Политическая критика Вадима Цымбурского

Борис Межуев, 2012

Книга рассматривает биографию В.Л.Цымбурского, его политические воззрения и вклад, который он внес в общественные науки. В ней подробно разбираются те стороны мировоззрения и идейной эволюции ученого, которые обычно встречают непонимание даже наиболее расположенных к нему коллег: его интерес к Шпенглеру, резкий переход от имперского либерализма к цивилизационному изоляционизму в 1993–1994 годах, противоречивое отношение к реалиям постсоветской России. Чтобы обозначить то, что Цымбурский – по образованию и основному своему профессиональному призванию филолог-античник – пытался осуществить в области общественных наук, автор выбирает термин "политическая критика". Этот термин подразумевает критику политической реальности с целью обнаружения в ней определенного идеологического содержания, которое могло бы являться основанием для политического решения, для выбора при его принятии одной из нескольких ценностных альтернатив.

От имперского либерализма к «русскому островитянству»

Известность к Цымбурскому как политическому писателю пришла только на четвертый год его творчества в области публицистики, в октябре 1993-го, когда в московском политологическом журнале «Полис» была опубликована его статья «Остров Россия. Перспективы российской геополитики». Впоследствии о Цымбурском говорили если не как о разностороннем филологе-классике и, в редких случаях, культурологе (было такое модное слово в 1990-х), то в первую очередь как о геополитике. Но и это определение было крайне односторонним. Мотивации геополитических размышлений Вадима Цымбурского лежали в сфере историософии и философии культуры. Так, его геополитическая реконструкция имперских стратегий России была основана на предположении, что политика империи производна от цивилизационного выбора, который Россия совершила в XVIII веке и который ныне переживает кризис. Россия не смогла стать органической частью Европы и очевидным образом отторгается последней. Как бы осознав неорганичность своего имперства, Россия сама сбросила с себя груз контроля над «лимитрофными территориями», сжавшись до границ Московского государства XVII века. Распад империи был обусловлен именно глубинным изоляционистским устремлением, которое не осознали ни либералы-вестернизаторы, воспользовавшиеся политической конъюнктурой, ни воспротивившиеся ей реставраторы-имперцы.

Спорный тезис Цымбурского об имперстве как продукте русского европеизма удивлял и настораживал очень многих читателей. Отказ России от империи ученый объяснял ее же отречением от Европы, совершенным в глубинах политического подсознательного. В момент появления этой концепции, на исходе популярности либерализма в России, общественное сознание было явно не готово согласиться с подобным выводом. Многие были готовы отвернуться от империи, некоторые — и от Европы, но практически никто — и от империи, и от Европы одновременно. Провозгласив себя выразителем подлинных чувств и устремлений российской цивилизации, Цымбурский парадоксальным образом очутился в некотором интеллектуальном одиночестве. Изоляционизм по-прежнему был ругательным словом, «западники» продолжали тосковать по Европе, «евразийцы» — по империи.

«Остров Россия» удивлял некоторых читателей не только потому, что внешне расходился с настроениями и чаяниями тех из них, кто в то время уже интересовался геополитикой, но и в немалой степени потому, что противоречил сложившемуся в сознании образованной публики представлению о Цымбурском как о последовательном стороннике того, что на нынешнем политическом лексиконе можно было бы назвать «либеральной империей». По статьям 1990–1993 годов в журнале «Век XX и мир», а затем и в «Полисе» Цымбурский виделся им утонченным западником, сторонником единой империи атлантистского Севера, куда на правах одной из основополагающих частей мог бы интегрироваться либерализирующийся горбачевский СССР. Нерв всех основных политологических публикаций Цымбурского вплоть до «Острова Россия» состоял именно в утверждении атлантистского выбора СССР, четко заявленного горбачевским руководством в момент войны в Персидском заливе.

Согласно этому либерально-имперскому видению прибалтийские сепаратисты и ельцинские суверенизаторы, подрывавшие целостность одного из гегемонов «нового мирового порядка», представляли революционный по отношению ко всему ялтинскому миропорядку феномен, в этом смысле аналогичный незаконно оккупировавшему Кувейт Саддаму Хусейну. По Цымбурскому, разъедавший Советский Союз «бес независимости» был проявлением того же восстания «внешнего пролетариата» мировой системы против ее имперских гегемонов, как и революция Хомейни в Иране или действия маоистских партизан в Перу. Стремясь защитить свою империю от внутренних врагов, Цымбурский не скупился на жесткие слова в адрес всевозможных сторонников «мировой революции»: «В прошлом веке культурный и имущий слой (“демос”) оказался достаточно силен, чтобы отбить натиск внутреннего пролетариата — победа, за которую Запад должен вечно благословлять Кавеньяков и Галиффе. Теперь разрушительные волны, готовые ринуться на Европу с юга и востока, черпают импульс не в единой, ведающей свою цель злой воле, а в хаосе нелегитимных вожделений». И, наконец: «Сможет ли Запад так же бороться с “внешним” пролетариатом, как он боролся с внутренним — отбивая и подавляя, сдерживая и разделяя, соблазняя и интегрируя?»^[3] Едва ли кто-то из нынешних сторонников «либеральной империи» рискнет воспроизвести эти слова, они смутят и видавших виды апологетов западной цивилизации. Приветствуя действия США в Персидском заливе, Цымбурский не стеснялся противопоставлять «бесу независимости» холодный и жестокий в его имперском самоопределении Запад — Запад, сознающий свое иерархическое превосходство над отсталыми странами мировой периферии и чувствующий необходимость силой утверждать свой авторитет, который один только и может являться источником закона в хаосе международных отношений.

Допускаю, что подобная имперская увлеченность хорошо соотносилась в сознании ученого с его профессиональными занятиями в области изучения гомеровского эпоса и языков Восточного Средиземноморья. Помню, когда я в марте 1991 года впервые прочитал в журнале «Век XX и мир» «Бес независимости», меня поразило, насколько либерально-имперская позиция автора должна быть, по идее, близка мироощущению нашего либерального культурологического истеблишмента, нашим историкам римской античности и эпохи Возрождения. Оттуда, с кафедр классической филологии и истории мировой культуры, могла бы идти наша новая посткоммунистическая имперская идея. Чутьем историка Цымбурский ощутил, что последние годы горбачевской эпохи есть триумф и апогей нашего либерального западничества, которое на бескрайних евразийских просторах только и мыслимо в своей жесткой имперской форме. Да и для специалиста по Гомеру сплочение почти всех народов Земли против нарушившего закон Саддама, пожалуй, не могло не напоминать объединение ахейских племен под властью Агамемнона (другое дело, что эта аналогия могла вызывать у знатока той эпохи, как будет показано впоследствии, противоречивые эмоции)^[4].

Очень важно учесть, что впоследствии Цымбурский ни в коей мере не будет раскаиваться в западнических имперских мотивах публицистики тех лет, он подвергнет коррекции исключительно свое прежнее оптимистическое представление о спасительной роли рынка в деле интеграции рассыпающегося Союза^[5]. Между тем он посчитает, что надежды на своего рода атлантистско-континентальный пакт между гегемонами ялтинского мира вполне адекватно выражали смысл того безвозвратно ушедшего в прошлое момента истории. Момента знаменательного, но неповторимого.

Однако коллеги по филологическому цеху, все эти поклонники Римской империи и средневекового Запада, религиозные мыслители, почитатели Владимира Соловьева и Георгия Федотова, рассуждали тогда совершенно иначе. Никто из них не возвысил свой голос в защиту распадающейся империи. Напротив, они поспешили проводить ее в последний путь словами проклятий или равнодушного сожаления.

Впрочем, в целом проигнорированная коммунистическим руководством имперско-либеральная идея находила в то время других защитников. Значительная часть авторов «Века XX и мира» стояла тогда примерно на тех же позициях. В марте 1991 года, когда в «Веке XX» вышел в свет «Бес независимости», «Независимая газета» опубликовала манифест Игоря Ермолаева и Евгения Михайлова под названием «Имперский либерализм. Настоящий путь спасения России». В статье говорилось, что во имя проведения либеральных преобразований россияне «ни в коем случае не должны отказываться от своего интернационального предназначения, но, наоборот, принять бремя имперской нации и стать посредником мира и свободы между народами»^[6].

Авторы статьи, в то время никому не известные студенты исторического факультета МГУ, высказывали свою личную точку зрения, однако выдвинутый ими лозунг «имперского либерализма» попал на короткий момент в резонанс со временем обострения борьбы между горбачевским Центром и ельцинской «суверенной» Россией. Поэтому статья была не просто напечатана в популярнейшей демократической газете тех лет, но еще и удостоена редакционного комментария, в котором высказывалось предположение, что создатели текста выражают в нем некую секретную идеологию власти. Увы, это было не так. Как признается сегодня Евгений Михайлов, «…статью заметили, но события шли своим чередом. Не было ни дискуссии, ни каких-то новых связей. Что и неудивительно, мейнстрим определяла борьба демократов с коммунистами».

Фактически то же можно сказать и об «имперском либерализме» в исполнении Вадима Цымбурского и его тогдашних соавторов — Дениса Драгунского и Гасана Гусейнова. Их наработками лишь спустя десятилетие смог воспользоваться либеральный истеблишмент, в частности Анатолий Чубайс с его лозунгом «либеральной империи» 2003 года. В его статье «Миссия России в XXI веке» появились к тому времени основательно позабытые либералами слова о «демократическом кольце стран Севера», призванном сковать хаотизирующийся мир союзом Японии, России, Европы и США^[7]. Любопытно, что сам проект кольца «Демократического Севера» был извлечен из процитированной выше статьи Цымбурского «Генотип европейской цивилизации», написанной им в соавторстве с Денисом Драгунским. И все-таки тогда, в 1991 году, в защиту всех этих имперских построений рисковали выступать лишь аутсайдеры либеральной публицистики^[8], западнический истеблишмент отшатнулся от империи, в конце концов выбрав сторону «суверенной» России, а не горбачевского Центра.

Возникает закономерный вопрос: не может ли быть, что Цымбурский со своей либерально-имперской проповедью в 1990–1991 годах несколько опередил время, не рассчитав, что все сказанное им не может относиться к гибнущей коммунистической идеократии, что необходим переходный этап между падением коммунизма и созданием на его обломках новой посткоммунистической империи, живущей в дружном согласии с США и Западной Европой? Возможно, в трагических событиях 1991 года проявилась та самая гегелевская «хитрость разума», которая выводит историю руками не подозревающих о конечных целях людей к нужному и правильному финалу? Нельзя ли исключить, что Цымбурский слишком поспешно в 1993 году решил отказаться от либерально-имперской парадигмы, чтобы перейти к новым взглядам, впервые заявленным в «Острове Россия»?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует более обстоятельно рассмотреть взгляды Вадима Цымбурского в этот «либерально-имперский» период. Полагаю, что имперские политические установки мыслителя начала 1990-х и дали толчок всему последующему творчеству ученого в области политической науки, определив характер всех его геополитических и в целом политологических исследований. Более того, с моей точки зрения, и перейдя от либерального имперства к концепции «Острова Россия», Цымбурский далеко не полностью пересмотрел свое политическое кредо начала 1990-х. На новом — шпенглерианском — этапе он вернулся к некоторым прежним разработкам (в первую очередь в области «суверенитета» и поэтики политики), уже незадолго до своей кончины, как раз к моменту составления второго крупного сборника своих политологических трудов. Понять концептуальный замысел ученого можно, только представив его в качестве масштабного гуманитарного проекта, ориентированного не только на расширение наших знаний о России, но в первую очередь на реформирование ее цивилизационного уклада. Данное реформирование мыслилось им в разные периоды времени его жизни неодинаково, но собственное политическое творчество Цымбурского — то, что я решился назвать его «политической критикой», критикой политического опыта, — всякий раз вписывалось им именно в этот амбициозный план. Условия реализации этого проекта менялись, часто с катастрофической быстротой, но его теоретическое содержание, как я попытаюсь показать в данной работе, по существу оставалось неизменным.

Примечания

3

Цымбурский В. Л. Бес независимости // Век XX и мир. — 1991. — № 3.

4

В совместной с Денисом Драгунским статье «Генотип европейской цивилизации» Цымбурский проводил явную параллель между политическим могуществом Евро-Атлантики в начале 1990-х и «главенством Микенской Греции, основанным не на доминировании и подчинении, а на авторитете и первенстве». Как подчеркивали авторы, именно в ахейской Греции «блеснула первая грань будущего европейского кристалла». См.: Драгунский Д. В., Цымбурский В. Л. Генотип европейской цивилизации // Полис. — 1991. — № 1.

5

Из автобиографии Цымбурского, составленной в 1994 году для сборника «Иное»: «Страшно стыдно, ибо тогда я не видел элементарной вещи: чтобы рынок участвовал в строительстве государства, он сам должен быть замкнут границами этого государства, а выплескиваясь вовне, быть подчинен принципу — “в дом, а не из дома”». См.: http://old.russ.ru/antolog/inoe/cymbur_o.htm.

6

Ермолаев И., Михайлов Е. Имперский либерализм. Настоящий путь спасения России // Независимая газета. — 5 марта 1991 года. Евгений Михайлов впоследствии стал депутатом Государственной думы от фракции ЛДПР, а затем — псковским губернатором. Его соавтор — псковский историк Игорь Ермолаев, автор книг о П. В. Долгоруком и В. В. Берви-Флеровском.

7

Чубайс А. Б. Миссия России в XXI веке // Независимая газета. — 1 октября 2003 года.

8

«Было, было у нас в 1990 году, — вспоминал впоследствии Денис Драгунский, — смутное предчувствие неизбежного безобразия, и мы пытались его выразить в слове. Смешно было бы предполагать, что нас послушают или хотя бы прислушаются. Близкие люди обзывали нас Алкснисами и другими обидными именами и названиями. Жизнь здорово раскидала нашу антисоветско-проимперскую троицу. Гусейнов стал немецким исследователем русского политического просторечия. Цымбурский пишет про геополитическую платформу, пронзенную сакральной вертикалью власти. А я, кажется, понял, что меня так бесило в наших противниках империи. Раздражала их уверенность в собственном всемогуществе. Как будто бы без демократов СССР по сию пору стоял бы оплотом вселенского зла. Развалился бы, как миленький». См.: Новое время. — 2001. — № 50.