Подвеска Кончиты

Анна Князева, 2014

Получив письмо от матери, которая бросила их с отцом много лет назад, Дайнека не раздумывая решила ехать в город детства – Красноярск. Случайно оказавшись в спецвагоне вместе с высокопоставленными чиновниками и олигархом, Дайнека стала свидетелем бессмысленного и жестокого убийства, и теперь ей тоже угрожает опасность… Дайнека не догадывалась: в одном поезде с ней следует ее возлюбленный Джамиль. У него особая миссия – найти и доставить в столицу бриллиантовую подвеску, которую двести лет назад подарила командору Николаю Резанову его возлюбленная Кончита. Как известно, Резанов поклялся вернуться, но умер в дороге и был похоронен в Красноярске…

Глава 3

Поезд Москва — Красноярск, наши дни

Проснувшись утром, Дайнека забыла про вчерашний ливень. За окном сияло весеннее солнце.

Она на удивление хорошо выспалась, так что бодро встала и, подхватив полотенце, стремительно вышла за дверь. В коридоре со вчерашнего дня кое-что изменилось. Застилавшая пол парусина исчезла, на ее месте лежала ковровая дорожка. Искусственные цветы в плетеных кашпо покачивали пластмассовыми ветвями, скрашивая типовой интерьер вагона. В двух или трех купе теперь были открыты двери. Напротив одной из них Ирина Закаблук беседовала с высоким мужчиной, лица которого Дайнека не видела, зато хорошо слышала голос.

— Напрасно вы, Ирина Ивановна, так ерепенитесь, нам с вами еще рука об руку…

— Сотрудничать?

— Такую возможность нельзя исключать.

— Можно, Виктор Евгеньевич! Вам известно, что я работаю в предвыборном штабе Турусова, — Закаблук посмотрела на собеседника и рассмеялась. — Вы мне нравитесь, но он нравится больше.

— И почему мы с вами раньше не познакомились! Каюсь, телевизор смотрю редко. Слышал, что вы талантливая журналистка… — мужчина сделал паузу, предваряющую какое-то важное заявление. — Но, по-моему, еще и очень красивая женщина.

Ирина заметила:

— А вы сердцеед. Причем профессиональный. Это я вам как знаток говорю!

— Знаток чего?

— Гражданского права.

— К чему вы клоните? Ах, простите, я и забыл, что по образованию вы юрист…

— Откуда все знаете? — поинтересовалась Ирина.

Не решаясь прервать беседу, Дайнека остановилась. От соседнего окна к ней устремился охранник.

— Доброе утро! Проснулась? — улыбнулась Ирина.

Охранник расслабился и вернулся на место.

— Проснулась, иду умываться.

Мужчина медленно обернулся, и, по мере того как он оборачивался, улыбка на его лице сменялась изумлением. Дайнека замерла: в ее жизни продолжали случаться фатальные совпадения.

— Вы?! — воскликнул он.

— Я, — со вздохом откликнулась Дайнека.

Перед ней стоял тот самый Виктор, чью машину она разбила вчера.

— Не хочу делать вам комплименты, Людмила, но вы вносите в мою жизнь некоторое оживление. Определенно.

— Вы знакомы? — удивилась Ирина и прямо-таки скисла от смеха. — Я же говорила — сердцеед. Как в воду глядела!

— Ну вот, — преувеличенно серьезно вздохнул Виктор, — теперь обстоятельства моей личной жизни станут достоянием общественности. И все благодаря вам, коварная теледива!

— Вы переоцениваете мою кровожадность, — уверила Ирина.

— Боюсь, недооцениваю. Тем более что теперь мне трудно за себя поручиться. Поездки по железной дороге способствуют романам не меньше морских путешествий, — он со значением посмотрел на Дайнеку.

— Это вы сами придумали? — спросила она.

— Это не я придумал, Агата Кристи. «Убийство в Восточном экспрессе». Читали?

— Я не читаю детективов! — фыркнула Дайнека, ощущая, как кровь приливает к лицу. — Пустите, мне нужно пройти.

Виктор предупредительно отступил. Охранник прижался к стенке вагона, втянул живот, а как только она прошла — выдохнул.

Захлопнув за собой дверь туалета, Дайнека метнула взгляд в зеркало. Какая она нелепая: красная, растрепанная, с нечищеными зубами! Как глупо она выглядела, когда у всех на глазах торжественно проследовала в клозет! Следовало признаться, что Виктор ей нравился. Хотя теперь, конечно, рассчитывать было не на что.

Когда она возвращалась, в коридоре кроме охранника уже никого не было. В купе Ирина выкладывала на стол какие-то свертки.

— Есть хочешь?

— Хочу, но я ничего с собой не взяла.

— Садись и ешь, — приказала Ирина. — Сейчас принесут чай, а вечером нас накормят по высшему разряду.

— Кто? — удивилась Дайнека.

Нарезая колбасу, Ирина не спешила с ответом.

— И почему по высшему разряду?

— Потому что все зависит от того, с кем обедаешь. Ты ведь знаешь, кто такой Шепетов?

— Не знаю, — Дайнека пожала плечами. — А кто такой Шепетов?

— Ты только что с ним говорила.

— Виктор?

— Он самый.

— И кто он такой?

— Кандидат на пост губернатора края. Соперник моего шефа и, я бы сказала, олигарх.

Дайнеке это показалось неправдоподобным.

— Да ну… Олигархи летают на своих самолетах.

Ирина принялась за бутерброды.

— Я тоже так думала. Когда увидела его на перроне — глазам своим не поверила. Уверена, в первом же интервью расскажет, как он, простой русский парень, три дня ехал в поезде и думал о судьбах народа, о будущем сибирской земли. Он вместе с Турусовым вышел во второй тур. Идут практически вровень.

Дверь отъехала, и в проеме показалась симпатичная проводница, по-видимому, Вера.

— Чай, девочки?

— Несите! — потирая руки, воскликнула Ирина. — Вот за что я люблю поезда: здесь можно как следует выспаться и вволю поесть!

Окно притягивало взгляд, как огромный экран телевизора. За стеклом все время что-то менялось. Временами открывалась далекая перспектива на уходящие за горизонт поля, а потом начинали суматошно мелькать деревья жиденьких перелесков. «Каналы» переключались, как им заблагорассудится.

Дайнека откинулась на спинку дивана и лениво смотрела на неприбранный стол.

— Да что же он, бедняга, так мучается! — посочувствовала Ирина, когда из-за стены опять донеслись раскаты хриплого кашля. — Выпил бы чего-нибудь…

Монотонный стук колес убаюкивал, упорно выговаривая одно и то же неразгаданное слово. Засыпая, Дайнека беззвучно повторяла и повторяла его одними губами.

— Откуда ты его знаешь? — спросила вдруг Ирина.

После долгой паузы, в полусне, Дайнека спросила:

— Кого?

— Шепетова.

— Я машину его разбила.

— И осталась в живых?

— Что же меня, убить за это?

Дайнеку вдруг осенило: «Убить… убить… убить…» — снова и снова повторяли колеса. Сон ушел.

— Знаешь, Ирина, что-то мне не по себе…

— Прости за неудачную шутку.

— Не в этом дело. У меня с самого начала было дурное предчувствие.

— Ты, Дайнека, точно детективов начиталась!

— Вся моя жизнь детектив.

Ее по-детски серьезный тон вызвал у Ирины улыбку.

— Тогда мне с тобой повезло — будет о чем вспомнить.

— И здесь ты права, — мрачно ответила Дайнека.

— Расскажи, как ты познакомилась с Шепетовым.

Дайнека устроилась в постели поудобнее.

— Пошла устраиваться на практику в рекламное агентство — не получилось. Расстроенная, села за руль, по ошибке включила заднюю скорость. В общем, въехала багажником прямо в его машину.

— А что охрана?

— Не было никакой охраны.

— Быть такого не может, — Ирина недоверчиво подняла голову со своей подушки.

— Охраны не было точно. Он пальто забирал, я его потом везла на Таганку.

— Интере-е-есно, — задумчиво протянула Ирина.

— Он еще в агентстве меня приметил.

— И как же называется это агентство? Наверное, «Чистые руки»? — съязвила Ирина.

— Скорее — волосатые, — усмехнулась Дайнека, вспоминая похотливого менеджера по персоналу. — Агентство «Медиа Глобал».

— Однажды мне приходилось с ними сталкиваться, — произнесла Ирина и вернулась к начатой теме. — Короче, на практику ты не устроилась.

— Нет.

— А в Красноярск надолго едешь?

— Как получится.

— К матери?

— Откуда ты это знаешь?

— Прости. Я патологически любопытна, — Ирина взяла в руки открытку, лежащую на столе. — Прочитала.

— Тогда ясно.

Помолчав, Ирина продолжила:

— Давно болеет?

— Не знаю, — ответила Дайнека.

— Мать болеет, а ты не знаешь?

— Мы с ней не виделись десять лет.

— Почему?

— Мама от нас ушла.

— А кто такая Лариса и почему она ее бросила?

— Лариса — бывшая подруга матери. Она к ней тогда от нас с папой и ушла… Раз уж ты все прочитала.

— Понятно.

Обе замолчали. Дайнека некоторое время пыталась справиться со своими эмоциями и удерживалась от откровений. Но потом поняла, как важно для нее поговорить об этом здесь и сейчас:

— Трудно представить маму в инвалидной коляске. Помню ее красивой и молодой. Что это за болезнь такая — рассеянный склероз?

— Божья кара, — чуть слышно произнесла Ирина.

— Она всегда была такая крепкая, энергичная…

Поезд замедлил ход и скоро остановился — прибыли на какую-то станцию.

— Пойду разомнусь, воздухом подышу, — Ирина шагнула из купе, но тут же вернулась, хлопнулась на сиденье и сердито уставилась в окно.

— Что? — спросила Дайнека.

— Двери закрыты. Никого не впускают, никого не выпускают. Телохранители берегут тело Шепетова.

В течение последующих тридцати минут они через стекло наблюдали за жизнью перрона, и было в этом принудительном затворничестве что-то унизительное, с чем трудно смириться.

— Гад, — прошептала Ирина. — Ну, погоди!..

— Ты сказала, что он пригласил нас с тобой на обед? — Дайнека старалась отвлечь ее. — Кроме него там кто-то еще будет?

— Будет один прихлебатель, они вместе едут в купе. Тоже наш, красноярский, по фамилии Казачков. Ничтожнейший человек, — взглянув на притихшую Дайнеку, Ирина жестко заметила: — Если я говорю «ничтожнейший», то знаю, что говорю.

— Верю, — Дайнека стушевалась, не понимая причины ее раздражения. — Смотри, наконец-то поехали.

За окном проплывало светло-зеленое здание. Поезд набрал скорость, но город все не кончался.

Когда кончились пригороды, Ирина уже спала, повернувшись лицом к стене.

* * *

В маленьком купе было душно и сильно пахло духами. К несчастью для Монгола, духи имели омерзительный запах. Он неподвижно лежал на полке, повернувшись к стене. Прислушивался и пытался определить, что происходит там, за спиной. По характерному шуршанию ткани и шлепкам бельевых резинок понял: женщина раздевалась.

Неприятности начались сразу же, как только поезд тронулся от станции «Киров». Зеленый вокзал проплыл за окном, и спустя минуту в дверь постучали.

— Разрешите… — вслед за проводницей в купе вошла крупная блондинка лет сорока. Всклокоченные волосы дыбились над ее узким лбом, платье имело безбрежный вырез на груди. Из-за проводницы Монгол видел только половину ее лица. Прочерченная бровь капризной дугой уходила через висок за ухо. Круглый выпуклый глаз заинтересованно глядел на него.

— Я, конечно, понимаю, что обещала, но мне совершенно некуда определить пассажирку. В вагоне осталось только одно свободное место — в вашем купе, — проводница на ходу прикидывала, стоит ли возвращать деньги, которые дал Монгол, чтобы к нему никого не подселяли.

— Но мы же договорились…

— А мне что прикажете делать? Куда девать пассажирку, у которой билет на руках?! — она окончательно решила оставить деньги себе.

— Вряд ли дама захочет ехать в купе с мужчиной…

— Отчего же, — пассажирка оттеснила проводницу плечом, и та отступила в коридор. — Вы же не тронете одинокую беззащитную женщину?

Дверь закрылась.

— Меня Аленой зовут. А вас как?

— Дмитрий, — Монгол назвал первое попавшееся имя.

— Диму-у-уля. Вы до какой станции едете?

— А вы?

— До Красноярска.

— Понятно.

Женщина расстегнула сумку, и на ковровую дорожку шлепнулись отороченные розовым пухом тапочки. Вслед за ними на свет было извлечено нечто ядовито-розовое, напоминавшее гофрированную балетную пачку.

У Монгола похолодела спина: это был пеньюар. Он лег на свое место, замер и сделал вид, что заснул. Окликнув его пару раз, Алена замолчала, но спустя полчаса до него долетел запах духов.

Пытаясь отвлечься, Монгол вспомнил вчерашний день, когда изменились все планы, и ему пришлось предпринять стремительный марш-бросок. Еще по дороге из Домодедова он понял: добром дело не кончится. Впрочем, выбора у него не было.

С Крестовским они встретились уже на перроне, под проливным дождем.

— Ты ведешь нечестную игру, — начал Монгол.

— Ну, извини… Он, — Крестовский поднял руку, указывая на небо, — меня не спросил, какую погоду на сегодня заказывать.

— Я не о том.

— Знаю, мы договорились, но это в последний раз.

— Последним был прошлый, — Монгол начинал заводиться.

Крестовский широко улыбнулся и, перекрикивая шум ветра, спросил:

— Что-то я не пойму. Тебе не нужны деньги? Делов-то на три копейки.

— Ты сам знаешь, о чем я. Мы не договаривались, что будет еще одно поручение.

— Короче, ты должен ее найти и забрать. Это главное. Второе поручение — мелочь, о которой не хочется говорить. Теперь — дуй в вагон. Связь по мобильному. Я пошел…

— Стой!

Крестовский замер:

— Ну что еще?

— Это — в последний раз, — негромко и членораздельно произнес Монгол.

Сквозь чудовищный ветер и шум дождя Крестовский расслышал каждое слово.

— А я о чем? Конечно, в последний, — заверил он.

И потом, уже шагая по перрону к вокзалу, мрачно добавил:

— Для тебя — точно.

Обернувшись, Монгол наткнулся на выжидающий взгляд соседки.

— Димуля, не поможете забросить сумку наверх?

Он встал и обеими руками схватился за сумку. Алена плотно припала к нему бюстом.

— Простите, — Монгол закинул поклажу и вышел в коридор.

Минут через пять Алена появилась в дверях с бутылкой вина.

— Диму-у-уля! Как насчет того, чтобы выпить?

— Не пью.

— Так уж не пьете?

— Нет, — уставившись в окно, он снова вернулся к своим мыслям.

Вчерашняя непогода запомнится навсегда. Она не предвещала ему удачи, и это тревожило. Монгол стоял под дождем у входа в тамбур, ожидая своей очереди. У соседнего вагона было особенно многолюдно, вспыхивали мигалки на крышах автомобилей. Монгол избегал смотреть туда, но все же не выдержал и взглянул.

Неподалеку стояла девушка, похожая на подростка. Рядом — мужчина с сумкой в руках. И как только Монгол увидел хрупкую девичью фигурку, его охватил приступ сладчайшей тоски. Он вспомнил ту единственную свою любовь, о которой старался не думать и которую сам себе приказал забыть. Привычным усилием воли он прогнал эти воспоминания.

Обтерев ладонью лицо, Монгол шагнул в вагон и сосредоточился на предстоящем деле.

— Черт бы его побрал…

— Что вы сказали? — женский голос вернул его к реальности. Рядом остановилась проводница. — Чаю не желаете?

— Нет, — Монгол вернулся в купе.

— Мне кажется, вы меня боитесь, — проворковала Алена.

— С чего вы взяли?

— Я вас насквозь вижу.

— Короче… — он решил покончить с ненужными разговорами. — Не лезь ко мне. Отвяжись.

— Хам, — разочарованно обронила Алена и, тяжело поднявшись с места, ушла в коридор.

Призывный цвет ее пеньюара сработал как взрыв направленного действия. Через десять минут рядом обосновался разгоряченный кавказец. Он был вдвое меньше своей собеседницы, но это нисколько не ущемляло его мужского достоинства.

Еще через несколько минут Алена зашла в купе, порылась в сумочке и, прихватив бутылку вина, удалилась.

Монгол облегченно выдохнул, но в этот момент раздался телефонный звонок.

— Вы готовы?

— Да.

— Действуйте, как договорились.

* * *

Сквозь окно припекало горячее предвечернее солнце. Дайнека честно пыталась заснуть, но сон не шел. Колеса снова и снова выводили свой угрожающий рэп. Забывшись, она поймала себя на том, что мысленно вторит им:

«Тревожный шепот, стекол дрожь,

Ничто не в силах заглушить

Колес пророческий бубнеж:

Убить… убить… убить… убить…»

«С этим нужно что-то делать…» Дайнека встала и покосилась на Ирину — та спала. Отодвинув дверь, девушка вышла в коридор. Стоящий у окна охранник повернул голову и с интересом посмотрел в ее сторону.

— Здравствуйте, — произнесла она, сообразив, что караул сменился.

— Здравствуй, — широко улыбнулся мужчина. Он был среднего роста, со светлыми волосами и невыразительным плоским лицом. — В Красноярск?

— Здесь все в Красноярск, — ответила Дайнека.

— Нравится мне ваш городок! Меня зовут Валентин.

— Людмила… Я там раньше когда-то жила.

— Занятно, — охранник скучал и явно хотел поболтать.

— Часто бываете в Красноярске?

— Теперь — часто. А в первый раз, по службе — давно.

— Ясно.

— Слышала про алюминиевую войну? — спросил Валентин.

— Читала. Мы тогда уже в Москве жили.

— Жуткое было время. Я тогда служил в подразделении… В общем, служил. Помнится, вечером в общежитии с мужиками пиво пьем (я еще не был женат), вдруг — приказ: в течение трех часов прибыть в полном боевом. Посадили нас в машины — и прямиком в аэропорт. А там — на спецборт. В самолете хренова куча народу, все в камуфляже, два джипа посередине стоят. Обхохочешься… Четыре часа лету, и мы в Красноярске. Как там их местный аэропорт?

— Емельяново.

— Вот-вот. Из Емельянова нас сразу на место перебросили, к проходной Красноярского алюминиевого завода. Покатались мы вокруг завода изрядно. А там, — Валентин коротко хмыкнул, — не поверишь, по всему периметру пацаны стоят лет по двадцать. И все вооружены. Может, слышала, есть такой Воропай, красноярский авторитет?

— Слышала.

— Это были его ребята.

— А зачем вы туда прилетели?

— Кинуть его на бабки. Передел собственности. Видишь, какое дело: с одной стороны Москва, с другой — тридцатичетырехлетний парень, который успел отхватить свой кусок.

— Ничего не понимаю… Если вы были военным…

Валентин улыбнулся.

— Мы тогда дворцов Амина не брали. Работали исключительно под заказ, на самоокупаемости. Ну, ты понимаешь… В общем, подъехали к заводоуправлению, поговорили с Воропаем и благополучно свалили в Москву.

— Почему?

— Потому что, если бы не уехали, встреча могла закончиться мясорубкой. И пули бы летали, как воробьи по помойкам.

— Ужас… А что было потом?

Валентин усмехнулся:

— Потом было еще интересней. Через несколько лет кошмар повторился: три часа, боевая готовность, спецборт. Только теперь внутри самолета не джипы, а микроавтобусы с темными стеклами. Куда летим, не сказали. Только по прибытии в Красноярск узнал, что приехали брать Воропая. Это губернатор ваш тогдашний подсуетился, мешал, видать, ему Воропай. Да и на комбинат алюминиевый охотников не убавилось. Брали его в доме, на окраине города. Журналистов налетела хренова куча… Как узнали? Не ясно. Мы еще в самолетах в автобусы загрузились, потом — на скорости за «объектом». Он стал другим, повзрослел. Школы строил, церкви, больницы… Взяли его, засунули в микроавтобус. И — в Абакан, к брательнику красноярского губернатора. А выглядело все это так: впереди два наших микроавтобуса, за нами кортеж из журналистов, за ними — милиция. В Абакане нас прямо в автобусах в самолет, оттуда — сразу в Москву. Я наблюдал за Воропаем. Казалось, весь мир против него, а он молчит и улыбается. В самолете его ребята немного потолкали, дескать, что, крутой слишком? А он молчит… И улыбается. Я тогда подумал, что такого не сломишь. Его можно только убить. Потом поспрашивал у ребят. Говорят, пока он был в Красноярске, чеченцев там не было. По всей России правили бал, как в Москве. А в Красноярске Воропай их в Енисей загнал и подержал там немного. Сразу остыли.

Валентин заржал, но вдруг резко умолк и отшатнулся. Дверь шестого купе отъехала, оттуда вышли двое незнакомых мужчин. Один из них был плотный и невысокий, лет пятидесяти. Сквозь зачесанные набок волосы виднелась необъятная лысина. Он улыбнулся, обнажив крепкие плотоядные зубы. От других его отличала такая непомерная внутренняя сила, что с первого взгляда было ясно: это яркий, волевой и чрезвычайно опасный человек.

Второй — молодой, не старше тридцати — был очень хорош собой и высок. Ухоженное лицо и стильная стрижка выдавали его с головой — это был завсегдатай дорогих салонов красоты.

Вслед за ними из купе вышел Шепетов. Продолжая разговор, он остановился в дверях:

— С этим мы определимся на месте. Мне плевать как, но вы должны это сделать…

Увидев Дайнеку, он замолчал. Двое других скрылись за дверью купе номер восемь. Виктор спросил у Дайнеки:

— Ирина передала приглашение на обед? Надеюсь, вы не откажетесь?

— Судя по времени, обед больше смахивает на ужин, — заметила она.

— Каюсь, слукавил. Согласитесь, слово «обед» звучит благородней.

— Это вы точно подметили.

Умирая от любопытства и понимая, что не должна этого делать, Дайнека все же спросила:

— Кто те двое, с кем вы только что разговаривали?

Шепетов взглянул на нее удивленно, потом заговорил медленно, делая нарочито долгие паузы:

— Все вам расскажи да выложи! А, может быть, вы шпионка подосланная. Очаруете, заморочите и отра-а-а-вите, — закончил он страшным голосом.

— Что такое вы говорите… Мне и дела-то до вас нет, — дрожащим голосом прошептала Дайнека.

— Откуда мне знать? — заговорщицки проговорил Виктор.

Наконец она догадалась, что он попросту над ней посмеивается. А уж как мастерски он ушел от ответа! Скорее от обиды, чем из желания получить информацию, она твердо посмотрела ему в глаза:

— Ну, если это страшная тайна, можете не рассказывать.

Шепетов озадаченно отшатнулся:

— О-о-о, да вам палец в рот не клади! Ну что ж, извольте: это руководители службы информационной поддержки. Пиар. Знакомо вам это слово?

Дайнека молча кивнула. Тем временем по коридору к ним направился мужчина, которого она еще ни разу не видела.

— Где вас носило? Отвечайте! — металлическим голосом спросил у него Шепетов.

Мужчина замер, было видно, что ему крайне неловко. Превозмогая себя, он улыбнулся и, указав рукой в сторону девятого купе, сказал:

— К ребятам ходил…

Дайнека незаметно вернулась в купе.

«Странные отношения, какая-то патологическая зависимость», — отметила она про себя. Было очевидно: только что она имела честь лицезреть прихлебателя Казачкова, ничтожнейшего, по определению Ирины, человека.

Дайнека чувствовала, что Шепетов еще в коридоре, и была уверена, что он смотрит ей вслед. И Шепетов действительно смотрел, испытывая непонятное сожаление от того, что она ушла.

— По-моему, ты ему нравишься, — Ирина проснулась и сидела, поджав под себя ноги.

— Кому?

— Шепетову, ты ведь с ним сейчас разговаривала?

— Теперь я поняла, что ты имела в виду, когда говорила про Казачкова, — Дайнека решила уйти от ответа. — Я не спутала, его фамилия Казачков?

— Ты о шепетовской шестерке? А где ты его видела? — Ирина помрачнела. — Прости за глупый вопрос — конечно же, в коридоре.

— Почему он такое терпит?

— Не хочу о нем говорить.

Дайнека попыталась сменить тему:

— Я там одну парочку видела…

— Это еще кого?

— Едут в восьмом купе. У того, что постарше, такой провоцирующий взгляд, что прямо бросает в дрожь. Он та-а-а-ак на меня посмотрел… Почему?

— Нужно хорошо знать Кринберга, чтобы понимать — почему. У него повышенная подвижность, как у сперматозоида. Тот, что моложе, — Петя Круглов.

— Откуда ты их знаешь?

— Московские пиарщики, который год по Сибири чешут. Пиарят кого ни попадя.

— Они случайно не из агентства «Медиа Глобал»?

— Нет, что ты! Эти по сравнению с «Медиа Глобал» — ангелы, — Ирина стала серьезной. — В «Медиа Глобал» выполняют штучную работу: провокации, низости, оговор. По большому счету, этим занимаются все, но в «Медиа Глобал» особенно подло. Когда-нибудь я тебе расскажу.

В голосе Ирины прозвучала едва уловимая слабина, заметив которую Дайнека бестактно спросила:

— А почему не сейчас?

— Настроения нет.

— А я собиралась пойти к ним работать.

— Считай, Бог отвел.

— Слышала, что в вагоне нет ни одного свободного места. А в коридоре безлюдно.

— Все крысы — по своим норам. Здесь ведь не только шепетовские люди едут. В третьем купе — помощники Геннадия Турусова. Они даже в коридор не выходят — опасаются провокаций.

Ирина вдруг улыбнулась.

— Что? — спросила Дайнека.

— Просто мне в голову пришла отличная мысль. Предвыборная кампания — прекрасная школа для начинающего пиарщика. Улавливаешь?

— В смысле?

— Думай…

Теперь они улыбались обе, глядя друг другу в глаза.

— Слушай, это же здорово! — наконец сообразила Дайнека.

— Дошло? Считай, что практику ты получила. Вместе с бесценным опытом предвыборной гонки.

— Не знаю, что и сказать… Но ведь меня могут не взять!

Ирина махнула рукой, отметая сомнения:

— Тебе повезло с попутчицей: тетя устроит.

— Спасибо!

— Пока не за что.

Дайнека улеглась на свое место, придвинулась к стенке. В соседнем купе кто-то ворочался. Перегородка затряслась.

— Охрана на отдых устраивается, — проворчала она, сдвигаясь на край. Было неприятно осознавать, что в нескольких сантиметрах от тебя лежит чужой человек.

— Охрана едет в седьмом купе. Видела, как сегодня утром они сменяли друг друга?

— Только что с одним говорила, — Дайнека приподнялась на локте. — Ты что-нибудь слышала про Воропая?

— Конечно.

— Охранник Шепетова, Валентин, рассказывал, как на самолете прилетал его арестовывать.

— Хорошо помню эту историю. Двое суток домой попасть не могла. Сначала со съемочной группой дежурила у воропаевского дома. Потом, когда его взяли, поехала в Абакан. Интересный сюжет получился.

— Еще Валентин рассказывал, что Воропай чеченцев в Красноярск не пустил.

— Сначала он «синих» из города выбил, — уточнила Ирина.

— Синих? — не поняла Дайнека.

— «Синими» называют бандитов с татуировками, тех, кто сидел в тюрьме.

— А как он их выбил?

— Нанял ребят — они и отстреляли. И про чеченцев Валентин правильно говорит. Мне рассказывали, как Воропай к ним ездил на «стрелку», — Ирина кривенько усмехнулась. — Представь себе: за городом, на берегу Енисея несколько машин вооруженных чеченцев. Ждут пять минут… десять… Через полчаса подъезжает «Мерседес», позади него еще два. Из открывшейся дверцы на землю медленно опускается нога в ботинке из крокодиловой кожи. Спустя две минуты — вторая. Потом, не торопясь, появляется сам Воропай. Знаешь, что он сказал?

— Что? — Дайнека смотрела на нее широко открытыми глазами.

— Мне, говорит, с вами, мразями, разговаривать некогда. Как скажу, так и будет. Паренек, который там был, чуть в штаны не наделал, думал, что живым не уйдет.

— Получается, он порядок в городе наводил?

Ирина задумчиво посмотрела в окно.

— Воропай — удивительный человек. Опасный и справедливый. Великодушный и жестокий. Необыкновенный набор несочетаемых качеств. Я много об этом думала, и когда особенно захотелось сказать: «Как он хорош!», мне вдруг пришла в голову мысль: окажись однажды я на его пути… Что тогда?

— Что? — спросила Дайнека.

— Мне представился случай примерить на себя подобную ситуацию… — Ирина заговорила с каким-то внутренним напряжением. — Однажды Воропай решил, что пора сменить имидж и выйти в свет. Короче, выдвинул свою кандидатуру в законодательное собрание края. Я тогда сдуру в одной из своих передач вскользь заметила, что человек с его репутацией не может стать частью истеблишмента. Вскоре мне передали, что ему это совсем не понравилось.

— И что?

— До сих пор помню ощущение, возникшее под коленками, где-то в районе икр. Я поняла, что могу быть следующей. И заткнулась.

— Понятно, — Дайнека ненадолго задумалась. — Послушай, Ирина, и все же странно: в шестом купе едет Шепетов с этим своим Казачковым. В седьмом — охрана. В восьмом — шепетовский «пиар». Тогда кто рядом с нами, в пятом?

Ирина опустила ноги с постели, нащупала туфли.

— Оттуда никто не выходит. Слышно, что разговаривают, кашляет кто-то. И, знаешь, второе купе тоже закрыто.

Дайнека загадочно улыбнулась:

— За этих можешь не беспокоиться, там — пара влюбленных. Девушку я видела с перрона, через окно. Смуглая, черноволосая, как иностранка.

— Теперь в Сибири много таких иностранок, — заметила Ирина. — Раньше они только на рынке фруктами торговали.

— Эта скорее на испанку или мексиканку похожа. Необычная внешность, волосы черные, блестящие и тяжелые.

— И мужик иностранец?

— Когда он зашел в купе, она задернула штору.

— Понятно. Как говорится, совет да любовь, — Ирина опять легла на свое место. — Кстати, насчет любви… — она вытащила из сумки конфеты. Одну кинула Дайнеке, другую развернула и сунула в рот. — Помнится, я обещала дорассказать историю командора.

Дайнека села и сложила ноги калачиком.

— Мы остановились на том, что он отправился в Сан — Франциско…

— Да, — Ирина устроилась поудобней. — В конце февраля 1806 года Резанов вышел на судне «Юнона» из Ново-Архангельска и отправился в Сан-Франциско. Кораблем командовал молодой офицер, двадцатилетний красавец Николай Александрович Хвостов. По пути они завернули в залив Ботега, где Резанов определил место для строительства российского форта. И он действительно был построен и получил название «Форт-Росс». Правда, это произошло значительно позже, через пять лет после кончины Резанова.

— Я читала, и фильм такой есть, — сказала Дайнека.

— Знаешь, я иногда думаю, сколько может сделать человек за короткую жизнь… — Ирина мельком взглянула на свои ногти: — Тут маникюр сделать не соберешься. А он за три года такого наворотил!

— Значит, приезжают они в Сан-Франциско… — нетерпеливо подсказала Дайнека.

— Моряки говорят — пришли, — подхватила Ирина. — Встали на рейд. Утром зашли в бухту. Команда являла собой грустное зрелище. И если офицеры еще держались благодаря лучшему рациону, то матросы поголовно болели цингой. Я специально интересовалась этой болезнью. Примечательно, что это болезнь мореплавателей. На суше ее встретить практически невозможно. Ну, может быть, еще на суровой Аляске, на острове Ситка, где располагался Ново-Архангельск. В те времена цингу называли скорбутной болезнью. Начиналась она со страшной слабости. Матросу нужно тянуть паруса, а он подняться не может. Потом распухали ноги и лица. Появлялась одышка. Кровоточили десны, шатались зубы. Люди настолько падали духом, что любой окрик или приказ вызывал приступ паники, во время которой больной запросто мог умереть, — Ирина посмотрела на Дайнеку долгим взглядом. — Вот с такой командой Резанов достиг Калифорнии. Но еще страшней обстояли дела в Ново-Архангельске. От болезней и недоедания русские колонисты умирали там десятками. Резанов помнил об этом и знал, что не может уехать из Сан-Франциско, не загрузившись провизией.

— Давай дальше… — поторопила Дайнека. — Жду не дождусь, когда они встретятся…

— Короче, пригласили его в дом коменданта. Там он и встретил Кончиту. Говорят, сразу в нее влюбился. Но ты уже знаешь мою точку зрения. Я в это не верю.

— А она? — с надеждой спросила Дайнека.

— Здесь — без вариантов, — уверенно заявила Ирина.

— Что это значит?

— Кончита без памяти влюбилась в Резанова…

–…и ждала его всю свою жизнь… — подхватила Дайнека.

— Дальше ты знаешь, — Ирина зевнула, закрыла глаза и отвернулась к стене.

Прислушиваясь к перебору колес, Дайнека распознавала в нем зловещий бубнеж из своего сна. Монотонное клацанье складывалось в слова. Она почувствовала, что ход замедляется. Поезд покатился легко, по инерции и наконец замер. Раздался гулкий металлический скрежет. Стало ясно, что вагоны, остановившись, сомкнулись.

Дайнека встала, чтобы выглянуть в окно. Издалека донесся визгливый гудок. Он стремительно нарастал. Внезапно все вокруг почернело, налетевшая тень с немыслимым грохотом обрушилась на поезд. Дайнека отпрянула и замерла.

Вагон раскачивался под напором бушующего воздушного вихря. Мимо, с воем и улюлюканьем, летел товарняк. Он будто бросал вызов респектабельному баловню, скорому пассажирскому поезду, а тот ждал, пока пролетарий железных дорог освободит ему путь. Взрывной, сумасшедший грохот исчез так же внезапно, как появился.

Смеркалось. В соседнем, пятом купе кто-то открыл окно.

«Холодно еще открывать, — Дайнека поежилась. — Наверное, накурили. С таким кашлем лучше бы не курить», — подумалось ей.

Она вдруг поймала себя на мысли, что за стеной уже давно никто не кашлял. Вокруг было тихо, и только птицы чирикали с таким весенним остервенением, что их было слышно даже через стекло.

Дайнека придвинулась к окну и увидела бескрайние поля, разбитую кривую дорогу и человека, идущего вдоль железнодорожной насыпи. Не останавливаясь, мужчина накинул на голову капюшон и забросил за плечо спортивную сумку. В черной куртке и капюшоне он был похож на монаха. На его спине золотом отливала змеистая голова Медузы Горгоны.

— Черный Монах… — прошептала Дайнека.

Скоро человек скрылся из виду.

Вагон резко дернулся, покачнулся и начал набирать скорость. Машинист наверстывал время, упущенное в ожидании встречного. Очень скоро поезд уже на полном ходу летел к станции. Дайнека взглянула на часы, они показывали восемь, значит, впереди — Пермь. Надежды на то, что там двери вагона откроют, не было. То есть выходить в коридор бессмысленно.

По прибытии она просто смотрела в окно на многолюдный перрон. Нагруженные вещами люди бежали в начало состава. Между ними лавировали женщины с сумками-термосами. Из поезда выскакивали наскоро одетые пассажиры. Повсюду шла торговля, из рук в руки переходили пакеты с отварной картошкой, жареной рыбой и солеными огурцами.

Дайнека сглотнула слюну. До обещанного угощения оставался почти час.

Поезд тронулся. Глядя на унылый станционный забор, девушка вспомнила путника, похожего на монаха.

«Странный, неприкаянный, одинокий… — подумала она. — Вокруг — ничего: ни леса, ни домов, ни людей. Куда он идет?..»

На душе сделалось грустно. Прислушалась. Ирина мирно посапывала в своей постели. Дайнека придвинула сумку. Расстегивая одну за другой молнии, стала что-то напряженно искать в ее недрах. И вот в руках оказался брелок: массивная золотая цепочка, на конце которой покачивается голубое сердечко.

Прикрыв глаза, Дайнека вспомнила первую встречу с Джамилем…

В те уже далекие августовские дни на нее обрушилось сразу два несчастья: она потеряла единственную подругу и любимого человека. Нину убили, а Джамиль… Дайнека продолжала верить, что он не погиб в страшной автокатастрофе, свидетелем которой была она сама. Ввязавшись в расследование убийства подруги, Дайнека не предполагала, что ей предстоит заплатить такую страшную цену.

Предчувствие любви, ее мечты, неуловимые ощущения материализовались в образе светловолосого сероглазого парня. Непривычное для русского человека имя — Джамиль — досталось ему от родителей, в честь друга семьи. Теперь Дайнека даже не представляла, что у любви может быть другое имя.

Боль потери усиливалась чувством вины. Это ради нее он рисковал своей жизнью. Не окажись тогда Джамиль рядом, не его, а ее машина летела бы вниз по насыпи, и уж она точно сгорела бы заживо на пологом речном берегу.

Рассказ следователя о том, что труп Джамиля не нашли, вселял надежду и давал силы жить дальше. Эта надежда была единственным, что осталось от самого красивого и любимого человека.

В первые месяцы после исчезновения Джамиля она убеждала себя в том, что рано или поздно он придет или напишет. Но он не приходил и не писал…

Прислушиваясь к шагам за дверью квартиры, она всякий раз умирала, когда они удалялись. И каждый телефонный звонок был очередным приговором, если звонил не Джамиль. А он не звонил никогда…

У Дайнеки появилась трудная и выматывающая работа, она заключалась только в одном: ждать вопреки всему. Джамиль не снился ей, хотя она страстно желала этого и каждый вечер восстанавливала в памяти черты любимого лица.

Она продолжала любить, и ни один мужчина не выдерживал сравнения с ним. Джамиль оставался единственным, и она все еще ждала его.