Искупление. Миры Лунасгарда II

Анна Мистунина

Кати – дочь и помощница Сильнейшего, правителя магов и злейшего врага Империи. Война близится к концу. Еще немного, и маги вернут свою древнюю землю, а ее жителей ждет смерть или рабство. Но в магических снах Кати является император. Что делать, если тебе суждено полюбить своего врага? Если победа твоего народа означает гибель твоего любимого, а победа любимого – гибель твоего народа?И как быть, если исход сражения зависит от тебя и, что бы ты ни выбрала, заплатить придется собственной жизнью?

Положи меня, как печать, на сердце

твое, как перстень, на руку твою: ибо

крепка, как смерть, любовь.

Библия, Песнь Песней 8:6

© Анна Мистунина, 2022

ISBN 978-5-4474-0552-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Дорога шла под уклон. Мелкие камни хрустели под копытами, с веселым стуком отскакивали в стороны. Те, что покрупней, норовили попасть под колесо, и тогда телега подпрыгивала, угрожая выбросить возницу или груз: аккуратно уложенные, накрытые сверху брезентом кочаны капусты, корешки репы и моркови. Все крупное, чистое — не иначе как на торг.

Знающий человек сказал бы, что назавтра в городе ожидается ярмарка, но ежели девушка-возница намерена туда поспеть, придется ей гнать кобылу почти до полуночи, соснуть часок-другой, спрятавшись под брезентом от ночной прохлады — и снова в путь. Человек внимательный заметил бы при этом, что к ночи опять соберется гроза.

Доброжелательный заявил бы, что не дело юной девушке разъезжать по дорогам одной, да и какая нужда погнала ее в столь неблизкий путь? Времена нынче страшные. Мор и запустение распространяют недобитые остатки колдунов, никто не знает, когда и где объявится беда. На дорогах рыщут лихие люди, падальщики, такие не побрезгуют ни ограбить выкошенный заклятием замок, ни надругаться над путешествующей в одиночестве девушкой. И неважно, кто она — знатная дама или крестьянка в заношенной одежде, отродясь не имевшая ни денег, ни драгоценностей.

Последнее, впрочем, было бы неверно. Посторонний, даже весьма догадливый, нипочем не подумал бы, что на груди путешественницы, под грубой шерстяной накидкой, горит зеленым огнем камень, какого не постыдилась бы и придворная дама.

Он был огранен в форму звезды с короткими лучами, казавшимися тоньше благодаря искусно сделанной оправе, и украшал собой массивное кольцо витого золота, что даже и без камня стоило бы немало и совсем не подходило к ее вечно занятым рабой рукам. Девушка носила кольцо на шее, на тонком шнурке — не подарок жениха и не ценность, сберегаемая для продажи на черный день. Всякий, увидевший, как девушка время от времени притрагивается к камню, будто черпая уверенность, счел бы его необычным амулетом — и оказался бы прав.

Может быть, благодаря своему странному амулету девушка и не страшилась ни разбойников, ни колдунов. А может — потому, что быстрые посланцы-мысли, то и дело летящие по сторонам и вверх, неизменно сообщали ей: поблизости никого.

Но тут уж любой заявил бы: нет! Девушка просто глупа, оттого и не боится. Потому что лишь слепой не увидит, что в ней нет даже капли колдовской крови, а значит, ничего, сверх отмеренного истинным людям, девушка уметь не может. И ей, глядящей лишь вперед, на дорогу да на спину пегой лошади, совершенно неоткуда знать, что делается вокруг.

Спуск закончился, чтобы вскоре начаться вновь. Холмы здесь перемежались холмиками, холмики буграми, так что путешествие становилось нескончаемой чередой спусков и восхождений. Травы стояли почти в человеческий рост; среди них, как задумчивые надзиратели, высились дубы и остролисты. Насмешливо пел жаворонок. Небо, просветлевшее было в середине дня, опять скрыли тяжелые облака. За их спинами, невидимое, садилось солнце.

Еще немного, и проселочный путь сомкнется с древней мощеной дорогой. Как раз вовремя — если уж ехать в темноте, лучше там, где не придется трястись на кочках и ухабах. Такие дороги, ровные, неподвластные непогоде и времени, кружевной вязью покрывают все пространство старой Империи. Они как будто ждут возвращения хозяев — и, надо полагать, ждут они не зря.

Не зря, потому что всего лишь год назад девушке не пришлось бы везти овощи так далеко, с осторожностью объезжая молчаливые стены Арккаля, еще недавно шумного и веселого города. Арккальские ярмарки славились далеко за пределами области, их даже сравнивали со столичными, какие бывают там во дни праздников. Народ так и стекался туда, не жалея времени на дорогу, и неудивительно: Арккаль не зря называли столицей цветов. Нигде в Империи больше не изготовляли таких сочных и стойких красок. Ткани, окрашенные ими, оставались яркими даже после многих стирок и на солнце почти не выгорали. Тайну своего искусства арккальские мастера берегли пуще, чем рыцари — свою честь. Многие хотели купить ее, суля немалые деньги, многие пытались украсть. Ни тем ни другим не улыбнулась удача, и вот — секрет чудесных красок погиб, не доставшись никому.

Теперь за стенами Арккаля мертвенная тишина. Путники обходят стороной заколдованный город, лишь жрецы да разбойники отваживаются бывать в нем. Жрецы — потому что служителям Бога не страшны заклятия. Разбойники же попросту ничего не боятся и жизни свои ценят немногим дороже чужих.

По дороге телега пошла легче, умница кобылка без понуканий прибавила шаг. Девушка устроилась поудобнее, привалившись спиной к ящику с морковью. Прищурила глаза, замечая привычные и безопасные искорки жизни. Торопливо жующих кроликов среди травы, быстрых, как стрелки, мышей-полевок, голодный огонек охотящейся лисицы. Впереди же…

Девушка выпрямилась. Ее руки натянули вожжи, в то время как нечто изнутри — сама девушка называла это магией и тщательно скрывала от всех, даже самых близких — испуганной птицей устремилось вперед. Там, невидимый за изгибом дороги, приближался конный отряд. Еще не поздно было свернуть и укрыться… ну, хотя бы за ближайшим холмом, коли уж лучшего убежища поблизости нет.

Но далекие мысли всадников не казались опасными. Девушка ощутила их тревогу и беспокойство, непонятную злость вперемешку с преданностью и страх, как будто незнакомцы искали что-то, и от успеха поисков зависела их судьба. Тихонько причмокнув, девушка смело направила кобылу навстречу всадникам.

Те проскакали, даже не взглянув на скромную крестьянскую телегу. Их тревога сгущалась вместе с темнотой. Различать чужие мысли очень трудно, не так, как обыкновенную речь, но эти люди так дружно думали об одном и том же, что девушка уловила как будто неясный шепот: «много выпил… никого не послушал… ночь, дождь… охромевшая лошадь, вся в грязи…» Эти люди потеряли своего господина.

Представив себе отчаяние осиротевших слуг, девушка от всего сердца пожелала им удачи в поисках. Когда стук копыт затих вдали, вытянула из мешка ячменную лепешку и небольшую флягу с водой. Принялась за ужин, не забывая мысленно поглядывать вперед.

Стемнело быстро, как всегда бывает в пасмурные дни. Темнота, мягкая и густая, как шерсть новорожденного козленка, обступила со всех сторон. Пахло дождем, и все чаще, огненными лезвиями разрезая тьму, сверкали молнии. Ветер то принимался трепать гриву и хвост лошади, ерошить волосы девушки, с любопытством заглядывать под брезент, то стихал, и тогда стук копыт и негромкое поскрипывание колес, да редкие крики ночной птицы казались единственными звуками в опустевшем мире.

Как ни сжимало беспокойство сердце девушки, как ни хотелось приблизить утро и город, где удастся, если повезет, выручить несколько десятков монет за урожай, пришло время остановиться на ночь. Вот уже долетел раскат грома. Еще немного — и начнется дождь.

Девушка выбрала место поодаль от дороги, где смутно видимые в темноте заросли молодых дубков обещали хоть ненадежное, но все-таки укрытие от дождя. Ловко выпрягла кобылу. Растерев ей спину пучком соломы, насыпала овса. Доставая флягу, наполненную сегодня в звонкой речушке близ Арккаля, привычно бросила вокруг мысленный взгляд.

И остановилась. Как всегда в тревожные минуты, пальцы сами нащупали зеленый камень на груди. Там, впереди, по левую сторону дороги, далеко, но не так, чтобы не заметить, кто-то был. Человек или зверь, раненый или умирающий — девушка различила только боль. Различила и, впервые с тех пор, как уехала из дома, испугалась.

И правда — как не испугаться, если вот сейчас пойдешь туда, навстречу неизвестной беде, если не сможешь не пойти? Если вокруг темно, и все затихло, как перед сильным дождем, а слабенькая магия на самом деле плохой защитник, только и годится подглядывать да подслушивать! И нет никого, совсем никого, чтобы помочь. Ни сейчас, ни потом, никогда больше…

Девушка всхлипнула. Отчаяние, темнее окружающей тьмы, затопило ее. Но всего на миг. Она знала точно: долго плакать нельзя. Раскиснешь, и не станет больше упрямства, и злая правда вырастет перед глазами, как уродливый гриб из мокрой земли. Тогда конец. Нет уж, ни за что! Отпустив перстень, девушка вытерла слезы и решительно пошла в темноту.

Дождь хлынул сразу, словно дожидался в засаде. Холодные струйки побежали с волос, накидка потяжелела. В башмаках тут же захлюпала вода. Гремело теперь прямо над головой.

Пробираясь наугад, девушка забрала влево, поднялась выше — лишь затем, чтобы угодить в густые заросли терновника. Вспышка высветила его крепкие ветви, унизанные мелкой листвой и сизыми, кислыми даже на вид, ягодами. Колючки цеплялись за юбку, приходилось останавливаться и высвобождать ее, стараясь при этом не скатиться вниз. Башмаки скользили по мокрой траве. Девушка запыхалась так, словно штурмовала настоящую гору, а не пологий склон холма. К шуму дождя в ушах примешивались частые удары сердца.

Хуже всего — не знать, куда идешь. Чужая боль была как легкий запах дыма, который чувствуешь, но не можешь отыскать источник; девушка не смогла бы ответить, приближается ли к цели или давно сбилась с пути. Миновав заросли, она задержалась — перевести дух и осмотреться при свете молний. Но тут же поняла: еще чуть-чуть, и смелости не останется.

И, не разбирая дороги, кинулась навстречу затихавшему зову.

Он лежал вниз лицом на дне оврага, там, где пересохший было в летние месяцы неглубокий поток спешил наполнить прежнее русло. Дородный мужчина в грязном плаще, с седыми волосами, насквозь пропитанными грязью, с неестественно вывернутой правой рукой — вот и все, что успела разглядеть девушка в краткий миг, когда вспышка молнии вернула миру краски.

Вода плескалась у самых его ног, заливая и без того мокрые сапоги. Он молчал и лежал неподвижно, как мертвый, но боль, что позвала девушку и заставила, дрожа от страха, спускаться в темноте по мокрому склону, все еще была здесь.

Девушка взяла несчастного за плечо и с трудом, стараясь не потревожить больную руку, перевернула его на спину. И сразу же перестала бояться.

И вправду, что тут такого? Всего лишь ночь, гроза и раненый мужчина. Есть вещи куда страшнее, особенно сейчас, в темные времена, когда вернулись колдуны, когда тень ужаса лежит над Империей — вот настоящий страх, пред которым равны все, будь ты вельможа или последний нищий! Встреча с этим племенем для истинных людей равна смерти. Смерти или безумию, которое еще страшнее, чем смерть. Одна только сила жрецов способна противостоять колдовской Силе. Девушка не знала никого, кто видел бы лицом к лицу колдуна и остался бы жив. Никого…

Странная улыбка промелькнула на ее губах. Ей ли, побывавшей в Долине колдунов еще до начала Нашествия, дружившей когда-то с самым настоящим грифоном, пугаться больного мужчины!

Незнакомец застонал: движение все-таки потревожило сломанную руку.

— Тише, — ласково, как, случалось, говорила с больным братом или дедом, обратилась к нему девушка. — Теперь все будет хорошо. Потерпи.

Новая вспышка осветила его лицо — запавшие синие глаза под прямыми бровями, болезненный румянец на щеках, искусанные до крови губы. Прикоснувшись отереть грязь с его лба, девушка понимающе вздохнула: кожа незнакомца обжигала как огнем. Лихорадка. Та самая, что унесла жизни уже двенадцати соседей, что приковала к постели брата и заставила ее саму отправиться в неблизкий путь ради нескольких монет, необходимых, чтобы заплатить лекарю.

— Ты… — просипел незнакомец. — Ты…

— Я ехала мимо, — девушка отозвалась спокойно, почти весело. — Услыхала крики. Ты звал на помощь, и вот я здесь. Ты ведь не откажешься проехаться на телеге с капустой? Если ты знатный господин, я могу капусту и выбросить, но тогда мне нечем будет заплатить лекарю, а мой брат болен, как и ты.

Больных успокаивает человеческий голос — это девушка знала давно. Незнакомец поднял голову, пробормотал невнятное:

— Я… Ты… — и тело его обмякло, а голова бессильно упала.

— А вот это ты зря, — вздохнула девушка. — Выбрались бы наверх, тогда и падай в обморок. Как мне теперь тебя тащить?

При новой вспышке огляделась. Выше по склону осыпавшаяся земля, вырванная пучками трава и сломанные ветки отмечали неудачные попытки несчастного взобраться наверх. А вот противоположный склон казался не так уж крут, может, что и выйдет.

— Не откажешься перебраться на тот берег? Ты уже все равно мокрый.

Бесчувственный незнакомец не ответил. Девушка вздохнула, приподняла тяжелое тело и с кряхтением забросила его здоровую руку себе на плечо. И сказала:

— Вперед.