Трудно быть солнцем

Антон Леонтьев, 2004

Получив странное анонимное письмо, приглашающее ее в провинциальный городок Староникольск, Юля почти не удивилась, ведь именно там в начале прошлого века таинственно исчезла Юлина прабабка, знаменитая актриса немого кино Анна Радзивилл. Разбирая семейный архив, Юля узнала, что сто лет назад на Староникольск наводил ужас таинственный убийца по прозвищу Садовник, одной из жертв которого, по слухам, и стала Анна. Убийства, копирующие преступления Садовника, возобновились, когда в городе появилась Юля. И девушка сразу оказалась втянутой в загадочные и страшные события прошлого и настоящего…

11 августа

Она проснулась около одиннадцати утра на удивление свежей и бодрой. Проблемы, которые терзали Юлию, теперь казались смешными и незначительными. С аппетитом позавтракав, она решила совершить небольшую экскурсию по Староникольску. Итак, она прибыла сюда, чтобы участвовать в расследовании. Но с чего же начать? Она даже немного растерялась.

День был солнечным и теплым. Облачившись в тонкое шелковое платье, Юлия отправилась гулять по Староникольску. Она миновала церковь, расположенную около гостиницы, и вышла на центральную магистраль Староникольска — проспект Кирова.

В Староникольске было несколько крупных магазинов. Юлия зашла в них. Выбор не такой уж богатый, но и цены вполне приемлемые. Она купила открытки с видами Староникольска и попросила, если есть, карту города. Таковой в продаже не оказалось.

Она брела по улице, ни о чем не думая. С обеих сторон возвышались одно — или двухэтажные здания, в основном жилые дома и магазины. Церквей в городке на самом деле было большое количество.

Юлия замерла перед зданием из красного кирпича с вывеской «Краеведческий музей Староникольска». Надо же, имеется и подобное заведение. Не пожалев десяти рублей, она купила входной билет.

Похоже, она оказалась чуть ли не единственной посетительницей. Юлия шла по пустынным залам, в которых находились экспонаты, повествующие об истории Староникольска. Такой маленький городок, а почти на полвека старше Москвы.

— Ее нашли в парке, удушенной, — донесся до нее взбудораженный женский голос. — Ты и не представляешь, какой ужас! А на груди… Нет, ты только подумай, белая лилия!

— Не может этого быть, — ответил другой голос. — Это что, повторение тех самых убийств?

Юлия на цыпочках подкралась к двери, за которой две незнакомые ей женщины вели беседу. Они явно говорили о чем-то интересном. Однако ее шаги в зале, усиленные эхом, были услышаны. Разговор мгновенно стих. Юлия прошла в следующий зал.

Две пожилые женщины, смотрительницы музея, с подозрением уставились на единственную посетительницу. Словно по команде, они переглянулись и поджали губы. Одна из них осторожно кашлянула. Юлия сгорала от любопытства. Судя по тем словам, которые она услышала, женщины вели речь об убийстве. Лилия на груди…

Дамы демонстративно молчали, поэтому Юлия, бегло осмотрев несколько витрин с древними черепками, перешла в следующий зал. Смотрительницы возобновили разговор, однако до Крестининой долетало только журчание их слов, смысла она не понимала. Жалко, ей так хотелось бы остаться и принять участие в обсуждении животрепещущей темы. Но что поделаешь…

В последнем зале, посвященном предреволюционной истории городка, Юлия замерла перед стендом с фотографиями. С одной из них, в огромной шляпе и держа не менее массивный зонтик, на нее смотрела ее прабабка, Анна Радзивилл. Подпись под изображением гласила «Культурная жизнь Староникольска отличалась разнообразием и насыщенностью. На фото — известная актриса немого кино А. И. Радзивилл (июль 1916 года)».

Надо же, фотография сделана незадолго до исчезновения Анны. Юлия всмотрелась в снимок. Она действительно удивительно похожа на прабабку. Словно они были родными сестрами.

— А вы так похожи, — раздался позади нее грудной женский голос.

Юлия обернулась, отступив от витрины, и едва не налетела на высокую женщину, облаченную, несмотря на жару, в плотный твидовый костюм темно-синей расцветки. Даме было на вид чуть за пятьдесят, однако она поражала своей грацией и апломбом.

Седые, тщательно уложенные в прическу волосы, подведенные темно-карие глаза, легкий макияж. У дамы была хорошая фигура. Тонкую шею украшала золотая цепочка с крошечным слоником.

Дама, приветливо улыбнувшись, достала из нагрудного кармана очки в стальной оправе, водрузила их на нос и, склонившись перед стендом, провозгласила:

— Не может быть, чтобы вы не были родственницей Анны Ильиничны. Вы — ее копия.

Юлия растерянно улыбнулась. Надо же, ее инкогнито раскрыли. Вообще-то она хотела, чтобы никто не знал о ее пребывании в Староникольске, но что теперь сделаешь. Отрицать очевидное было бессмысленно — несмотря на абсолютно различные эпохи, Анна и ее правнучка Юлия как две капли воды походили друг на друга.

Дама ободряюще улыбнулась и произнесла:

— Добрый день. Прошу прощения, что так налетела на вас и сбила с толку. Однако я столько раз всматривалась в это фото, — она указала изящной рукой без единого кольца или перстня на черно-белое поблеклое изображение Анны Радзивилл, — что не могла не удержаться от замечания, когда увидела вас. Бедная Анна, такая трагическая судьба… Кстати, разрешите представиться, Виктория Карловна Олянич, директор этого милого заведения под названием «Краеведческий музей».

Она протянула Юлии руку. Рукопожатие Виктории Олянич оказалось твердым, а рука — теплой. Юлия сразу почувствовала расположение к этой даме. Та внушала доверие, от нее веяло оптимизмом.

— Вы правы, — произнесла она. — Меня зовут Юлия Крестинина, и я правнучка Анны Радзивилл.

Директриса, продолжая улыбаться, всмотрелась темными глазами в ее лицо и сказала:

— Дорогая Юленька, вы уж извините, что называю вас так, однако я сразу испытала к вам материнские чувства… Вы же не ответите мне отказом, если я предложу вам выпить чашечку чая — или кофе, что вы предпочитаете?

— Не отказалась бы от чего-нибудь прохладительного, — ответила Юлия.

Виктория заразительно засмеялась, обнажив идеально ровные белые зубы, и произнесла:

— О да, конечно же, в городе стоит такая жара. Поверьте моему опыту, я провела в Староникольске почти всю свою жизнь, такая аномалия, как тридцатипятиградусная жара, скоро пройдет. Буквально на днях обещали резкое похолодание. Во всяком случае, будем надеяться, что завтрашний праздник, который устраивает молодой князь по поводу закладки фундамента нового дворца, не будет отменен или перенесен из-за ливня или бури. Вы правы, у меня в холодильнике есть очень вкусный вишневый компот. Надеюсь, вы не откажетесь?

Юлия не отказалась. Директриса, уверенно стуча каблуками туфель, проводила ее на второй этаж, в свой кабинет с золоченой вывеской: «В. К. Олянич, директор». Обстановка в кабинете была на удивление спартанской — белые стены, сплошные шкафы из темного дерева, забитые бумагами. Над столом, где возвышался старенький компьютер и матричный принтер, Юлия заметила три картины.

Одна из них изображала вид Староникольского мужского монастыря — величественное каменное здание с куполами и звонницей на берегу небольшой, заросшей камышом реки. На другой можно было заметить парк с грандиозным дворцом. На третьей была изображена женщина лет сорока в темном платье моды начала двадцатого века, с высокой горловиной, сколотой затейливой камеей. Дама до чрезвычайности походила на саму директрису — такое же холеное, умное лицо и темные глаза. На носу неизвестной красовалось пенсне, придававшее даме ученый вид.

Заметив интерес Юлии к портрету, Олянич, включившая чайник, сказала:

— Теперь вы задаетесь вопросом, кто же это. Моя бабка, Елена Карловна Олянич. Знаменитая в нашем городе ученый, естествоиспытатель, первый директор организованного ею же краеведческого музея.

— Удивительно красивая женщина, — сказала Юлия совершенно без лести. Как и ее внучка, Елена Карловна Олянич излучала уверенность в собственных силах и спокойствие.

— Благодарю, — ответила Виктория, доставая из холодильника кастрюльку. — Вот, попробуйте мой компот. Все говорят, что чрезвычайно вкусный. Для сотрудников музея я, собственно, его и готовлю. Я сама, как и моя бабка, — она кинула в сторону портрета, — предпочитаю кофе. Вы не возражаете, если я закурю? Признаюсь, позволяю себе в день три сигареты — с утра, в обеденный перерыв и перед сном. Знаю, это так вредно, но что поделаешь, плохие привычки всегда одерживают верх.

Компот оказался и на самом деле очень вкусным. Юлия моментально наполнила вторую кружку и так же быстро опустошила ее. Олянич, затянувшись сигаретой с ментолом, отхлебнула обжигающий черный кофе.

— Ну, признавайтесь, какой ветер занес вас в Староникольск?

Юлия не решилась врать. Виктория Карловна производила на нее впечатление строгой, но справедливой, абсолютно все знающей учительницы. Такая в два счета раскусит, если человек говорит ей неправду. Чувствуя себя, как плохо подготовившаяся школьница на экзамене, Юлия ответила:

— Я приехала сюда, чтобы… Вы будете долго смеяться, уважаемая Виктория Карловна, я приехала сюда, чтобы выяснить, что же произошло с моей прабабкой, Анной Радзивилл.

Олянич, не выразив ни тени удивления, отпила крошечный глоток кофе и сказала назидательным тоном:

— Великолепно, Юленька! Деточка, мне послало вас провидение, иначе я объяснить ваше появление в нашем городке не могу. Я и сама ужасно заинтригована всей этой историей, которая произошла в нашем тихом городке чуть ли не сто лет назад. И как я вас понимаю…

Юлия, чувствуя к Виктории Карловне симпатию и абсолютное доверие, выложила ей всю историю про анонимное письмо, которое, достав из рюкзачка, и продемонстрировала. Олянич, снова надев очки, внимательно его изучила, нахмурив брови.

— Такое впечатление, что написал его ребенок… Или кто-то под диктовку неизвестного лица, — вынесла она собственное заключение. — Ну что же, Юлечка, могу вас поздравить, своей персоной вы пополняете ряды детективов-энтузиастов. Пейте компот, я же вижу, что вам нравится. Кстати, хотите перекусить?

Юлия не отказалась. Через десять минут перед ней была тарелка с зелеными щами, салат из свежих овощей и шкворчащая яичница, которую внесла в кабинет директрисы одна из кумушек, чью беседу Крестинина ненароком подслушала в стенах музея. На этот раз, явно раболепствуя перед Викторией Карловной, смотрительница улыбалась.

— Ешьте, вы на редкость отощавшая особа, — приказала Олянич, и Юлия, следившая за своим питанием, в особенности за его калорийностью и содержанием жиров, плюнула на все и набросилась на вкусный обед.

— Виктория Карловна, — с набитым ртом проговорила Крестинина, уплетая первое. — А о чем говорила дама, только что вышедшая из кабинета, со своей подругой, может быть, вы в курсе? Они вели речь, как мне показалось, о серии убийств, «цветочных убийств». Вы же понимаете, о чем я. Девушка с лилией на груди…

Тяжело вздохнув, Олянич потянулась к пачке сигарет, но затем отдернула руку.

— Я не понимаю, что происходит в нашем маленьком Староникольске, — сказала она с грустью. — Если бы неделю назад меня спросили, что представляет собой Староникольск, то я бы ответила — тишайшая провинция в лучшем смысле этого слова, в которой нет места для насилия и страха. Но все изменилось несколько дней назад. Конечно, вы не можете об этом знать, вы же приехали вчера… И газеты местные вы наверняка не читали. Пять дней назад в городском парке, под одиноким фонарем, было обнаружено тело студентки. Кажется, девушку звали Олеся. Она была убита. Наш городок не исключение из правил, в нем тоже живут люди со своими страстями и тайными желаниями. У нас есть и наркоманы, и, говорят, непонятная секта. Однако Олеся была удушена, а на груди у нее покоилась белая лилия…

Виктория Карловна помолчала, а затем продолжила:

— Похоже, кто-то решил возобновить серию убийств, потрясшую Староникольск в 1916 году. Тогда погибло пять женщин. Как минимум пять, в том числе ваша прабабка и моя бабка…

— Да что вы, — ахнула Юлия. — Вот это да! Елена Карловна… — она взглянула на портрет. — Но я читала газеты тех времен, там не было упоминания о жертве с фамилией Олянич, ведь вашу бабку звали именно так?

— Вы правы, деточка, — директриса вновь включила чайник. — Жертв было пять, три тела нашли, два — так и нет. В том числе тело вашей прабабки, знаменитой Анны Радзивилл. Моя бабушка, Елена Карловна, была в Староникольске начала двадцатого века душой прогресса. Еще бы, она окончила университет, не в России, а за рубежом, в Геттингене, увлекалась археологией, физикой, историей, биологией. Основала и возглавляла этот музей. Вплоть до своей смерти. Официальная причина ее смерти, которая произошла в начале октября 1916 года, — несчастный случай. Но я не верю в это, Юленька! Моя бабка, я в этом убеждена, была хладнокровно лишена жизни тем самым человеком, который уничтожил четырех девушек.

Олянич смолкла, налила себе в чашку кипяток, размешала содержимое и продолжила: — Моя бабка пыталась самостоятельно расследовать «цветочные убийства» и, как мне кажется, вплотную подошла к разоблачению зверя, который занимался смертоубийствами в Староникольске.

— Но ведь убийца вроде бы известен, это молодой князь Феликс Святогорский, — сказала Юлия.

Олянич махнула рукой:

— В это верят только детишки и старые бабуси на скамейке. Феликс невиновен, я в этом уверена! На него свалили все грехи, а поспешное бегство его отца с невесткой и крошкой-внуком только усилило ненависть, которую испытывали жители к Святогорским. Кто-то решил, что Феликс — самая подходящая кандидатура в убийцы. Он же покончил с собой, а значит, не может защищаться. — Моя бабка вела дневники, в которых подробно описывала ход расследования и атмосферу, царившую в Староникольске тем летом и осенью, — продолжала директриса. — Увы, в моем распоряжении находится только первая часть, а существуют еще две или три части. Где они, я могу только догадываться…

— Значит, ваша бабушка тоже стала жертвой убийцы, — протянула Юлия. — Невероятно, Виктория Карловна… Этот человек совершил столько убийств и вышел сухим из воды? Но если не князь, то кто?

— Именно это я и пытаюсь выяснить в течение уже многих лет, — произнесла горьким тоном Олянич. — Поэтому я и выбрала стезю историка, поэтому и приняла предложение возглавить музей. Впрочем, особого выбора у меня не было. Мой отец, Карл Степанович, возглавлял музей сорок один год, после его смерти бразды правления переняла я. Папа также пытался выяснить правду, но у него ничего не получилось. Да и времена, сами понимаете, были совершенно иные. При советской власти было запрещено говорить о «цветочных убийствах», было приказано верить, что убийца — молодой князь.

В этот момент дверь в кабинет распахнулась, на пороге возник тощий субъект, облаченный в темные штаны и зеленую рубашку, украшенную неуместной черно-белой бабочкой. Человеку, без стука вошедшему в кабинет директрисы, было лет пятьдесят. Худое крысиное личико, мелкие желтые зубы, злобные глазки, гневно сверкающие за стеклами очков без оправы.

Потрясая сухонькими, покрытыми пигментными пятнами ручками, субъект, за спиной которого прыгала смотрительница, причитая, что входить к Виктории Карловне нельзя, произнес:

— Вика, на этот раз ты перешла все границы! Твоя мерзопакостная статейка лишена всякого смысла. Если я раньше хотя бы уважал тебя как человека, закончившего университет, то теперь я понимаю — ты ничтожество, ты ноль, ты такая же провинциальная клуша, как и твоя бабка.

Виктория Карловна с полуулыбкой выслушивала претензии гневливого посетителя. Когда он выдохся и сделал паузу, он заметила полным горделивого спокойствия тоном:

— Валерий Афанасьевич, не кипятитесь! Мне известно, что вы уже двадцать лет завидуете тому, что я, а не вы, стала директором музея. Поэтому ваши нападки на мое рассмотрение некоторых аспектов средневековой истории нашего города обусловлены личными, субъективными мотивами. И вообще, Валера, попрошу тебя удалиться!

— Я и не собираюсь задерживаться в этом вертепе! — провозгласил Валерий Афанасьевич и, обдав Юлию взором, полным презрения, хлопнул дверью перед самым носом смотрительницы, пытавшейся вытолкать его прочь.

— Прошу прощения, — начала смотрительница, открывая дверь, но Олянич отпустила ее кивком головы. — Вы имели честь, деточка, познакомиться с Валерием Афанасьевичем Почепцовым, моим, так сказать, конкурентом и бывшим женихом. Теперь я ежедневно ставлю свечку в соборе, что господь уберег меня от опрометчивого шага и я не стала супругой этого стервозного и закомплексованного типа. С тех пор, как я дала ему отставку, он и возненавидел меня, его ненависть только возросла, когда меня утвердили в должности директора музея, хотя он, тогда кандидат наук, считал, что именно он имел полное право возглавить это заведение. Может быть, это и так… Его гнев вызвала моя последняя статья в научном сборнике трудов, который вышел в издательстве местного университета, где я в пух и прах раскритиковала его взгляды. Согласна, я была в чем-то не права, сгустила краски и так же, как и он, перешла на личности, но Почепцов мне неприятен.

Юлия, которая видела Валерия Афанасьевича мельком, придерживалась точно такого же мнения. Он вызвал у нее чувство недоверия и скрытой тревоги. Вроде бы безобидный, на самом деле он может затаить обиду и решиться на месть годы спустя.

— И самое ужасное, дорогая деточка, что у Почепцова в его, безусловно, роскошном частном архиве находится часть дневника моей бабки, Елены Карловны. Я столько раз просила предоставить мне возможность взглянуть на дневник, сделать с него копию или хотя бы дать прочитать, но он с циничным смехом заявлял, что он не понимает, о чем я говорю. Хотя мне прекрасно известно, что дневник находится у него. Он обнаружил его не так давно в городском архиве. Жаль, что он опередил меня! Он делает это исключительно по причине личной ко мне неприязни. Он же в курсе, с каким рвением я ищу все части дневника бабушки, поэтому и получает колоссальное наслаждение оттого, что препятствует мне. Жуткий тип. Еще раз хвала создателю, что уберег меня от неверного шага в моей далекой юности! Впрочем, лет тридцать назад он был вполне симпатичным и не таким хамоватым. Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, Юленька…

Крестинина улыбнулась и попросила еще компоту. Олянич сменила тему:

— Понимаю, что наши внутримузейные дрязги вас совершенно не интересуют, но вы же видите, как тесно все переплетено. Моя бабка, как вы поняли, вела дневник, достаточно объемный, он занимает несколько тетрадей в коленкоровом переплете. Сейчас я вам покажу! Осторожность никогда не помешает. Почепцов, зная, что я брежу дневником и расследованием тайны «цветочных убийств», загорелся идеей опередить меня и выяснить, кто же был этим кровожадным монстром. Поэтому он пойдет на все, чтобы украсть у меня первую часть дневника Елены Карловны. Как, скажу вам честно, и я сама, чтобы заполучить вторую часть, которой обладает уважаемый Валерий Афанасьевич. Приходится блюсти полную секретность. Я распространила слух, что храню дневник в сейфе, а на самом деле…

Виктория Карловна похлопала по железному боку большого допотопного сейфа, на котором стоял раскидистый фикус.

— Здесь дневника нет, деточка. Но пусть все, включая Валерия Афанасьевича, именно так и думают.

Директриса подошла к одному из шкафов, распахнула его, отодвинула гипсовый бюст Пржевальского, вытащила несколько книг на самой верхней полке, достала большую папку. Из образовавшегося тайника с дальней полки она вытащила коробку из-под обуви, водрузила ее на стол и сняла крышку. Там, на дне, выложенном ватой, покоилась большая тетрадь в коричневом с красными искорками переплете.

— Вот оно, мое подлинное сокровище, — проговорила восторженным тоном Виктория Карловна. — Первая часть дневника моей бабки. Если хотите, Юленька, можете посмотреть. Вам я доверяю абсолютно.

Крестинина бережно взяла в руки оказавшуюся тяжелой тетрадь, раскрыла ее. Пожелтевшие листы, заполненные витиеватым, разборчивым крупным почерком настоящего ученого. Даты… Дневник Елены Карловны. Юлия ощутила легкое головокружение. Значит, был человек, который пытался раскрыть тайну убийств и поймать жестокого маньяка. Человек, который собственной жизнью поплатился за это!

Она взглянула на портрет Елены Карловны. Ученая смотрела на нее, словно пытаясь сказать: «Ты должна сделать то, что я не смогла. Ты должна, Юлия!»

— Знаете что, Юленька, — произнесла Олянич. — Вы наверняка остановились в гостинице, не так ли?

— Да, — ответила Крестинина, не понимая, к чему клонит Виктория Карловна.

Директриса заявила:

— Я в полном одиночестве живу в чудном особнячке. В комнате для гостей у меня уже давно никто не жил, последний раз мой племянник, который навестил свою тетку лет семь или восемь назад. Поэтому, деточка, рискуя показаться назойливой, я все же предложу вам переселиться ко мне. Абсолютно бесплатно, разумеется!

Юлия в растерянности посмотрела на Викторию Карловну. Она симпатизировала директрисе, но так скоро, познакомившись всего лишь час назад…

— Я понимаю, Юля, что вы думаете, — сказала Олянич. — Но поверьте, это в наших общих интересах. И вы, и я имеем общую цель — расследование убийств. Вы можете спокойно ознакомиться с дневником Елены Карловны. И…

Директрису прервала трель телефонного звонка. Виктория Карловна, извинившись, сняла трубку, произнесла несколько фраз. Закончив разговор, Олянич продолжила:

— Я же сказала, Юля, что в нашем городе совершено убийство, до ужаса похожее на те, жертвой которых стала ваша прабабка и еще четыре девушки. Значит, кто-то решил возобновить череду ужаса и страха. И этот кто-то живет среди нас. Письмо, которое вы получили… Оно пугает меня. Почему-то мне кажется, что некто специально заманил вас в Староникольск, так как вы являетесь частью зловещего и кровавого плана. А если так, деточка, то, пожалуй, лучше всего вам было бы уехать.

— Нет! — с полной решимостью ответила Юлия. — Я не для того приехала в Староникольск, чтобы позорно бежать. Кроме того, я хочу узнать — что же произошло с Анной и с другими жертвами.

— Очень хорошо, — одобрительно заметила Виктория Карловна. — Вы такая же, как и я сама двадцать пять лет назад. Неукротимая идеалистка, слепо верящая в свои силы. Впрочем, я и осталась такой. Знаете, что я подумала…

Виктория Карловна подмигнула портрету Елены Карловны и сказала:

— Мы с вами на пару, как равноправные сыщицы-любительницы, можем попытаться разгадать тайну происходящего. Почему убийства возобновились именно сейчас? Это должно что-то значить. Именно с лилии все и началось, сейчас жертвой стала студентка Олеся, а в 1916 году первой жертвой была дочь известного в Староникольске промышленника Евгения Ирупова, задушенная в день своей свадьбы. На ее теле покоилась белая лилия…

— Виктория Карловна, — с восхищением произнесла Юлия, — вы подали великолепную идею! Но как вы считаете, нам по плечу такая задача?

— Почему бы и нет! — воскликнула Олянич. — Нам требуется соблюдать осторожность. Вы же, вероятно, в курсе, деточка, что убийца в тот год уничтожил помимо девушек мою бабку и следователя, который был специально командирован из Петрограда, чтобы провести расследование. Этот человек, кто бы он ни был, опасен, как бешеная собака. Точнее, я бы сказала, как гремучая змея, притаившаяся в траве. Вот поэтому-то я и предлагаю вам переселиться ко мне. В моем доме мы будем в безопасности. Старинный особнячок с железными дверями. У нас огромное преимущество перед моей бабкой — нас в два раза больше. И если убийца доберется до одной из нас, то другая продолжит дело!

Юлия еще раз бросила мимолетный взгляд на портрет Елены Карловны. Еще сегодня утром она не имела представления, с чего же начать, а тут ей предлагается такой удивительный шанс.

— Я согласна, — произнесла она. — Елена Карловна, я перееду к вам сегодня же!