Сильные духом. Современная проза. Продолжение книги «Камышенские сибирячки»

Антонина Ивановна Евстратова

О молодых женщинах, которые во время ВОВ и после смогли достойно вынести нелегкое бремя, сохранить семьи, любовь и страсть.

Глава вторая

Чтобы выжить

До войны в деревне не было школы, и учащиеся ходили за пять километров в соседнее село.

Во время войны школа не действовала, было не до учебы, люди голодали, и не было одежды.

После войны в деревне открыли свою школу, ученики в первом классе были разных возрастов, начиная с семи до 11 лет. Тоне не было еще семи, но Матрена упросила директора школы взять ее в класс не с целью, чтобы учиться, а, чтобы быть рядом с нею.

Тоня же считала иначе, к тому же ей, как и всем ученикам дали тетради, простой карандаш и коробку цветных карандашей.

В классе дети постарше воспринимали ее, как человека второго сорта, каждый старался назвать непристойно, толкнуть, стукнуть, она только успевала удерживаться от толчков, чтобы не упасть.

Наконец, учебный год закончился, всех детей перевели во второй класс, Тоню тоже перевели.

Но Матрена сказала:

— Рано ей во второй, пусть учится со своими одногодками, снова в первом классе!

Тоня обиделась на мать,

— Почему мне рано во второй? Если училась не хуже других учеников, а даже лучше!

После ей было понятно, почему мать не захотела ее перевода, она знала, что пришлось девочке пережить за этот учебный год.

Летом Матрена каждый день с утра до вечера делала ремонт в школе, после работы иногда нанималась работать к чиновникам за кусок хлеба.

Голод свирепствовал, и не было ему конца. Семью Матрены выручала кормилица, корова «Розка». Правда, трудно было заготовить сено на зиму.

Но Матрена, сколько было в ней силы? Спать ложилась далеко за полночь и вставала с зарею. Все в руках у нее горело, за что бы ни взялась и пахала, и сеяла и сено на зиму заготавливала. Как говорят:

— Я и лошадь я и бык, я и баба, и мужик!

Тоня с Юрой приходили к ней в поле после обеда, чтобы поворошить, сено и были до вечера, пока не соберут его в копны. На следующий день на двухколесной самодельной тележке, которую сделала сама Матрена, они перевозили его домой километра за три в один конец.

Тоне казалось, что это сено никогда не перевозить. И на самом деле, им нужно было, возить каждый день по одной тележке в течение всего лета.

Как бы нетрудно было Матрене, она ни разу не пожаловалась, что ей тяжело и ни у кого не просила помощи, а кто нуждался в ее помощи, всем помогала. Но, если ей отказывали в чем-то, и она знала, что не захотели дать, к примеру, лопату или брусок для отбивки косы, тогда лучше им не приходить к ней, никогда ничего не даст, даже, если есть, это что-то лежит у всех на виду.

Своих детей Матрена учила так же, но в ее смысле было и другое, хлебом насущным поделись с бедным, даже, если он тебе враг и ему хуже, чем тебе, отдай последний кусок, но помоги ему.

Летом осилить голод было легче. В основном дети с раннего утра уходили на холмики небольшой горы, в лога, канавы и ямы, паслись, как травоядные животные, ели все, что считали съедобным. По домам расходились, когда нельзя уже было разглядеть съедобную траву.

Очень трудно было переживать зимы. Народ умирал как мухи, мало кому посчастливилось дожить до весны. Казалось, деревня забытая всеми, будто ее никогда и не было.

Хотя, так сказать «не было» нельзя. Когда началась ВОВ, эту деревню нашли. И прикомандировали специалиста по изготовлению боеприпасов. И мальчишек нашли, у которых на губах не обсохло еще материнское молоко, и заставили сутками стоять у станков. Нашли и хлеборобов совсем юных девчат. Они пухли от голода, но работали сутками, спали у тракторов все, что делалось ими, отправляли на фронт. Ни один из них не забывал о своем долге перед Родиной. Они выдержали непосильную ношу.

И теперь, после победы над Гитлером, народ продолжает пухнуть от голода и умирать. О них Родина забыла!

За что воевали и отдали свои жизни их отцы, братья, сестры, дочери и матери? И кто положит этому конец?

Накануне, Матрена сказала:

— Дети, завтра с работы я пойду к управляющему, побелю у него в доме. У нас продуктов совсем нет, он может муки даст или крупы. Я долго не буду, к вечеру думаю, управлюсь! А ты, Танина, смотри за хозяйством.

В этот день Тоня не видела мать в школе, и после занятий пошла домой, сделала все, что нужно было по хозяйству, и натопила русскую печку, она им служила за кровать, на ней можно было поместиться всей семьей.

Зимой на улице быстро темнеет, а когда была непогода, никто без надобности на улицу не выходил.

Мать должна была уже прийти домой, но не приходила.

Тоня забеспокоилась,

— Может, ее встретить, — подумала она и открыла дверь на улицу, но выйти не смогла, перед ней стояла белая стена от порога до крыши.

— Юр, нас снегом завалило! Вставай, будем откапываться, а то мама не сможет, попасть домой!

Юра сполз с теплой печи и лениво вышел в сенцы. Снег оказался мокрым и тяжелым, они с трудом пробили дыру вверх, оттуда было слышно, как выла вьюга, дул сильный ветер, и выбраться наружу было невозможно.

Через короткое время снег снова завалил дыру.

Тоня представила мать, как ей холодно, по ее телу пробежали холодные мурашки.

Матрена была одета в длинную юбку, короткие хлопчатобумажные чулки, подвязанные веревочками выше коленей, без штанов, короткие, почти без подошв валенки, без рукавиц, в теплом платке и изношенной фуфайке, которую уже и заштопать было невозможно.

Мать торопилась домой и угодила в снежную воронку. Снежный столб крутил ее и валил с ног, она падала, вновь поднималась, ее кружило во все стороны, и она потеряла ориентир. Кричала, звала на помощь, но из-за звериного воя ветра никто её не слышал, а может, и слышал кто, только кому хотелось, выходить на улицу в непогоду?

Неизвестно, сколько времени, она боролась, один на один со стихией, всем телом разгребая сугробы мокрого снега, всматривалась в густую колючую поземку, глаза залепляло снегом. Она сняла с головы замерзший платок, и протерла им глаза, надеясь увидеть, какой-нибудь предмет.

Руки ее окоченели и не слушались, своего тела не ощущала, ее клонило в сон, она понимала, что умирает, уже потеряла надежду на то, что сможет, остаться в живых, и дойти до дому. Но мысль, что дети без нее не выживут, встряхнули ее и дали силы.

— Я должна, я обязана выжить! — говорила она себе.

На крыше ее землянки стояла высокая, кирпичная труба от печки. Тоню, как будто, кто подтолкнул подложить в нее еще кизяка, чтобы тепла хватило до утра, навоз задымил и пошел в трубу, только тогда, Матрена смогла услышать запах жженого навоза, она шла на запах, но от перемены ветра он терялся.

— Где-то совсем близко дома, — подумала она и напрягла глаза, увидев еле заметный серый дым, поняла, где находится.

Ей и в голову не пришло, что ее землянка под снегом, а она находится от нее в двух метрах. Она доползла, чтобы удостовериться, не кажется ли ей перед смертью, дотронулась да трубы, она была теплой, и из нее шел запах горелого навоза.

— Господи! Царица Небесная, я дома! Где же, теперь найти вход? Все сровняло снегом, неужели я здесь и умру на своей избе? — она стала ползать по всей крыше.

Тоня с Юрой услышали скрип шагов на верху и стали кричать в пробитую дыру:

— Мама, мы здесь!

Матрена ползла на голос. Провалившись в дыру, она скатилась в коридор как с горки.

Дети волоком затащили её в избу. И то, что они увидели, привело их в шок. Лицо Матрены напоминало снежного человека, длинные волосы замотались вокруг шеи и закрыли глаза, вся одежда на ней стояла колом, она ломалась при сгибе и стучала об пол. Говорить и плакать, она не могла.

Дети обтерли ее сухим грубым полотенцем, снегом натирали руки и ноги до тех пор, пока мать не почувствовало боль.

Затем она попросила налить в тазик холодной воды, чтобы в нее опустить руки, пока утихнет боль. Эту боль не каждый вытерпит без слез. После натерли старым гусиным жиром, случайно сохранившимся до войны. Одели в теплую мужскую одежду, оставшуюся от мужа, и помогли взобраться на печку, укрыли, чем только можно было, и налили кружку горячего чаю заваренного душицей без сахара.

— Мама, давай я буду держать кружку, а ты будешь пить, — сказала Тоня и заглянула в её глаза, в них она увидела страдание и боль. Изумрудный цвет глаз поменялся до черного цвета. Лицо было безжизненным, каменным.

— Да, помоги, Танина, подержи, — еле проговорила она.

Тоня обратила внимание на её руки, которыми всегда любовалась, длинные, будто выточенные пальчики, как у музыканта, теперь были похожи на поленья, а под ногтями запекшая кровь.

Матрена тихо стонала, скрывая от детей свою боль. В эту ночь, она не спала, а шептала молитвы.

Дети вслушивались в слова и заснули под ее шепот.

Ранним утром они услышали её слабый голос,

— Танина, Юра, — на столе вам по кусочку хлеба. Снег отгребите до сарая. Ты, Танина, подоишь Розку. Бедная наша кормилица, ей давно уже отдыхать надо перед отелом, а мы все тянем, бедные животные, тоже страдают вместе с нами! Господи, когда все это закончится? — голос ее дрожал.

— А ты куда, мам?

— Пойду, дочь, в школу отпрошусь у директора с работы. Что-то нет сил у меня, как бы не расхвораться!

— А давай я схожу, мам? А ты залезай на печку и отогревайся!

Мать еле заметно улыбнулась,

— Мы с тобой, Танина, поменялись ролями, ты мама, а я дочка!

Она чувствовала, что не сможет сама дойти до школы, и согласилась,

— Ну беги, только поторопись, скоро урок начнется, а звонок на урок дать некому!

В учительскую Тоня забежала, даже не постучавшись в дверь.

Здравствуйте! — сказала она, как выстрелила.

Все учителя мгновенно повернулись, на их плечах накинуты теплые шарфы и платки.

Матрена каждый день с вечера отапливала помещение школы, но из-за того, что с ней произошло, не смогла, в помещении, было холодно.

— Где, Матрена Васильевна? — спросил директор и удивленно посмотрел на Тоню.

Она виновато посмотрела на него. На вид ему было сорок лет, он был высоким, стройным и красивым, черные, густые волосы аккуратно подстрижены, а над карими глазами возвышались черные брови, на его лице была легкая и добрая улыбка.

— Мама сильно заболела, и не может, прийти! — через слезы проговорила она.

— Что с ней? — вежливо спросил он и стал ее расспрашивать.

Тогда она все рассказала ему, как на исповеди перед батюшкой. Как мать чуть не замерзла, и про то, как они голодают, и что одежды у них нет.

А он все спрашивал и что-то записывал в тетради. А после взял ее за маленькие плечи, посмотрел в ее влажные глаза,

— Маме скажи, пусть не волнуется, отдыхает, как станет лучше, тогда пусть и выходит на работу! Школу отапливать есть кому, так и передай маме, — он достал из кармана конфетку и подал ей, — возьми!

Она взяла, — спасибо, и крепко сжала её в руке.

— А теперь иди домой!

Тоня бежала домой с хорошей новостью, серо-зеленые глаза сверкали радостью.

Матрена лежала на теплой печи, но ощущала холод во всем теле, ей хотелось уснуть, забыться, но мысли о работе не давали ей покоя, она с нетерпением ждала Тоню,

— Вдруг директор не разрешит и уволит с работы, тогда что?

Наконец, дверь в избу открылась и на пороге появилась Тоня, на её лице сияла счастливая улыбка.

— Ну, что сказал директор? — сразу спросила мать.

После её рассказа лицо Матрены помрачнело.

— Как теперь, я буду смотреть ему в глаза? Что он подумает обо мне? Что хожу после работы нанимаюсь, работать за кусок хлеба! Стыд то, какой, Господи! — чуть не плача проговорила она.

— Мам, да все хорошо! Директор дал мне две конфетки! Одну я уже съела, а эта вам с Юрой! — она раскрыла ладонь и подала ей карамельку.

Матрена внимательно посмотрела в ее глаза, и поняла, как ей самой хочется, съесть и, что конфета была всего одна,

— Подай, Танина, мне нож, я поделю конфетку.

Тоня подала нож и, как кошка запрыгнула на печку.

Юра сидел рядом с матерью и жадно смотрел на конфету.

Матрена разрезала ее на три части и по кусочку дала детям, а третий кусочек завернула в бумажку и положила под свою подушку.

Юра сразу же проглотил свой кусочек, а Тоня свой не могла взять в рот, ей было жалко мать, и расплакалась.

— Ты, что плачешь, танина?

— Алексей Иванович сказал, чтобы и маму угостила! Что я скажу ему, когда он меня спросит?

Матрена ласково посмотрела на нее,

— Какая ты сердобольная, и не по возрасту мудрая! Не хотела я сегодня съесть да придется, чтобы ты успокоилась и в кого ты у нас такая жалостливая? — она достала кусочек конфеты и положила себе в рот, — спасибо, дочь, очень вкусно!

— Мама, наш директор школы очень хороший и очень добрый!

— Я знаю, Танина, поэтому и стесняюсь его!