — сказала Амалия. — Ты можешь сходить наверх и привести маму?

— Конечно. И тебе не стоит так хлопотать.

— Я всегда так радуюсь, когда ты дома! И конечно же сейчас мы будем обедать как самая обычная семья.

Брат криво улыбнулся:

— Обычных семей сейчас почти не осталось, Амелия.

Слабая улыбка сбежала с ее лица. Лукас только что, чуть ли не мгновение назад, переступил порог родного дома, Амелия не видела его месяц или больше. Под глазами брата залегли тени, на его скуле виднелся маленький шрам, которого раньше не было. Она боялась спросить, как у Лукаса появился этот шрам, а еще больше — где он его «заработал». Брат по-прежнему был опасно-красивым мужчиной, но революция во Франции и война полностью изменили их жизнь.

До падения французской монархии все было так просто… Лукас проводил время, управляя поместьем, и главной его заботой было повышение эффективности работы принадлежавших семье рудника и карьера. Джек, который был младше Амелии на год, подобно многим другим корнуолльцам, занимался контрабандой. А младшая сестра Амелии, Джулианна, каждую свободную минуту тратила на сидение в библиотеке, читая все, что попадалось под руку, и подпитывая свои якобинские симпатии. Особняк Грейстоун был оживленным, счастливым домом. Амелия заботилась обо всей семье, включая мать.

Отец, Джон Грейстоун, оставил семью, когда Амелии было всего семь лет, и вскоре после этого мамин рассудок помутился, она стала терять ощущение реальности. Амелия вынуждена была подменить хозяйку дома, помогая по хозяйству, составляя списки покупок, планируя меню и даже отдавая приказы их немногочисленным слугам. А главным образом она заботилась о Джулианне, которая в ту пору была совсем маленькой, только-только начинала ходить. Их дядя, Себастьян Уорлок, прислал управляющего, чтобы помогать с имением, но Лукас приступил к исполнению этих обязанностей еще до того, как ему исполнилось пятнадцать. Их дом был необычным, но оживленным и посемейному теплым, наполненным любовью и смехом, невзирая на финансовые трудности.

Теперь дом почти опустел. Джулианна влюбилась в графа Бедфордского, когда его, находящегося на волосок от смерти, доставили в имение их братья. Разумеется, Джулианна и не догадывалась, кем гость дома был на самом деле, — в ту пору он прикидывался офицером французской армии. Их отношениям мешало серьезное препятствие: он был шпионом, работавшим на Питта, она — сторонницей якобинцев. Но недавно Джулианна вышла замуж за Бедфорда и только что родила дочь в Лондоне, где они и жили. Амелия покачала головой, вспомнив об этом. Подумать только: ее сестра-радикалка теперь была графиней Бедфордской — и без памяти любила своего мужа-тори!

Жизнь ее братьев тоже изменилась из-за войны. Лукас теперь редко бывал в поместье Грейстоун. Но поскольку его с Амелией разделяли лишь два года, а также потому, что они заняли в доме места своих родителей, старшие брат с сестрой были особенно близки. Амелия стала доверенным лицом брата, хотя он и не рассказывал ей о своих делах в мельчайших подробностях. Он просто не мог сидеть сложа руки в то время, как Францию сотрясала революция. Некоторое время назад Лукас тайно предложил свои услуги военному министерству. Еще до того, как во Франции настала эпоха террора, Великобританию наводнил поток эмигрантов, спасавшихся бегством. Последние два года Лукас провел, вывозя эмигрантов с берегов Франции.

Эта деятельность была крайне опасной. Если бы французские власти поймали Лукаса, его немедленно бы арестовали и отправили на гильотину. Амелия гордилась братом, но одновременно и очень боялась за него.

Разумеется, она все время волновалась о Лукасе. Он был якорем семьи — ее главой. Но о Джеке Амелия беспокоилась еще больше. Джек был бесстрашным. И безрассудным. Он действовал так, словно считал себя бессмертным. До войны Джек был простым корнуолльским контрабандистом — одним из тех, кто зарабатывал на жизнь подобным образом, — и следовал по стопам несметного числа своих предков. Теперь он зарабатывал тем, что провозил контрабандой различные товары между воюющими странами. Занятие поопаснее этого еще нужно было поискать! Если бы брата схватили до войны, его ждало бы тюремное заключение. Теперь, однако, стоило британским властям уличить Джека в нарушении блокады Франции, его бы обвинили в — ни много ни мало — государственной измене. За столь тяжкое преступление отправляли на виселицу.

А еще время от времени Джек помогал Лукасу тайно переправлять людей через Ла-Манш.

Амелия была благодарна судьбе, что хотя бы Джулианна жила в комфортной, спокойной обстановке, поглощенная заботами о муже и дочери. Амелия перехватила проницательный взгляд Лукаса.

— Я волнуюсь о тебе и переживаю за Джека. Что ж, во всяком случае, теперь мне не нужно беспокоиться о Джулианне.

Брат улыбнулся:

— В этом я с тобой полностью согласен. Она окружена заботой и находится вне всякой опасности.

— Скорее бы закончилась эта война! Ну когда же мы услышим хорошие новости? — Амелия покачала головой, вспомнив, что леди Гренвилл умерла, оставив новорожденную дочь и двоих маленьких сыновей. — Не могу представить, каково это — жить без войны.

— Нам еще повезло, что мы не живем во Франции, — заметил Лукас уже без улыбки.

— Пожалуйста, я не перенесу еще одного ужасного известия! Судя по слухам, дела обстоят не самым лучшим образом.

— Я и не собирался огорчать тебя дурными вестями. Тебе совершенно незачем знать подробности того, как страдают во Франции ни в чем не повинные люди. Если нам повезет, наши войска разобьют французов уже этой весной. Мы готовы вторгнуться во Фландрию. У нас сильные позиции от Ипра до реки Маас, и, я полагаю, этот австриец, Кобург, — хороший генерал. — Брат немного помолчал. — Если мы выиграем войну, республика во Франции падет. И это будет освобождением для всех нас.

— Я молюсь, чтобы мы победили, — отозвалась Амелия, хотя все еще размышляла о графине Сент-Джастской и детях, которых та безвременно покинула.

Лукас взял Амелию за локоть и заговорил приглушенным тоном, словно не хотел, чтобы кто-то ненароком услышал их.

— Я вернулся домой, потому что встревожен. Ты слышала, что произошло у сквайра Пенуэйтзи?

Она взглянула на брата, настороженно застыв на месте.

— Конечно, слышала. Как и все вокруг. Три французских моряка — дезертиры — появились на пороге его дома, прося еды. Сквайр накормил их. А потом они направили на семью дула пистолетов и ограбили дом.

— К счастью, их схватили на следующий день, и никто не пострадал, — мрачно добавил Лукас.

Амелия прекрасно понимала, о чем думает брат. Она жила в таком уединении вместе с матерью и их единственным слугой… Гарретт когда-то служил сержантом британской пехоты, так что он умел обращаться с оружием. И все же поместье Грейстоун находилось в одном из самых отдаленных юго-западных пунктов Корнуолла. Его обособленность служила одной из причин, по которым эта местность на протяжении нескольких столетий была таким удобным пристанищем для контрабандистов. Она располагалась совсем близко с поселением Сеннен-Коув, раскинувшимся чуть ниже их дома, по направлению к французскому Бресту.

Те дезертиры могли появиться и у их двери, подумала Амелия.

Ее голова раскалывалась от боли. Внезапно почувствовав себя утомленной от бесконечных волнений, Амелия потерла виски. По крайней мере, оружейный шкаф был полон, а она, как каждая корнуолльская женщина, прекрасно знала, как заряжать мушкет, карабин и пистолет и стрелять из этого оружия.

— Думаю, вам с мамой стоит провести весну в Лондоне, — не допускающим возражений тоном произнес Лукас. — В апартаментах Уорлока на Кавендиш-сквер множество комнат, и ты сможешь часто навещать Джулианну.

Амелия совсем недавно, сразу после рождения племянницы, провела месяц в Лондоне со своей сестрой. Они с Джулианной были близки, и проведенное вместе время оказалось чудесной, почти безмятежной передышкой от домашних хлопот. И теперь Амелия начала всерьез обдумывать предложение на время уехать из дома. Возможно, Лукас был прав.

— Идея неплохая, но как быть с домом? Мы просто запрем его? И что насчет фермера Ричардса? Ты ведь знаешь, что теперь, когда ты вечно в отъезде, он платит за аренду земель мне.

— Я могу договориться, чтобы арендные платежи пока копились и были выплачены позже. Я чувствую, что пренебрегу своим семейным долгом, Амелия, если не отправлю вас с мамой в более безопасное место.

Она понимала, что брат абсолютно прав.

— Потребуется какое-то время, чтобы как следует подготовиться к отъезду.

— Постарайся закрыть этот дом как можно быстрее, — ответил Лукас. — Я должен вернуться в Лондон, мне придется сделать это сразу после похорон. Когда ты будешь готова присоединиться ко мне, я или приеду сам, или отправлю Джека, или пришлю кучера.

Амелия кивнула, но теперь она могла думать лишь о предстоящих похоронах.

— Лукас, ты знаешь, когда состоятся похороны?

— Я слышал, что служба пройдет в часовне Сент-Джаст в воскресенье, но покойная будет похоронена в семейном склепе в Лондоне.

Амелия ужаснулась. Сегодня была уже пятница! И в это мгновение перед ее мысленным взором в который раз явственно предстал Гренвилл, его темные глаза и волосы. Она облизнула пересохшие губы.

— Я должна присутствовать на церемонии. И ты тоже.

— Да. Мы можем пойти вместе.

Амелия взглянула на брата, и ее сердце екнуло. Она никак не могла отогнать неуместные мысли. В воскресенье она увидит Саймона впервые за десять лет.

* * *

Амелия сидела в семейном экипаже с Лукасом и мамой, крепко стиснув обтянутые перчатками руки. Она даже представить себе не могла, какой силы напряжение сковало все у нее внутри. Она едва могла дышать.

Стоял воскресный полдень. Спустя каких-то полчаса должна была начаться заупокойная служба по Элизабет Гренвилл.

Впереди показалось поместье Сент-Джаст.

В центре имения высился огромный замок, казавшийся совершенно неуместным здесь, в Корнуолле. Средняя часть дома, возведенного из светлого камня, была высотой в три этажа, входную дверь обрамляли четыре гигантские гипсовые колонны. Более низкое, двухэтажное крыло дома было обращено к суше, эту секцию здания отличали покатые шиферные крыши. В самом дальнем углу здания располагалась часовня со своим собственным внутренним двором, ее фасад тоже украшали колонны, а к входу примыкали угловые башни.

Дом окружали высокие черные безлистные деревья. Земля перед особняком тоже казалась голой после долгой зимы, но совсем скоро, в мае, сады должны были буйно зацвести. К лету эти земли превратятся в холст буйных красок, деревья станут пышными и зелеными, а из лабиринта позади дома, образованного живой изгородью, почти невозможно будет выбраться…

Амелия знала все это не понаслышке.

Теперь она понимала, что не должна вспоминать о том, как терялась в изгибах этого лабиринта. Не должна вспоминать, как она задыхалась от волнения, как кружилась голова, когда Саймон, завернув за угол, обнаруживал ее и привлекал в свои объятия…

Амелия отогнала от себя эти мысли, когда их карета, трясясь, покатилась по посыпанной гравием дороге, следуя за двумя дюжинами других экипажей. На похороны леди Гренвилл наверняка собрался весь приход, подумала Амелия. Фермеры должны были стоять бок о бок со сквайрами.

— Это бал? — взволнованно спросила миссис Грейстоун. — О, дорогой, мы едем на бал?

Лукас погладил ее по руке.

— Мама, это — я, Лукас, мы направляемся на похороны леди Гренвилл.

Мама, крошечная седовласая женщина, казалась даже меньше Амелии, которая безучастно посмотрела на Лукаса. Амелия давно смирилась с маминым состоянием и старалась не расстраиваться. Теперь мама так редко мыслила ясно… Большую часть времени она считала себя юной дебютанткой, а Лукаса принимала то за отца своих детей, то за одного из своих прежних ухажеров.

Когда мама, сидевшая между ней и Лукасом, успокоилась, Амелия выглянула из окна кареты. За прошедшие два дня она приложила все усилия, чтобы сосредоточиться на поставленных братом задачах. У нее был внушительный список дел, с которыми требовалось разобраться перед тем, как запереть дом и отправиться с мамой в город. Амелия уже написала Джулианне, известив сестру о текущих событиях. Потом начала паковать постельное белье, делать запасы долго хранящейся еды, убирать зимнюю одежду и готовить то, что им с матерью потребуется на период пребывания в городе. Заставляя себя трудиться не покладая рук, Амелия чувствовала облегчение. Время от времени она вспоминала о детях леди Гренвилл, но гнала от себя все мысли о Сент-Джасте — и все же его смуглое красивое лицо неотступно маячило где-то в подсознании.

Отрицать охватившее ее беспокойство было бессмысленно. И все же это было так нелепо! Что из того, если они снова встретятся лицом к лицу после всех этих лет разлуки? Гренвилл просто не узнает ее, а даже если это и произойдет, он даже не вспомнит об их глупом флирте — в этом Амелия нисколько не сомневалась.

Но, пока карета катилась вперед, образы того давнего романа по-прежнему пытались овладеть ее сознанием. Настойчивая потребность предаться воспоминаниям преследовала Амелию с того самого момента, как она встала на рассвете.

Амелия знала, что должна держать эти совершенно ненужные сейчас мысли при себе. Но невольно вспомнила, какой сломленной, буквально уничтоженной она почувствовала себя, когда узнала, что Саймон уехал из Корнуолла… Мало того что он не попрощался, он даже записку не оставил!

И в памяти Амелии вдруг воскресли бесконечные недели душевных страданий и горя, все те ночи, когда она засыпала в слезах…

Что ж, теперь ей следует вести себя гордо, с достоинством, решила девушка. Она должна помнить, что они с графом — соседи, только и всего. Измученная этими мыслями, Амелия обхватила себя за плечи.

— С тобой все в порядке? — Мрачный голос Лукаса ворвался в ее мысли.

Амелия даже не попыталась выдавить из себя улыбку.

— Хорошо, что мы — здесь. Надеюсь, у меня будет минутка, чтобы встретиться с детьми до начала службы. Больше всего я тревожусь сейчас за них.

— Дети не посещают балы, — твердо сказала мама.

Амелия улыбнулась ей.

— Конечно нет, — заверила она и обернулась к Лукасу.

— Ты выглядишь очень напряженной, — заметил брат.

— Я слишком озабочена тем, чтобы успеть сделать все необходимое до нашего отъезда в город, — солгала Амелия. — Я так волнуюсь, сижу как на иголках! — Она улыбнулась маме: — Разве это не замечательно — вернуться в город?

Глаза мамы округлились от удивления.

— Мы снова поедем в город?

Эта идея явно привела ее в восторг.

Амелия взяла мамину руку и сжала ее:

— Да, поедем, как только будем готовы.

Лукас смерил сестру скептическим взглядом:

— Между прочим, если ты думаешь сейчас о прошлом, никто не станет тебя упрекать.

Чуть не задохнувшись от возмущения, Амелия выпустила ладонь матери.

— Прошу прощения? Что ты сказал?

— Это было давным-давно, но я не забыл, как он поступил с тобой. — Лукас сощурился. — Он разбил тебе сердце, Амелия.

— Мне было шестнадцать! — в волнении выдохнула она. Оказывается, Лукас все прекрасно помнил. — Это было десять лет назад!

— Да, именно. И все это время он не возвращался сюда, не заехал ни разу, поэтому могу понять, почему ты немного нервничаешь. Это ведь так?

Амелия вспыхнула:

— Лукас, я давным-давно забыла прошлое.

— Хорошо, — твердо сказал он. — Рад это слышать! — Помолчав немного, брат добавил: — Я никогда не говорил тебе об этом, но время от времени я встречал его в городе. И мы общались довольно сердечно. Ни один из нас не видел смысла таить обиду друг на друга, ведь, в конце концов, прошло так много лет!

— Ты прав — нет ни малейшего смысла таить какие-то обиды, — прошептала Амелия. — Наши жизни никак не связаны, мы пошли разными путями.

Она не поняла, с чего это Лукас общался с Гренвиллом, но брат теперь часто бывал в Лондоне, так что их дорожки, разумеется, рано или поздно должны были пересечься. Амелия с трудом удержалась, чтобы не спросить Лукаса о том, как выглядит теперь Саймон, насколько он изменился. Но забывать об осторожности не стоило. Поэтому она лишь слегка улыбнулась.

Лукас снова посмотрел на Амелию, ища глазами ее глаза.

— Насколько я знаю, его задерживают какие-то дела. Полагаю, он все-таки сможет прибыть в Сент-Джаст-Холл.

Амелия не верила своим ушам.

— Это просто невозможно! Где бы он ни был в момент смерти леди Гренвилл, прошло уже целых три дня. Разумеется, сейчас он здесь!

Лукас отвел взгляд от сестры, когда их карета наконец-то остановилась недалеко от внутреннего двора часовни.

— Хотя в это время года дороги здесь плохи, я склонен согласиться, что к этому времени граф уже должен был приехать.

Амелия растерянно посмотрела на брата:

— Разумеется, похороны не будут откладывать, если Сент-Джаст так и не приедет?

— Наверное, ведь здесь присутствуют все жители прихода, — отозвался тот.

Амелия выглянула из окна. Пространство вокруг дома было загромождено всевозможными каретами и повозками. Гренвилл, должно быть, и устроил эту церемонию. Только он мог ее задержать. Но если граф отсутствует, как же ему это удастся?

— Боже праведный, — прошептала Амелия, приходя в еще большее смятение, — он может пропустить похороны собственной жены!

— Давай надеяться, что он появится в любую минуту, — успокоил ее брат.

Лукас выбрался из кареты и обернулся, чтобы помочь маме спуститься. Потом протянул руку Амелии. Еще не придя в себя от потрясения, она осторожно вышла из экипажа.

Одетые в траур люди стекались во внутренний двор часовни. Помедлив, Амелия внимательно огляделась. День был пасмурный, холодный, ветреный, и она вздрогнула, несмотря на свою шерстяную накидку. Если не считать короткого визита на чай, последний раз Амелия была в поместье десять лет назад. С тех пор здесь ничего не изменилось. Дом оставался таким же величественным, как и раньше.

Когда они сошли с дорожки, собираясь последовать за всеми в глубь двора, низкие каблуки Амелии увязли в земле. Снег растаял, и лужайки теперь местами утопали в жидкой грязи. Поэтому Лукас повел Амелию к внутреннему двору часовни по вымощенной камнем дороге.

Интересно, остальные члены семьи уже собрались внутри часовни? — гадала она.

Амелия оглянулась на роскошный парадный вход в дом и нерешительно замедлила шаг. Со ступеней крыльца как раз спускались статный мужчина и полная седая женщина, которые вели двух маленьких мальчиков.

Амелия как будто вросла в землю. Она поняла, что это сыновья Гренвилла. Оба темноволосых мальчика были одеты в черные камзолы, бриджи и светлые чулки. Одному мальчику было примерно восемь лет, другому, возможно, четыре-пять. Тот, что поменьше, крепко сжимал руку своего старшего брата. И теперь Амелия рассмотрела, что гувернантка несла еще и младенца, завернутого в толстое белое одеяло.

Амелии не довелось увидеть мальчиков в тот день, когда она пила чай в компании их матери. И теперь, когда дети подошли ближе, Амелия поняла, что оба они были очень похожи на своего отца — и с годами наверняка превратятся в настоящих красавцев. Младший мальчик плакал, тогда как его старший брат изо всех сил старался держаться мужественно. Оба ребенка, несомненно, были убиты горем.

Сердце Амелии обливалось кровью.

— Отведи маму в часовню. Я скоро вернусь, — бросила она брату и, не дожидаясь его ответа, решительно направилась к двоим взрослым и детям.

Подойдя к ним, она улыбнулась джентльмену и представилась:

— Я — мисс Амелия Грейстоун, соседка леди Гренвилл. Какой печальный день!

В глазах джентльмена стояли слезы. Несмотря на то что мужчина был хорошо одет, не вызывало сомнений, что он — какой-то слуга, причем иностранец.

— Я — синьор Антонио Барелли, учитель мальчиков. А это — миссис Мердок, гувернантка. С нами — лорд Уильям и мастер Джон.

Амелия быстро обменялась рукопожатиями с учителем и миссис Мердок, которая тоже с трудом сдерживала слезы. Разумеется, их нельзя было упрекнуть в недостатке радушия: Амелия догадалась, что служащие дома искренне любили леди Гренвилл. А потом Амелия улыбнулась Уильяму, старшему мальчику, отметив про себя, что Гренвилл назвал наследника в честь своего покойного старшего брата.

— Я от всей души сожалею о твоей потере, Уильям. Недавно я познакомилась с твоей мамой, она мне очень понравилась. Она была замечательной леди.

Уильям мрачно кивнул, уголки его губ скорбно опустились.

— Мы видели вас, когда вы приезжали с визитом, мисс Грейстоун. Иногда мы наблюдаем за прибывающими гостями из окна сверху.

— Это, должно быть, занятно, — с улыбкой заметила Амелия.

— Да, бывает и так. Это мой младший брат, Джон, — ответил Уильям, но не улыбнулся в ответ.

Амелия одарила Джона улыбкой и присела на корточки.

— И сколько же тебе лет, Джон?

Мальчик взглянул на нее, его лицо было мокрым от слез, но глаза с любопытством распахнулись.

— Четыре, — наконец ответил он.

— Четыре! — воскликнула Амелия. — А я думала, тебе как минимум восемь!

— Это мне — восемь, — серьезно сказал Уильям и скептически сощурился. — А сколько лет вы дали бы мне?

— Десять или одиннадцать, — опять улыбнулась Амелия. — Я вижу, ты хорошо заботишься о своем брате. Твоя мама так гордилась бы тобой!

Уильям печально кивнул и перевел взгляд на миссис Мердок, державшую на руках младенца.

— Теперь у нас есть сестра. У нее еще нет имени.

— Это вполне объяснимо. — Амелия погладила мальчика по голове; волосы Уильяма были шелковисто-мягкими, совсем как у его отца. Вспомнив о Гренвилле, она вздрогнула и поспешила отдернуть руку. — Я — здесь, чтобы помочь вам всем, чем только смогу. Я живу неподалеку, отсюда менее часа езды на карете.

— Это очень любезно с вашей стороны, — совсем по-взрослому произнес Уильям.

Амелия в который раз улыбнулась ему, потрепала Джона по плечу и повернулась к гувернантке. Пожилая женщина, грузная и седовласая, тут же заплакала, слезы так и покатились по ее румяным щекам. Амелия всей душой надеялась, что гувернантка сможет взять себя в руки, — дети теперь сильно нуждались в ее поддержке.

— А как поживает малышка?

Миссис Мердок судорожно глотнула воздух ртом.

— Она никак не может успокоиться, капризничает с тех пор… с тех самых пор… Мне никак не удается накормить ее, мисс Грейстоун. Я просто не знаю, что делать! — всхлипнула гувернантка.

Амелия подошла ближе, чтобы посмотреть на спящее дитя. Миссис Мердок отогнула край одеяла, и Амелия увидела крошку со светлыми волосами, которая очень походила на свою белокурую мать.

— Какая красивая!

— Ну разве она — не точная копия леди Гренвилл? Упокой, Господи, ее душу. Боже мой, какое горе! Меня приняли на работу совсем недавно, мисс Грейстоун. Я еще не успела здесь освоиться! Мы все в полнейшей растерянности — и у нас нет экономки.

Амелия удивленно взглянула на нее:

— Что?

— Миссис Делейни была с леди Гренвилл долгие годы, но заболела и умерла вскоре после того, как меня приняли на работу, во время святок. С тех пор леди Гренвилл сама управляла домашним хозяйством, мисс Грейстоун. Она собиралась нанять новую экономку, но ни одна из кандидатур ее не устроила. И теперь этим домом никто не управляет!

Амелия осознала, что в доме Саймона Гренвилла действительно царит сущий хаос.

— Я уверена, что его светлость немедленно наймет новую экономку, — сказала она.

— Но его даже нет здесь! — в отчаянии вскричала миссис Мердок, и слезы ручьями заструились по ее лицу.

— Он никогда не бывает в имении, — заметил синьор Барелли с некоторым неодобрением, и его голос дрогнул. — Последний раз мы видели его в ноябре — совсем недолго. Он вообще-то собирается приехать? Почему его до сих пор здесь нет? И где он может находиться?

Амелия встревожилась. Ей оставалось лишь повторить то, что раньше сказал Лукас:

— Он может появиться тут в любую минуту. Дороги в это время года здесь просто ужасны. Он едет сюда из Лондона?

— Мы не знаем, откуда он едет. Он находится на севере, в одном из своих расположенных там огромных поместий.

— Отец приезжал домой на мой день рождения, — угрюмо, но с явной гордостью произнес Уильям. — Он приезжал, несмотря на то что сильно занят, управляя своими поместьями.

Амелия не сомневалась в том, что мальчик неосознанно повторил слова отца. Она никак не могла постичь столь удивительное положение дел. В семье не было экономки; Сент-Джаст никогда не приезжал в поместье; и никто в точности не знал, где он сейчас находится. Что же все это значило?

Джон снова заплакал. Уильям взял его за руку.

— Он вот-вот вернется домой, — с чувством, настойчиво сказал Уильям. Но тут же смахнул слезы со своих ресниц. Амелия посмотрела на старшего сына графа и подумала, что он станет таким же, как и его отец, — Уильям, определенно, уже и сейчас был серьезным и ответственным. Не успела Амелия заверить мальчика в том, что Сент-Джаст появится в поместье в самое ближайшее время и тут же приведет в порядок все домашнее хозяйство, как до нее донесся шум приближающейся кареты.

И еще до того, как Уильям вскрикнул, Амелия уже не сомневалась в том, кто прибыл в этом экипаже. Она медленно обернулась.

Огромная черная карета, запряженная шестеркой великолепных вороных коней, с грохотом неслась по дороге. На кучере красовалась типичная для служащих Сент-Джаста ярко-синяя с золотом ливрея, точно такая же, как и на двух лакеях, стоявших на запятках кареты. Амелия поймала себя на том, что, затаив дыхание, во все глаза смотрит на экипаж. Итак, Сент-Джаст все же вернулся.

Шестерка вороных чуть ли не галопом пронеслась по круговой подъездной дороге. Проскочив мимо часовни, кучер затормозил с криком «тпру!». Лошади, разбрасывая гравий, остановились недалеко от того места, где стояли Амелия и ее собеседники.

Сердце Амелии яростно заколотилось. Ее щеки пылали, будто объятые огнем. Саймон Гренвилл был дома!

Оба лакея спрыгнули на землю и бросились открывать дверцу кареты. В следующее мгновение из экипажа показался граф Сент-Джастский и направился к их компании.

Все мысли разом вылетели у Амелии из головы.

Граф был одет в украшенный вышивкой темно-коричневый бархатный сюртук, черные бриджи, белые чулки и черные туфли. Гренвилл был высоким — возможно, на дюйм-другой выше шести футов — и широкоплечим, с узкими бедрами. Амелия бросила взгляд на его высокие скулы, сильный подбородок и точеный рот. Ее сердце гулко стукнуло.

Гренвилл нисколько не изменился.

Он был так же красив, каким помнила его Амелия. Возможно, граф и поседел, Амелия не поняла этого, — под двуугольной шляпой был надет темный парик, чуть более рыжего оттенка, чем его естественный цвет волос.

Амелию будто парализовало. Во все глаза, не в силах оторваться, она смотрела на Гренвилла, который глядел только на своих сыновей.

В сущности, он, похоже, даже не заметил ее. Так что она могла открыто, без утайки, изучать его. Саймон казался даже более привлекательным, чем десять лет назад, просто потрясающе красивым теперь, когда ему было тридцать. В его облике появилось больше властности.

Воспоминания снова стали рваться на волю. Амелия из последних сил боролась, пытаясь сдержать их.

Гренвилл мгновенно одолел разделявшее их расстояние, шагая размашисто и твердо. Взгляд графа не дрогнул, когда он бросился к сыновьям и притянул их в свои объятия. Джон плакал. Уильям цеплялся за отца.

Амелия задрожала, осознавая, что мешает встрече родных. Гренвилл даже не посмотрел на нее. Казалось, Амелия должна бы была чувствовать облегчение — именно этот сценарий она нарисовала в своем воображении, — но на душе стало тревожно.

Гренвилл некоторое время стоял не шелохнувшись, обнимая сыновей. Он наклонил голову к мальчикам, так что Амелия не могла видеть его лицо. Она хотела уйти, не желая мешать воссоединению семьи, но боялась невольно привлечь внимание графа.

И тут Амелия услышала, как Гренвилл вдохнул всей грудью, судорожно, жадно. Он выпрямился и выпустил мальчиков, взяв их за руки. У Амелии вдруг возникло странное чувство, будто он боится их отпустить.

Наконец, граф кивнул няне и учителю. Оба склонили перед ним головы, пробормотав:

— Милорд.

Амелии хотелось исчезнуть. Сердце ее по-прежнему оглушительно колотилось. Оставалось только рассчитывать на то, что граф этого не услышит. А еще Амелия отчаянно надеялась, что он ее не заметит.

Но Гренвилл обернулся и посмотрел прямо на нее.

Амелия замерла.

Темные глаза Саймона, казалось, широко распахнулись, и их взгляды встретились. Время словно остановилось. Все окружающие звуки будто смолкли. Осталось лишь ее оглушительное сердцебиение.

Амелия увидела в его глазах удивление и в этот момент поняла, что он все-таки узнал ее.

Гренвилл не произнес ни слова. Впрочем, ему и не нужно было это делать. Каким-то внутренним чутьем Амелия тонко улавливала боль и страдания, терзавшие его душу. Его горе казалось необъятным. В это самое мгновение Амелия осознала, что нужна Саймону, как никогда прежде.

Она вскинула руку в приветствии.

Гренвилл быстро взглянул на сыновей.

— Слишком холодно, чтобы задерживаться на улице.

Он приобнял мальчиков за плечи и направился вперед. Они вошли во внутренний двор и исчезли.

Едва держась на ногах от волнения, Амелия жадно втянула ртом воздух.

Он узнал ее.

А потом Амелия вдруг осознала, что Гренвилл ни разу не взглянул на свою новорожденную дочь.