Обитель Разума

Арина Ипатова, 2019

Философская фантастика. 2190 год. Закат человеческой цивилизации. Обитель Разума – таинственное сооружение, меняющее лики, кладезь памяти, последняя надежда человечества. В ней – ключ к возрождению, но роковая цепь событий закрывает к ней путь. Причины кроются в далёком 1995 году. Удастся ли что-то изменить? “Обитель Разума” – книга, которую сложно отнести к определённому жанру. Она находится на стыке научной фантастики, реализма и мистики. Это роман-размышление об абсолютной власти, о причудах истории, о самой обыкновенной любви и о том, как идеи появляются, истлевают и возникают вновь в потоке времени. Поэтическая образность текста сочетается с тонким психологизмом. Действие происходит в нескольких временных планах, объединённых потусторонней личностью Лахезис – представительницы внеземного разума, нашедшего пристанище в неживой материи. Что нужно ей от людей?

Глава 5. Задание

21 апреля 2190 года.

Инга

Двери телепорта раздвинулись, и Марат Иволгин спрыгнул на землю.

Навстречу Марату, не торопясь, шли по узкой дорожке два человека, мужчина и женщина.

Женщина, вернее, девушка, — ей было не больше двадцати пяти лет — казалась очень хорошенькой. Это была миниатюрная блондинка, одетая скромно, но очень опрятно. Длинное, до середины щиколотки, платье, ладно облегало её фигуру. Грудь, к которой неизбежно притягивался взор мужчины, была небольшой, округлой, упругой даже на вид. Густые светлые волосы девушка заплела в косу, но из строгой прически выбились непослушные прядки, и из-за этого их обладательница выглядела ещё моложе, чем была на самом деле — этакой юной шалуньей. Она улыбалась, и всё в ней буквально светилось от этой улыбки, и глаза, и зубы, и эти золотистые пряди, пронизанные солнцем.

Мужчина был гораздо старше, он годился в отцы своей спутнице, и не просто годился, а действительно был её отцом. Герман обожал свою дочь, и она отвечала ему взаимностью. Они шли рядышком, тихо разговаривая, мужчина опирался на сучковатую палку, девушка теребила в руках перекинутую через плечо косу, и Марат невольно улыбнулся, видя, как этим двоим хорошо вместе.

Но, честно говоря, по ряду причин он предпочел бы их не встречать, особенно её. Впрочем, деваться здесь было некуда, отец и дочь уже увидели его, и оставалось только поздороваться.

— Здравствуйте, дядя Герман. Здравствуй, Инга.

— Здравствуй, Марат, — сказали они почти хором.

— Куда это вы собрались? — поинтересовался он шутливым тоном. Он испытывал некоторое смущение и старался скрыть его.

— Инга за покупками. А я её провожаю. Солнышко какое сегодня!

— Да, — согласился Марат.

— Попробую достать ткани, надо сшить чехлы на подушки, — сказала Инга с деловитой уверенностью, но певучим, нежным голоском. — И скатерть тоже нужна.

У неё был голос, точно колокольчик. Герман с любовью посмотрел на дочь.

— Удачи, — пожелал Марат.

— Надеюсь, мне повезёт, — весело сказала Инга. — Зайдешь посмотреть?

— Позовёте — зайду.

— Конечно. — Она рассмеялась, словно защебетала маленькая птичка. — Приходи в любое время. У нас еще остались соленья с прошлой осени. Ты помнишь, я боялась, их не хватит на зиму?

Марат ничего не помнил, но согласился.

— Так вот еще полно осталось, представляешь! — Она торжествующе взглянула на мужчин.

— Ты молодец, — сказал Герман.

— А ты далеко? — спросил Марат.

— Не-ет, конечно, недалеко. В соседний город.

Хотя транспортная проблема была решена радикально, и человек мог в любой момент попасть в любое место на планете, почему-то немногие сейчас пользовались этим преимуществом. Большинство жителей Земли предпочитало не покидать своего климатического пояса, и вообще не путешествовать далеко от дома.

— Я поеду. Пока, папа.

— Пока.

— Ой, Марат, можно тебя на минуточку…

Она взяла его за руку и потянула к телепорту.

“Ну вот…”, — обречённо подумал молодой человек.

— Послушай, Марат, — Инга стала очень серьезной, и это ей не шло, — ты ничего не слышал… ну о нём?

Она заглядывала ему в лицо, а Марат избегал её взгляда. Жалко ему её было. И стыдно почему-то. Хотя он-то здесь при чём? Не он же бросил её беременной…

— Нет, — сказал он, — я про твоего бывшего мужа ничего не знаю.

Она опустила золотистую головку. Ресницы часто-часто заморгали, и сердце у Марата перевернулось.

— Хватит тебе, — ласково сказал он, тронув её за мягкое плечо. — Больше года прошло.

— Да, — Инга согласно кивнула. — Ладно. Спасибо тебе, Марат.

Она помахала отцу рукой и скрылась в кабине телепорта.

Марат нагнал Германа и пошел рядом с ним. Сейчас, когда присутствие дочери не поддерживало его, спутник Марата казался почти стариком, хотя лет ему было не так уж много. Он ссутулился и опустил голову, внимательно глядя на дорогу. Его палка мерно постукивала по мелким камешкам.

Марату не хотелось вступать в разговор. Он понимал, что любая тема будет только предлогом, чтобы не обсуждать ту, запретную. Но и молчание тяготило его.

— Тепло сегодня, — наконец, произнес он, чтобы хоть как-то сгладить эту мучительную неловкость. Он ожидал, что Герман радостно ухватится за эту возможность заглушить неприятные мысли пустым разговором, но ошибся.

— Ты мне скажи, — сказал Герман, не глядя на Марата, — о чем она тебя спрашивала?

— А то вы не знаете? — Марат хмыкнул. — О Даниеле, конечно.

“Лучше бы я молчал”, — подумал он. Его невинное замечание о погоде неожиданно оказалось тем маленьким камешком, падение которого вызывает лавину.

— Да, — Герман вздохнул. — Она никак не забудет его.

Марат ничего не сказал. Волею судьбы он оказался доверенным лицом для всех участников той драмы годичной давности, и эта роль ему порядком надоела. Он многократно обсуждал все эти вопросы, и не собирался начинать сначала — на этот раз с отцом Инги.

Но именно таковы были намерения Германа.

— Марат.

— Да.

— Ты должен знать. Что у них случилось? Инга никогда не рассказывала мне об этом, хоть я и спрашивал ее. Она говорит, что не понимает… Но ведь этого не может быть? — Он удрученно покачал головой. — Меня очень печалит, что она стала такой скрытной. Это совсем не похоже на мою девочку.

— Ну, по этому поводу можете не расстраиваться. — Марат пожал плечами. — Инга вам ничего не рассказывает, потому что ей нечего рассказывать. Он просто ушёл и все. Без объяснений.

— Но почему? — недоумённо спросил Герман. — Что в Инге не так?

— Да это не в ней не так, это в нём не так… — вздохнул Марат. — Я вам уже говорил. Инге пора бы найти другого.

Старик словно не слышал его. Он размышлял вслух.

— Я бы понял, если бы он ушел к другой женщине…Женщина у него есть?

— Тогда не было. Сейчас — не знаю. Да вряд ли…

Герман остановился и в упор посмотрел на молодого человека.

— Поговори с ним, Марат, — попросил он. — Может, он бы вернулся?

Марат отрицательно покачал головой. Огорчать дядю Германа было жалко, но он не собирался опять становиться посредником в этих переговорах, лишенных смысла.

— Нет.

— Было бы хорошо, если бы его удалось уговорить.

— Во-первых, мы его уже уговаривали, и он не вернулся. Во-вторых, вам-то Даниель нужен? Вы что, не помните, как он обошелся с Ингой?

— Помню, конечно… Ну мало ли что в жизни бывает…

— Ничего себе — бывает! — резко сказал Марат. — Насколько мне известно, он бросил Ингу, когда она была беременна, и после того как она родила мёртвого ребенка, он ни разу не удосужился появиться здесь. Я не прав?

Всепрощение Марат еще мог понять. Он не мог понять, как можно продолжать надеяться на то, что человек может перемениться.

— Инге нужен муж, — настаивал Герман. — Мы бы все забыли, понимаешь?

— Тогда вы уж лучше с ним сами говорите, — сказал Марат возможно мягче.

От последней встречи с Даниелем у Марата остался тяжёлый осадок. Он тогда разыскал его по просьбе Инги, которая еще была беременна. Конечно, Даниель и не подумал вернуться, выслушав увещевания Марата, и было сказано с обеих сторон слишком много резких, едких слов, вспоминать которые не хотелось.

В ответ на дерзость Марата старик только печально улыбнулся.

— Меня-то он точно не послушал бы… А ведь он нравился мне, знаешь. Ты если вдруг его увидишь, все же скажи при случае, что Инга все простила и ждет его. Ладно?

— Ладно, — сказал Марат. Пообещать это было просто, встречаться с Даниелем он не собирался.

Они дошли до того места, где тропинка разветвлялась, и Марат с облегчением сообразил, что их пути расходятся. Герман протянул руку, прощаясь.

— До свидания, Марат. Эх, лучше бы Инга за тебя замуж вышла…

— Теперь ничего не поделаешь, — заметил молодой человек философски.

Герман ушел. Марат же снова задумался о том, как не повезло Инге.

Красавица. Ласковая, нежная. Прекрасная хозяйка, любящая дочь.

Потом мысль его сделала зигзаг, и из глубин памяти выплыли блестящие, неспокойные глаза Даниеля…

— С самого начала думал, что из этого ничего путного не выйдет, — тихо пробормотал Марат, прислушиваясь к удаляющемуся стуку палки Германа, и вытащил из кармана мятую самокрутку. Он был рад тому, что наконец остался один. Не хотелось ему сейчас думать о чужих неприятностях, тем более таких, в которых и помочь-то никак нельзя…

Отшельник

Однако, через пару минут выяснилось, что он не один…

— Я пришел, чтобы поговорить с вами…

Марат вздрогнул от неожиданности. Глуховатый голос прозвучал словно из ниоткуда. Он резко обернулся — за спиной, в нескольких шагах от него, стоял человек. Солнечный свет ударил в глаза Марата, и он не мог разглядеть его лица.

Марат мог бы поклясться, что минуту назад здесь никого не было.

Человек шагнул вперед. Марат прикрыл глаза ладонью и понял, что к нему подходит отшельник. Всего лишь отшельник…

Марату это не понравилось.

Отшельники редко с кем-то общаются, а если уж начнут говорить, то добра не жди. А этот поджидал именно его. Зачем, а?

— Слушаю вас, — спокойно сказал он, незаметно разглядывая служителя Логоса.

Отшельник был одет в серое рубище, перевязанное на талии потрепанной толстой веревкой. Лицо у него было серьезное, худое, с бескровными губами. Он почти не моргал и сверлил Марата тусклым взглядом. Марат чувствовал себя неуютно под этим взглядом, но тут уж ничего не поделаешь. Мелькнула непрошеная мысль о том, как непохоже это суровое лицо на добродушную физиономию дяди Германа.

Он терпеливо дожидался ответа отшельника. Тот выдерживал паузу, словно размышляя, но Марат все же думал, что он делает это намеренно, тянет время, чтобы вывести собеседника из равновесия.

— Вы любите литературу? — наконец, произнёс отшельник.

Вопрос был совершенно неожиданным для Марата, и он растерянно развёл руками.

— Не знаю. Я с литературой мало знаком. Работаю на лесопилке помощником.

А что ещё он мог ответить?

— Мы считаем, что любите, — сообщил отшельник.

Марат хотел ответить: “Вам виднее”, но удержался.

— Это вы писали? — поинтересовался его собеседник, вытащив из кармана несколько измятых листков.

Марат растерялся ещё больше.

— Можно взглянуть? — спросил он зачем-то, хотя узнал листки с первого взгляда.

— Сколько угодно, — равнодушно ответил отшельник.

Марат взял в руки листки. Можно было сразу догадаться, на что намекает отшельник — но с другой стороны, зачем ему эти каракули?

— Получилось так, — заметил отшельник, — что эти записки были замечены руководством Сферы.

Марат удивлённо поднял брови.

— Они того не стоят, — пробормотал он и вернул бумаги собеседнику. — Да, это я писал для развлечения. Я думал, этого вообще никто не видел, да и кому это может быть интересно?

— Не содержит ли этот текст некоторых намеков на современность, как вы думаете?

— Нет, — ответил Марат. — Мне бы это и в голову не пришло.

Но он почувствовал, что руки неприятно холодеют.

— Ну что же, это был мой личный вопрос, — заметил отшельник. — Цель моего визита иная. Я уполномочен предложить вам написать биографический роман.

Марат опешил.

— Какой же? — медленно спросил он.

Отшельник поднял уголки губ, изобразив улыбку. Улыбка получилась неприятной.

— Некоторые из числа тринадцати… — вдруг он перебил сам себя. — Вы не догадываетесь, кто?

— Нет, конечно, — сказал Марат резче, чем следовало. Отшельник запугивал его, а он все не мог понять, чего ему надо.

— Так вот, некоторые из числа тринадцати столь высоко оценили ваш талант, что предлагают вам создать жизнеописание Александра Тарцини.

Молодой человек посмотрел в лицо отшельника, встретив этот оценивающий, сверлящий взгляд, и понял, что не ослышался.

— Я? — спросил он мгновенно пересохшими губами. — Но почему?

— Так решило собрание.

Марат тряхнул головой. Отшельник разглядывал его, словно подопытное насекомое. Ждал чего-то.

— Послушайте, — медленно проговорил Марат. — Наверно, я чего-то не улавливаю. Обычный человек не может писать такую книгу. Это может делать только служитель Логоса, имеющий специальные знания. Сами посудите — ну что я в этом понимаю? Кто я такой?

В первый раз в глазах отшельника промелькнуло живое чувство.

— Знаете, вот и я хотел бы знать, кто вы такой.

— Это невозможно, — Марат заговорил медленно, взвешивая каждое слово. — Данные о прошлом Тарцини скудны и противоречивы. Живых свидетелей уже не осталось. Письменных источников нет. Нам известны лишь легенды, которые довольно фантастичны и в разных пересказах расходятся во многих деталях. Мы не знаем, как Тарцини стал тем… тем, кем он стал. Это неподъёмная задача. Для меня, во всяком случае. Нет, вы, наверно, шутите.

Отшельник не отвечал.

— И потом, — вспомнил Марат, — у меня есть работа. У меня договорённость с лесопилкой. Там нет другого помощника.

Беспомощная отговорка, конечно.

Отшельник покачал головой.

— Неубедительно. Вы что, отказываетесь исполнить просьбу тринадцати? Разумеется, у вас есть на это право.

Тон был безразличный, даже скучающий, но чувствовалось, что попытка воспользоваться этим правом может обойтись очень дорого.

Следовало хоть ненадолго избавиться от отшельника и собраться с мыслями. Неужели никак нельзя отделаться от этого самоубийственного задания?

— Не отказываюсь… — нехотя сказал Марат.

Отшельник кивнул.

— Вот и ладно. Вопрос с лесопилкой мы решим. Я еще зайду. Через неделю. Думайте.

Он ушел, не прощаясь. Там, где он только что стоял, на сырой земле остался глубокий, резкий след.

Марат повернулся и пошел прочь. Тропинка пружинила под ногами. Левое веко вдруг задергалось, он машинально дотронулся до него и остановился, пытаясь успокоиться. Дорогу преградило поваленное зимней бурей дерево. Марат сел на него и закурил.

Закат был красив и тревожен. Чёрные грозовые тучи заволокли небо у горизонта. Солнце из дальней дали бросало на них поток лучей, они фильтровали его и пропускали на землю лишь красные, цвета артериальной крови. Широкая алая полоса тянулась над тёмным далеким лесом, а обрывки туч наползали на неё, угрожая сдвинуться и поглотить свет навсегда.

Марату слышалась торжественная пугающая музыка, и по спине бежал холодок.

Ему вспомнился римский император Тиберий, про которого он имел глупость написать.

Марат провел с ним много дней, изучая слова и поступки этого странного, жестокого человека. По сути, это был неприятный тип, но пришлось так долго общаться с ним, что он успел проникнуться к нему если не симпатией, то сочувствием. В благодарность Тиберий, похоже, втянул его в историю…

Марат прикрыл глаза, и безо всякого усилия с его стороны перед его умственным взором возник каменистый берег, круто уходящий в море. У обрыва стоял человек в тоге. Он был еще довольно молод, лет тридцати пяти или чуть больше, и был бы красив, если бы не угрюмое выражение и недобрый взгляд.

К острову плыл корабль. Человек равнодушно следил за ним, ни страха, ни тревожного ожидания не отражалось на его лице, но Марату было известно, что он испытывает именно эти чувства. Просто Тиберий, пасынок всемогущего императора Августа, находящийся в ссылке на Родосе, привык скрывать их, даже когда оставался один.

Корабль вез долгожданное разрешение вернуться в Рим, но Тиберий не знал этого, он смотрел на море сузившимися глазами, и на долю секунды его черты исказила причудливая смесь отчаяния, надежды и бессильной злобы. Впрочем, все это почти мгновенно исчезло. Он покорно наклонил голову и, медленно ступая, скрылся за скалой.

Воображение Марата часто рисовало подобные яркие картины. Он не знал, похож ли его Тиберий на настоящего, и знать не хотел. Все это казалось ему игрой ума, скрашивающей пресную и однообразную жизнь. Это и было игрой, пока в лучах закатного солнца не нарисовался резкий силуэт отшельника… Э-эх…

Он шел через город. Точнее, это был не город, а небольшое поселение, которое, правда, могло похвалиться аж двумя телепортами. Здания стояли невысокие, высотой в три-четыре этажа, довольно обшарпанные. Покрытие улиц потрескалось.

Здесь было очень пустынно. Могло показаться, люди покинули городок.

Темнело. То ли тучи осуществили свой мрачный замысел и слизали с небесного купола полосу солнечной крови, то ли само солнце устало с ними спорить и бессильно сползло за горизонт.

Марат пришел домой.

— Кис, кис, кис, — позвал он.

Никто не отозвался. Марат повесил куртку на крючок и вошел в единственную комнату.

Обстановка была спартанской. Мебели в комнате было мало. Узкий диван, стол с одним выдвижным ящиком, небольшой шкаф, пара стульев. Слева был небольшой закуток — кухня.

Аристотель

Аристотель развалился на диване, покрытом мягким пледом. Он лежал на спине, вытянув задние лапы и согнув передние. Жёлтые глаза были полуприкрыты, на морде застыло умильное выражение восторга перед собственным совершенством.

— А, ты здесь, — устало сказал Марат. — Чего не отзываешься?

Аристотель приоткрыл один глаз и посмотрел на Марата. Потом завалился на бок и потянулся всеми четырьмя лапами, выпустив когти.

Марат взял кота на руки и сел на диван. Аристотель замурлыкал, вытягивая белоснежную шейку.

— Что не отзываешься? — повторил Марат, почесав кота за ухом.

— Занят был, — соизволил, наконец, отозваться Аристотель. Его неведомые создатели наделили его довольно приятным человеческим голосом.

— Чем же? — хмыкнул Марат.

— Я отдыхал и размышлял. А ты мне помешал, как всегда. Вы, люди, вообще шумные и бестолковые существа.

— Хорошо, а где ты был вчера? Ты мне был нужен позарез, я тебя обыскался…

— Мур-р-р, мур-р-р… А еще за ухом… А шейку… А, ты чего-то спросил?

— Я спрашиваю, где ты был вчера?

— Ходил по делам.

— Каким еще делам?

— Ну по своим кошачьим делам. Мышки там всякие, котэссы, опять же… Я же не спрашиваю, когда ты где-то шляешься… Мур-р-р…

Трудно иметь дело с котом, наделенным интеллектом и даром речи… Несколько лет назад необычное и рискованное приключение свело Марата с этим странным существом, и он уже привык к разумности кота, но так и не перестал удивляться его нахальству.

Аристотель вдруг выпустил острые когти прямо в колено Марата. Марат спихнул его на пол. Кот нахохлился на ковре, поджав под себя лапы, и стал похожим на сфинкса.

— И зачем только мне понадобилось притащить тебя с Острова? — спросил Марат.

Аристотель не ответил.

— Ты мог бы дома появляться, хоть изредка. А то когда ты понадобишься, тебя не доищешься. И вообще, нечего уходить далеко, слышишь?

Кот гордо молчал.

— Аристотель!

— Конечно, — обиженно заныл кот, — ты можешь болтаться где угодно и сколько угодно, а я должен сидеть и ждать, как дурак, а если мне вздумается пойти прогуляться, то, по-твоему, я должен бросить все мышиные норки, и песни, и бежать со всех ног, потому что тебе вздумалось, например, узнать расстояние до Луны? Мне такое разделение труда не нравится.

— Кормить не буду, — пригрозил Марат.

— Плевать я хотел на твою кормежку. Ты мне картошку даёшь. Мне! Да я лучше мышку съем.

Он облизнулся, показав маленькие белые клыки, и ушел под диван.

Марат протянул руку и взял со стола самокрутку. Много он стал курить в последнее время…

До сегодняшнего дня он чувствовал странную опустошённость. Римская империя еще не отпускала его, не давала обратиться мыслями к чему-то другому, но работа была закончена. Ничего не изменишь, не добавишь… Ум работал вхолостую. Выдуманный Маратом мир зажил своей самостоятельной жизнью и больше не пускал собственного создателя в свои пределы. Он показывал теперь Марату — как и всем прочим, кому случайно попались бы под руку те листки — только яркую и пёструю раскраску: мраморные пиршественные залы, белые тоги, перья павлина, трупы казненных в водах Тибра, бесчисленные римские легионы, смуглокожие ливийские рабыни, жестокость, безумие, раскаяние и страх… Но ведь там было еще что-то… Но что? И было ли?

Служители Логоса сочли, что было… Марат привлек их внимание, и ему теперь не спрятаться от них, словно несчастной мыши от Аристотеля. Браться за предложенное отшельником задание он не хотел. Шансов выполнить его, не попав после на Остров, а то и куда-нибудь похуже, было не больше, чем шансов не упасть у человека, пересекающего по ниточке стокилометровую пропасть.

Вот если бы случилось что-нибудь, чтобы они про него забыли…

Он потер лоб ладонью. Нет. Отшельники могут что-то забыть разве что в случае пробуждения Логоса. Даже если человек со сверлящим взглядом и не явится через неделю, то он, Марат, будет вечно ожидать его появления. Месяц. Год. Десять лет. Жизнь станет кромешным адом, никакого Острова не надо. И дернуло же его ввязаться в это, работал бы спокойно, горя бы не знал… Он невесело усмехнулся.

— Мя-у! — Кот прыгнул на стол и мяукнул, сделав ударение на слоге ‘у’. — Давай еду.

— Ты хотел питаться мышами, — рассеянно заметил Марат.

— Имей совесть, — кот, казалось, вздохнул. — Я, конечно, могу, только эти твари, знаешь, не сами ко мне в пасть прыгают. А ведь я могу тебе понадобиться, — льстиво добавил он.

Марат молча смотрел в пол, не поддержав обычную перебранку. Аристотель почуял неладное.

— Эй, Марат! Чего-то случилось?

— Случилось, — кивнул Марат. — Неприятности у меня.

— Какие еще неприятности? — настороженно поинтересовался Аристотель.

Марат рассказал про отшельника. Кот молча слушал. Его янтарные глаза светились в полумраке.

— Ну что я могу сказать, — на этот раз он действительно вздохнул, то есть издал звук, похожий на вздох, что, очевидно, должно было подчеркнуть его огорчение. — Ты понимаешь, я всего лишь кошка. Я даже не могу дать тебе совет, потому что не знаю, что натолкнуло их на такое решение.

Он не упомянул о том, что советовал Марату никогда ничего не записывать, и Марат был за это благодарен.

И Виктор говорил, что нечего умничать. Все умные люди… нет, Аристотель не человек… Все умные существа это говорили. Надо было слушать.

— Но тебе придется согласиться, — продолжал Аристотель. — Отказаться ты не можешь, придется тянуть время.

— А чего тянуть-то? — спросил Марат обречённо.

— Ну мало ли что может случиться… Как в той притче — или шах умрет, или этот ишак…

— Ты еще скажи, Логос проснется… — подсказал Марат.

— Да, — без насмешки подтвердил Аристотель, — или Логос проснется. А там видно будет.

Марат снова закурил. Только сейчас он заметил, что уже совсем темно. Впрочем, кот не нуждался в свете, а ему самому сейчас нравился этот ночной мрак, ему хотелось раствориться в нем, навсегда скрыться от отшельников, да и от себя самого…