Горизонтальные новеллы

Борис Гончаров (2024)

Новелла может стать романом… Горизонт — географически на соединении земли и неба, но достичь его невозможно. «Горизонтальные новеллы» — геометрический продукт возлежания на диване. В них элементы натурализма и саспенса, «образы любви» и «дщери Евы», рассуждизмы, жизнь и смерть, свет и тени, интернет и мнение дилетанта… Иллюстрации автора, надписи и фон обложки — Супа (лицензия CC0).

Образ детской любви

Что-нибудь о вечной любви, — звонко сказал женский голос. — Вы когда-нибудь встречали вечную любовь?

(Надежда Тэффи. «О вечной любви»)

Высказанная как-то гипотеза о том, что понятие «любовь» — философское (кто первый скажет, что это не так, пусть первый бросит в меня камень) проецируется на сознание своими «образами», пока не опровергнута.

* * *

Эту сентиментальную мелодраму (хотя мелодрам без сантиментов не бывает) поведал приятель, вернувшийся из очередной командировки — откуда, куда и зачем — это не столь важно, интересно другое. Как уже было не раз, это произошло в купе поезда, где они случайно оказалось вдвоём (возможно, такие случайности случаются — если Гегель и приятель не врут). При этом, попутчиком (точнее — попутчицей, и это следует из купейной логики) оказалась симпатичная блондинка. В связи с этим и родился вечером (прошу понять правильно: для традиционного рождения должно было бы пройти 270 вечеров, т.е. приблизительно девять месяцев, а в командировки так долго теперь не ездят) речитатив об одном из множества упомянутых «образов любви». Вот несколько примеров этого множества изящной беллетристики (прошу пардону за тавтологию): фрейдовский «образ сублимированной любви» (сублимация), у Надежды Тэффи подробно показан «образ вечной любви» (как у приятеля тоже начавшийся в вагоне поезда), у Александра Житинского — «образ элегической любви» (и тоже в вагоне поезда), Алексей Толстой предложил «образ возмездной любви» (и этот — в поезде: эротика с подоплёкой военного шпионажа), от Ирины Одоевцевой — «образ могильной любви» (буквально: на кладбище, на могильном холме, а не на вагонном диване, но тоже очень, очень…), у Алексея Слаповского — «образ непроходящей любви», у Александра Богданова и Алексея Толстого — «марсианский образ любви». Причём, ни один «образ» не обходился и не обходится без физиологии, а другое, кстати, Фрейд считал ненормальностью.

Пройдя по ковровой дорожке вагона, приятель остановился у двери купе, номер которого был указан в билете, и деликатно постучал. Почти сразу девичий серебряный голосок, позвал: — Войдите… Начитанный в глубокой юности указанными «образами» и в надежде, что в купе к ним больше никто не постучит, он нажал на ручку двери… «Прощайте, мои бедные глаза, вы никуда не годитесь после такого» — сказал бы Гоголь, а приятель внешне спокойно поприветствовал незнакомку, попросил извинить за беспокойство, уточнил соответствие номера купе указанному в его билете, сообщил свой маршрут и представился. Сидевшая на диване с книгою в руках, девушка в свою очередь назвала себя: — Ирина.

— А она прехорошенькая — отметил с удовольствием вошедший — но строгого вида. И книга, как он успел заметить, также имела серьёзное название: «Формальная логика». Разместившись, приятель завёл разговор о том, о сём, как это случается в поездах, но не о погоде. Ирина оказалась раскрепощённой и интересной собеседницей, весело реагировавшей на байки собеседника, несмотря на «Формальную логику». Не жеманясь и без ханжества поучаствовала «за знакомство» в дегустации «Киндзмараули». Согласно неформальной логике вспомнили нечаянно об «образе первой любви», который имеет место быть наравне с «вечным». Что возобладало в купе: «формальность» или естественность — неизвестно — рассказчик умолчал (потому как по Тэффи, «о тех, которые были недавно, рассказывать не принято»), и не будем сочинять — по Стругацким, которые отметили: — Пишите о том, что знаете хорошо. Случайность ли это, повезло ли приятелю и преуспел ли он также, как пишет Житинский? Неизвестно, но его речитатив — приблизительно следующий.

«Так вот, о первой любви (бывает же не только «вечная», но и «первая» — не так ли?).

Дело было в поезде. Случай — почти по Житинскому. Моя попутчица, милая и общительная девушка, кокетливо спросила:

— Какой была у Вас «первая любовь»? Расскажите хоть один случай.

— Один? Их столько, что затрудняюсь.

— И все первые?

— Натурально. Любви не первой не бывает. Ну вот, например, могу Вам рассказать одно маленькое, но без продолжения приключение. Дело было, конечно, давно. О тех, которые недавно, джентльмены не рассказывают (хотя Пушкин даже написал, что у него было в стогу с «чудным мгновеньем»). Случилось это… Дверь из комнаты, если её открыть, а открывалась она наружу, в небольшой холл, образовывала с перпендикулярными стенами замкнутый треугольник, некое подобие алькова, где я и разместился кое-как со своей возлюбленной. Свои трусики девочка предусмотрительно сняла (возможно априори или уже была наслышана о случае под телегой в «Петре Первом»), а может и вообще не надевала (в предчувствии моды танцплощадок в будущем). Я приподнял край платья или Мальвина это сделала сама, повернувшись ко мне спиной, — это у меня не отчётливо. Но как сейчас помню: присев, я прикусил её левую бело-розовую полусферу юго-восточной части спины (это то место, что расположено ниже одного из элементов женских форм — талии). Не уверен — было ли это проявлением моего любовного пыла в настоящем или женоненавистничества — в отдалённом будущем, но то, что пушкинская болтливость моей Мальвины повлияла на последнее — можно предположить с некоторой долей вероятности. Дальнейшее продвижение по пути нашего «образа любви» у меня как-то не отложилось. Нечего говорить, что девица была счастлива вниманием к прелести некой части её туловища, и потому не замедлила похвастаться своей радостью с воспитательницей нашей группы (забыл сказать, что «это всё происходило в городском саду», как пела Анна Герман своим ангельским голоском). Воспитательница в течение всего дня с изумлением посматривала на меня (ведь «в СССР секса нет») и с сожалением, негодованием и завистью — на покусанную Лолиту, но ничего не говорила до прихода за мной моей мамы. Они пошептались тет-а-тет, после чего мне была прочитана примерно получасовая лекция — не запомнил содержания, но с явным уклоном против аморальности моего «подвига». Дома меня не побили, что явилось случаем из ряда вон выходящим, т.к. и за меньшие преступления против нравственности мама меня регулярно воспитывала физически — в основном по юго-восточной части спины, но этим элементом моего организма «воспитание» не ограничивалось, доставалось и другим. Таким образом, в детском саду (что естественно) «образ первой любви» остался незавершённым.

Вагонное радио своими четырьмя октавами напомнило об экономии энергоресурсов: — Гасите свечи.

Завершил свой речитатив приятель последней строфой какого-то стихо:

«Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром»,

Когда себя я ощущаю

Простым, нормальным мужиком».

Мне вспомнилось в неподражаемом исполнении Лепса: «И если некому вас обнимать за плечи, Спокойной ночи, может, завтра будут встречи…»