Контрапункты

Антон Александров (2024)

Это книга про дедушку-самоубийцу и утилизацию старых боеприпасов, про бордели для животных и тяжёлую судьбу закладчиков, про зомби-апокалипсис, который никто не заметил, и анекдоты, неуместные при сексе, про воровство старых холодильников и девушку, у которой светилось левое ухо, а также про то, куда девать тело человека, которому вы отрубили голову. Одним словом, это книга про жизнь типичного офис-менеджера в 2010-е годы.

Дорога

(вместе с Андреем Александровым)

Зима. Минус тридцать. Лес где-то в Рязанской области. На опушке — полевой лагерь вояк. Палатка номер один. Внутри две печки у входов и два ряда нар вдоль стенок. Второй вход вместе с небольшим тамбуром завален дровами. Печки давно не горят, истопник заснул рядом на пеньке. Стоит жуткая вонь от сохнущих вокруг печек сапог, берец, валенок, портянок и носков. Человек сорок лежат на нарах и жмутся друг к другу. Большинство укрыты тонкими армейскими шерстяными синими одеялами с головой, остальные спят, не снимая ушанок. Пара человек успели обзавестись спальниками, но им не намного теплее.

В пять утра в палатку пробирается дневальный, будит истопника и ещё пару человек. Подъём, пацаны. Будите остальных, через полчаса выдвигаетесь.

Кто-то просыпается, кто-то уже давно не спал из-за холода, но не высовывался из-под одеяла.

Люди, хотя они давно не люди, солдаты, начинают потихоньку шевелиться и выбираться из-под одеял, обуваться. Все уже в одежде, снимают ее только в субботу, минут на пятнадцать-двадцать, в бане. Там же можно согреться, если будет горячая вода.

Кто-то, но не все, идет умыться. На всех один фиг воды не хватит. Наряд на умывальнике растапливает снег. Уже пару недель, как какие-то сердоболы из инспекторов запретили пользоваться цистерной для воды, в которой её доставляли из соседней части от ВДВшников. Офицеры то ли никак не могут договориться о взятке, то ли просто ждут, пока инспектора одумаются. Солдаты пока вынуждены привычно страдать.

Кроме нашей палатки подняли контрактников и несколько водителей-срочников. Две офицерские палатки спят, кроме кэпа, он сегодня едет с нами. Из второго такелажного взвода половина в госпитале с бронхитом, вне очереди едем мы. Кухня тоже только проснулась, поэтому есть нам нечего. Вставший чуть раньше каптёр выдаёт по бутерброду и стакану горячего сладкого чая, выдают сухпаи по одному на троих человек. Берем с собой, хотя поесть их не удастся — они ледяные, а разогреть будет негде. Первые несколько раз мы пытались грызть и лизать замороженную гречку, как мороженое, но это всё лажа.

Затем начинается самое интересное.

Несколько везунчиков поедут караульными в кабинах КамАЗов. Мы же, двадцать счастливчиков из первого такелажного взвода, грузимся в тентованный Урал, в кузов. Раньше ездили в более герметичном военном автобусе, но он на ремонте — к нерабочей печке добавились проблемы с мотором.

Тент закрывается, хотя остаются щели, через которые могла бы целиком пролезть жирная жопа начштаба.

Мы рассаживаемся по скамейкам, жмемся друг к другу, как воробьи на ветке.

Колонна из десятка КамАЗов и нашего Урала выдвигается. Час езды по лесной дороге вытрясает остатки сна и бодрит. Еще сильнее бодрит холод.

Руки скрещиваются на груди, ладони под мышками, так, кажется теплее. Ног уже давно никто не чувствует.

Колонна выходит на трассу. Кто-то курит, кто-то пытается поспать. Впереди еще четыре часа, которые покажутся вечностью.

Тент, от табачного дыма и теплого дыхания, покрывается инеем изнутри. От этого становится еще холодней. Противно пахнет выхлопом с примесью жженого сцепления. Для военных водителей должны ввести отдельную категорию в правах, но пока ввели только отдельный котёл в аду.

Амундсен сказал:"Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода". Холодно так, что не чувствуешь ног, пальцев на руках. На ресницах и бровях выступает иней. Нос давно замерз. Его пытаются спрятать в поднятый воротник, втягивают шею поглубже. Армейский термос с чаем, который нам всегда загружают с собой, остывает в течении часа, да и почти никто из нас не пьёт — захочется ссать, а остановок может и не быть.

Все мучаются, но изменить ничего нельзя. Солдат должен познать тяготы и лишения воинской службы.

Конец ознакомительного фрагмента.