Приют вечного сна

Антон Грановский, 2013

Режиссер Ульяна Макарская получила заманчивое предложение – сделать фильм о северной полярной станции. Ее ждет увлекательное приключение и неплохой гонорар. И конечно, она снимет фильм, который непременно завоюет приз на престижном фестивале! Но это пока мечты, в реальности ее встречают мороз, метель и семеро полярников, которые ждут не дождутся возвращения на Большую землю… Неожиданно станция поймала сигнал SOS от расположенной рядом американской обсерватории. Полярники обнаружили – все их соседи мертвы, и совершенно непонятно, что же с ними произошло… Новые коллеги Ульяны захватили из обсерватории дневник капитана Неверова, исследовавшего Север в начале прошлого века. Девушка взялась изучать его, а на станции между тем происходили странности – у сотрудников начались галлюцинации. Ульяна старалась держаться, но вскоре и к ней явился давно умерший отец… Что же за силу они потревожили и как спасти от нее их маленький замкнутый мирок?

Глава 3

Прерванная вечеринка

1

Беглов и впрямь переоделся. Теперь вместо теп-лых штанов на нем были черные брюки, а под свитер он надел белую рубашку. Преобразились и другие мужчины. Лелик сбрил свою многодневную щетину. Повар Круглов зализал реденькие волосы набок, сделав аккуратный проборчик. Даже метеоролог Ветров выглядел иначе — волосы его по-прежнему торчали в разные стороны, но носили явные следы борьбы с расческой.

Лишь одного человека не было в кают-компании — программиста Антона. Командор связался с ним по коммутатору, но Антон заявил, что скверно себя чувствует. К облегчению Ульяны, программиста тут же оставили в покое.

На стол выставили блюда с аккуратно нарезанным мясом, фруктами и хлебом. Кроме того, повар Круглов принес кастрюлю с горячим овощным рагу, и хотя Ульяна отказалась его есть, объяснив, что с детства не любит рагу, мужчины охотно подставляли тарелки под половник Круглова.

Дождавшись, пока все рассядутся и успокоятся, Беглов собственноручно разлил коньяк по пластиковым стаканчикам и провозгласил первый тост:

— За наших гостей и за то, чтобы вахта поскорее закончилась!

— За гостей!

— За конец вахты!

— За возвращение на Большую землю! — загалдели мужчины.

Коньяк пошел на «ура». Дальше тосты произносили по очереди все сидящие за столом, но довольно однообразные. Было совершенно очевидно, что жизнь в изолированном мире полярной станции надоела мужчинам до чертиков, и они не могли дождаться возвращения домой.

Дорогой коньяк довольно быстро закончился, и в дело пошла литровая бутылка «Смирновской».

Ульяна была слегка напряжена. Мужчины то и дело бросали на нее быстрые любопытные взгляды, и если бы не сидящий рядом Дмитрий, она бы чувствовала себя совсем неуютно.

Спустя минут сорок после начала вечеринки Ульяна решила, что было бы неплохо снять сотрудников станции в «вольной обстановке», чтобы затем вставить этот эпизод в финальные кадры будущего фильма.

Она подала знак Ивану. Тот кивнул и взял с колен видеокамеру. Сперва сняли общий план. Мужчины специально «для этого дела» провозгласили тост за процветание российской науки и за дружбу с иностранными коллегами.

Все были слегка навеселе, поэтому видеокамера никого не смущала. Воспользовавшись приподнятой атмосферой, Ульяна решила взять у каждого из присутствующих мини-интервью. Что-то вроде веселой застольной беседы. Причем попросила сотрудников сейчас воздержаться от научных тем и оставить их на завтра, когда в головах у всех прояснится и на станцию снова придет «унылая трезвость».

Фразу «унылая трезвость» подкинул повар Круглов, она тут же была весело подхвачена присутствующими, и в ближайшие пять минут ее — к общему удовольствию — склоняли на все лады, пока Круглов не подкинул новую фразочку.

Наконец, когда страсти слегка улеглись, Ульяна принялась за работу. Первой «жертвой» стал повар Круглов, так как он сидел ближе всех. Розовощекий повар отвечал на вопросы охотно, то и дело бросая взгляды в объектив видеокамеры, и даже, кажется, не без некоторого нарциссизма.

— Давно вы на станции?

— Это моя вторая вахта.

— И как вам тут?

— Нормально. (Взгляд в камеру.) Жизнь ведь везде жизнь. Что здесь, что на Большой земле. Просто здесь, на станции, все… как бы получше выразиться… в концентрированном виде, что ли.

— Ты, наверное, хотел сказать «в консервированном», — со смехом поправил Лелик.

Мужчины засмеялись. Повар делано усмехнулся и отчеканил:

— Очень смешно. Вот дойдет до тебя очередь — тогда и позубоскалишь, паяц. — Затем вновь повернулся к Ульяне, глянул в камеру и с величайшей серьезностью осведомился:

— Так на чем мы остановились?

— На том, что здесь, на полярной станции, жизнь проявляет себя в концентрированном виде, — подсказала Ульяна.

— Да, — кивнул повар. — Точно. Именно так.

— После того как отдохнете, снова вернетесь сюда?

— Как вам сказать… (Снова взгляд в видеокамеру.) Человек предполагает, а Бог располагает. Если я здесь, значит, мне суждено было сюда попасть. Если Господь захочет, чтобы я приехал на третью вахту, то приеду. В Библии написано…

— В Библии написано много всякой ерунды, — вклинился Лелик.

Повар нахмурился:

— Ты можешь помолчать хотя бы пять минут, ковбой недорезанный?

— Не будь твоя мамочка помешана на Боге, ты бы тоже был ковбоем, — со смехом заметил Лелик. — Мы те, кого из нас сделали наши родители.

Круглов одарил механика презрительным взглядом и снова повернулся к Ульяне, с некоторой торжественностью пояснив:

— Я православный христианин, крещен в двухмесячном возрасте. А насчет вашего вопроса, вернусь ли я… В общем, как Бог даст. Как можно не верить в Бога? Вы же верите в ветер или в мороз.

— Ветер и мороз я чувствую, — возразила Ульяна.

— А Бога — тем более, — назидательно изрек Круглов. — И ветер, и мороз — все это Он.

Ульяна улыбнулась. Разглагольствования о Боге в устах повара показались ей забавными. Круглов заметил это и нахмурился:

— Вам смешно?

— Простите. Просто я кое-что вспомнила… о своем.

— А я уж подумал, вас смешит то, что простой повар рассуждает о столь возвышенных материях, — с вызовом проговорил Круглов.

— Кок, кончай грузить! — небрежно проговорил механик Лелик. — А то наша гостья подумает, что мы все тут такие же помешанные, как ты.

— Не нравится — не слушай, — холодно парировал Круглов. — Только когда будешь гореть в адской печи, не говори, что я тебя не предупреждал.

— Когда я ем твои котлеты, у меня такое чувство, что я уже в аду, — со смехом парировал Лелик.

Ульяна улыбнулась и снова обратилась к Круглову.

— Жить месяцами в столь замкнутом пространстве, да еще и на краю земли — тяжело?

Круглов наморщил лоб:

— Сначала — да. Затем привыкаешь. А потом… потом снова тяжело и до смерти хочется отсюда слинять. Но знаете, — повар усмехнулся, — на самом деле жизнь здесь немногим отличается от жизни на Большой земле. Просто чуть меньше пространства и чуть больше свободного времени, которое нечем заполнить. Мне еще повезло — я обожаю кино, а у нас тут очень большая фильмотека. Антону тоже хорошо — он запасся компьютерными играми на сто лет вперед. А вот нашему метеорологу в этом плане приходится туго. Альберт Петрович обожает читать, но все, что писатели написали за три тысячи лет, он прочел еще в детстве.

Ветров пробурчал что-то невразумительное, и Круглов засмеялся.

Вторым на очереди был механик Леонид Парников. Как только Иван направил на него объектив видеокамеры, механик тут же напустил на себя деловой вид.

— Погоди, не снимай, — попросил он Ивана. Затем вынул изо рта зубочистку, обтер ладонью мокрые губы и аккуратно поправил на голове ковбойскую шляпу. Кивнул: — Теперь можно.

Ульяна задала первый вопрос:

— Вам, должно быть, приходится особенно туго? Вы ведь механик, а техника в условиях Крайнего Севера наверняка ломается в два раза чаще, чем на Большой земле.

— Вовсе нет, — возразил Лелик. — Техника ломается, если за ней нет надлежащего присмотра. А у меня все схвачено. Да и техника тут у нас — высший класс. Взять хоть снегоход, на котором я вас сюда привез. Знаете, сколько он стоит?

— Нет, но уверена, что очень дорого.

Лелик кивнул:

— Угадали. Люди, которые его собирали, собирают спутники и космические корабли. Так что наш снегоход мог бы спокойно бегать по Луне или Марсу. Все, что от меня требуется, это поддерживать его в том состоянии, в каком я его получил.

— Понятно. Значит, работать на станции вам нравится.

— Конечно. Здесь все проще, чем на Большой земле. Я знаю, за что отвечаю. От и до.

— Интересно, а как вы попали на станцию?

— С попутным ветром, — весело ответил механик.

— А если серьезно?

— А если серьезно, меня привела сюда несчастная любовь.

Ульяна подозрительно прищурилась:

— Правда?

— Святая правда, — кивнул Лелик.

— Его привела сюда несчастная любовь к деньгам, — саркастически изрек Круглов. — Он их обожает, а они его презирают. Так ведь, ковбой?

— Еще слово — и будешь плестись за снегоходом сзади! — с угрозой произнес Лелик.

— А я оставлю тебя без котлет! — ничуть не смутившись, парировал повар.

Ульяна улыбнулась. На ее взгляд, все шло отлично. Повар и механик вступили в перепалку, а Ульяна дала Ивану знак, чтобы он переместился к командору Беглову.

2

— Игорь Валерьянович… — начала она, но Беглов прервал:

— Командор. Называйте меня просто командор. Так мне привычнее.

— Хорошо, командор. Расскажите об исследованиях, которые проводятся на станции.

— Мне кажется, это будет слишком долго. Долго и сложно.

— А вы вкратце. В чем суть исследований?

— Гм… — Поперек переносицы командора пролегла глубокая складка. — Как бы вам покороче… Вы ведь слышали про глобальное потепление?

— Конечно.

— Повышение температуры приводит к деградации многолетне-мерзлых пород, что представляет серьезную опасность для экономики России. Деформации и разрушению могут подвергнуться важные объекты инфраструктуры, включая тысячи километров нефтепроводов и газопроводов. Из-за роста температур и таяния грунтов ослабляется несущая способность свайных фундаментов, деформируются и разрушаются здания, мосты и трубопроводы. Я не слишком сложно говорю?

— Вовсе нет. Значит, вы здесь исследуете глобальное потепление?

— Да. В числе прочего.

— А как вы стали полярником? Вас тоже «подтолкнули» к этому родители?

Беглов усмехнулся и отрицательно качнул головой:

— Не думаю. Если мои родители меня чему-то и научили, то лишь тому, что я должен заботиться о себе сам.

— Так как же вы все-таки попали на станцию?

— По знакомству. Три года назад мне позвонил один приятель и сказал, что набирается команда. Зарплату предложили хорошую, холода я не боюсь… В общем, отказываться было грех. Так что в моей истории нет ничего интересного или необычного.

— Не скажите… С точки зрения обывателя, в вашей истории необычно все.

— Ну, разве только с точки зрения обывателя… — улыбнулся Беглов.

Следующим был биолог Тучков. Перед тем как Ульяна подошла к нему, командор потихоньку ее напутствовал: «Павел Иванович только выглядит неприступно. На самом деле наш биолог общительный и добродушный человек. И ему есть что рассказать».

При виде оператора Ивана, а затем и подошедшей Ульяны биолог Тучков тревожно вскинул брови и весь подобрался.

«Непохоже, чтобы он горел желанием с нами пообщаться», — подумала Ульяна. Расположившись напротив Тучкова, она приветливо ему улыбнулась и сказала:

— Павел Иванович, вы самый старший из сотрудников станции. Должно быть, для остальных вы — кто-то вроде старшего наставника?

— Да, я действительно тут самый старший, — неуверенно заговорил Тучков, снял очки и стал нервно протирать их платком.

— Можно узнать, чем конкретно вы занимаетесь на станции? Какие исследования проводите? Только постарайтесь рассказать проще и, по-возможности, без научной терминологии.

— Проще? — Тучков нахмурился. — Проще… Если проще, то я исследую, какое влияние оказывают друг на друга человек и Север.

— А на Большой земле вы чем занимались?

— Примерно тем же, но без Севера.

Ульяна улыбнулась:

— Мы еще поговорим о ваших исследованиях. А пока — расскажите, как вы попали на полярную станцию?

— Как приехал? — Тучков водрузил очки на нос, но тут же снова их снял и вновь принялся натирать платком. — Ну, я, собственно, всегда мечтал о чем-нибудь подобном… Один мой коллега, моложе меня, проводил свои исследования на космической станции. Полярная станция, конечно, не космос, но… — Павел Иванович надел очки и блеснул стеклышками. — Редкий ученый может похвастаться работой в столь экстремальных условиях, правда?

Ульяна заметила, что на лбу у биолога выступил пот, и рассеянно улыбнулась.

— Да. Конечно. Я, собственно, о том и говорила. Скажите, а здесь, на станции, вы…

— Знаете что — давайте поговорим потом, а? — попросил вдруг Тучков. — Сегодня я себя неважно чувствую.

Биолог действительно скверно выглядел, и Ульяна не стала возражать. Она попросила Ивана опустить видеокамеру и заметила, что Тучков вздохнул с облегчением.

— Академик, расскажите ей, как перепутали полярную сову с каплуном! — возник повар Круглов.

Тучков нахмурился.

— Я был без очков, — сухо пробормотал он. Глянул на Ульяну недовольно и пояснил: — Потерял очки, только и всего. А эти зубоскалы мне теперь проходу не дают. Ну да, я немного рассеян. Но что тут плохого? Рассеянность в жизни — признак сосредоточенного ума.

— Да уж, академик, ума вам не занимать, — посмеиваясь, сказал Лелик. — Помяните мое слово, Ульяна: когда-нибудь этот тип перепутает повара с замороженной навозной кучей, оставленной мамонтом, и начнет втыкать в него иголки и брать биопробы!

Мужчины засмеялись, а пожилой биолог нахмурился еще больше, но в ответ ничего сказать не смог, лишь беспомощно поправил пальцем очки.

«Вот оно что, — поняла Ульяна. — Похоже, бедный рассеянный старик играет у них роль шута».

Следующим собеседником Ульяны стал доктор Кон. Тот сидел чуть в стороне от стола, в глубоком кресле, с дымящей трубкой в зубах.

— Я не умею давать интервью, — сразу признался он. — Вот если бы вы попросили меня провести диагностику — тогда другое дело.

— Хорошо, — улыбнулась Ульяна. — Какой диагноз вы бы поставили станции «Заря-1»?

Доктор усмехнулся и изрек:

— Здорова и годна к дальнейшей работе.

Ульяна засмеялась и задала следующий вопрос:

— Сотрудники станции часто болеют?

— Не чаще, чем в любом московском офисе, — ответил доктор. — А по здравом рассуждении, так даже реже. Московские менеджеры бегают по заснеженному, пронизанному сквозняками городу в легких ботиночках и тонких пальто. А мы, полярники, больше всего на свете ценим тепло, поэтому никогда не позволяем себе выходить на улицу одетыми не по погоде.

— Чтобы быть всегда здоровым — нужно тепло одеваться?

— Чтобы быть всегда здоровым — нужно просто быть здравомыслящим человеком.

— Таким, например, как наш повар! — со смехом заявил Лелик. — Этот розовощекий амур-переросток никогда не выйдет на улицу без трех пар теплых подштанников!

Мужчины расхохотались. Ульяна от смеха воздержалась, лишь слегка улыбнулась — ей не хотелось ни с кем ссориться. Вновь повернувшись к доктору (который тоже не смеялся, а лишь насмешливо щурил глаза да пускал из трубки дым), поинтересовалась:

— Один из членов команды сейчас болеет. Может, вам стоит к нему наведаться?

Доктор Кон вынул изо рта трубку, посмотрел на нее и снова вставил в зубы.

— Антон просто тоскует по Большой земле, — пояснил он затем. — А такая тоска таблетками не лечится.

3

Программист Антон Васильев валялся на кровати, закинув руки за голову и глядя в потолок.

Проклятая станция. Похоже, за несколько месяцев, проведенных в этом ледяном аду, он совсем разучился общаться с женщинами. Раньше Антону не требовалось никаких усилий, чтобы очаровать женщину. Но теперь… Теперь он, кажется, переоценил свои силы. А может, ему просто не везет на режиссеров?

Антон усмехнулся и отхлебнул из бутылки.

Виски горячей волной пробежало по пищеводу и отозвалось в желудке мягким теплом.

Интересно, где теперь Ульяна? Должно быть, отправилась в комнату Бурова. Что ж, удивляться нечему. Ни одна женщина не может устоять перед богачом.

Интересно, каково это — быть богатым? Каково это — не считать денег, приходя в магазин или ресторан? Ехать туда, куда хочешь, не задумываясь о дорожных расходах и дороговизне отелей… Брать любую женщину, какую только захочешь, не прилагая к этому никаких усилий… кроме одного — достать из кармана бумажник, вытряхнуть из него пачку зеленых купюр и швырнуть их на сверкающий прилавок ювелирного магазина.

Хемингуэй как-то сказал: «Богатые люди такие же, как мы, только у них больше денег». Глупости. Человека от обезьяны тоже отличают несколько молекул ДНК, но именно эти несколько молекул делают человека тем, кто он есть.

Антон вздохнул, потом опустил руку с кровати, нащупал на полу открытую бутылку, поднял и сделал хороший глоток. Спиртное помогло ему расслабиться и почти позабыть про обиду.

Отличный напиток! Не то что дурацкий «Хеннесси — Икс-О», коньяк класса «люкс». Дерьмо собачье! Виски — вот напиток настоящих мужиков, а «Хеннесси» пусть смакуют тупоголовые миллиардеры и лизоблюды-педики.

Антон снова отхлебнул из бутылки, прикрыл на несколько секунд глаза и снова их открыл. Потом повернул голову и взглянул на фотографию в рамке, стоявшую на столе. Со снимка на него смотрела нескладная светловолосая девочка лет двенадцати.

— За тебя, Виолетта! — сказал фотографии Антон и снова приложился к бутылке.

Прикрыв глаза, он стал вспоминать свое детство, как делал почти всегда, когда был пьян. Зуботычины, которые щедро раздавал ему отец… холодное, словно вырубленное из куска льда, лицо матери… собственные страхи, потную рубашку, прилипающую к тощим лопаткам… Но самое страшное — одноклассники. Рослые, сильные, насмешливые и жестокие.

Мать отдала Антона в школу с шести лет — «чтобы не маячил перед глазами». На первом же уроке физкультуры выяснилось, что маленькому Антону, и без того низкорослому, придется долгие годы стоять в самом конце строя, пробуждая у мальчика такие жуткие и душераздирающие комплексы, которые не снились самому Фрейду.

Издевались над Антоном в школе постоянно. Поначалу он горько рыдал от обиды, но постепенно приучил себя воспринимать насмешки и издевательства одноклассников как неизбежное зло.

Однажды, когда Антон учился в восьмом классе, мальчишки связали ему руки за спиной и спустили трусы. А потом втолкнули в женскую раздевалку. Оскорбительней всего было не издевательство мальчишек и не презрительный смех девчонок. К этому он, в общем-то, привык. Оскорбительней и отвратительней всего был взгляд самой тихой и самой некрасивой девочки в классе. Девочку звали Виолеттой Макаровой, и она была настоящим изгоем. Она единственная посмотрела на Антона жалостливо.

Экзотическое имя причиняло Виолетте не меньше проблем, чем серенькая внешность и тихий нрав, который одноклассники воспринимали как забитость. Еще в четвертом классе кто-то придумал шутку — «Виолетта из туалета», с тех пор дурацкая поговорка сопровождала ее всю жизнь.

И сейчас, глядя на Антона и на обступивших его одноклассниц, она вдруг вскочила со скамьи и крикнула:

— Перестаньте!

— Смотрите, какая защитница выискалась… — засмеялся кто-то.

— Точно! Они же друг другу подходят! «Виолетта из туалета» и «мальчик — тощий пальчик»…

И все потонуло в хохоте. Антон помнил, что Виолетта пыталась прорваться к нему, но ей не давали. Потом все закончилось. Кто-то натянул ему штаны и вытолкнул из раздевалки в коридор.

— Топайте, любовнички!

— Совет вам да любовь!

— Удачной брачной ночи, уроды!

В коридоре Антон напустился на Виолетту:

— Какого черта ты влезла?

Она моргнула два или три раза и промямлила:

— Я думала…

— Что ты думала? — вспылил Антон. Ему вдруг захотелось пнуть эту дуру. Захотелось так сильно, что он испугался собственной ярости. — Еще раз ко мне подойдешь — убью! — рявкнул мальчуган на притихшую девчонку и, сунув руки в карманы, зашагал по коридору прочь.

Принять жалость и сочувствие от неприкасаемой значило опуститься до ее уровня и стать вечным посмешищем без всякой надежды на избавление от мук.

С тех пор, сидя на своей последней парте, Антон часто ловил на себе взгляды Виолетты, как бы невзначай брошенные через плечо. Сначала они его злили, потом он к ним привык, а однажды вдруг понял, что ждет их, зависит от них, тревожится, когда Виолетта на него не смотрит. Эта мысль привела Антона в ужас. Ведь если он станет воспринимать Макарову как человека, то ему конец. В глазах одноклассников он сравняется с ней, то есть станет чем-то вроде мусорного ведра, швабры или половой тряпки.

В тот день Антон специально подкараулил Виолетту возле школы, выбрав место поукромней. Заметив его, девочка опешила, но быстро взяла себя в руки и улыбнулась.

— Привет! Ты кого-то ждешь?

— Тебя, — мрачно заявил Антон.

— Меня? — Дуреха улыбнулась еще шире и захлопала реденькими ресницами. — Это правда?

— Правда, — процедил Антон сквозь зубы. — И вот что я тебе скажу. Еще раз на меня посмотришь, и я…

Тут он запнулся, подыскивая угрозу пострашнее и повесомей. Виолетта восприняла паузу по-своему.

— И что ты мне сделаешь? — игриво спросила она.

— Узнаешь что! — рявкнул Антон, свирепо вращая глазами.

Но ни тон, ни его мимика не остановили глупую девчонку.

— Антон, — проговорила та мягким голосом, — я ведь тебе нравлюсь?

Васильев чуть не задохнулся от возмущения.

— Ты? Мне?

— Да, — кивнула Виолетта, глядя на него своими глупыми коровьими глазами. — Я давно поняла. Ты же все время на меня смотришь. И на уроках, и на переменах.

— Я? На тебя? — Антон открыл рот.

Виолетта улыбнулась.

— Ты никогда не признаешься, потому что боишься их. Но ты не волнуйся. Главное, что я знаю. Это будет наша с тобой тайна, хорошо?

«Вот дура», — подумал Антон. А вслух сказал:

— Дура ты, Макарова! Имей в виду: ляпнешь кому-нибудь про свои фантазии — убью!

— Я никому не расскажу, — заверила его Виолетта. — Это ведь наша тайна, помнишь? Хочешь, я тоже открою тебе тайну?

«Нет», — хотел сказать Антон, но не успел.

— Я каждый вечер гуляю на пустыре за хлебозаводом, — выпалила Виолетта, глядя на Антона обожающим взглядом. — Там есть старая беседка, ее привезли из какого-то парка и бросили. В ней я обычно прячусь. Там мое убежище.

— Чего? — не понял Васильев.

— Убежище, — повторила Виолетта, — место, где я могу спрятаться от всех. Даже от себя. Спрятаться и ни о чем не думать. Знаешь… — Девочка потупила взгляд. — Если тебе станет очень плохо, приходи туда. Только тебе придется пройти через овраг. Обычно люди там не ходят, боятся бродячих собак. Но если ты дашь собакам овсяное печенье, они тебя не тронут. Честное слово!

— Да не собираюсь я к тебе приходить! — с досадой выкрикнул Антон. — И вообще мне плевать на тебя и на твою дурацкую беседку!

Васильев сплюнул на асфальт, развернулся и побрел прочь.

— Только ты никому не рассказывай! — крикнула ему вслед Виолетта. — Это наша тайна!

* * *

Антон Васильев был изгоем, но в отличие от Виолетты, вечно в одиночестве шатавшейся по коридорам школы, тянулся к одноклассникам. После каждого унижения, не сразу, но спустя какое-то время, он начинал надеяться, что на том все и закончится. Антон прощал одноклассникам свои обиды, и когда позже те упоминали о них, смеялся вместе с ними, хотя ему не было смешно. В душе Антон надеялся, что теперь он станет для них своим, и с удвоенной энергией поддерживал все их проделки, какими бы отвратительными они ему ни казались.

Однажды один из мальчишек, рыжий двоечник, который не раз унижал Антона, предложил новое развлечение — опасное и пленительно возбуждающее.

— Пацаны из девятнадцатой школы постоянно этим занимаются! — заверил он одноклассников.

— И что, ни разу не попались? — усомнился самый главный заводила в классе по кличке Чалый.

Рыжий покачал головой:

— Не-а! Эти дуры никогда и никому не расскажут. Если они кому-нибудь проговорятся, все станут показывать на них пальцами.

— Верно, — согласился Чалый. — Только надо выбрать, с кого начать. Я бы начал с Катьки Вершининой. Но она может накапать папаше, и тот открутит нам бошки.

— А я бы с Таньки Тараниной. Правда, она царапается, как кошка!

— Я знаю, с кого начать, — неожиданно для самого себя проговорил Антон.

Мальчишки изумленно на него уставились.

— Смотри-ка, кто заговорил, — хмыкнул Рыжий. — Ну и с кого?

— С «Виолетты из туалета»! — выпалил Антон взволнованно. Желание угодить мальчишкам подавило все прочие эмоции и чувства.

Одноклассники переглянулись.

— А что, придурок дело говорит, — деловито изрек Чалый. — Виолетта точно никому не расскажет. Она лишний раз рот боится открыть. Даже зевает с закрытым ртом.

Мальчишки заржали. Чалый, все еще посмеиваясь, повернулся к Васильеву:

— Вот только где ее изловить? В школе-то могут увидеть.

— Я знаю, где она гуляет по вечерам, — сказал Антон. — На пустыре, я покажу. Там в овраге живут бродячие собаки, но их можно не бояться. Надо дать им овсяное печенье, и они нас не тронут.

В тот же вечер мальчишки осуществили задуманное. Виолетту поймали в беседке. Натянули ей на глаза шапочку, затолкали в угол беседки и зажали рот.

Антон был вместе со всеми. Его рука должна была быть последней. Он уже не хотел этого, но боялся, как бы мальчишки не сочли его за труса. Сунув руку Виолетте в штанишки, он почувствовал что-то теплое и мягкое и, ощутив под пальцами волосы, с мимолетным удивлением отметил, что там у нее все, как у взрослой женщины. А ведь с виду такой заморыш, даже грудь не выросла! Виолетта уже не пыталась сжимать бедра и даже не плакала. Она обмякла и хрипло, с трудом дышала, как умирающая рыба.

— Валим! — крикнул Чалый.

Мальчишки выскочили из беседки и помчались по пустырю, оставив всхлипывающую Виолетту в беседке. Антон на секунду замешкался, но тут же выскочил вслед за ребятами и быстро их нагнал.

Всю ночь ему снились кошмары, а утром вечерняя история имела продолжение. Когда Антон стоял у доски и мямлил что-то не то про франко-прусскую войну, не то про мануфактуры Круппа, Макарова вдруг встала с места и двинулась к доске.

— Макарова! — грозно окликнула ее историчка. — Что ты делаешь? А ну немедленно сядь на место!

Но Виолетта продолжала идти. Все в Антоне сжалось в ожидании приближающейся катастрофы. Сейчас она его ударит, а он ничем, совершенно ничем не сможет ей ответить. И объяснить никому ничего не сможет. И оправдаться тоже.

Виолетта остановилась в полуметре от Васильева. Вперив в него свои светло-карие, чуть раскосые глаза, она облизнула губы кончиком языка и проговорила:

— Я знаю, почему ты это сделал. — Потом повернулась к классу, обвела всех странным взглядом и сказала: — Они тебя заставили!

— Макарова! — взвизгнула историчка. — Немедленно сядь на место!

Виолетта не обратила на ее вопли никакого внимания. Она снова повернулась к Антону и сказала ласковым голосом:

— Но ты не бойся. Больше они тебя не обидят.

Девочка протянула руку и погладила Антона по щеке. Васильев вздрогнул, как от удара током, а Виолетта повернулась и спокойно вышла из класса.

— Ты посмотри, что творится, а? — завопила историчка. — Ну совсем обнаглели, мерзавцы! Ох, я ей устрою! Вылетит из школы, как пробка из бутылки! А вы чего загалдели? А ну-ка быстро раскрыли учебники на тридцать восьмом параграфе! Быстро, я сказала!

Исключить из школы Виолетту Макарову не удалось. Домой она в тот день не вернулась. И в школу больше не пришла. Ее маленькое тело нашли в беседке на пустыре — она повесилась на скакалке. К тому моменту когда ее нашли, ног у Виолетты уже не было, их отъели бродячие собаки.

С того дня, как и обещала Виолетта, Антона никто больше не трогал. Одноклассники обходили его стороной, боясь мести маленькой колдуньи, душа которой, казалось, все еще бродит по коридорам школы.

Иногда, сидя в классе и склонившись над тетрадкой или учебником, Антон вдруг отчетливо ощущал на себе взгляд Виолетты. Он испуганно вскидывал голову, но, как и следовало ожидать, ее место за партой оставалось пустым.

Вскоре Васильев забыл о ее существовании. Прошло еще лет десять, прежде чем ему вспомнилась давняя детская история. В тот день он потерял очередную работу, просидел весь вечер в баре, пропивая последние деньги, а ночью отправился на Москворецкий мост, намереваясь спрыгнуть с него в воду и разом решить все свои проблемы.

Но в момент, когда он уже перекинул ногу через перила моста и вгляделся в темную воду, ему на какое-то мгновение почудилось, что там, внизу, прямо на воде, стоит маленькая фигурка в школьном фартуке и смотрит на него снизу вверх.

— Не сейчас, — прошелестел у него в ушах легкий девичий шепот. — Еще не время.

Антон не испытал ни страха, ни изумления, словно увидеть на поверхности воды призрак было совершенно обычным делом. Он улыбнулся и кивнул фигурке.

— Хорошо, — сами собой произнесли его губы. — Я понял. Не сейчас.

И Антон отпрянул от перил, зашагал к метро, пытаясь сообразить, хватит ли у него денег, чтобы купить жетон.

Утром он проснулся со странным ощущением, словно червоточина, свербившая в его душе весь последний трудный год, затянулась. Антон посмотрел в залитое солнцем окно и вдруг подумал: это еще не конец, все еще может наладиться.

Маленькая фигурка, стоявшая под мостом, прочно засела у него в памяти. Он много думал о странном видении, но так и не понял, что же такое видел. В конце концов, Васильев решил, что фигурка девочки ему просто померещилась. Такое бывает по пьяной лавочке.

Однако три дня спустя Антон отнес школьную фотографию в фотоателье, где попросил мастера перефотографировать ее и увеличить. Когда снимок был готов, он вставил его в рамку и с тех пор повсюду возил с собой в качестве оберега…

4

Посмотрев на фотографию, Антон снова приложился к бутылке. Последний глоток сделал его пьяным. Реальность мягко пошатнулась, а затем встала на место, но уже как бы окутанная мягким золотистым сиянием. На душе сразу же стало легче.

Антон поставил бутылку на пол и потянулся к компьютеру. Нажал пальцем на кнопку. Вот оно — счастье. Тихо загудел процессор, зашуршал лопастями кулер. Звук этот, как всегда, подействовал на Антона умиротворяюще.

Мелодичное вступление оповестило Антона о том, что компьютер ожил и готов к работе. Экран монитора осветился, и на нем появилась заставка — умопомрачительный горный пейзаж, окрашенный закатным алым солнцем. Поверх заставки, одно за другим, выскочил рядок «окон».

Антон, улыбнувшись, привычно положил руку на «мышку», и тут запищал сигнал оповещения: «У вас новое сообщение по локальной связи!»

Кабель локальной связи соединял полярную станцию «Заря-1» с американской полярной обсерваторией. Протянули его совсем недавно — в рамках новой программы сотрудничества, которую Антон считал полной чепухой.

Он клацнул клавишей «мыши», и сообщение открылось. По экрану пробежала рябь, будто кто-то швырнул в его середину невидимый камень. Из аудиоколонок вырвался резкий звук, что-то вроде скребущего душу шуршания, похожего на «белый шум».

Антон вздрогнул и недовольно нахмурился.

— Что за черт… — пробормотал он.

Экран монитора вновь покрылся дрожащими струнами помех, а затем на нем проступило смутное изображение человеческого лица. Человек на экране что-то говорил, и прошло несколько секунд, прежде чем Антон расслышал сквозь шорох помех страшные слова:

— SOS!.. They’re all dead… SOS… SOS… Please save me…

Даже несмотря на забивающий все шум, Антон понял, что человек на экране страшно напуган.

Изображение задергалось и покрылось новой волной ряби. А затем компьютер бесстрастно известил: «Сообщение получено и просмотрено». На экране вновь появился пейзаж, и закатное солнце воспламенило ледяные вершины горной гряды.

Антон несколько секунд тупо смотрел на экран. Затем поднял с пола бутылку и сделал хороший глоток. Это помогло прийти в себя.

Он протянул руку к внутреннему коммутатору и нажал на коричневую кнопку. В динамике раздался щелчок, а затем хрипловатый голос Беглова осведомился:

— Что случилось, Антон?

— Командор! — Антон облизнул губы. — Вы в кают-компании?

— Да, раз отозвался. Чего голосишь?

— Я только что получил сообщение из американской полярной обсерватории.

— Что? — прохрипел коммутатор. — Какое сообщение?

— Похоже, у них там что-то случилось.

— Что случилось?

— Не знаю. Но они зовут на помощь. Я отправлю вам запись сообщения.

— Ладно.

Антон отключил связь и пробежался пальцами по клавиатуре. Затем клацнул по клавише «enter». Странное сообщение ушло по локальной сети на компьютер кают-компании.

Подняв с пола бутылку, Антон откинулся на подушку. Собственно, какое ему дело до американцев… Им нужна помощь? Может быть. Но пусть Беглов решает, что делать, на то он и командор.

Антон снова посмотрел на фотографию девочки.

— За тебя, моя крошка, — тихо сказал он и отсалютовал девочке бутылкой.

5

Сотрудники станции сгрудились вокруг компьютера. Пока шла запись, никто не проронил ни слова, однако лица всех присутствующих вытянулись от удивления.

Конец ознакомительного фрагмента.