Парк

Антон Алеев

Почти детективная история расследования жестокого убийства девушки. Все детали необычной головоломки скрупулезно, элемент за элементом, собираются в паззл из кусочков прошлого, настоящего и будущего главных героев. Окунувшись в загадочную мистическую атмосферу происходящего, читателю придется вместе с самыми разными персонажами пройти этот извилистый путь по запутанным тропам. И, быть может, отыскать свои ответы.

Глава 10

АРИНА

Я думаю на мёртвом языке. Потому что не могу высказать самую суть моих мыслей. Я говорю какую-то шелуху, глупые, незначительные фразы, словно стараясь отвлечь саму себя, убедить в том, что масло не пролито, а иногда в том, что Аня и вовсе его не покупала [2].

А нет ли в зловещей классификации стадии вопросов?

Мне, как атеисту и материалисту совершенно неведомо, как я смогла свернуть на эту самую узкую улочку мироздания? Вдруг, пройдя квартал-другой, меня бы сбила насмерть машина? Что-то тут не так, в этих причинно-следственных построениях. Где-то затаился подвох.

Ведь любая вера по сути — слабость. То, чего мы не можем объяснить разумом, мы пытаемся дорисовать фантазией. Получается дикое полотно: пасторальный натюрморт неожиданно переходит в нагромождение абстрактных фигур, преломляя сознание.

Или вот слова. Комбинации букв. Они выпуклые и колеблющееся, как желе. Слово «диагноз». Или слово «гемодиализ». Я вижу, как они мутно переливаются, дымчатые и скользкие в свете больничных ламп. Рушится всё, рушится мир, вгоняя временами в такой ступор, что ты начинаешь казаться себе мумией. Деревяшкой.

Всё же. Почему эта улочка? Что заставило меня выбрать именно эту интерпретацию мелочей? Почему я, такая красивая, талантливая, такая… такая… Ведь по мне заплачут, правда? По мне уже плачут — я слышу этот всхлип, искренностью похожий на детский.

Стадия вопросов. Я забыла, есть ли такая?

И как же одиноко. И ничего не сделать, даже если бить лбом в белую, недавно заново побелённую стенку.

Самое обидное, что я не успею рассказать, как это будет.

Я не успела родить ребёнка. Я не понимала тогда, зачем. И я оказалась права — когда это случилось со мной, рядом не было этих мокрых от непонимания и страха глаз. Родных глаз. Моих, таких же, как мои. У Машки они совсем другие — мы с ней совсем разные. В юности она была толстым медвежонком, а я красавицей. Я всегда была красавицей — и в 8 лет, и в 16 и сейчас. Ну, не совсем сейчас, чуть раньше. До приговора. Сейчас я уже ничто. Пустой скафандр. Вот тогда, в юности мы с Машкой и расстались. Она никак не могла мне простить красоты. Ей казалось, мои поступки чудовищны. Ей казалось, что я хочу отобрать у неё последнее. Надежду. Но это не так. Я лучше разбиралась в жизни и желала ей добра. Правда. И я никого не убивала. А Маша убила. Зарождающееся, новое сознание. Это можно интерпретировать как угодно, но нельзя отгородиться от факта. А если это был ребёнок Антона? Если бы я успела тогда предотвратить её роковой шаг! Но мы уже были врагами. Вернее, она считала меня врагом.

Намного сложнее искренне рассмешить человека, чем заставить его плакать.

Мне проще.

И ещё, только никому-никому не говорите. Я… Мне иногда кажется, что я это не я. Тихо! Никому, слышите. Я на самом деле другой человек! И я сейчас не только лежу, прикованная к больничной койке, но и иду куда-то. В это очень сложно поверить, но это так. Я другой человек. Я иду куда-то под землёй. И я… Я не женщина!

Больно…

Мама! Мамочка!

Ааа-а-а!