Шофёр. Назад в СССР

Артём Март, 2023

Решил я в старости вернуться на родную Кубань. Пенсия, домик, пасека. Ехал-ехал, и не доехал. Автокатастрофа, смерть и… 1980 год? Я снова молодой шофер в колхозе? Вокруг поля, станицы, хутора, а на носу уборка урожая. Союз во всей красе! Сказка! А главное, в моей семье еще не случилась беда, и я смогу ее предотвратить. Но сначала дотяну до гаража свой сломанный "Газон". Эй! Товарищ! Возьми на буксир! Э?! Ты куда прешь?! А ну стой!

Глава 1

Где-то под станицей Красная

2023 год. Россия

— Известное дело, — вздохнул молодой худощавый паренёк и убрал соломенные волосы со вспотевшего лба. Уставился в окошко маршрутки. — Суды в таких случаях всегда на стороне женщин.

— Это кто же тебе такое сказал? — хмыкнул я и проследил за его взглядом.

Там, за грязноватым стеклом окошка, бежало что-то родное: бесконечные зеленые поля, лесополосы, а вот другое поле, залитое золотом. Это зреет подсолнечник. Медленно следит он за низко висящем на синем небе солнцем.

Эх, в начале осени уборка. Вновь потянутся к Армавирскому масложиркомбинату фуры, груженые семчкой. Работа шофёром — одно из самых моих ярких воспоминаний о здешних местах. О станице Красной, в которой я родился.

— Игорь Семеныч, — повторил парень. — Слышите?

— Ах да, — я проморгался. — Да что-то задумался.

— Так, а что там с разводом? Бывшая-то, — продолжал он. — Собирается детей отбирать. И алименты. А суд что, может не присудить ей сыновей-то?

— Зависит от обстоятельства, — я пожал плечами. — Если решишь за детей судиться, то будут решать, с кем им лучше живется. А там уже и органы опеки и экспертизы…

В общем, повёл я очередную юридическую консультацию. Бесплатную. Дурацкая привычка, но ничего с собой поделать не могу. Как только проникся человеческими проблемами — не могу не помочь.

Сказывается практика в юридической консультации, еще до развала страны, раз с милицией не получилось. Тогда права советских граждан значили больше денежных бумажек. И ни мясорубка девяностых, ни двухтысячные, когда жизнь стала проще, не смогли меня поменять. Сложно мне дается все это… предпринимательство, особенно если на той стороны купюры человеческая судьба.

Вот в молодости было все просто и понятно: вот баранка, вот рычаг с педалями. Вон кузов, за спиной. Грузи это, вези туда. Золотое было время. Из проблем только: где б выпить и чем бы закусить. Ну еще папироску покрепче.

— Спасибо, Игорь Семёныч, — вздохнул парень. — Не думал, что по дороге в Красную встречу юриста. А тут целая консультация!

— Пожалуйста, — я улыбнулся.

Дорога в Красную… Уж сколько раз я померил её километражам туда и обратно в своё время…

— Опа… все еще стоит, — тихо сказал я, когда за окном, почти у самой обочины, что тянулась вдоль посадки, показался могучий тополь.

Ох и спас же он нас с Боевым, когда коробка нашего старенького газона дала клина и буксир пришлось ждать весь жаркий день до вечера. Спрятал от палящего солнца.

— А? Что? — не понял парень.

— Да так. «Мысли вслух», — сказал я, прогоняя вспышку воспоминания из своей головы.

В последней вечерней маршрутке, следовавшей из Армавира в станицу Красную, людей было мало: какие-то девочки студентки, ехавшие домой на выходные; молодая мамаша, пытающаяся успокоить непоседливых детишек, чтобы те уселись свои места; молодая блондинка лет тридцати сидевшая на соседнем ряду. Ну и мы с Саней, парнем не старше двадцати пяти лет.

Белая кожа блондинки словно бы светилась внутренним светом. Золотые волосы волнами струились по плечам, а белую блузку наполняла пышная грудь. Ох… Был бы я лет на двадцать пять моложе…

— Ну! Лёшка! Слезай давай! — вдруг строго сказала молодая мамаша, когда белокурый мальчишка забрался на сидение с ногами и посмотрел над спинкой на меня. Это оторвало меня от любования блондинкой.

Потом мы с Саней помолчали. От знакомых, таких родных мест за окном, в голове побежали старинные картинки, будто бы из прошлой жизни. Почему-то я улыбнулся своим мыслям. Армия и дембель, большая деревенская семья и родственники, колхозный гараж и любимая пивнушка в центре станицы, горячие дни уборки и столь же горячие вечера-дискотеки в доме культуры.

— Так, а если она судиться будет, — продолжил Саня. — Это ж придется нанимать юриста?

— Ну, желательно бы, — я улыбнулся. — А то простой гражданин по неопытности, обычно в присутствии судьи проглатывает язык. А адвокатский заточен так, — я хохотнул. — Что проглотишь и порежешься.

— Так, может, вы это… — он потянул носом. — Возьметесь? Вы ж из города? Поможете мне с женой судиться?

— Нет, не возьмусь, — сказал я холоднее. — Не работаю я больше. Хватит с меня. Пора на пенсию.

— Так, вы же нестарый, — оценивающе окинул меня взглядом Саня и недоверчиво ухмыльнулся.

Да уж. Нестарый. Уж шестой десяток разменял. И да, пожалуй, с генами мне повезло. Выгляжу неплохо для своего возраста. А вот поясница уже подводит. Да и моторчик барахлит. Долбит давление. В моем возрасте невозмутимое хладнокровие юриста обеспечивается двумя десятками таблеток ежедневно.

— Да не. Хватит с меня, — добродушно продолжил я. — С госпожой юриспруденцией я уже наигрался. А теперь хочу поиграться с матушкой землей. Пасеку, может, заведу. Дом там, в Красной, родительский остался.

Когда за окном появился знакомый пейзаж, и дорога взобралась на невысокую возвышенность, я глянул вперед, сквозь лобовое. Там, справа, изгибалась густая лесополоса, а слева виднелись цветастые, словно игрушечные домики. Это была она. Станица Красная.

Я с теплотой посмотрел на такой родной пейзаж: стоящее в низине селение, лесистые холмы, что развернулись вдали, а на них огромные тени облаков, бегущих по небу.

— Давно не бывали у нас? — спросил Саня, видимо, заметив мой полный теплоты к этим местам взгляд.

— Ну, лет так уж дцать, — отшутился я.

Мы промчали незнакомую мне новомодную заправку, и маршрутка стала медленно сбрасывать скорость, подъезжая к перекрестку. У обочины стояла нелепая стела с надписью: “Красное Сельское поселение. Станица Красная”.

Заморгал поворотник на боковом зеркале заднего вида. Водитель медленно пошел в поворот. Внезапно краем глаза, я увидел, как что-то белое и большое блеснуло где-то на периферии зрения.

Спустя мгновение, в натренированном мозге промчалась краткая мысль понимания.

— Держитесь! — едва успел выкрикнуть я.

А потом грохнуло так, что все повалились с сидений. Я еле удержался, когда Саня вывалились в пространство между рядами, а меня отбросило от окна на его место. Подлокотник больно врезался вбок.

Это был здоровенный белый внедорожник. Он шёл на полной скорости по нашей полосе и не пропустил сворачивающую маршрутку, въехал прямо в кабину со стороны водителя.

После страшного грохота затрещало. Посыпалось стекло. Я почувствовал, как маршрутка кренится на правый бок. Только когда стало ясно, что мы перевернёмся, в салоне раздались первые крики шокированных людей. Над всем этим панически взвился детский плач.

С хрустом и грохотом металла машина упала набок. Бедный Санёк грохнулся в соседний ряд кресел прямо на перепуганную блондинку. Я тоже выпал и провалился между соседних сидений. В спине прострелило и сильно отдало в ногу и диафрагму. Я почувствовал, как тяжело стало дышать.

— Без паники, — поднялся я с трудом. — Все живы? Кто-нибудь! Уймите детей!

Девочки, что сидели спереди, у водительского, лежали теперь на прижатой землей двери, но медленно шевелились. Кажется, целы.

Рыдающая мать, держала на себе рыдающих же детей. Все они упали и поранились битым стеклом.

Саню, лежавшего без сознания, пыталась стащить с себя плачущая блондинка.

Первым делом я попытался высвободить её из-под тела парня, а потом привести его в чувство. Парень был жив, однако его светлые волосы сбились в сосульки от крови. Он потерял сознание. Пришлось устроить его между кресел.

Это давалось мне тяжело. Каждое движение отстреливалось болью в изношенной еще во времена работы шофером спине.

— Всем без паники! — кричал я. — Сейчас выберемся! Нужно найти выход!

Преодолевая сидения, я пошел по растрескавшимся окнам к заднему запасному входу. Принялся дергать ручку. Ни с первого, ни со второго, ни даже с третьего раза не вышло. Дверь почему-то заклинило.

— Чувствуете?! — внезапно заорала одна из студенток. — Дым! Горим!

И правда, со стороны искорёженной кабины началось задымление. Что-то горело снаружи, но дым поступал в салон. Не успел я оглянуться, как внутри стало серым-серо, а от вони и гари засвербело в носу.

Мне было и так трудновато дышать от боли в спине, а тут еще и это. Но самое страшное, что маршрутка может сгореть, а вместе с ней и мы… заживо…

— Все ко мне! Подальше от кабины! — заорал я, а потом закашлялся.

Пробравшись к широкому окну, над которым было большими красными буквами написано “ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД”, я принялся искать мелкую рукоятку аварийного шнура.

Становилось уже настолько дымно, что не то, что дышать, видеть было почти невозможно.

— Быстрее! Замотайте чем-нибудь рот и нос! — крикнул я, а сам оторвал рукав рубашки, принялся перематывать лицо.

В салоне послышался треск ткани. Кто-то явно последовал моему приказу.

Я наконец-то нащупал рукоятку шнура и напрягся. Спина жутко болела, когда поднимал руки. А опускать их сейчас было совсем не время. Я вообще не привык опускать рук, что бы ни случилось.

Тогда я дернул изо всех сил. Шнур поддался и затрещал, высвобождая окно по контуру.

— А теперь, — задыхаясь, прошипел я сквозь зубы. — Надо выдавить.

Упершись руками, я стал давать на стекло, но быстро понял, что оно отходит лишь с одной стороны. Видимо, не хватало усилия. Когда я надавил с другой, эффекта не было. Я стиснул зубы.

— Прошу! На помощь! Помогите! — орали женщины в автобусе.

Я не обращал внимания ни на их панические крики, ни на жуткую боль в спине и ноге, ни на чудовищную усталость, ни на сдавленные гарью лёгкие. Даже отбросил любые мысли о том, как же сильно кружилась голова. Просто заставил себя отбросить их.

Наступив на торец спинки одного из сидений, я с трудом поднялся и стал еще и на второе. Уперся в стекло шеей, плечами и руками, надавил что есть сил. Послышался характерный резиновый хруст. А потом дым хлынул в щель, увлекая собиравшийся было проникнуть сюда чистый воздух.

Я сделал последний рывок, и стекло поддалось. Я сбросил его, со своих плеч, словно Атлант небо. Окно с хрустом упало куда-то на асфальт.

— Давайте, — я закашлялся, — по одному! Сначала детей!

Мамаша с детками и студентки принялись пробираться ко мне. Я видел их силуэты в немного разжижившемся дыме пожара. Когда мне передали первого ревущего ребёнка, я тут же посадил его снаружи, на кузов авто. То же самое сделал и со вторым.

С трудом выпихнул наружу их маму, которая тут же принялась успокаивать обезумевших от произошедшего детей.

Вес каждого, кого я высаживал, жуткой болью отбивался в спине. Мне казалось, что внутри поясницы засел острый нож, что режет мою плоть.

— Он без сознания! Не приходит в себя! — закричала одна из студенток, указывая мне почти под ноги, на Александра.

Я бросился к нему. Блондинка в рваной окровавленной блузке, вместе со студентками, помогли мне вытолкать обмякшего парня наружу.

— Дамы вперед! — я посмотрел слезящимися глазами на блондинку.

— А вы?!

— Я следом! Ну! Пошла!

Блондинка полезла вверх, и я, напрягшись, подсадил ее. Казалось, легкие уже горят от дыма. В пояснице был теперь не просто нож. Он будто перекатывался между двумя валиками боли.

Внезапно со стороны кабины вспыхнуло. В сером молоке дыма замерцало красно-желтое свечение. Я с холодным принятием понял, что огонь охватил уже всю кабину и проник в салон.

— Горим! — крикнула студентка и завизжала. Сквозь дымовую завесу я видел, как в ее наполненных слезами глазах блеснул настоящий ужас.

— Все будет хорошо, — ровным уверенным тоном сказал я. — Давай наверх!

— Я не дотянусь!

— Подсажу! Ну!

Я сложил ладони ступенькой, и девочка тут же ступила на них. Это отразилось в спине такой болью, что ноги мои чуть не подкосились. Тем не менее я выдержал. Выдержал я и вторую девочку-студентку, которая полезла за первой.

— Руку! Давайте руку! — протянул мне ладонь какой-то мужчина.

Когда пламя подступило так, что стало уже горячо стоять, я протянул ему руку в ответ. Наши руки сцепились, и я понял, что что-то не так. Ладонь заскользила.

— У вас в чем-то… рука! — закричал он. — Скользит!

Видимо, порезал руки битым стеклом, и даже не заметил этого…

Я ступил на торец сидения и попытался подняться.

Нет. Так просто, без борьбы, я тут не останусь. Поживет еще Игорь Семеныч Землицын… Потопчет землю своей пасеки…

С этими мыслями я забрался на сидение и… спину предательски прострелило с новой силой. Я почувствовал, как отнимается нога, и я падаю назад.

Удара я не почувствовал. Только хруст стекла смешался с гулом пламени. Здесь было жарко. Невероятно жарко, а глаза мгновенно защипало так, что я больше ничего не видел. Стало не продохнуть. Я не понимал в чем дело: то ли дыхание сперло от удара в спину, то ли густой дым проник в легкие. С холодной головой я понимал, что больше не могу дышать, что сознание медленно ускользает от меня.

— Я за ним! — прозвучал приглушенный мужской голос. Создавалось впечатление, будто я слушаю его из-под воды.

— Куда ты?! Сдурел?! — кричал еще кто-то. — Внутри огонь! Сгоришь! Сделать ничего нельзя! Пожар простым огнетушителем не потушить…

Последние слова я слышал так, будто они доносились совсем издали. Из другой жизни. А потом стало темно. И жарко мне больше не было.

Где-то под станицей Красная

1980 год. СССР

Мне было жарко. В глаза бил яркий свет.

— Игорь! — почувствовал я, как кто-то трясет меня за плечо, — Вставай, молодой! Ты че на ровном месте падаешь?! Чай не пьяный!

Звал меня мужской голос. Старческий и прокуренный, он тянул букву г на кубанский манер.

— Игорь!

Я поморщился, потом открыл глаза. Синее небо. Солнце стояло высоко и сильно слепило. Хотелось пить, а лицо горело, обожженное солнечными лучами. В следующее мгновение я тут же вскочил.

Мужчина, что разбудил меня, удивлённо отпрянул. При этом что-то очень тихо звякнуло.

— Ты че, молодой? — прохрипел он. — То в обморок ни с того ни с сего, то, как ужаленный скачешь!

Пару мгновений мне потребовалось, чтобы проморгаться. Потом я смог сфокусировать зрение.

Первым делом я увидел его: морщинистое обветренное лицо, крупный нос и маленькие внимательные и очень живые глаза. Во рту мятая самокрутка. На покатых плечах висел старый пиджак. У его левого лацкана позвякивали ордена.

Боевой удивленно округлил глаза, протер мятой фуражкой вспотевшее лицо.

— Боевой, — удивленно проговорил я, заглядывая ему в глаза.

— А кто ж еще? Или ты Брежнева привык экспедитором возить?

Я недоуменно посмотрел на него. Что за черт?! Это ж Боевой! Экспедитор наш, из колхоза! Вместе мы все восьмидесятые трудились! Уж сколько я рейсов с ним сделал! Сколько командировок прошли мы вместе: и Краснодар, и Ростов, и Волгоград. Да даже Челябинск! Всюду он со мной выписывал грузы и товары для нашего колхоза. И вот он! Живой! Говорящий!

Судорожно я принялся ощупывать своё тело, осмотрел руки. Ощущения были странными. Под ладонями жилистые мышцы. Перед глазами крепкие руки, огрубевшие от мозолей.

Я мгновенно вскочил на ноги. Быстро, по-молодецки. В теле была такая лёгкость, что сложно было поверить, будто оно принадлежит мне.

— Да чего с тобой такое, Игорь? — Боевой тяжело, опершись руками о колено, встал. — Чё, солнечный удар поймал?

Я повел взглядом вокруг. Асфальтированная дорога бежала по пригорку. За моей спиной, как бы в отдалении от основной посадки, стоял высокий, стройный тополь. У обочины же покоился старенький самосвал ГАЗ-52. Голубоватая краска его белоносой кабины померкла, а зеленоватые борта кузова кое-где подернулись ржавчиной.

Да что это произошло? Последнее, что я помню — это авария. Дым и пламя. Жуткая боль в спине и тяжесть пожилого тела. Теперь, на контрасте эта легкость, которую я чувствовал, сейчас ощущалась как что-то волшебное. Она была такой, что, казалось, если захочу, могу свернуть горы.

Так это что? Я умер? Умер и попал… куда?

— Ты, это, — вкрадчиво посмотрел на меня Боевой, — оклемался? Че эт с тобой было-то? На тебе, и в обморок!

— Какой сейчас год? — спросил я Боевого, этого призрака из прошлого, очень живым и непривычным молодым голосом. Сам удивился, как прозвучал мой голос.

— Я, вообще-то, уже неделю ни капли в рот не брал, — обиженно посмотрел на меня Боевой. — Что за глупые намеки?

— Да какие намеки? — отмахнулся я. — Год-то какой?

Боевой недоверчиво скривил обветренные губы, помолчал пару мгновений и проговорил:

— Девятое июля тысяча девятьсот восьмидесятого. Вот видишь! Помню! В числах не путаюсь. Да трезвый я! Трезвый! Алька бы меня на работу не пустила с перегаром!

— Это очень хорошо, — словно одурманенный проговорил я, — что не пустила бы! Широко улыбнувшись, я метнулся вверх по насыпи, к дороге.

Выскочил к машине и одним махом запрыгнул на ступеньку. Заглянул в зеркало заднего вида. Оттуда на меня посмотрел загорелый молодой мужчина с широкой улыбкой и копной растрепанных светло-русых волос на голове. В его голубых живых глазах горели веселые искорки.

Искорки, о которых мне говорили все девчонки в станице, что заглядывались на меня. Я растерял эти искорки по ходу жизни, а теперь вот они, снова весело пляшут на голубых радужках.

На меня смотрел… Молодой я! Совсем такой, как на старых фотографиях! Мне давно уже стало казаться, что я и забыл, как выглядел тогда, в молодости! Но сейчас, когда мое собственное молодое лицо блестело белозубой улыбкой в зеркале, я почувствовал, будто всегда был таким!

Так. Боевой сказал восьмидесятый год. Это значит… Мне двадцать лет! Только-только из армии и за руль!

Случайно мой взгляд упал в кабину, на сидение. Там лежала свернутой газета. Не раздумывая, я дернул дверь и бросился внутрь. Схватил номер, все еще немного пахнущий типографской краской.

— Свежая, — прошептал я себе под нос, — ни год, ни два. Даже не месяц!

Когда я развернул лицо газеты, прочитал вслух:

— Московский комсомолец Номер сто пятьдесят три. Шестое июля восьмидесятый год… Цена две копейки… Быть того не может…

С первой страницы, чей уголок был оторван и, видимо, пущен Боевым на самокрутки, на меня смотрели улыбающиеся мужчины и женщины.

— Девиз, — начал читать я, — ударный труд. В студенческих отрядах страны разворачивается социалистическое соревнование… Свежая! — Не дочитав, я обернулся к Боевому, — Свежая газета!

— Да какая ж она свежая?! — Удивился Боевой, пыхча поднимаясь на дорожную насыпь, — От шестого числа ж. Мне ее Федотыч на самокрутки отдал.

— На самокрутки… — протянул я задумчиво, но весело, — здесь курят самокрутки!

А потом бросил газету обратно и соскочил с подножки.

— Игорь, — закричал мне вслед Боевой, — тебе мож плохо? Мож голову от солнцу-то прихватило?

Постепенно понимая, что происходит, я обежал кузов самосвала сзади, бросил взгляд на дорогу.

Трасса Армавир — Отрадная, была немного уже, чем буквально… буквально мгновение назад, когда я ехал к Красной на маршрутке. Узкая, и никакой разметки. Эта дорога — единственная жила в эти времена, соединяющая город Армавир с Красным сельским поселением.

— Я умер, что ли? Или все это, вся моя жизнь оказалась дурным сном под этим тополем?

Я глянул на могучее дерево, что тянулось к небу. В его зеленой листве шумел ветер.

— Ты что распрыгался, как кот молодой? Чай не март! — подошел Боевой.

— И не январь, — весело сказал я. — Что стоим-то? И куда едем?

— Ты что, молодой, — удивился он, — память растерял? А точно не пил, пока я не вижу? Да вроде, — он сделал вид, что всматривается мне в глаза, — вроде трезвый. Альку, вон, прошел, с ее стаканным медосмотром, — рассмеялся Боевой.

— Да нет. Нормально все, — я отмахнулся, — что-то припекло и головой, видать, ударился.

— Головой, значить, — скривил он губы, — ну ладно. А сейчас как? Болит голова?

— Не болит, Боевой, — улыбнулся я, — не переживай ты.

— Хорошо, что не болит, — облегченно сказал старик, — а ехали мы в Армавир, в шарашку одну. Там запчасти надо выписать.

Я задумался. Похлопал по нагрудному карману рубашки и вынул оттуда свернутую желтоватую бумажку. Развернул. В путевом листе и правда значился пункт назначения: город Армавир, улица Розы Люксембург двести тринадцать.

— А списки запчастей все у меня, — Боевой тоже похлопал себя по карману пиджака, — вот только никуда мы теперь не поедем. Встала, эта зараза старая, — сплюнул он и добавил матом, указал на ГАЗ, — че-то коробка завыла. Скорости перестали вставляться. А потом она к-а-а-а-а-к хрустнет, и все. Стали как вкопанные.

— Значит, нам надо в гараж, — сказал я решительно, — ремонт произвести.

— И лупки от завгара получим. Он уже неделю злой, как голодный телок ходит. Матюкать нас будет, на чем свет стоит.

— А что злится-то?

— Да запчасти все ждали, дождаться не могли. А тут вот они! А мы с тобой встали. Значить, — он пожал плечами, — не будет снова запчастей.

— Ничего страшного, — хмыкнул я, — с завгаром, с Федотычем, — вспомнил я его имя, — я как-нибудь управлюсь. А машина без ремонта с места не двинет.

Это было странное, почти забытое чувство, которое, однако, быстро обуяло меня, и я тут же его принял. Это было чувство шоферской свободы. Получил поручение, и крутись как хочешь. Все только в твоих руках. Я с такой радостью проникся этим, что тут же загорелся желанием вытащить нас с Боевым из передряги.

— Мда. Ну мы на полпути до Армавира стали. До станицы километров десять. До гаража все пятнадцать.

— Ну и ладно, — пожал я плечами, — Сиди, Боевой, здесь. А я за помощью пошел.

— Чего? — выпучил он глаза, — вдаль такую?

— Ну а что еще делать? Если никто не проедет из наших, так будем куковать до ночи, пока не хватятся. А так, может, встречу кого по пути. А может, — я хлопнул Боевого по плечу, — ты встретишь. Тогда меня по дороге подберете.

— Хм. Ну как знаешь, — пожал он плечами.

— Ну тогда бывай, Боевой, — я достал из кармана кепку-пирожок, отряхнул об колено, — не безобразничай тут.

Когда я отошел от машины метров на десять, меня словно осенило. Это ж Боевой! Как его одного оставлять?!

Вернувшись, я немедленно застал его в кабине, занюхивающим собственный рукав.

— Боевой, — запрыгнул я на подножку, — ты че тут делаешь?

— А че я делаю?! — Обратил он на меня перепуганные глаза, а сам спрятал что-то за полой пиджака.

— Чекушку, что ли, прячешь? Ммм?

— Да ничего я не прячу! — Обиделся он, — с чего ты взял?!

— Так, — я строго поджал губы, — не надо. Знаю я тебя. Я сейчас отойду, а ты пьянствовать будешь. Напьешься — уснешь! И машину пропустишь!

Строго посмотрев на Боевого, я протянул ему ладонь.

Он непонимающе посмотрел на руку, потом с какой-то опаской на меня. Проговорил:

— Чего?

— Чекушку давай.

— Да нет у меня водки!

— Ой, плетешь… — Сузил я глаза, — Буду тут стоять, пока не отдашь. Ясно? Не хватало еще машину из-за тебя прозевать.

Боевой глубоко вздохнул, засопел, а потом достал из кармана маленькую бутылочку. Протянул мне.

— Доедем до гаража, — спрыгнул я, — верну.

— Ай… — Боевой обиженно махнул рукой и выбрался из машины. Закурил, — иди уж. Не хочу долго тут один сидеть.

— Да не обижайся, — я пошарил в кармане, достал пачку сигарет. Сам то я давно уже бросил. Году в две тысячи десятом. И крепкие сигареты мне были ни к чему, — на вот, — протянул я Боевому пачку Космоса с фильтром, — перекури, пока меня нету.

Боевой благодарно посмотрел на меня. Его живые глаза радостно блеснули. Он критически осмотрел свой окурок мятой самокрутки и брезгливо отправил его щелчком в полет. Тут же принялся за новую свеженькую сигарету.

Обойдя ГАЗ со стороны его белого носа, я посмотрел назад, надел кепку, чтобы прикрыть глаза от солнца. Вдали, над горячим асфальтом, плясал воздух. Впрочем, также он плясал и впереди, со стороны Армавира. Вот только буквально через мгновение, я услышал шум двигателя. Громко рычал самосвал.

— Эй, Боевой, — Оббежал я машину, — слышишь? Едет кто-то.

— Агась, — он поплевал на недокуренную сигарету, некоторое время решал, куда ее деть: за ухо или в пачку. Сунул за ухо.

Вместе мы стали у обочины.

Через мгновение, из-за горба, которым выгнулась тут дорога, показался ГАЗ. Спустя секунду мы рассмотрели, что это был не самосвал, а цистерна.

— Повезло нам, — скрестил я руки на груди.

— Цистерна это, — поджал губы Боевой, — идет со свинофермы к станице, — он цокнул языком. — Не возьмет он нас на буксир.

— Это еще почему? — Не понял я.

Боевой удивленно посмотрел на меня.