Женская доля

Анна Медь (2025)

Сборник рассказов о сильных и хрупких женщинах, которым пришлось бороться за право жить или быть счастливыми

Порченая невеста

— Порченая! Никто теперь замуж не возьмет тебя, Дарья! Всю жизнь ты и нам, и себе сгубила! — матушка рыдала в голос за столом, позабыв об остывающем обеде.

Рядом с суровым видом молчал отец, купец первой гильдии Трофим Лебедев. Их дочь, двадцатилетняя красавица на выданье Дарья, сидела перед родителями, словно обвиняемый на суде, с низко опущенной головой и молчала.

Да и что она могла ответить? Виновата лишь в том, что не смогла смолчать, усмирить свой дерзкий нрав? Ну такая уж она выросла…

На столе между тарелок с горячим бульоном лежало письмо, которое буквально полчаса назад принес мальчишка-посыльный. Эта коротенькая записка на половинке листа и стала причиной скандала в семье богатейшего и известного на всю волость торговца Лебедева.

Содержание его, сухое и краткое, было ужасным… Жених Дарьи, единственной наследницы всех миллионов Лебедева, отказывался от брака с ней.

— Что же у вас случилось? Дашенька, вы что, разругались? — сквозь слезы пыталась выпросить маменька. — Так ты напиши ему, умасли, примирись. Ведь позор страшный! С нами после такого знаться никто не захочет. Смеяться будут! Торговля у отца рухнет, по миру пойдем!

В ответ на ее слова Дарья все ниже наклоняла голову, но молчала. Ну не рассказывать же родителям, что причина для размолвки была пустяковой! Вчера во время разговора с будущим мужем о семейной жизни невзначай Даша обмолвилась, что хочет продолжать брать уроки живописи.

Что тут началось!

Жених объявил ей, что в его семье нравы будут строжайшие, занятия для жены — вышивка да молитвы. Никаких светских приемов, уроков живописи или, упаси боже, прогулок!

Однако Дарья Лебедева была характером в отца, воспитана в вольности, топнула ножкой и воскликнула возмущенно:

— Так зачем же мне замуж тогда? Можно сразу в монастырь с такими правилами! Это не жизнь, а темница!

Будущий муж ее от дерзких слов разобиделся, схватил свою шляпу и был таков. А к обеду на следующий день пришло вот это жестокое письмо с сообщением об отмене свадьбы. И подлость была двойная, ведь свадьба, церковь и гуляние в ресторации были назначены уже на завтрашний день.

Потому и не знала Дарья, как оправдаться перед родителями. Матушка все равно снова начнет причитать о ее несносным, упрямом характере, доставшемся от отца. А батюшка будет молчать… Тяжело и мрачно.

А это еще хуже! Его угрюмое безмолвие невыносимо тяжело давило на грудь и плечи так, что голову поднять не было сил.

Трофим вдруг подхватил злосчастное письмо и медленно принялся рвать его на клочки. А закончив, швырнул на тарелку и запалил спичками. Глядя на пепел черными, грозовыми глазами, он проговорил веско, будто камни уронил:

— О написанном забудьте. Готовьтесь дальше, свадьбе завтра быть.

Слезы и причитания сменились удивленным молчанием. Семейство закончило свой обед, и разошлись все домочадцы каждый в свою комнату.

Маменька с облегчением выдохнула, потому что знала: уж кто, кто, а ее муж, Трофим Лебедев, всегда свое купеческое слово держал.

Дарья даже спрашивать отца не решилась, что же он задумал. Батюшка крут был на расправу, лучше его лишний раз не злить. А сбежавший жених для него был и правда позором страшным, после того за спиной смеяться будет вся волость над торговцем. Даже миллионы его не помогут завязать злые языки, чтобы не судачили о порченой Дарье Лебедевой, отказной невесте.

***

У церкви в свадебном белоснежном наряде дрожала невесте. Крутил ее озноб не от утренней свежести, а от страха — явится ли жених на венчание?

Внутри здания грянул хор певчих, сотни гостей у дверей повернулись к фигуре в пышном платье под длинной фатой в ожидании начала обряда венчания. И у девушки хлынули слезы из глаз от ужаса — ни отца, ни жениха у церкви не было!

Вдруг через туман кружевной фаты и слез Дарья рассмотрела темную фигуру, которая стремительно поднималась к ней по ступеням. Понять невеста ничего не успела, кто-то подхватил ее крепко под руки и завел внутрь, загудел священник, и начался обряд венчания.

Единственное, о чем все-таки Дарья успела догадаться, — жених был не ее! И оказалась права.

Однако убедиться в этом она смогла, лишь когда священник объявил о том, что их союз заключен. Новоиспеченный супруг поднял фату и клюнул сухими губами молодую жену.

А Дарья едва удержалась от крика, увидев того, кто перед ней стоял. Ее выдали замуж за Алексея Руцкого, прижитка обедневшего местного графа. Об этом бастарде, сыне обнищавшего дворянина, ходили по городу разные слухи, но все как один насмешливые и глумливые.

На выходе из церкви, перед тем как сесть в карету, Дарья повернулась к отцу и дрожащими губами прошептала:

— За что, батюшка, вы так со мной? Он же нищий, юродивый. Руцкой ведь из-за денег на мне женился.

Но отец пробурчал зло через густую бороду:

— Избаловала тебя мать, вырастила бунтаршу! Об отце не думала, когда нормального жениха своими прихотями извела! Поезжай с богом на перевоспитание к мужу, узнаешь, почем фунт лиха. Хотела все благородной барышней жить, картинки малевать, вот и сыскался тебе нищий в короне!

***

Застолье в ресторации прошло, словно в кошмарном сне. Невеста сидела бледная и даже глаз не подняла на новоиспеченного мужа. Да и тот кривился презрительно при виде купцов и торговцев, которые поднимали тосты, гуляли и пили за здоровье молодых.

Поэтому уже через три часа пара села в коляску и укатила к скромному, старому домишке, где проживал незаконный отпрыск разорившегося графа. Вслед за мужем Дарья вошла в свой новый дом и остолбенела от ужаса. Был он совсем не такой, как родительский дом, кругом царили бедность и разруха, под ногами валялся мусор, в нос бил отвратительный запах.

Однако муж даже оглядеться несчастной девушке не дал. Алексей Руцкой плюхнулся в старое продавленное кресло и протянул ей ногу:

— Давай, прислуживай мужу! Снимай с меня сапоги и подай домашнюю одежду.

Дарья так и вспыхнула:

— Я не прислуга вам! И почему так грязно? Что же вы не приказали прибраться перед нашим приездом?

Муж ее вскочил с кресла в ярости, женские укоры ужалили прямо в больное место — его бедность:

— Прислуги не держу! Средств не хватает! Завистники и злопыхатели разорили моего высокородного папеньку, а меня лишили положенных по праву рождения почестей!

Нищий дворянин заходил из угла в угол, выкрикивая ставшие ему уже привычными рассуждения:

— Ну ничего! Я моим обидчикам покажу! Я напишу прошение великому князю, и он примет меня во дворце! Я стану великим государственным мужем при императоре! Они узнают, как я образован и умен!

Несчастный кинулся к шкапчику и дрожащими руками вытащил оттуда маскарадную корону из серебряной бумаги. Руцкой водрузил украшение себе на голову и величаво задрал подбородок перед потрясенной молодой женой:

— Во мне течет царская кровь! Да я вообще мог бы претендовать на престол! И буду! Император вспомнит обо мне, когда я заявлю о себе в высшем свете! За мои таланты и благородное происхождение коронует на трон в Польше или Пруссии!

И вдруг оскалился в злом, безумном приступе, замахнулся на юную жену кулаком:

— Безродная ты чернь, не понимаешь своего счастья! Если бы не деньги твоего папаши, да я бы в твою сторону и не посмотрел! Ты грязь на моих сапогах. Уйди отсюда, видеть тебя не могу, купеческая рожа!

Разъяренный непочтительностью жены безумный аристократ накинулся на несчастную и принялся ее толкать, пока Дарья не оказалась в крошечной каморке. Тугая дверь хлопнула за ее спиной.

Муж выкрикнул из коридора:

— Сиди здесь и снова носа не показывай в мои покои! Невежда! Черная кость! Твое приданое откроет мне двери лучших домов! Я буду представлен при императорском дворе! А ты мне не нужна! Ты будешь только позорить меня, купчишкино отродье. Завтра же поедешь в монастырь!

Выкрикивая оскорбления незнатному происхождению Дарьи Руцкой, он наконец удалился. И молодая женщина с облегчением вздохнула.

В горле у Даши застрял комок из слез оттого, как изменилась ее жизнь в один день. Бросил жених, предал отец и выгнал из семьи! Хотя боевой характер не дал Дарье утонуть в печали о своих несчастьях. Уже через час, набрав полное ведро воды, принялась она за уборку в своей комнате.

Хоть и выросла девица в обеспеченной семье, но никакой работы не чуралась. А самое главное, что был у Дарьи боевой нрав, который толкал ее на борьбу с любыми жизненными трудностями.

Утром же она твердо заявила своему супругу:

— Господин Руцкой, так и знайте, по вашему приказу ни в какой монастырь я не отправлюсь. Буду жить здесь! И жить так, как я привыкла! Наймите прислугу и учителя живописи для меня! Денег у вас для оплаты достаточно, я знаю, что за мной батюшка дал хорошее приданое. Вы женились на мне из-за него.

Тот, облаченный в засаленный бархатный халат и снова в шутовской короне на грязных патлах, взвизгнул раздраженно:

— Вот еще чего выдумала! Прислуга такой черни, как ты, не положена! Приданое мне нужно, чтобы войти в высшее общество. Даже не думай, ни копейки не потрачу! Выдумала рисовать! Ты дочь безродного торгаша, простолюдинка! Можешь мыть пол или кашеварить, а книги и наука не для тебя!

Дарья не сдержала своего возмущения:

— Что у вас за средневековье в голове?! Я лучше вас образована. Обожаю книги и в общественной библиотеке перечитала все от научных трудов до поэзии.

— Молчать, деревенщина! Идиотка! Благородство и ум по происхождению даются! А не в библиотеках водятся. Я тому доказательство, — Руцкого снова вывели из себя слова жены.

Коронованный безумец запустил в молодую жену грязной тарелкой со стола:

— За дерзость ты наказана! Куска хлеба не получишь, пока не признаешь мое благородство!

За руку Руцкой отволок Дарью в ее половину покоев и запер на ключ. Сам же на приданое, которое вручил ему Тихон Лебедев, отправился обедать в ресторацию. А после — к портному, чтобы заказать себе новых костюмов для балов и светских вечеров.

И с той поры жизнь Дарьи становилась с каждым днем все хуже и хуже. В замужестве за сумасшедшим рухнули все мечты о любимой живописи, путешествиях и образовании. Скупой муж в попытках заставить ее отказаться от приданого и уйти в монастырь издевался над женой, морил голодом, не давал ни копейки. Еще и оскорблял молодую женщину, каждое утро, издеваясь над простым происхождением.

Средства, чтобы выжить в таких суровых условиях, приходилось Дарье добывать самой. Все парижские наряды, дорогие украшения, что привезла она с собой из родительского дома, пришлось заложить по ростовщикам. Подоткнув подол пышного платья, которое было сшито на заказ у лучшего портного за границей, дочь миллионера и жена графа мыла сама пол, возилась с горшками на грязной кухне.

Другая бы на ее месте давно уже прокляла выпавшую ей тяжелую долю. Но только не бойкая Дарья! Молодая женщина не унывала — даже в таких тяжелых условиях она нашла себе занятие по душе.

Пока Алексей Руцкой шатался по приемам и званым вечерам, его жена мастерила своими руками из старых штор или простыни холсты. Самодельные краски молодая женщина смешивала из мела и овощного сока. И каждый день, переделав все домашние дела, с упоением рисовала, рисовала, рисовала.

Дарья даже не подозревала, что муж, это чудовище в шутовской короне, вскоре окончательно испортит ее жизнь.

***

— Тратишь мои деньги на эту мазню! — этим криком Руцкой разбудил жену, вернувшись под утро с очередного бала.

Он подхватил несколько картин и потащил из ее спаленки к себе комнату, Дарья кинулась следом:

— Верните! Не смейте брать, это мое!

Но муж грубо оттащил ее назад в комнатку, а потом запер дверь на ключ:

— Грубиянка, не смей мне перечить! Безродная девка удумала рисовать, это занятие для благородных господ, тебе не положено!

Дарья в отчаянии заколотила в дверь:

— Отпустите меня! Умоляю! Это бесчеловечно! Я же не ваша вещь! Я человек! Со мной так нельзя обращаться!

Но все было напрасно, безумный аристократ не обращал внимания на крики раздражающей его жены. Руцкой же начал свое привычное утро — завтрак с бутылкой шампанского и целой вазой фруктов. И сам за трапезой все никак не мог оторвать взгляда от картин жены.

Хоть и несведущ он был в искусстве, но с первого же взгляда понял — у Дарьи огромный талант. Небольшое полотно завораживало переливом оттенков и красотой линий, хотя художница изобразила всего лишь букет из полевых цветов.

Руцкой быстро упаковал картину в оберточную бумагу. За три месяца своей женитьбы аристократ уже успел основательно растратить приданое жены на свои нужды. Хотя своей мечты — быть представленным при императорском дворе — так и не достиг.

Поймавший финансовую удачу за хвост граф сорил деньгами, угощал всех подряд и делал дорогие подарки, лишь бы заполучить хоть каплю внимания. Вот и сегодня решил он удивить хозяйку вечера оригинальным подношением, которое к тому же досталось ему совершенно бесплатно.

И попал прямо в цель!

Картина гостей поразила, полюбоваться на нее собрались все приглашенные. После того как Руцкой, ни секунды не сомневаясь, назвал себя автором произведения, к нему выстроилась целая очередь из господ, желающих выразить ему свое почтение.

В одно мгновение всеобщий шут и объект насмешек превратился в гостя, которого почитают и уважают. Для Руцкого это был невероятный триумф!

Наконец его преследовала не слава нищего дворянина, который скандально известен неравным браком с простолюдинкой, а настоящие почет и уважение. Внезапный успех продолжился и утром.

Проснулся нищий аристократ от стука в дверь. Сразу несколько почетных горожан прислали записки с просьбой посетить их как можно быстрее и непременно во время визита вручить хотя бы маленькую картину руки талантливого живописца Руцкого в качестве подарка.

Аристократ кинулся к запертой двери, где после суток без глотка воды и крошки хлеба затихла его пленница-жена. Едва заскрипел ключ в скважине, как заплаканная Дарья кинулась к своему мучителю в ноги:

— Я согласна в монастырь, только отпусти! Не мучай больше! Ведь не рабыня я, а свободный человек! Молю, отпусти!

Несчастная молодая женщина почти сломалась за эти бесконечные сутки. Она была так измучена тяжелой жизнью в постоянном голоде, борьбой с мужем-извергом, что решилась согласиться на постриг в монашки. Будет хотя бы еда на столе, никто не станет измываться или запирать, словно животное. А рисовать можно и иконы…

Однако Руцкой неожиданно не замахнулся и не обругал свою жену необразованной деревенщиной. Он сгреб написанные ею полотна и принялся таскать их в залу. Дарья робко переспросила:

— Что вы делаете?

Муж вместо ответа только буркнул:

— Чтобы завтра еще столько же намалевала своих картинок. Краски и холсты закажу в лавке для художников.

Острая умом жена мгновенно сообразила, в чем причина таких изменений:

— Вы продали мои картины?

Перепуганный ее догадливостью Руцкой зашелся в крике:

— А ну, закрой свой рот, невежда безродная! Никому твои картины не нужны без моей фамилии! Их хотят в подарок, потому что это полотна руки Алексея Руцкого.

Художница робко попыталась возразить:

— А если узнают, кто эти картины написал?

Аристократ вдруг схватил свою жену за грудки, да так, что с треском разлетелась ткань платья:

— Только посмей сказать кому хоть слово, я тебя не в монастырь упеку, а в землю закопаю! — он кивнул на кочергу рядом с пылающим камином. — Языка лишу тебя, чтобы не проболталась!

Дарья в ужасе вырвалась из жесткого кольца мужниных рук и кинулась в свою комнату. Она даже не знала, радоваться или горевать ей из-за успеха картин. Хоть и можно заниматься дальше любимым делом, но все труды будут принадлежать ее мужу.

Снова судьба сделала крутой поворот и превратила молодую женщину из ненужной помехи в рабыню. Теперь она нужна своему мужу, пока рисует свои картины без остановки.

Так и случилось, несчастная художница с того дня занималась живописью с утра и до ночи, как и мечтала раньше. Однако жизнь ее превратилась в сущий кошмар.

Картины своей жены Руцкой теперь не только дарил, но и продавал за хорошие деньги. Слава о самобытном живописце вышла уже за пределы города и достигла столицы. С каждым днем все больше знатных господ писали письма, присылали своих доверенных лиц или приезжали лично за картинками художника-самоучки.

О Руцком ходили самые невероятные слухи, что его талант и работоспособность невероятны. Хотя и ведет художник-граф самый светский образ жизни, все дни проводит на званых обедах и раутах, но по ночам успевает творить свои прекрасные картины.

Никто и догадывался о его тайне…

После разгульных ночей в ресторанах мертвецки пьяный аристократ заваливался во флигель, который отвел жене для работы. Сгребал свежие работы, взамен швыряя своей пленнице объедки блюд из ресторана. Уносил свою добычу, а потом заваливался спать до обеда.

Правда, вместе с деньгами и славой к Руцкому пришел безумный страх. Теперь больше всего на свете он боялся, что кто-то узнает о существовании Дарьи, а также догадается, кто является настоящим автором прекрасных картин.

Потому безумный граф держал талантливую жену взаперти под замком, никому не доверяя ключи от флигеля. Он лично приносил еду и воду, купленные краски и холсты в ее комнату.

Дарья первое время просила у мужа разрешения хотя бы выходить из флигеля, но просьба лишь вызвала новый приступ гнева у Руцкого. Он запер несчастную в подвале в полной темноте без еды на три дня. А выйти разрешил, когда она, совершенно измученная темнотой и голодом, пообещала выполнять все приказы чудовища в шутовской короне.

Через три месяца казалось, что Дарья смирилась со своим положением рабыни. И даже по приказу Руцкого помимо небольших картин начала работать над основательным полотном — портретом женщины в полный рост.

Вела она себя так смиренно и покорно, что в минуты благодушия муж выполнил ее просьбу — принес учебник французского языка. Хотя и вручил его с привычным высокомерием:

— Выдумала, барыня лапотная. Французский — язык для благородных господ, а не для черной кости. Хоть на минуту замедлишься с работой, отниму все и в подвале снова закрою на одной воде.

Дарья покорно поклонилась ему в ответ, но муж ткнул недовольно в наполовину написанный портрет:

— Это что? Сама себя выдумала малевать?

Художница подтвердила:

— Это работа для выставки в салоне к декабрю. Скажете, что картина называется «Незнакомка с письмом». Чтобы никто ни о чем не догадался, не беспокойтесь.

Ее слова Руцкого успокоили, пускай малюет, что захочет, лишь бы не останавливалась. Все картины, написанные Дарьей, продавались с огромным успехом. Да так, что местный меценат решил даже организовать выставку художнику, отдав под это огромную галерею.

На открытие обещал явиться и великий князь Константин из столицы, представитель императорской семьи Романовых. Потому Руцкой с нетерпением ждал этого дня, когда наконец исполнится его заветное желание.

***

В тот день залы выставки были заполнены битком, посетители ахали и изумлялись красоте полотен. Главный предмет восхищения ждал своего часа под шелковой накидкой. Наконец сам великий князь, ласково пожимая руку живописцу Руцкому, попросил:

— Ну же, не томите, мой хороший! Показывайте вашу жемчужину. Как вы говорите, вы ее назвали? «Незнакомка с письмом»? Уверен, она так же хороша, как и остальные ваши шедевры.

Алексей Руцкой потянул за шнурок, шелк опал вниз волной, и картина предстала перед гостями во всей красе. На полотне была изображена молодая женщина, сидящая за столом. В одной руке у нее было перо, а вторая лежала на исписанном листе бумаги.

По толпе сначала пролетел восторженный шумок, а потом неожиданно настала гробовая тишина. Великий князь после нескольких секунд молчания вдруг побледнел и переспросил у художника:

— Как вы говорите? «Незнакомка с письмом»?

— Совершенно верно, ваше сиятельство, — приосанился Руцкой, косясь на онемевшую толпу.

— И что же в том письме? Я так понимаю, оно на французском? Вы же как человек образованный языком владеете? — князь внимательно вглядывался в строки, написанные на полотне.

— Вла-вла-де-д-дею… — ноги у триумфатора затряслись вдруг в предчувствии чего-то нехорошего.

— Так что же в этом письме написано? Переведите нам, милостивый государь, будьте так любезны, — голос у князя стал странным, ледяным.

— Г-г-глупо-по-п-сти написаны, бессмыслица, — проблеял в ужасе Руцкой.

Константин Петрович вдруг возмущенно воскликнул:

— Неправда! И если бы владели французским, а не были невеждой, то без труда, как и все мы здесь, прочитали бы содержание этого послания!

Князь повернулся к холсту и прочитал громко на всю залу:

— Здесь написано, что женщина на портрете — художница Дарья Руцкая, ваша жена, дочь купца Лебедева. И все эти великолепные полотна нарисованы ее рукой! А вы, лжец и мошенник, выдаете их за свое творчество, получая незаслуженно славу и деньги! В письме на картине Дарья Руцкая сообщает, что вы держите ее в неволе под замком, заставляя целыми днями заниматься живописью на продажу. Также она просит у нас помощи и справедливого суда над вами за ложь и издевательства над несчастной женщиной.

Побледневший Руцкой прошептал:

— Глупая купчиха, торгашкино отродье… Она не могла, вы ошиблись!

Вот только великий князь был неумолим:

— Никакой ошибки быть не может! Это подтвердят вам все, кто здесь присутствует. Ваше разоблачение и просьбу о помощи прочли сейчас сотни образованных людей вокруг.

Руцкой обернулся на толпу и понял — это правда. На опозоренного лжехудожника смотрели сотни людей, и в их взглядах было теперь не восхищение, а осуждение и презрение.

Словно сквозь слой ваты самозванец услышал слова князя:

— Господин начальник полиции, прошу взять под арест Алексея Руцкого и сопроводить его в участок. А также как можно быстрее отправить к нему домой жандармов и освободить несчастную женщину, его жену Дарью. Я лично хочу встретиться с этой талантливой художницей и принять участие в ее судьбе.

В глаза у лжехудожника потемнело. Перед тем как рухнуть в обморок, он успел взглянуть на полотно в замутненном сознании. Руцкому показалось на секунду, что женщина на картине ожила и строго нахмурила брови, осуждая своего мужа за воровство и подлость.

Благодаря протекции великого князя Дарья Руцкая была освобождена из своего домашнего плена. Ее талант живописца так впечатлил Константина Петровича, что тот из своих средств отправил молодую художницу на обучение во Францию вольной слушательницей в Академию художеств.

Картины русского самородка стали популярны и там. Их с охотой покупали коллекционеры и ценители искусства со всего мира. Дарья обрела свою украденную коронованным чудовищем славу и с помощью своего таланта заработала состояние.

От мужа и отца молодая женщина больше не зависела, вела ту жизнь, о которой мечтала. Она занималась творчеством, окончила университет и до конца жизни занималась благотворительностью для молодых талантов.

Ее муж, нищий граф Алексей Руцкой, после позорного разоблачения на выставке, а также трех лет в тюрьме за подлог авторства картин сошел с ума. Выйдя на свободу, он стал изгоем в обществе и жил до конца жизни в полной нищете.

Безумный аристократ бродил по поместью разодетым в обветшалый бархатный костюм с фальшивой короной на голове. На память о жене ему остался лишь тот самый портрет, который разрушил его триумф.

Руцкой его ненавидел, каждый свой день он начинал с того, что оскорблял и ругался с женщиной на полотне. И каждый раз в такие минуты ему казалось, что нарисованная Дарья отвечает ему презрительным и осуждающим взглядом.

Бунт кухарки

— От мужа отдельно жить, да где же это такое слыхано?! За такое тебя анафеме предать надо! А ты еще посмела моего благословения просить? Глупая баба! Удумала жить не по закону, а по своему желанию?! Кухарка ты темная, одно слово, стряпуха безграмотная! Совсем одурела среди своих горшков да каш, сумасбродничать взялась! — поп так надрывался, что Матрена и не знала, куда спрятаться от стыда.

Ей казалось, что его зычный крик слышат все церковные служки и осуждающе косятся на глупую простолюдинку в поношенной одежде. Да что там, уже и нищие на паперти у церкви из-за поповских криков узнали, что кухарка Матрена надумала попросить у батюшки разрешения на отдельную жизнь от своего мужа Тихона.

Борясь с желанием убежать подальше от грозного священника, Матрена робко принялась оправдываться за свое решение:

— Так драчливый он у меня, батюшка. И выпивоха страшный. Каждый день из кабака как до дому доползет, так на меня с кулаками кидается. Все охаживает и охаживает, пока не умается. Ни дня не работал, сколько мы венчаны. Моим горбом лодырничает, окаянный. На телеге укатит на окраину подальше от хозяйских глаз и спит цельный день, а на выпивку у меня деньги с боем забирает. Если не дать, так он какое добро тащит из дому и ростовщику закладывает.

Под темным платком покраснели у измученной женщины глаза от горьких слез:

— Умаялась я терпеть, батюшка. Тридцать лет с ним сладу нету, с этим мерзавцем. Не живу, а страдаю, уж не знаю за какие грехи! Дочка вот замуж вышла за писаря по лету, так молодые к себе жить позвали. Вот я и решила у тебя дозволения спросить, чтобы врозь жить с Тихоном окаянным.

Священнослужитель отмахнулся от жалоб несчастной:

— Всякую трудность терпением одолеть можно, а претерпевший же до конца спасется, как говорит писание. И ты, баба, не выдумывай, не водилось такого на Руси, чтобы венчанные супруги врозь жили. За такую смуту враз плетьми получить можно в жандармерии и от церкви отлучение. Так что забудь ты грешные мысли свои. Мужа уважать надо, а не мерзавцем кликать. Молись лучше, старательнее, и будет тебе божья благодать.

Матрена хотела спросить еще что-то, но святой отец уже ткнул надоедливой кухарке руку для целования:

— Все, все, нет у меня времени глупости твои греховные слушать. Иди!

И пожилая женщина покорно поплелась из церкви в сторону дома. Про себя перебирала она по привычке, словно бесконечные четки, грустные мысли.

Прожила свою жизнь Матрена без радости, а все беды ей принес законный супруг Тихон, за которого отдали ее еще двадцатилетней девушкой. С тех пор не помнила несчастная и денька, чтобы прошел он без страха и ненависти к мужу.

Из родной деревни перевез Тихон жену в город, где сноровистая и шустрая молодица сразу устроилась стряпухой к благородным господам. Да так и прижилась, прикипела на господской кухне на тридцать лет. Уж больно мастеровита оказалась в кулинарных делах.

Все эти годы Тихон, который официально числился водовозом, на деле только пил да во злом хмелю шпынял жену. Все ему было не так в Матрене, что пахнет жена всегда то луком, то рыбой, руки у нее красные, шершавые от работы, что встает засветло и будит его своим копошением. А более всего злило стряпухиного мужа, как норовит жена заработанные тяжким трудом копейки сунуть дочери, отказывая Тихону в еще одном шкалике. Как тут не замахнуться и не пустить юшку упрямой бабе!

Из-за мужниных притеснений всю жизнь Матрена, считай, прожила на барской кухне. С раннего утра до глубокой ночи они мыла, чистила, парила, лишь бы в свою комнатушку вернуться как можно позже, когда хмельной Тихон уже уснул и не сможет учинить ей ежевечерний скандал.

Тут же у печи кухаркина единственная дочка Олюшка сидела над букварем, а потом и над настоящими книжицами. Читала девочка матери вслух то об устройстве мира, то какое стихотворение известное. И от ладных слов у кухарки, которой не довелось учиться грамоте, сжималось сердце. Как же красиво умеют люди излагать мысли!

Всегда Матрена подсовывала дочке из своей стряпни куски послаще, пускай растет. И нахваливала Олюшку за старания в учебе. В душе надеялась, что у нее жизнь другая сложится, хорошая и сытая, не как у матери-поденщицы в чужом доме.

Получилось все, как и в Матрениных мечтах. Выросла Ольга красавицей, еще и гимназию окончила первой ученицей. Такой хорошей невесте и жених завидный быстро сыскался — губернский писарь из мещанского сословия и хорошей семьи.

Посватался он к Олечке без единого укора, что за невестой приданого не дают. И не постыдился того, что в тещах у него окажется бедная кухарка, которая не умеет читать и писать, только всю жизнь горбатится в услужении за копейки.

Свадьбу сыграли веселую, столы ломились от угощения. Тут уж Матрена постаралась, показала все свое кухарское умение. Три дня от печи не отходила, чтобы порадовать молодых и их гостей щедрым застольем. Правда, сама кухарка ни на венчании, ни на свадьбе дочери не была, хоть Олюшка лично ей вручила карточку с приглашением. Да ее надежду полюбоваться на свою кровиночку в подвенечном платье порушил поганый Тихон.

В ночь перед свадьбой весь вечер требовал он у жены дать ему денег на отмечание в трактире дочкиного замужества. Как отказала Матрена мужу в десятый или пятнадцатый раз, со злости насадил Тихон ей под глазами фингалов. И пока жена пыталась унять холодной водой отметины, которые сразу набрякли багровыми мешками, Тихон утащил из сундука нарядный платок, приготовленный женой для венчания в церкви. Сунул его за пазуху и быстрее бежать к ближайшему кабаку. Там уже трактирщик тотчас сменял красивую вещичку на шкалик горькой.

Первый и последний праздник в жизни Матрены не состоялся… Постеснялась она позорить дочь в церкви перед гостями разбитым лицом и нищей одежонкой. Обида на мужа за такую подлость затаилась у несчастной кухарки тяжелым камнем на душе. И как только зажили лиловые синяки, решилась она искать управу на мужа.

Олюшка, которая всей душой жалела матушку, предложила Матрене уговорить священника подписать разводное письмо, о которых услышала от мужа. Церковь хоть и не разрешала такое, однако за мзду какой монах или дьякон соглашался подмахнуть документ.

Однако в церкви ждал кухарку только резкий отказ и позор от батюшки.

Поповская отповедь больно хлестанула по стряпухе, будто кнутом отходили. Но взявшись за привычную кухонную рутину, женщина успокоилась и решилась на вторую попытку освободиться от своего многолетнего бремени.

Обычно в господском доме, где служила Матрена, послеобеденный кофий с мягкой булкой подавала барину горничная. Однако сегодня кухарка сама скинула заляпанный передник, оправила потрепанное платье и с подносом в руках проследовала в кабинет хозяина.

Подала еду Матрена и, вцепившись в подол грубыми от работы пальцами, едва слышно прошептала свою просьбу, чтобы барин написал ей разрешительную бумагу об отдельном житье от мужа Тихона.

Барин после ее слов чуть замешкался в сомнениях. Не раз ему уже жаловалась жена на крики в людской, где жили водовоз с кухаркой. Даже он сам, бывало, ругал Тихона, когда ночью убегала от мужа Матрена в одной рубахе на мороз и будила хозяев своим плачем.

Но взглянул на мягкие булки на подносе, которыми славилась Матрена, и ужаснулся мысли, что останется без надежной и умелой поварихи. Тридцать лет каждый день она кормила своих хозяев отменными кушаньями, а теперь решила сбежать на покой.

Барин откашлялся и медово заговорил с бунтаркой:

— Ну что ты, голубушка, выдумала такое? От мужа отдельно жить запрещено это у нас, не басурмане, чай, чтобы разводиться. Ты пойми, развод — это страшный позор для женщины. Опять же в прислуги тебя разведенную не возьмет никто в приличный дом даже на самую черную работу. Жить будет тебе не на что.

— Так дочка зовет к ней жить, чтобы отдохнула я маленько, — Матрена уже поникла, понимая, что и здесь нет ей помощи.

От ее слов барин охнул про себя, вот еще напасть, и зачастил:

— Так отлучат от церкви за развод, на порог ни в один дом не пустят. Да все же смеяться будут над тобой и меня опозорят за письмо разводное. Знаться со мной из приличных господ никто не захочет из-за кухаркиного бунта. Так что ты, голубушка, не мудри. Каждый несет свой крест, вот и у тебя Тихон — твой крест, — барин откусил от нежной ватрушки и даже зажмурился от удовольствия.

Нет, такую стряпуху отпускать нельзя ни в коем случае. Чтобы Матрена не сбежала со своего места, засуетился благородный господин, сунул в шершавую ладошку пятикопеечную монетку:

— На-ка держи за свои труды, верой и правдой мне служишь столько лет. Отдыхай сегодня, не трудись. Мы в ресторации поужинаем, а ты сходи на рынок или к дочке. И не думай! Не смей думать о переезде! На что ты жить будешь без жалования? А здесь тебе угол теплый есть, хлеба кусок и при деле всегда. Праздность, она ни к чему, мысли всякие в голову лишние еще полезут. Ступай, а Тихона-подлеца я как следует отругаю, чтобы бросал свое пьянство.

На том и отправил хозяин восвояси кухарку с ее домашним бунтом. Несмотря на неожиданный выходной день, Матрена поплелась обратно на свою кухню.

Потому что к дочке в гости ходить кухарка стеснялась, лишь изредка забегала она с черного хода и стояла в уголке, не решаясь даже сесть за стол в своем потрепанном платье. Дивилась, какая хорошая жизнь у Олюшки, и не могла поверить, неужели и она сможет жить здесь в спокойствии, без скандалов, криков и вечного страха.

До поздней ночи хлопотала Матрена по хозяйству. Тело ее привычно ныло от усталости, и все же она домой не торопилась, так тошно было на душе. Знала она, что опять ее ждет — Тихон снова заявится окосевший и начнет безобразничать. То требует воды ему подать как барину в чашке и непременно с поклоном до земли, то примется Матрену щипать или пугать. А любимым развлечением Тихона было заставить жену ему ноги мыть да вытирать своей косой.

Если же начинала в ответ вымотавшаяся за день Матрена ворчать или отказываться выполнять его капризы, тут уж распускал он руки. Летели на несчастную тумаки, пинки, удары палкой и вожжами.

Кричать ей нельзя, чтобы хозяев благородных не потревожить. Бежать от тирана некуда, никто не заступится — ни жандармы, ни соседи. Известное дело, мужик свою жену кулаком учит, что тут лезть. Потому и говорят в народе: «курица не птица, а баба не человек».

***

Правда, сегодня вдруг Тихон заявился из кабака прямиком на барскую кухню. Пинком открыл он дверь, едва смог перешагнуть порог и сразу вытянул вожжами по согнутой спине Матрены:

— Ах ты, баба глупая с языком поганым, развестись захотела! К барину не постыдилась пойти, мужа позорить! Ах ты, сплетница! Вместо головы у тебя горшок с кашей! Ну все, довела меня, мерзавка! Шкуру с тебя спущу за такое!

Тихон кинулся на жену с занесенным кулаком, Матрена вскрикнула и привычно сжалась в комочек, закрываясь от ударов. За все тридцать лет ни разу она не пыталась дать отпор мужу. Сносила издевательства молча, чтобы не потревожить маленькую Олюшку, которая мирно спала на полатях за занавеской во время родительских скандалов.

Конец ознакомительного фрагмента.